Развитие улыбки у новорожденных детей

В настоящее время считается установленным, что реакция улыбки является врожденной и универсальной (Darwin, 1877; Goodenough, 1932; Thompson, 1931; Tomkins, 1962; Wolff, 1963; Eibl-Eibesfeldt, 1972). Вольфф (Wolff, 1963) детально исследовал улыбку новорожденных детей. Наблюдая за младенцами в течение четырех часов в день в первые пять дней жизни и в течение десяти часов в шестой день жизни, он обнаружил, что в период от двух до двенадцати часов после рождения на лице младенца отмечаются движения, морфологически напоминающие улыбку. Эти движения возникали во сне и рассматривались автором как спонтанные и рефлекторные. Собственно улыбка возникала на лице младенца в первую неделю жизни в ответ на различные звуковые стимулы, в том числе в ответ на высокий человеческий голос. Последующие наблюдения показали, что широкая, ясная улыбка возникает приблизительно на третьей неделе жизни в ответ на звук высокого голоса. Но уже к пятой неделе сам по себе человеческий голос не вызывает у младенца улыбку (теперь младенец реагирует на него звуковым ответом), к этому возрасту в качестве активаторов улыбки начинают выступать различные зрительные стимулы, в том числе вид человеческого лица. На втором и третьем месяце жизни ребенок уже улыбается спонтанно, а не только в ответ на внешние раздражители. По мнению Вольф-фа, наиболее универсальным стимулом для улыбки можно считать вид человеческого лица.

В результате серии исследований, проведенных в Академии медицинских наук в Москве, М. Ю. Кистяковская (1965) обнаружила, что комплекс оживления (положительная эмоциональная реакция, включающая улыбку) наблюдается у здоровых детей к концу первого — началу второго месяца жизни. Кроме улыбки, комплекс оживления проявляется быстрыми генерализованными движениями с попеременным сгибанием и выпрямлением конечностей, учащением дыхания, голосовыми реакциями и морганием. Некоторые выводы, к которым пришла Кистяковская, имеют важное значение для родителей и воспитателей: 1 ) взрослый может вызывать позитивную эмоцию у младенца, просто обеспечивая его слуховыми и зрительными впечатлениями, тем самым развивая его способность к визуальной концентрации; 2) своевременное и полное удовлетворение первичных потребностей младенца значительно снижает вероятность возникновения негативных эмоций и создает условия для позитивного эмоционального развития; 3) позитивные эмоции способствуют длительной и устойчивой визуальной концентрации.

В классическом исследовании Шпитца и Вольфа (Spitz, Wolf, 1946) было обнаружено, что в возрасте от двух до пяти месяцев ребенок реагирует улыбкой на любое человеческое лицо. Примерно на четвертом-пятом месяце ребенок начинает отличать мать от других людей, и после этого возраста лицо незнакомого человека редко вызывает у него улыбку, он теперь отдает явное предпочтение материнскому лицу и другим знакомым лицам. Основываясь на результатах своего интенсивного изучения младенческой улыбки, Шпитци Вольф пришли к выводу, что эмоции играют первостепенную роль в общем развитии ребенка, а также «в развитии любых форм человеческой деятельности, будь то процессы восприятия, памяти, выработка физических навыков, изобретательность или понимание» (р. 94).

Эффект, который производит улыбка ребенка, ее воздействие на чувства матери подтверждают истинность гипотезы о мотивационной роли эмоций и эмоциональной экспрессии. Улыбка ребенка вызывает встречную улыбку матери, она способствует формированию эмоциональной привязанности, формированию теплых, нежных отношений между матерью и ребенком.

Эмд и Кёниг (Emde, Koenig, 1969) изучали взаимосвязь младенческой улыбки с такими организмическими состояниями, которые вызывают плач, беспокойство, настороженность, а также с состоянием дремоты и различными фазами сна. Их испытуемыми были 30 здоровых новорожденных младенцев. На протяжении 45 серий наблюдений исследователи зарегистрировали 194 улыбки, 190 из которых появились во сне, во время фазы быстрых движений глаз (БДГ-сон). Столь небольшое количество улыбок, появившихся при других организмических состояниях, позволило авторам заключить, что в первые дни жизни младенец улыбается преимущественно, если не исключительно, во сне, во время фазы БДГ.

Эмд и Кёниг также обнаружили, что Ш детей, матери которых на протяжении восьми часов родов получали депрессанты, улыбались значительно меньше, чем младенцы, матери которых не получали этих медикаментов. Авторы считают, что обнаруженная ими закономерность согласуется с результатами более ранних исследований, выявивших, что лекарства, принимаемые матерью во время родов, неблагоприятно сказываются на сосательной активности ребенка (Krön, Stein, Goddard, 1956) и на его способности к зрительной фиксации (Stechler, 1964) в первые дни жизни.

В ходе исследования Эмд и Кёниг получили достоверные данные о том, что младенческая улыбка не связана с такой функцией пищеварительной системы, как выделение газов. В качестве индикатора скопления газов в кишечнике ребенка исследователями рассматривались отрыжка и срыгивание пищи; только 1 % из 138 проявлений газовыделения совпадал по времени с улыбкой; 76 % этих проявлений приходились на время кормления, но только 13 % из всех зарегистрированных улыбок наблюдались во время кормления.

Эмд и Кёниг считают, что первая улыбка новорожденного еще не наполнена тем «смыслом», который несет в себе социальная улыбка. Мимические движения новорожденного, напоминающие улыбку, возникают спонтанно, они связаны с внутренним состоянием ребенка, в то время как социальная улыбка, как правило, вызвана присутствием другого человека. Однако авторы предполагают, что в основе неона-тальной и социальной улыбок лежат сходные нейрофизиологические механизмы; они склоняются к выводу, что новорожденный ребенок улыбается и хмурится во

Рис. 7-1. Широкая младенческая улыбка на лице 3-недельной девочки (слева) возникла непосредственно после того, как мать покормила ее грудью, однако факты свидетельствуют о том, что между младенческой улыбкой и пищевыми функциями нет никакой связи. Улыбка новорожденного малыша (справа) : фотография сделана через 48 часов после рождения.

время БДГ-сна в результате активности лимбической системы, той области мозга, которая, по общепризнанному мнению, связана с человеческими эмоциями.

Резюмируя, можно сказать, что улыбка как способ эмоциональной экспрессии имеет врожденную природу, что она является генетически запрограммированной реакцией, обеспечивающей формирование эмоциональной привязанности между матерью и младенцем и способствующей развитию социальных связей ребенка. Морфологическое подобие улыбки появляется уже в первые часы жизни ребенка, а настоящая улыбка оживляет его лицо к концу третьей недели жизни. Феномен недифференцированной улыбки, проявляющийся в том, что 3-5-месячный младенец отвечает улыбкой на любое человеческое лицо, можно, вероятно, считать свидетельством того, насколько важно для полноценного физического и психического развития ребенка чувство эмоциональной привязанности, формирующееся в процессе обмена улыбками. Улыбка и ее влияние на формирование привязанности между матерью и младенцем самым наглядным образом подтверждают мотивационное значение эмоций и эмоциональной экспрессии в человеческом общении.

Развитие смеха

Ряд наблюдателей сообщает о том, что ребенок впервые начинает смеяться в возрасте 5-9 недель (Church, 1966; Darwin, 1877; Major, 1906). Вольфф (Wolff, 1966) записывал голосовые реакции 5-недельных младенцев и давал прослушивать записи взрослым — и большинство взрослых определяли эти реакции как смех. Смех, как правило, связан с радостным переживанием, которое отлично от простого чувственного удовольствия. Так, удовольствие от сосания само по себе не вызывает у ребенка смеха (Rothbart, 1973).

Уошберн (Washburn, 1929) одна из первых осуществила эмпирическое исследование младенческого смеха. Для того чтобы вызвать смех у ребенка, она использовала несколько стимульных ситуаций, большинство из которых, однако, включали в себя интенсивную звуковую и тактильную стимуляцию (например, ритмичные хлопки в ладоши). Используя подобный ограниченный набор стимулов, она не обнаружила возрастных различий в частоте смеха, возникающего в ответ на различную стимуляцию, как не обнаружила и связи между частотой смеха и уровнем развития младенца.

Сроуф и Вунш (Srouie, Wunsch, 1972) провели гораздо более обширное исследование, посвященное онтогенезу смеха. Основываясь на работе Уошберн и положениях других авторов (Bergson, 1911; Darwin, 1872; Koestler, 1964; Hebb, 1949), они использовали более разнообразный набор стимулов, чем те, которые использовала в своем исследовании Уошберн, и провели серию систематических экспериментов на большой выборке младенцев. В первом из них испытуемыми стали 70 здоровых детей (29 мальчиков, 41 девочка) в возрасте от четырех месяцев до года. Использованные экспериментаторами 24 стимульные ситуации были разбиты на четыре категории: звуковые (например, высокий пронзительный голос), тактильные (например, целование младенца в животик), социальные (например, игра в прятки), зрительные (например, ползающая по полу мать). Во всех случаях тестовые стимулы предъявлялись ребенку дома матерью, и она же совместно с независимыми экспертами оценивала, смеется ребенок или нет в ответ на предъявляемый стимул. Исследователи предположили, что стимулы, восприятие которых требует большего участия когнитивных процессов (в частности, зрительные и социальные стимулы), будут вызывать смех в более старшем возрасте, чем те стимулы, которые могут усваиваться и при более низком уровне когнитивного развития (тактильные и звуковые стимулы).

Благодаря более разнообразному набору стимулов, чем набор, использовавшийся в опытах Уошберн, исследователи обнаружили положительную корреляцию между количественными показателями смеха и возрастом младенца. Они также обнаружили возрастные различия в эффективности стимуляции, особенно при сравнении детей 7-9 месяцев и 10—12 месяцев. Старшие дети гораздо чаще смеялись в ответ на зрительные и социальные стимулы, тогда как младшие — в ответ на тактильную и звуковую стимуляцию. Для 4-6-месячных детей девять из одиннадцати вызывающих смех стимулов были представлены звуковым или тактильным раздражителем. Самая эффективная социальная стимуляция для 4-6-месячных детей (игра «забодаю-забодаю») включала в себя как звуковые, так и тактильные раздражители.

Другой эксперимент, проведенный этими же авторами, отличался более стандартизованной и менее оживленной процедурой предъявления тестовых стимулов, и поэтому, вероятно, экспериментаторам реже удавалось вызвать у детей реакцию смеха; однако результаты этого эксперимента аналогичны результатам первого. В среднем реакция смеха у детей возникала: в ответ на тактильные стимулы — в 6 '/₂ месяца; на слуховые — в 7 месяцев; на социальные — в 8 месяцев; на зрительные —< в 10 '/₂ месяцев. Средний возраст возникновения реакции смеха в ответ на наиболее «трудные» в когнитивном плане стимулы составлял 11 '/₂ месяца, и это подтвердило гипотезу авторов о том, что стимулы, предъявляющие наибольшие тре-бования к когнитивным функциям, могут вызвать смех только у более старших детей. Исследователи также выявили связь (г = 0,69, p < 0,05) между развитием реакции смеха и моторным развитием ребенка, обнаружив статистически значимую связь между показателями возраста, в котором ребенок начинал ползать, и возрастом, в котором он реагировал смехом на ползание матери по полу.

По мнению Сроуфа и Вунша, результаты их исследований в целом согласуются с принципом когнитивной конгруэнтности (Zigler, Levine, Gould, 1967): ребенок чаще смеется над теми шутками (неконгруэнтностью), которые лежат на границе его растущих возможностей, а не над слишком очевидными или выходящими за границы его понимания. Макги (McGhee, 197la, 1971b) внес некоторые поправки в этот закон. Измеряя развитие специфических когнитивных процессов у своих испытуемых, он подтвердил роль когнитивной конгруэнтности в развитии когнитивных процессов. Однако в более позднем исследовании (McGhee, 1974) он обнаружил, что по мере взросления человека роль когнитивной конгруэнтности снижается, и на первое место выходят такие факторы, как тип аффекта, выступающего в ситуации неконгруэнтности, и аффективное состояние (настроение).

Результаты посвященных изучению развития смеха исследований Сроуфа и Вунша подтверждают гипотезу о мотивационной и детерминирующей роли эмоций в поведении. Так, авторы пишут: «Мы неоднократно наблюдали, что младенец, когда плачет, откидывается назад и отворачивается от стимула, а когда смеется — сохраняет ориентацию на стимул, тянется к нему, желая продления смешной ситуации» (Sroufe, Wunsch, 1972, p. 1341). Очевидно, что направленность и интенсивность поведенческих актов младенца связаны с переживаемой им эмоцией.

Анализируя функции младенческого смеха, Ротбарт (Rothbart, 1973) выдвинула убедительный аргумент в пользу того, что нельзя сводить функции смеха только к снятию напряжения. Она утверждает, что если бы возбуждение, возникшее вследствие противоречивых или незнакомых стимулов, всегда вызывало у младенца негативные реакции (страдание, страх), то мать или воспитатель всегда стремились бы успокоить ребенка, оградить его от воздействия раздражающего стимула. Однако очень часто младенец реагирует на такие стимулы смехом, и тогда мать или воспитатель скорее склонны повторить стимуляцию, тем самым давая ребенку возможность исследовать ситуацию. Ротбарт предполагает, что игры, вызывающие у младенца смех, выполняют две функции, способствуя, во-первых, развитию его общей системы ожиданий и, во-вторых, приобретению ребенком социального опыта, пониманию того, что человек своими действиями (в данном случае, экспрессивным поведением) влияет на действия других людей. Эти замечания Ротбарт, равно как и наблюдения других теоретиков и исследователей, служат веским аргументом в пользу адаптивного значения младенческого смеха.

Ротбарт справедливо акцентирует внимание на том, что именно ребенок своим плачем или смехом инициирует поведение, связанное со взаимодействием матери и ребенка. Плачущий ребенок побуждает мать проявить заботу о нем, успокоить его; точно так же, когда попытки матери рассмешить ребенка, вовлечь его в игру остаются безуспешными, ребенок своей безучастностью прекращает игру, побуждает мать искать новые стимулы для возбуждения.

Понимание юмора

Юмор в его лучших проявлениях связан с эмоцией радости, но в тех случаях, когда его острие направлено в адрес других людей, он может сопровождаться гневом или презрением (как при насмешке), может порождать чувство вины. Чувство юмора является функцией аффективных и когнитивных процессов. Теория дифференциальных эмоций рассматривает юмор как особый тип аффективно-когнитивного взаимодействия. Пробуждающие смех игры в младенческом возрасте создают предпосылки развития чувства юмора; в конечном итоге способность к пониманию юмора зависит от того, насколько гармоничным было раннее развитие человека, насколько свободно он мог выражать те внезапные вспышки радости, которыми сопровождаются некоторые когнитивно-аффективные процессы.

Зилман и его сотрудники (Cantor, Bryant, Zillman, 1974) изучали роль предшествующего возбуждения, или так называемого «переноса возбуждения» («excitation transfer», Zillman, 1971) в способности к пониманию юмора. Они обнаружили, что следовое возбуждение как от положительных (в частности, сексуальных), так и от отрицательных (вызывающих страдание, страх) стимулов улучшает последующее понимание карикатур и шуток.

Левенталь и его сотрудники описали информационную модель понимания юмора, которая включает в себя процессы восприятия, интерпретации, интеграции и заключительное суждение. Авторы полагают, что каждая стадия представлена специфическими процессами и что на любой из них могут проявляться половые различия.

Эксперимент Левенталя и Мейса (Leventhal, Mace, 1971 ) заключался в том, что детям показывали комедию, но при этом предлагали либо подавлять смех («воздержитесь от смеха»), либо поощряли его («смейтесь сколько вам хочется»). Результаты эксперимента подтвердили гипотезу о том, что экспрессивное поведение (смех) повышает интенсивность субъективного переживания, и это согласуется с положениями тех теорий, которые связывают мимические и переживательные аспекты эмоций.

В другом исследовании (Cupchik, Leventhal, 1974) экспериментаторы, показывая испытуемым видеозапись смеющихся людей и видеозапись их собственного смеха, обнаружили, что наблюдение за чужими и собственными экспрессивными реакциями по-разному воздействует на мужчин и на женщин. Женщины при виде смеющихся людей становились более экспрессивными и гораздо выше оценивали предложенные им карикатуры; однако наблюдение за собственным смехом приводило к снижению этих оценок. У мужчин же наблюдение за смеющимися людьми и собственными экспрессивными реакциями приводило к более четкой дифференцировке хороших и плохих карикатур. На основании полученных результатов авторы предположили, что женщины более восприимчивы к экспрессивным реакциям как таковым, тогда как мужчины более восприимчивы к содержанию информации. Последующий эксперимент подтвердил это предположение. Так, было обнаружено, что женщины более восприимчивы «к смеху людей на вечеринке», тогда как мужчины «больше смеются шуткам, сопровождающим учебный процесс» (Leventhal, Cupchik, 1975).

Вышеизложенные эмпирические результаты и предположения получили подтверждение в дальнейших исследованиях (Leventhal, Cupchik, 1977), и это позволило авторам заключить, что женское понимание юмора, по сравнению с мужским, больше основано на чувствах и что чувства являются функцией экспрессивности поведения.