Ролевая игра: решение проблемы?

Возможен ли некий компромиссный вариант экспериментальной процедуры, который примирил бы этические и технические требования к проведению социально-психологических экспериментов, который оберегал бы испытуемых и вместе с тем позволил бы социальным психологам продолжать экспериментальные исследования? Некоторые психологи предлагают использовать в экспериментах, требующих дезинформации испытуемого, метод ролевой игры. Предполагается, что данный метод позволит не утаивать от испытуемого истинные цели и характер исследований: испытуемый будет знать, что ситуация инсценирована, однако он получит инструкцию, предписывающую ему действовать так, как он действовал бы в аналогичной ситуации в реальной жизни. Например, в моем эксперименте по изучению феномена подчинения экспериментатор должен был бы сказать испытуемому примерно следующее: «Представьте, что вы в качестве испытуемого участвуете в эксперименте и вам велят наказывать ударами тока другого человека». В этом случае испытуемый вступал бы в эксперимент, зная, что «жертва» не получает ударов, и спокойно делал бы то, что предписывает ему роль.

Несомненно, ролевая игра может быть полезна в экспериментальной деятельности. Любой исследователь, если он серьезно относится к постановке эксперимента, использует метод ролевой игры, чтобы проверить в действии придуманную им лабораторную ситуацию. Вместе со своими ассистентами он неоднократно «проигрывает» ее, желая посмотреть, как протекает процедура. Таким образом, метод моделирования не нов в социальной психологии, но он полезен лишь на подготовительном этапе, тогда как нам предлагают воспользоваться им на заключительной стадии экспериментального исследования. Впрочем, даже введение в процедуру эксперимента ролевой игры не решает главную научную проблему. После того как осведомленный испытуемый «сыграет» роль неосведомленного, перед нами встанет вопрос: можно ли считать, что наивный испытуемый продемонстрировал бы такое же поведение, какое продемонстрировал осведомленный испытуемый? Чтобы определить, в какой мере «игровое» поведение соответствует «неигровому», нам опять-таки придется провести «настоящий» эксперимент.

Ролевая игра не освобождает нас и от этических проблем. Один из самых впечатляющих социально-психологических экспериментов с использованием ролевой методики провел в Стэнфордском университете Филип Зимбардо (Zimbardo, 1973).

Испытуемых просили принять участие в инсценированной ситуации, имитирующей реальные условия тюремного заключения. По жребию одним испытуемым выпадала роль заключенного, другим — роль тюремного надзирателя. Каждого испытуемого, игравшего роль заключенного, забирали из дома и доставляли на машине, принадлежавшей местному отделу полиции, в инсценированную тюрьму. Несмотря на игровой характер эксперимента, ситуация оказалась столь безобразной, «надзиратели» так жестоко обращались с «заключенными», что исследователю при-

шлось прекратить эксперимент через шесть дней вместо запланированных двух недель. Мало того, эта инсценировка подверглась суровой критике, причем автора упрекали в неэтичности исследования. Как видите, ролевая игра не стала решением этических проблем. Чем ближе игровая ситуация приближается к реальной обстановке, тем более подлинные эмоции и поведение она порождает, включая негативные состояния, враждебное поведение и т. д. Чем нереальнее эмоции и поведение участников, тем менее адекватна инсценировка. В любой хорошо инсценированной ситуации возможны отрицательные эмоции, что опять дает повод усомниться в этичности исследования.

Келман довольно точно определил место инсценировки в социальной психологии. Он сказал, что метод инсценировки — не такое уж бесполезное орудие исследования, как думали поначалу его критики, но и не средство избавления от этических проблем, как полагали его сторонники (Kelman, 1974).

ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ СОГЛАСИЕ

Напомню, что основное техническое требование для проведения социально-психологического исследования состоит в том, что испытуемые не должны знать о целях и процедуре эксперимента, — осведомленность о его характере и целях зачастую служит основанием для исключения человека из числа участников эксперимента. Таким образом, принцип информированного согласия остается пока что недостижимым идеалом. В качестве альтернативы этому принципу некоторые психологи предлагают взять на вооружение разработанную ими концепцию предполагаемого согласия. Исследователь, задумав провести тот или иной эксперимент, проводит опрос на большой выборке, чтобы выяснить, какое отношение вызывает у людей предполагаемая экспериментальная процедура. Сами респонденты не будут участвовать в эксперименте, поскольку они уже «испорчены» знанием его деталей и целей. Но на основании заявленного ими отношения к участию в эксперименте мы можем сделать вывод о том, какую реакцию он вызовет у большинства людей. Если в целом она окажется одобрительной, исследователь займется набором добровольцев из числа людей, не участвовавших в опросе. Разумеется, с этической точки зрения эта концепция не столь безупречна, как принцип информированного согласия. Даже если сто человек скажут, что они с удовольствием приняли бы участие в таком-то эксперименте, среди реальных испытуемых всегда может найтись один, который сочтет его нечестным. Но все же мне кажется, что лучше «заручиться» согласием здравомыслящего человека, чем не иметь вовсе никакого согласия. Если по вполне понятным причинам исследователь не может сообщить испытуемому о характере исследования, он имеет возможность заранее выяснить, согласился ли бы здравомыслящий человек участвовать в качестве испытуемого в такого рода эксперименте. Положительный ответ стал бы своего рода мандатом на проведение эксперимента, отрицательный — заставил бы исследователя пересмотреть концепцию ^следования.

Наверное, более перспективный путь решения проблемы — это получение от испытуемого предварительного общего согласия на его участие в эксперименте.

Часть 2. Индивид и подчинение

Испытуемый дает такое согласие, имея лишь общее представление о методах, используемых в психологических исследованиях, но еще не зная, какова будет процедура того эксперимента, в котором он будет участвовать. Для реализации этой концепции следует прежде всего создать банк данных, в который были бы внесены имена людей, изъявивших желание участвовать в психологических экспериментах. Но прежде чем человек даст такое согласие, его предупредят, что иногда испытуемых вводят в заблуждение относительно целей исследования, что в ходе эксперимента испытуемые нередко переживают эмоциональный стресс. Таким образом, у человека появится возможность отказаться от участия в экспериментах, требующих дезинформации или способных породить сильные негативные эмоции, если он того пожелает. Волонтеры, заявившие о своей готовности участвовать в такого рода экспериментах, получат приглашение в течение года. Мне кажется, такая процедура набора испытуемых может примирить техническую необходимость в дезинформации с этическим принципом информированного согласия.

И последнее. Я уже говорил о том, что решающим основанием для оценки степени приемлемости эксперимента и заключения о возможности его продолжения является мнение людей, непосредственно прошедших через экспериментальную процедуру. В связи с этим предлагаю при проведении спорных с этической точки зрения исследований воспользоваться формализованной процедурой мониторинга, позволяющей выяснить мнение испытуемых о проводимом исследовании еще до его завершения. После участия в эксперименте испытуемый заполняет анкету, отвечая на поставленные в ней вопросы, и она сразу же передается в независимую комиссию. Комиссия может состоять как из профессионалов, так и из бывших испытуемых, то есть людей, ранее уже участвовавших в экспериментах, проводимых в данном учреждении. Предлагаемая процедура хороша тем, что позволяет испытуемому выразить свое отношение к эксперименту, в котором он только что принял участие; его комментарии помогут определить, насколько приемлем этот эксперимент. В конце концов, реакция испытуемого и его переживания должны занять подобающее место в дискуссии об этических аспектах экспериментальной деятельности, и мне думается, что предлагаемый механизм приблизит нас к этой цели.

-J-J Мятежные шестидесятые¹

Сегодня в американских тюрьмах сидят люди, единственной виной которых стал отказ проливать кровь себе подобных. Нам в очередной раз дали понять, что критерий нравственности очень редко оказывается главной причиной для наказания и поощрения государством своих граждан. И так было всегда. Иисус Христос, без сомнения, был высоконравственным человеком, но тем не менее он представлял угрозу для римских властей. Каждая эпоха рождает своих героев, высоконравственных индивидуумов, которые в силу своей моральной чистоты обречены на конфликт с государством. И задача демократии заключается в том, чтобы неустанно искать возможность примирения индивидуальной морали и общественных нужд.

Отказ от несения военной службы — преступление только с формальной точки зрения — в том смысле, что федеральное законодательство предусматривает наказание за уклонение от призыва. Однако человек, отказывающийся воевать, не имеет ничего общего с преступником. Во-первых, совершая свой поступок, он руководствуется нравственными идеалами, тогда как преступник попирает их, Во-вторых, в отличие от преступника, который ищет личную выгоду, противник войны во имя нравственного идеала готов пожертвовать материальными благами. В-третьих, преступник всегда стремится обойти закон, тогда как уклоняющийся от призыва отдает себя в руки правосудия. Так же неверно было бы считать этих людей революционерами: они не оспаривают законность существующей власти, они просто не желают служить ей, когда она требует от них аморальных действий. Наконец, их нельзя

азвать и отщепенцами, — если бы они не любили свою страну, они могли бы поки-

уть ее, не подвергая себя тяготам тюремной жизни.

сихиатр Уиллард Гэйлин отправился в тюрьму, желая понять, какими мотива-

соображениями руководствовались эти мужчины, отказываясь идти на войну.

но / Р^{азмь,шляе}т о недостатках тюремной системы, и эти размышления неизбеж-

рашдкэт его к вопросу о том, может ли цивилизованное общество мириться с

Вии ^Идее** ^тюРемного заключения, «Чем больше я думаю об этом, тем более чудо-

_)к ^1М кажется мне тот факт, что некто имеет право отнять у человека пять лет

_Чен ~~ отнять просто в качестве наказания». Он прав, конечно. Практика заклю-

^человека в камеру когда-нибудь будет рассматриваться как одно из свиде-

Qai|j„_t ^ ^{р |}^^1Иги Уилларда Гэйлина «In the Service of Their Country: War Resisters in Prison», by Willard бываете ^{0rk: V|kin}Ј' ¹⁹⁷°- Первая публикация в The Nation, Vol. 2\l, No. I (July 6,1970). Переле-^{я с} Разрешения The Nation /The Nation Co., Inc.

/Мятежные шестидесятые

Часть 2. Индивид и подчинение

тельств варварства нашей эпохи. Она тем более постыдна, когда за решетку отправляют людей, действующих по совести.

В действительности шансы угодить в тюрьму за уклонение от военной службы в каждом конкретном случае разные. Уклонист имеет возможность обойти закон — для этого нужны хитрость, толстый кошелек и ловкий адвокат. Можно сослаться на религиозные мотивы, и если ты подтвердишь их соответствующими доказательствами, то почти наверняка будешь освобожден от службы в армии. Небеспристрастность в применении законов, регламентирующих порядок призыва на военную службу, — одна из тем, к которым постоянно возвращается Гэйлин в своем тонком и волнующем повествовании.

Те люди, с которыми разговаривал Гэйлин, — противники войны, если хотите, отказчики, но отказчики особого рода. Мужчина, принявший решение не вступать в вооруженные силы, имеет несколько возможностей. Он может уйти в подполье (эта стратегия лучше всего подходит для жителей негритянских кварталов, где плохо налажена система регистрации). Он может бежать из страны, но может получить официальное освобождение от воинской службы, если немного схитрит и расскажет психиатру из призывной комиссии пикантные подробности своей сексуальной жизни. Некоторые, наиболее преданные своей идее, идут в армию для того, чтобы подрывать ее изнутри, и они, несомненно, представляют собой самую большую угрозу для вооруженных сил.

Собеседники Гэйлина выбрали другой путь. Они отказались служить и приняли наказание за свой отказ. Но и тюрьма не освободила их от необходимости выбора. Каждый из них должен был решить, продолжать ему сопротивление, отказываясь от всякого сотрудничества с тюремным начальством, или стать примерным заключенным. Как правило, пацифисты выбирают второй путь, — он больше соответствует их моральным убеждениям.

Жизнь в тюрьме ужасна, и мы постепенно начинаем понимать, что это не просто годы, вычеркнутые из нормальной жизни. Это — погружение в своего рода социальный ад, где человек унижен утомительной, бессмысленной авторитарной рутиной и постоянной необходимостью защищаться от нападок сокамерников. Гэйлин стал желанным посетителем для своих подопечных: его визиты помогали им отвлечься от рутины тюремной жизни и давали возможность рассказать свою историю благожелательному и понимающему слушателю. Метод, избранный Гэйлином, представляет собой пример конструктивных возможностей научного исследования. Сам процесс исследования был подобен лучу света в безрадостной жизни этих людей. Благодаря чуткости и профессиональному такту Гэйлина его испытуемые не ощущали себя в роли подопытных кроликов. Этому же способствовало умеренное использование специальной психиатрической терминологии. Пытаясь вскрыть бессознательную мотивацию, автор не умаляет и значение осознанных мотивов. В его подходе психоаналитическая интерпретация лишь дополняет и углубляет житейские объяснения, но ни в коем случае не отменяет их. Он не склонен искать во всем невротическую симптоматику и уж ни в коем случае не исходит из предвзятого убеждения, что согласие отправиться в тюрьму является невротическим симптомом.

В качестве главного инструмента исследования Гэйлин использовал метод психиатрического интервью, и здесь он верен фрейдистскому принципу, который гласит: «Только перестав задавать вопросы, ты обнаружишь правду». Лишь изредка он

зволяет себе направить беседу в определенное русло, а именно в то, которое ин-
^П оесует его. Но главным образом он слушает своих собеседников, — слушает,
!<елая понять их мысли и чувства. В

Его исследование демонстрирует как сильные стороны, так и ограниченность ода психиатрического интервью. Жизнь каждого человека можно очертить на-лядно и ярко, но у нее свой собственный язык, и понять ее можно, только разгова-ивая на этом языке, — поэтому так трудно найти обобщения, которые были бы пименимы сразу ко всем случаям. Гэйлин воздерживается от интерпретаций, позволяя клиенту самому написать свой портрет. Если говорить об установленных Пактах, то в научном плане одним из самых многообещающих моментов представляется следующая биографическая деталь: почти все его испытуемые — первые сыновья у своих родителей. Это позволяет предположить, что ощущение своей ответственности, особые полномочия, заложенные в роли первенца — мужчины, который должен заменить своего отца, — стали мотивационной основой их поступка. Симпатии Гэйлина на стороне пацифистов, и, как мне кажется, не столько потому, что они настроены против войны вообще, сколько потому, что они отказались участвовать именно в этой грязной, отвратительной войне. Уверен, что симпатии читателей тоже будут окрашены общим неприятием вьетнамской авантюры. Однако было бы неверно думать, что нравственное превосходство, которое мы признаем за мужчинами, отказавшимися пойти на эту войну, именно сейчас, в данный конкретный момент американской истории, автоматически обеспечивает моральным иммунитетом всех тех, кто отказался или откажется участвовать в других войнах. В готовности этих людей отдать себя в руки закона и отправиться в тюрьму есть, несомненно, элемент мученичества, однако их поступок отличается от акта самопожертвования тем, что он не обрывает жизнь, а только «приостанавливает» ее. Мы не знаем, как они оценят этот опыт в ретроспективе, как он будет вплетен в общую канву их жизни. В данной связи полезно было бы поговорить с людьми, уклонявшимися от участия в прежних войнах, поскольку они могут оценить значение своего поступка более отстраненно и объективно. Особенно интересным мог бы стать разговор с теми, кто отказался отправиться на фронт во время Второй мировой войны, ведь в то время подавляющее большинство населения неодобрительно воспринимало уклонение от службы в армии.

Мы восхищаемся моральной позицией пацифистов, но не нельзя считать их поступок достаточно действенным политическим актом. Они не приобрели сторонников в тюрьме, их личное решение не внесло сбой в хорошо отлаженную работу военной машины: если выпадает оди.н винтик, его просто заменяют другим. Таким образом, мы имеем дело с высоконравственным, но политически неэффективным поступком одиночки, восставшего против системы. Бремя эффективного сопротивления несут те, кто готов жертвовать моральными принципами ради достижения актуальных политических целей. Побег из тюрьмы, организация коллективных акций, го-овность подмочить свою репутацию в глазах окружающих — вот цена максималь-эффективного сопротивления, и подтверждением тому служит деятельность Деи крупного калибра, таких, например, как Вилли Брандт, бежавший из Герма-и и боровшийся против нацизма в норвежском подполье. Некоторые немцы не Ут простить ему этого, но народ избрал его премьер-министром. Посмотрим, „оставят ^ли американцы такие же политические возможности тем, кто в годы ^оины скрывался в Канаде.

Часть 2. Индивид и подчинение

Поскольку в обществе всегда будут индивидуумы, которые по моральным соображениям отказываются от службы в вооруженных силах, государство должно неустанно работать над совершенствованием законов. До последнего решения Верховного суда вера во Всевышнего была необходимым условием для освобождения призывника от военной службы. Философские убеждения — тоже своего рода религия, и они могут быть достаточным основанием для освобождения от воинской обязанности, но в этом случае человек должен быть противником войны как таковой. Однако такое решение не учитывает процесса формирования моральных суждений. Человек может по моральным соображениям желать участвовать в одной войне, но считать постыдным участие в другой. Существующая реальность должна найти отражение в законе. Закон должен признать за гражданином право избирательного участия в войнах. Техническая сложность состоит в необходимости разработки процедуры, которая позволила бы четко определить, чем вызван отказ от воинской службы — моральными соображениями или банальным личным интересом. И наконец, вместо того чтобы наказывать уклоняющихся от призыва жестоким и бессмысленным тюремным заключением, нам следует искать конструктивные пути решения проблемы. Таким решением могла бы стать возможность альтернативной службы. Верю, что впечатление, полученное от книги Гэйлина, даст импульс движению в этом направлении.

Индивид и группа

---- VA-------

Ч

то делает возможным существование группы? Каждый член группы_____ это
личность со своими собственными целями и мотивами, что не мешает груп
пе функционировать эффективно, иногда даже гармонично. Должно быть,
причина этого кроется в том, что каждый член группы корректирует свое поведе
ние, соотнося его с поведением других ее участников, и социальные психологи пы
таются понять природу и меру этой корректировки. Групповые эффекты, то есть
влияние группы на поведение человека (причем как малой группы, так и большой,
которую мы называем толпой), и станут предметом нашего исследования.

Эти замечания носят общий характер и не освобождают от необходимости поиска ясного пути изучения групповых эффектов. Лично для меня примером убедительной исследовательской парадигмы стали эксперименты по изучению группового давления, которые поставил Соломон Аш.

В экспериментах Аша группе, состоящей из четырех-шести человек, показывали отрезок определенной длины, после чего каждый член группы должен был сказать, который из трех других отрезков равен по длине эталонному. В группе был только один «наивный испытуемый*, все остальные были в сговоре с экспериментатором и, следуя его инструкции, каждый раз давали неверный ответ. Согласно замыслу, наивному испытуемому всегда приходилось выслушать мнение большинства, прежде чем объявить свой ответ. Аш обнаружил, что при такой форме социального давления значительное число испытуемых отказывается доверять собственным безошибочным впечатлениям и соглашается с мнением группы.

Мне посчастливилось работать у профессора Аша и вместе с ним как в Гарварде, так и в Принстоне. Аш был великолепен, он действовал на людей вдохновляюще, не столько в ходе академических лекций, сколько в свободном общении, когда он просто обнажал перед собеседником свои мыслительные процессы. Это человек блестящего ума и огромной интеллектуальной силы.

Большинство работ, представленных в данном разделе, следует воспринимать как вариации на тему эксперимента Аша. Я употребляю слово «вариации» как музыкальный термин, — то же самое мы имеем в виду, когда говорим, что Брамс написал вариации на темы Гайдна. Так же как в музыке, автор психологической вариации может лишь слегка переработать тему мастера, так что она звучит ясно и отчетливо. Но иногда вариация отклоняется от основного мотива, принимает новое направление и становится практически независимой от оригинала. Наверное, мастеру

В0едени^____________________________________________________ 195_

_всегда по душе, как последователь обращается с его темой, толкуя ее совершен-^Н₀ в ином ключе и смещая все акценты. Tant pis (фр. — но тем хуже для мастера). а воспринимаю эксперимент Аша как своего рода бесценный интеллектуальный ал-

₃- направь на него луч аналитического света, и ты получишь новую, интересную дифракционную картину.

В своей преподавательской работе я часто придумывал вариации на тему его эк-перимента, используя их в качестве классных упражнений или же просто как эксперименты-размышления. Ниже я привожу десять своих любимых вариаций,

I «Просоциальная конформность». В эксперименте Аша давление группы представлено как сила, ограничивающая, сдерживающая и искажающая индивидуальную реакцию. В одном из моих экспериментов были исследованы просоциальные эффекты группового давления. Испытуемому предлагали сделать восемь благотворительных взносов. Суммы взносов не оговаривались, испытуемый был волен пожертвовать столько денег, сколько сочтет нужным. Подставные испытуемые каждый раз жертвовали все большие суммы, и под влиянием группы испытуемый тоже увеличивал свои взносы. Работа «Раскрепощающие эффекты группового давления» (Asch, 1956, р. 231) продолжает исследование конструктивной конформности.

2. Последовательное воздействие. В экспериментах Аша наивный испытуемый подвергается симультанному давлению единодушного мнения группы. В моем варианте испытуемый также выслушивает единодушное мнение нескольких подставных испытуемых, но не в группе, а встречаясь с каждым из них индивидуально в течение недели. Суммарная эффективность последовательного воздействия приближается к эффективности симультанного группового давления.

3. Влияние группы на «отщепенца». Каким образом группе повлиять на человека, который настроен враждебно по отношению к ней? Я просил своих студентов придумать способы, с помощью которых группа могла бы воздействовать на «отщепенца». Некоторые студенты, исходя из предположения, что враждебно настроенный человек поступает «назло» окружающим, предположили, что для того, чтобы добиться от отщепенца желаемых действий, группа должна призвать его к противоположным действиям. По мнению других студентов, группа должна работать с отщепенцем, чтобы смягчить его негативную установку.

4. Конформные действия. Испытуемые Аша проявляли конформность на вербальном уровне: они соглашались с вербальной оценкой группы. Но может ли группа своим примером заставить человека совершить действия, которые он не совершил бы в одиночку? Насколько широк диапазон морально значимых поступков, на которые может подтолкнуть человека группа? (См. гл. 14 «Давление группы и действия против личности»)

5. Последствия конформности. В эксперименте Аша конформность испытуемого ограничена временными рамками лабораторной ситуации, она не влечет за собой сколько-нибудь продолжительных последствий. Это совершенно автономный опыт. Не на этом ли зиждется сила группы? Будет ли человек так же покладист, если будет знать, что его покладистость может иметь дале-

Введение

Часть 3. Индивид и группа

ко идущие последствия? Например, согласится ли он выкрасить волосы в зеленый цвет, если вся группа сделает это на его глазах? Поставит ли он свою подпись под документом, который в корне меняет всю его жизнь, если вся группа подпишет аналогичные документы? Это решающий вопрос, но он пока еще не исследован.

6. Реакция группы на давление. В эксперименте Аша исследуется, как реаги
рует отдельный человек на давление, которое оказывает на него группа. Но
как ведет себя группа, подвергаясь давлению большей группы? Аш только
косвенно затрагивает эту проблему в одном из своих экспериментов, где у
наивного испытуемого есть партнер, но не исследует ее.

7. Конформное бездействие. Испытуемые Аша, следуя за группой, совершают некое позитивное действие (дают оценку длины отрезка). Но может ли группа своим бездействием индуцировать пассивное поведение? Эта проблема смыкается с проблемой безучастия.

8. Предупрежденные испытуемые. В этой вариации эксперимента мы недвусмысленно предупреждали испытуемых, что время от времени члены группы будут специально давать неверные ответы. Это в корне меняло психологический характер ситуации, но, к нашему удивлению, некоторые испытуемые продолжали соглашаться с группой, — возможно, здесь задействован механизм рефлекторного подражания.

9. Повтор стимула. В акустической вариации ашевского эксперимента испытуемые должны были сравнивать долготу двух звуков (причем группа давала неверный ответ). Испытуемые, прежде чем дать ответ, могли попросить экспериментатора повторить стимул. Таким образом, испытуемым была предоставлена возможность лишний раз удостовериться в точности своих ощущений, но этой возможностью воспользовались немногие. Особенно редко просили повторить стимул те испытуемые, которые шли на поводу у мнения группы. Их конформность столь глубока, что не позволяет им снять неопределенность, даже когда они имеют такую возможность.

10. Конформность в ситуации «черного ящика». В эксперименте Аша испытуемый и группа имеют одинаковый доступ к стимульному материалу. Моя студентка Рита Дителл провела эксперимент, ситуация которого получила условное название «черный ящик». Здесь стимульный материал был доступен . группе, но испытуемый не имел доступа к нему. Ситуация вполне жизненная: мы часто соглашаемся с мнением очевидцев события, когда не имеем возможности наблюдать событие собственными глазами.

Эти вариации представляют собой переработку эксперимента Аша, — все они проливают свет на новые аспекты проблемы воздействия социума на человека и показывают, как много возможностей таит в себе оригинальная экспериментальная парадигма.

Данная парадигма получила дальнейшее развитие в нескольких исследованиях, о которых пойдет речь в настоящем разделе. Работа «Национальность и конформность» представляет собой отчет об исследовании, целью которого было изучение влияния групповой оценки на индивидуальную в контексте конкретной национальной культуры. С помощью экспериментальной парадигмы Аша я пытался измерить

уровень конформизма в двух национальных культурах и обнаружил, что фактор национальности не влияет сколько-нибудь существенно на эффекты группового давления. В результате мой интерес к этому фактору угас, но зато обострился интерес к самим эффектам группового давления. Очевидно, что влияние группы на человека состоит не только в изменении его вербальных суждений.

Проблема вербальной конформности, разумеется, чрезвычайно важна. Мы постепенно начинаем понимать, что психологический климат сообщества определяется тем, насколько свободно его члены могут выражать свое личное мнение. Любая группа обладает потенциальной способностью подавить индивидуальное суждение, представить в смешном свете неортодоксальное мнение, и это важный факт социальной жизни, от которого нельзя отвернуться. Однако феномен конформности не ограничивается вербальным уровнем. Характер поступков человека тоже может формироваться под влиянием группы, и это центральная мысль моей статьи «Групповое давление и действия против личности».

Я уже говорил, что мой эксперимент по изучению подчинения вырос из экспериментальной парадигмы Аша, в которой я совершил две подмены — во-первых, я заменил вербальное суждение морально значимым поступком и, во-вторых, противо-

Норвежский испытуемый в эксперименте по изучению группового давления

Иллюстрация Роя Сьюпирио

Часть 3. Индивид и группа

поставил испытуемого не группе, а авторитетному лицу. В исследовании «Раскрепощающие эффекты группового давления» мы проходим полный круг. Группа сбрасывает иго авторитета и своим примером дает человеку силы противостоять авторитарному давлению.

В реальной жизни конструктивные функции группового давления являются намного более широкими и многообразными, чем демонстрирует этот эксперимент. Многие люди, осознанно или неосознанно, хотят найти свою группу и, найдя ее, с готовностью отдаются ее влиянию и принимают ее стандарты, поскольку это помогает им точнее сформулировать свои цели, чтобы затем устремиться к их достижению. Но конструктивным можно назвать давление только той группы, которая исповедует просвещенные ценности и укрепляет наши собственные идеалы.

Три темы кажутся мне центральными во взаимоотношениях человека с социумом: подчинение индивидуума давлению группы, конфликт между голосом совести и требованиями авторитетного лица и конструктивное влияние группы на человека. Основополагающий факт человеческого опыта состоит в том, что, приходя в этот мир, мы становится элементами социальной матрицы, в то время как каждый из нас стремится быть индивидуальностью. Социальная матрица необходима нам, она вооружает нас языком и навыками цивилизованной жизни, в ней формируются наши цели, ценности и потребность в контактах с другими людьми. Однако после того как человек приобретает ценности, они становятся его личным достоянием, и ему приходится бороться за то, чтобы защитить свое сознание, свои убеждения и способность к критическому мышлению от давления толпы и авторитарного диктата.

Все то, что человек приобретает в социальном мире, — язык, навыки рационального мышления, ценности — и составляет отличительную черту человечности. Однако для того, чтобы сохранить все лучшее в себе, человеку часто приходится в одиночку противостоять толпе и авторитетам. Человек усваивает эти ценности и затем должен отстаивать их от посягательств того самого общества, которое подарило ему их. Иногда он испытывает на себе колоссальное давление, вынуждающее его отказаться от критичного мышления, нравственных убеждений и собственной человечности, — требуются огромная стойкость и воля, чтобы распрямиться, преодолеть давление обстоятельств и подтвердить силу и целостность собственного духа. К сожалению, наши эксперименты показывают, что так бывает далеко не всегда. Но ^то идеал, к которому нужно стремиться.

Помимо экспериментальных отчетов я поместил в этот раздел выдержку из своей диссертации «Конформность в Норвегии и Франции», которую я защитил в 1960 году. Любопытно, что вопрос об этике экспериментального исследования был поставлен мною за несколько лет до того, как я провел эксперимент по изучению подчинения, наиболее спорный с этической точки зрения. Независимо от этического статуса последнего эксперимента, ранее осуществленное мною эмпирическое исследование проблемы этики опровергает обвинения критиков в том, что я пренебрегаю вопросами этики.

III

Национальность и конформность¹

Человеку, выехавшему в зарубежное путешествие, доставляет удовольствие посылать своим друзьям и близким письма с рассказами о том, что за люди живут в стоанах, которые он посетил. Национальные стереотипы — неотъемлемая часть народного знания. Об итальянцах говорят, что они «непостоянны», немцев считают «трудолюбивыми», голландцев — «добродетельными», шведов — «аккуратными», англичан — «сдержанными», и т. д. и т. п. Людям во все времена была свойственна склонность создавать обобщенные национальные портреты. В византийских учебниках по военному искусству подробно описываются манеры поведения разных народов, а американцы до сих пор узнают себя в блестящем национальном портрете, написанном более ста лет назад Алексисом Токвилем.

И все же скептичный исследователь должен все время задаваться вопросом: «Правда ли то, что говорят об этом народе?» Подобные рассказы могут быть окрашены предубеждениями и предрассудками, и при отсутствии объективных данных бывает трудно отделить правду от вымысла. Главный вопрос, с которым сталкивается современный исследователь, не желающий ограничиваться литературными описаниями: возможно ли объективное изучение различий в поведении разных национальных групп? Говоря об объективном исследовании, я имею в виду анализ, который не основан на субъективных суждениях и результаты которого может подтвердить любой компетентный исследователь, применяющий те же методы.

Совсем не сложно привести факты, подтверждающие, что люди, живущие в разных странах, зачастую говорят на разных языках, по-разному питаются и имеют разные обычаи. Но можно ли пойти дальше и показать национальные различия на уровне «характера» или «личности»? Когда мы обращаемся к более тонким параметрам поведения, нам уже труднее найти факты в пользу существования национальных различий. Это не означает отсутствия национальных особенностей, это просто говорит о том, что у нас нет надежных оснований для однозначного вывода об их существовании.

Прежде чем сообщить о результатах моего собственного исследования, я хотел бы упомянуть более ранние попытки достижения объективности в изучении этой ускользающей проблемы. Один подход связан с попыткой психологического анализа произведений литературы и других созданий национальной культуры. Например, Дональд Мак-Гранахэн из Гарвардского университета проанализировал наи-

¹ Первая публикация в Scientific American, Vol. 205, No. 6 (December 1961), pp. 45-51.

Часть д. Индивид и группа

2 Национальность и конформность

более успешные театральные постановки в Германии и США и заключил, что немецкие персонажи отличаются приверженностью принципам и идеологическим убеждениям, тогда как американские герои стремятся прежде всего к личному удовлетворен