Ода-восхваление фредерику майерсу

и ключ к «DIOTIMA»

На шестом сеансе 16 марта 1996 года начался эксперимент, в результате которого была получена одна из самых интересных, вызы­вающих и в конечном итоге доказательных пленок из всех. Хотя ин­формация на пленке и была загадочной, достаточно скоро выяснилось, что она имеет прямое отношение к Фредерику Майерсу.

После проявки на пленке было обнаружено большое количество изображений. На одном из первых кадров имелось одно-единственное слово: «Diotima»(илл. 41). За ним следовало предложение на французском: «Се n ’est que le premier pas qui coute» («Это не что иное, как первый шаг, который имеет значение»). Затем шел станс, написан­ный от руки на английском языке в шесть строчек (илл. 40).

Следующее послание было составлено на древнегреческом: snpw еоаnе rwqh ti esomeqa («Еще не ясно, чем мы станем»),

В конце пленки было указано два имени. Первое с трудом поддава­лось дешифровке, особенно потому что оно было дано в зеркальном отражении. Позднее команда духов сообщила, что это Кора Л.В. Таппан. Второе имя было написано более отчетливо: Уилл Роллингс.

Неудивительно, что эта пленка и ее тексты вызвали живой инте­рес. Группа и исследователи стали обсуждать смысл этих загадочных посланий. Прежде чем погрузиться в дальнейшие исследования зна­чения и происхождения этих посланий на пленке, исследователи по­лучили на сеансе 18 мая 1996 года несколько важных подсказок. На этом этапе они еще не выяснили значение«Diotima» и не могли пере­вести греческий текст, отдельные буквы которого были неясными.

В начале этого сеанса пришел Ману и сообщит следующее:

Это часть плана: несомненно, вы сами выбрали его, посколь­ку это напоминает другие времена, когда приходил дух и за­даем вам какую-то загадку. Со временем это стаю для всех существенной частью доказательства. Я думаю, вы понима­ете, что я имею в виду.

Я бы хотел кое-что добавить к головоломке! Я дам вам не­сколько ключей,и они вам помогут. Я делаю это просто по­тому, что все это связано с человеком «на этой стороне», ко­торый смотрит на вас как на наших послов, и поскольку он опытен в такого рода работе и контактах, он поможет вам, и я думаю, что довольно скоро все раскроется...

Он произнес следующие слова: «Бесконечный прогресс, бесконечная гармония и бесконечная любовь». Я не мог бы сказать лучше и поэтому я повторяю, что эти слова могут быть другой частью загадки. Все скоро встанет на свои места, и вам будет приятно узнать все это. Подумайте над этими словами — в них заложен очень большой смысл, и я бы хотел, чтобы вы поразмышляли над ними в своих медитациях».

Исследователи решили, что Ману мог ссылаться лишь на панегирик (дань уважения или памяти), посвященный Майерсу и опубликованный Обществом Психических Исследований вскоре после его смерти. Он был посвящен исключительно памяти Майерса и состоял из пяти стихов, первый из которых принадлежал сэру Оливеру Лоджу.

В процессе дальнейшего исследования связи с Майерсом станови­лись все прочнее и прочнее. На странице 8 панегирика Лоджа появи­лись те же слова на греческом, которые Скоулзская группа получила на пленке с «Diotima»: snpw еоаnе rwqh ti esomeqa («Еще не ясно, чем мы станем»).

Кроме того, станс на пленке — позже выяснилось, что он имеет от­ношение к одной из поэм Майерса — «Возрождение молодости» (впер­вые опубликована в 1882 году) — непосредственно предшествовал строкам панегирика Лоджа, и он представил его теми же словами, которые произнес Ману на сеансе с исследователями:

Бесконечный прогресс, бесконечная гармония, бесконечная любовь — это то, что наполняло его и всегда преобладало в его жизни.

Французский текст на пленке: *Се n’est que le premier pas qui coute» («Это не что иное, как первый шаг, который имеет значение») - был следующим фрагментом загадки. Позже было обнаружено, что это прямая цитата из посмертно опубликованного монументального труда Майерса «Личность человека и его выживание после телесной смерти» (1903 г.).

Исследователи пришли к заключению, что это была очевидная связь с Майерсом, которая позднее была подкреплена подсказкой миссис Брэдшоу. В конце продолжительного сеанса 9 ноября 1996 гола состоялся следующий разговор по поводу ссылки Монтегью Кина на работу Майерса:

Миссис Брэдшоу: Пока вы там, взгляните на «Личность человека», том 1, страница 250.

Дэвид: Страница 250?

Миссис Брэдшоу: Именно так, там вы найдете другую невольную подсказку для себя, Монти. Я знаю, что вы обожаете эти головоломки. Это еще один интригующий момент для вас. Я надеюсь, что вы хорошо владеете французским. Это еще один ключ.

Монтегью: Се n’est que le premier pas qui coute!

Дэвид: Ваш французский не очень хорош. [Смех]

Монтегью: Я процитировал один из ключей, которые нам были даны.

Миссис Брэдшоу: С этим я вас и оставляю, чтобы иметь возмож­ность помучить вас еще немного!

Монтегью Кин подтвердил, что это процитированное высказыва­ние действительно имелось на упомянутой Эмили странице ориги­нального издания. Сейчас это довольно редкое издание, по сравнению с более известным, сокращенным текстом однотомного издания под редакцией миссис Элеаноры Сидгуик. Монтегью предположил, не по­явилась ли эта фраза на пленке с «Diotima» для того, чтобы намек­нуть на источник, откуда Лодж взял это.

Что касается связи между текстами на пленке«Diotima» и словес­ными подсказками команды духов, то в «Скоулзском отчете» утверждается, что написанные от руки тексты пленки были тесно связаны между собой, и они «представляют собой дальнейшее доказательство роли, причастности и сильного влияния Фредерика Майерса. Это, в действительности, является первым существенным примером тесной связи физического отпечатка посланий на абсолютно новой, нераспе­чатанной и не подвергавшейся воздействию света фотопленке и по­лученной нами устной информации».

Итак, станс, высказывание на французском и на греческом — все это представляется ключами, указывающими на связь Фредерика Майерса с текстом на пленке. Однако значение слова «Diotima» так и оставалось непонятным. Профессор Фонтейне сделал интересное пред­положение, что если прочитать его наоборот, то получится «ami to id», т.е. «друг духа». Как мы увидим, это очень остроумное, но неверное ре­яние. И снова состоялась беседа с командой духов, особенно с миссис Брэдшоу, в которой участники получили еще некоторые подсказки.

На сеансе 9 ноября 1996 года миссис Брэдшоу говорила о «конт­рольном слове, полученном раньше», и предложила исследователям «заглянуть в свои пыльные записи». Позже она подтвердила, что контрольное слово действительно было «Diotima», и намекнула на то, оно было получено раньше в ходе перекрестной переписки. Она сказала, что те контакты представляли большую важность для того времени и были серьезным шагом вперед, и они до сих пор высоко ценятся многими людьми. Более того, их по-прежнему трудно объяснить.

Затем Эмили дала очень убедительный ключ к разгадке. Она сказала, что это контрольное слово, согласно ее информации, впервые появилось 18 декабря 1902 года. Итак, оставалось «просмотреть не так уж много пыльных книг»! Это вело к разгадке. Вкратце загадка «кон­трольного слова» была связана с «Симпозиумом» Платона (симпозиум — это пирушка в древней Греции, после которой следовала фило­софская дискуссия). Это произведение представляло собой собрание речей, произнесенных на воображаемом банкете по поводу и в честь (духовной) любви. Одним из учителей и героев Платона является Со­крат. Он говорил, что все, что он знает о любви, он узнал от пророчицы Диотимы. Согласно Диотиме, любовь — это не бог, а великий дух или особые духи, в чьи функции входит действовать в качестве посредни­ков между богами и людьми. Смысл заключается в том, что все взаи­модействия между богами и людьми, во сне или наяву, происходили через духов, один из которых представляет любовь. Монтегью Кин предположил, что слово, к которому они получили ключ в виде руко­писного текста на пленке, это «любовь». По его мнению, контекст со­гласовывался с панегириком в честь Майерса и имел смысл в свете содержания и цели бесед с командой духов в Скоуле.

Итак, выяснилось, что информация на пленке «Diotima» содержит ссылки на панегирик Майерсу, опубликованный Обществом Психи­ческих Исследований вскоре после его смерти в январю 1901 года. Сло­во «Diotima» оказалось ключевым, поскольку оно было самым пер­вым на этой фотопленке, а также явилось «контрольным словом», дан­ным в ранней перекрестной переписке, в которой Майерс таким об­разом демонстрировал свое присутствие или участие. Связав фото­пленку с Майерсом, команда духов затем связала и Майерса, и плен­ку с перекрестной перепиской.

Этот факт замечателен по ряду причин, и не последняя — это то, что перекрестная переписка была одной из первых попыток доказать существование жизни после смерти и опровергнуть противостоящие гипотезы (такие, как гипотеза о «мошенничестве», «альтер-эго» и «ги­потеза сверхъестественной связи»), к чему как раз и стремилась Скоулзская группа. Исследователи задались вопросом, не пыталась ли команда духов таким таинственным образом сообщить, что определенные аспекты нынешнего Скоулзского эксперимента были продол­жением прежней перекрестной переписки?

Причина, по которой команда духов связывала Майерса, пленку «Diotima» и перекрестную переписку, теперь становится яснее. Духи, похоже, использовали обстоятельства земной жизни одного человека, чтобы построить серию ключей к загадке, решение которой пока­зало бы, что в передаче посланий на пленке участвовала чувствую­щая, продолжающая жить после физической смерти личность.

Интересно, что в послании от Майерса, переданном через миссис Верролл в начале двадцатого столетия, говорилось, что письмо, ос­тавленное Лоджу, содержало ссылки на «Симпозиум» Платона. Как мы знаем, в то время выяснили, что это не так. Однако послание на эту тему появилось на фотопленке в Скоуле девяносто лет спустя.

Трех членов Общества Психологических Исследований заинтри­говало то, что Майерс, возможно, пытался установить с ними контакт, воспользовавшись новой возможностью, предоставленной Скоулзской экспериментальной группой. Скоро появятся другие послания на других пленках, которое снова будут указывать на участие Майерса в качестве связующего звена.

В январе 1997 года мы снова вспомнили рассказ Монтегью. Как уже говорилось, на сеансе 11 января 1997 года Эмили Брэдшоу сообщила исследователям о том, что личность по имени Томас пыталась уста­новить с ними контакт через германиевое устройство, связанное с уси­лителем. Команда духов могла слышать его, а исследователи и члены Скоулзской группы нет, поэтому понадобились электросхемы и ука­зания на фотопленке, которые объясняли, как усовершенствовать гер­маниевый приемник. Группа впоследствии сообщила исследователям о длительном контакте с Томасом во время закрытого сеанса 21 янва­ря, а также о том, что духи попросили эксперименты с «межпространственным общением» проводить в дальнейшем только на закры­тых сеансах. Им необходимо было поработать исключительно с энер­гиями членов группы, но исследователи могли посещать другие экс­перименты. Это вполне соответствовало всему тому, что Монтегью и его коллеги узнали о специфике экспериментальных процедур.

Эти исследователи с удовольствием занялись организацией сеансов для других ученых (в том числе для д-ра Алана Голда, профессо­ра Доналда Уэста, д-ра Руперта Шелдрейка, профессора Айвора Грэттан-Гиннеса, д-ра Джона Белоффа и профессора Роберта Морриса), а также анализом и решением загадок, заданных на фотопленках, и подготовкой к совместной со Скоулзской группой поездке за океан для демонстрации экспериментов в новых условиях.

Предстояло многое сделать. Нужно было просмотреть оригинальные документы, проверить и сравнить их содержание (рукописные тексты, подписи и т.д.) с изображениями на пленках и устными указаниями команды духов. В случае необходимости участники группы консультировались с другими специалистами. Открытия Монтегью, многие из которых выходили за рамки обычного совпадения, убедили его и некоторых из его коллег в том, что общение на сеансах Скоулзской группы «происходит, скорее всего, с развоплощенными существа­ми». Трудоемкий процесс проверки доказательства стал важной час­тью научного исследования.

Фотографическая часть исследования, которой Монтегью посвя­тил много часов, охватывает пятнадцать фотопленок. Имеющиеся на них изображения представляют собой многочисленные послания, ри­сунки и всякого рода знаки и пометки.

Монтегью вспоминает сеанс 11 января 1997 года как «особенно ин­тересный»:

Тогда мы получили пленку с электросхемой, инструкциями и подписями. С нами была Ингрид Слэк, психолог из Открытого Университета. Следует отметить, что в тот вечер мы, главным образом, пытались получить осмысленные звуки через усили­тель, которым группу снабдил профессор Эллисон и который был связан с германиевым приемником. Однако эксперименты с пленкой были так же интересны, как эксперименты с герма­ниевым приемником.

Исследователи профессор Фонтейне и Ингрид Слэк держали плен­ки в поле своего зрения с самого начала сеанса и до его конца. Никто из членов Скоулзской группы не прикасался ни к пленкам, ни к ящи­кам после того, как они были переданы исследователям. Ящики, один из которых был сделан по проекту Монтегью, находились в непосред­ственной близости к исследователям на протяжении всего сеанса и, согласно Монтегью, не могли быть перемещены человеком без того, чтобы они не заметили этого. В дополнение ко всему, дверь на лестни­це, ведущей в подвал, была заперта на засов, как и дверь в соседнее подвальное помещение, а дверь из самого подвала скрипела так, что ее нельзя было открыть без шума. Монтегью объяснил, что мысль о том, что какой-нибудь член группы мог незаметно извлечь контейнер с пленкой из ящика Алана через потайную стенку или рычагом открыть засов, ничем не подтверждается, так как в данном случае на усилителе имелся очень хорошо заметный испускающий красный свет од. Этого света было достаточно, чтобы сразу же заметить подозрительные движения рук.

Когда пленку в ящике проявили, было обнаружено, что она содер­жит электросхему и текст (илл. 36 и 37). Попытки идентифицировать монограмму под словами «высокое сопротивление» на пленке сразу вызвали затруднение. Она походила на буквосочетание «FOX», и на это слово ссылались в ходе сеанса 11 января, как и на другое слово – «Talbot», поэтому исследователи предположили, что дух Фокса Тэлбота, первооткрывателя фотографии, возможно, вступил в контакт, предложив электросхему. В тот момент исследователи не обратили особого внимания на расположенные справа на пленке цифры «888» (которые повторялись и на других пленках и продолжали оставаться загадкой). После ряда вопросов и ответов миссис Брэдшоу, предла­гавшей Монтегью предложить еще какие-нибудь версии, исследова­тели отвергли причастность к этим экспериментам Фокса Тэлбота.

На закрытом сеансе духи сообщили группе, что Монтегью должен более внимательно просмотреть послание. Это побудило к более вни­мательной проверке неразборчивых каракулей на правом конце плен­ки, так как к тому времени исследователи, имевшие уже ссылки ко­манды духов на Томаса, пришли к заключению, что тем специалис­том, который «находился внутри аппарата» мог быть Томас Эдисон.

Копия заключительной подписи «ТАЕ» была отправлена в офис Центра Эдисона в г. Уэст-Ориндж в штате Нью-Джерси. Дуглас Тарр, служащий архива, прислал ответ с образцами почерка Эдисона, в том числе его комментарий с подписью в письме 1925 года. Она оказалась идентичной неразборчивой подписи на пленке (см. илл. 38 и 39). Этот момент стал кульминационным в изучении этой пленки.

С последующими пленками была проделана подобная же работа, но уже в более строгих, контролируемых условиях. Имелось много текстов на разных языках, в том числе на китайском, английском, Французском, немецком и греческом. Были также получены древние знаки, но они еще не дешифрованы. Группа пригласила специалистов для расшифровки посланий.

Пленка с « ТАЕ» ни в коем случае не была первой, подвергшейся такому тщательному обследованию. В начале ноября 1996 года груп­па и исследователи получили первый из двух текстов Вордсворта сти­хотворения «Руфь» (илл. 42 и 43). Он был получен на полароидной пленке (Полахром). Второй текст появился двумя неделями позже, на пленке Кодакхром. Последняя пленка была предложена Моррисом Гроссе, председателем Комитета спонтанных случаен Общества как альтернативный вариант или дополнение к полароидной пленке. Монтегью объяснил, что целью этого было повысить уровень достоверности, так как ранее пленки проявлялись в одном месте. Команда духов согласилась, и в экспериментах стали использовать Кодакхром.

Сколько было восторгов, когда после сеанса 11 ноября проявили первую пленку. На ней были строфы из поэмы, написанные почерком, характерным для начала XIX века. На правом конце пленки стояли буквы «WW».

Затем Монтегью продемонстрировал еще кое-какие особенности этой пленки. Был найден опубликованный в «Treasury» Полгрейва ва­риант того же стихотворения, который был идентичен тексту всех из­даний поэмы У. Вордсворта, но немного отличался от текста на пленке Вскоре после сеанса 11 ноября последовало указание на источник опубликованного варианта. Главная разница между ним и тем, кото­рый передала команда духов, заключалась в том, что в опубликован­ном варианте речь идет от третьего лица, в то время как в тексте на пленке — от первого.

На сеансе 11 ноября, еще до проявки этой пленки, Джозеф сказал следующее:

То, что я передаю, связано с тем, что вы увидите на пленке. В этом есть что-то интригующее. Я не знаю, что на ней — если что-нибудь есть вообще, — но у меня имеется кое-какая инфор­мация. Она исходит от джентльмена, который обожал словес­ность. Это все, что я могу сказать... но что касается пленки, то джентльмен, который обожает словесность, говорит, что он не в состоянии — я не знаю, почему, может это связано с местом, где он находится сейчас, — не в состоянии передать то, что он хотел. Он не может показать вам именно то, что хотел. Как если бы он потерял контакт со своими мыслями... Он был достаточно продвинут, когда пришел на Землю и жил, и поэтому, вернувшись, мне кажется, он продолжил [начатое] довольно быстро… Возможно, это вызвало у него... нет, не горечь, потому что, я уверен, что он испытывал другие эмоции или чувства. Он был разочарован, что не смог создать для вас то, что он хотел. Вы понимаете? Я не очень ясно выразил все это — трудно говорить от чьего-то имени.

Через несколько минут появился Патрик и сказал кое-что еще насчет пленки: «Когда я хотел получить какие-то ключевые разъяснения по поводу пленки, кто-то выкрикнул "Руфь”... поэтому на пленке, наверное, “Руфь ”. Возможно, они неправильно это поняли».

Для Монтегью это было исключительным обстоятельством. Раньше, насколько ему было известно, во время сеансов, на которых команда духов работала с фотопленками, не давалось никаких устных комментариев по поводу того, что на ней запечатлено. Дважды духи подчеркивали свое желание заверить группу, что любые изображе­ния или тексты исходили — и это было заметно — от них, а не от под­сознательных надежд, ожиданий или желаний участников сеанса, чтобы по возможности избежать обвинения в действии «сверхъесте­ственной связи».

Когда исследователи обнаружили, что версия стихотворения, пе­реданная командой на первой пленке «Руфь», отличалась от версии, опубликованной в наши дни, тут же встал вопрос о том, не было ли какой-нибудь рукописи с первой версией. Монтегью предположил (как потом оказалось, ошибочно), что это может быть часть более раннего, отброшенного чернового варианта Вордсворта, который поэт мог сна­чала написать от первого лица, но затем внес изменения.

Итак, предположив, что версия, которая была получена группой на пленке, никогда не публиковалась, Монтегью стал рассматривать текст в свете внутренних переживаний и чувств самого Вордсворта - процесс, который должен был привести к важному разговору с ко­мандой духов. Монтегью объяснял, что стихотворение состоит из со­рока трех строф и представляет собой рассказ покинутой девушки-сироты — «дитя Природы», — которая влюбилась в молодого фран­товатого американца «из зеленых Саванн». Этот молодой человек, од­нако, не мог избежать соблазнов свободной жизни и, возможно, своего беспутного прошлого, и бросил ее в самом начале их совместной жиз­ни. Она сходит с ума и попадает в тюрьму, из которой впоследствии выходит и начинает бродячую жизнь нищенки, играя на своей флей­те, ночуя где попало и быстро старея. Монтегью предположил, что черновой вариант, где повествование идет от первого лица, был напи­сан Вордсвортом в Госларе, Германии, в 1799 году и мог отражать эпи­зод его собственной жизни, к которому он сам имел противоречивое Ношение: это его связь с Аннетт Валлон во Франции в 1791 году. От Аннетт у него была незаконная дочь Каролина, но он был вынужден оставить их и уехать, спасаясь от ареста, угрожавшего ему в револю­ционной Франции. Согласно Монтегью, хотя Вордсворт вел себя достаточно достойно, считается, что эти ранние любовные отношения - ему было двадцать один, а Аннетт чуть больше, — оказали на него сильное влияние.

Монтегью сказал нам, что «Руфь» — не очень известное стихотворение. В ходе своих исследований он обнаружил, что оно даже не включено в большинство антологий Вордсворта. Еще не успев проверить текст во многих изданиях стихотворения, но узнав от Робина Фойя что, говоря об этом стихотворении, команда духов назвала 1800 год, он побывал на сеансе 18 ноября. На этом этапе Монтегью все еще пы­тался выяснить, была ли когда-нибудь опубликована версия «Руфи, « в которой имелись бы строфы, написанные от первого лица, и если да то по какой причине текст был впоследствии изменен.

Чтобы показать, как команда духов реагировала на вопросы Мон­тегью, мы приводим фрагмент беседы на сеансе 18 ноября. Интересно отметить, что замечаниям Эдвина не предшествовало никаких ссы­лок на сомнения Монтегью.

Эдвин: Не называл ли я недавно 1800? Этот вопрос нужно рас­смотреть. М-р Кин, у вас есть сомнения в связи с этой датой - 1800. Почему вас это беспокоит?

Монтегью: Потому что авторизованная версия «Руфи» датирует­ся самим Вордсвортом 1799 годом, когда он был в Госларе в Германии и писал лирические стихотворения. Трудно представить, что он со­здал более раннюю версию стихотворения после того, как окончатель­ная уже была написана. Здесь явно что-то не то.

Эдвин: Действительно, так может показаться. Возможно, я не­правильно понял, но давайте не будем слишком сильно волноваться, углубляясь в это. Я постараюсь... да... спасибо вам, я передаю вам то, что мне только что сказали. Как я понял, было первое издание этого стихотворения и было второе. Я думаю — не принимайте это на сто процентов, но я думаю о том, что же было неправильно понято...Эти тексты, которые вы получили, являются, как вы понимаете, просто вибрациями чувств и воспоминаний об измене­ниях, которые вносились в первое издание, и о добавленных впослед­ствии строфах. Ия думаю, что так и было сделано. То, что вы по­лучит, также было написано в 1799 году. Неопубликованным осталось совсем немного, но он чувствовал, что чего-то не хватает. Мы не можем передать вам многие изменения: было много эмоций, а многое было изменено. Я не могу всего объяснить. Вы получит кое-что чрезвычайно интересное, и вряд ли вы сможете найти этот вариант. А может, сможете. Было бы замечательно, если бы вам это удаюсь. Я считаю, что он находится в каком-то необычном месте. Я не знаю, где, иначе я мог бы помочь. Мы помогаем, если можем, даже сан это только намеки, но я не знаю, где он может быть, хотя он действительно существует. Он [вариант] находился несколько лет назад в семье. Сейчас его нет. Возможно, был... Я не знаю, что проис­ходит с этими вещами. Прояснил ли я вопрос?

Монтегью: Существенно.

На пленке Кодакхром, полученной на сеансе 18 ноября, оказался пропущенный станс номер двадцать три с некоторыми переставлен­ными и дополнительными сточками.

Для Монтегью вскоре стало очевидным, что последовательность изданий имела решающее значение. Поэтому он опять отправился в Британскую Библиотеку и обнаружил, что впервые «Руфь» была опуб­ликована в 1800 году в сборнике лирических баллад, и стихи были написаны от третьего лица. Но далее он обнаружил, что в 1802 году появилось исправленное издание, в котором цитировавшиеся стихи звучали от первого лица и соответствовали текстам на двух пленках, полученных Скоулзской группой.

Исследователи считают, что в высшей степени невероятно, чтобы члены Скоулзской экспериментальной группы знали все эти тонко­сти, особенно если учесть, что после 1802 года Вордсворт передумал и в последующих изданиях восстановил первую версию стихотворения, написанную от третьего лица. Монтегью полагал, что справедливости ради следует отметить, что в сносках в издании Бретта и Джоунса (Lyrical Ballads, Methuen, 1963) действительно упоминается о вклю­чении нескольких новых или исправленных строф в издание 1802 года, но ни они, ни другие авторитеты в этой области, которых он смог най­ти, не обращали особого внимания на грамматические изменения в стихотворении или на его возможный автобиографический смысл.

Монтегью обнаружил, что после издания 1802 года Вордсворт вос­становил первоначальный текст, а в следующее издание 1805 года включил новый станс.

В результате тщательного анализа и сравнения с текстом на плен­ках Монтегью пришел к выводу, что то, что было получено Скоулзской группой, отличаясь в отдельных местах от последнего опубликованно­го варианта, является, по сути, очень волнующими личными пережи­ваниями поэта, большая часть из которых отразилась лишь в издании 1802 года и которые оказались запечатленными на обеих пленках.

Монтегью понадобилось несколько месяцев, чтобы просмотреть оригинальные документы. Сначала он отправился в Доув-коттедж в Озерном Районе, где Вордсворт жил со своей женой и сестрой Дороти. Именно Дороти выполняла основную работу по переписыванию стихотворений брата. У него был ужасный почерк, в то время как у неё - каллиграфический. Вскоре, благодаря записям в дневнике, который она вела, Монтегью выяснил, что Дороти отравила издателям по по­чте типографские гранки Lyrical Ballads, 1800 года издания, в которое входило стихотворение «Руфь», со всеми необходимыми изменения­ми для нового издания 1802 года. Она сохранила для себя авторский экземпляр. Почтовое отправление было датировано 7 или 8 марта 1802 года, что оказалось довольно важным фактом в контексте изменений, внесенных в «Руфь».

Затем Монтегью установил контакт с нынешним главой семьи про­фессором Джонатаном Вордсвортом, чтобы выяснить, не знает ли он, что случилось с экземпляром 1802 года, принадлежавшим Дороти. Монтегью вспомнил, что Эдвин говорил ему: «Он [вариант] находил­ся несколько лет назад в семье. Сейчас его нет». Профессор Вордс­ворт сообщил, что он был продан его дядей Мэтью в 1965 году. Руко­пись была куплена анонимным покупателем, действовавшим от име­ни общества Библиотеки Редкой Книги и Рукописей Йельского уни­верситета США.

Монтегью объяснил, почему он придавал столь большое значение дате внесения изменений, хотя допускал, что не всех его коллег убеж­дал этот довод. Именно в это время Вордсворт планировал снова уви­деться со своей бывшей возлюбленной Аннетт Валлон и их дочерью, которую он никогда не видел. В то время наступило перемирие в вой­не с Францией, и тысячи англичан планировали поездки на конти­нент — впервые за десять лет. Вордсворт, должно быть, волновался, особенно потому, что собирался рассказать Аннетт, что женился на другой женщине. Монтегью сказал следующее:

Именно в свете этих переживаний мы можем понять, почему духи-коммуникаторы сказали, что там «имела место некаяэмо­ция», и я не думаю, что будет натяжкой сказать, что тот факт, что эти слова признания произносятся от первого лица, отра­жает в какой-то степени внутреннюю борьбу, происходившую у Вордсворта между плотским удовольствием, даже вожделе­нием, и духом благородной любви.

Монтегью сказал нам, что оригинальная рукопись «Руфи» хра­нится в Библиотеке Редкой Книги и Рукописей уже около тридцати пяти лет. В каталоге Йельской библиотеки указано, что в этом экземпляре с рукописными корректурами Уильяма и Дороти Вордсворт, а также третьей, не установленной личности, было внесено много исправлений для нового издания 1802 года.

Монтегью получил из библиотеки фотокопию всех изменений, ко­торые были внесены в «Руфь». Нас пригласили сравнить эту фотоко­пию с текстами двух пленок, полученных в Скоуле (см. илл. 42 и 43).

«Взгляните на первые две-три строчки, — сказал Монтегью. — Вы можете заметить, что здесь имеется явное сходство в почерке. Опре­деленные детали со всей очевидностью показывают, что кто бы ни передавал или создавал изображения на пленках, он должен был ви­деть оригинал или ясно представлять его в своем уме, поскольку вы­черкивание и другие пометки — те же. Конечно, вычеркнутое слово не появляется в печати. Оно есть только в экземпляре типографских гранок — и на пленке — как ошибка».

Мы спросили, не может ли почерк текста на пленках принадлежать Дороти Вордсворт. Монтегью ответил, что, согласно общему призна­нию, исправления в оригинале «Руфи» сделаны рукой Дороти, но по сравнению с текстом пленок имеются и некоторые незначительные различия в написании заглавных букв. Это дает повод сомневаться в том, что это она воспроизводила на пленке свой собственный почерк. Кроме того, хотя на первой пленке имелись буквы «WW», исследова­тели не могли считать это настоящей подписью, потому что духи час­то предупреждали, что имена на пленках не обязательно являются подписями или указанием на автора передаваемых изображений. То, что появлялось, было «мысленным впечатлением» коммуникатора. Однако почерк текста на пленке был очень похож на почерк Дороти. Монтегью полагал, что это могло быть попыткой запечатлеть на пленке визуальное — хотя и несколько искаженное — воспоминание. Отсю­да — переставленные строчки, отсутствие некоторых фрагментов, случайные повторы. По мнению Монтегью, отпечаток, переданный командой духов, был сделан духом самого Вордсворта. Возможно, поэт запомнил только почерк сестры.

Исследователи внимательно рассмотрели вопрос о том, могли ли тексты пленок быть записаны личностью, которая не знала ни текста, ни почерка оригинала. Монтегью считал, что «наиболее важной ин­формацией является сходство между вычеркиваниями в текстах рукописи и пленок. В свете этого ответ на вопрос будет, несомненно, отрицательным».

Необычность этого доказательства требовала от исследователейпроверки любых других, более простых объяснений, например, того, что обе пленки являютсяподделкой. Могут ли они со всей определенностью сказать, что Скоулзская группа иликто-то из их знакомых никогда не видел рукопись с исправлениями?

Монтегью считает, что для того чтобы даже знать о существовании этого оригинального документа, нужно иметь очень специфические знания о жизни и творчестве Вордсворта. Он сказал, что даже профессиональные ученые, похоже, не знают о том, что это стихотворение имеет автобиографическое значение. Помимо Йельского экземпляра оригинальной рукописи, имелась еще одна фотокопия, сделан­ная на микрофильме Кодак по заказу Министерства Торговли для Британской Библиотеки, где к ней могли иметь доступ хорошо зарекомендовавшие себя студенты. Он проверил этот микрофильм в Библиотеке и обнаружил, что «текст на ней виден неясно, и его очень трудно читать, не говоря уже о копии с него, особенно верхние строфы Некоторые слова в конце более длинных строчек едва можно разобрать, «что, без сомнения, связано с почти двухвековым существованием рукописи».

Еще одним возможным источником информации для Скоулзской группы мог быть обнаруженный Монтегью товарный каталог «Кристи», в котором была воспроизведена страница из рукописи с исправлениями, которые появились также и на пленках. Но Монтегью считает, что каталог товаров тридцатилетней давности неизвестной торговой марки является маловероятным источником, особенно потому, что там нет никаких указаний на особое значение исправлений. Но, теоретически, Монтегью не мог полностью исключить этот вариант.

Ссылка на 1880 год во второй пленке представляет собой другой удивительный аспект этого исследования. Вордсворт умер в 1850 году, и Монтегью сначала предположил, что указанный год 1880 - это ошибка, но когда он спросил об этом духов, ему ответили, что ошибки нет.

Продолжая исследования, Монтегью обнаружил несколько связующих звеньев между Вордсвортом и Майерсом, который впервые опубликовал биографию Вордсворта в 1880 году. Они оба имели тес­ные связи с семьей Маршаллов и их домом в Холлстедсе в Озерном округе. Именно здесь Анни Маршалл влюбилась в Майерса, проводила время в его компании и позже покончила жизнь самоубийством. Таким образом, оба — Вордсворт и Майерс — по разным причинам страдали от угрызений совести в связи со своими юношескими лю­бовными увлечениями. Монтегью, подводя итоги, сказал: «Однако это лишь моя интерпретация. Другие коллеги не согласятся со мной».

И действительно, в «Скоулзском отчете» сказано, что профессор Фонтейне считал, что имеющихся доказательств недостаточно для того, чтобы допустить паранормальную причастность к этим пленкам самого Вордсворта. Монтегью передал нам, что профессор Фонтейне указал также на то, что поскольку Вордсворт посвятил своим любов­ным отношениям с Аннет другое стихотворение «Vaudracour and Julia», написанное в 1805 году, следовало бы ожидать, что Вордсворт- коммуникатор скорее упомянет это стихотворение, а не «Руфь», тем более что последнее мало известно, так как во многих справочниках на него нет даже ссылок.

Итак, кто передал тексты «Руфи» на пленки — сам Вордсворт, его сестра Дороти, его биограф Майерс или какой-нибудь другой комму­никатор? Возможно, мы никогда об этом не узнаем.

Учитывая открытия многих исследователей, следует ожидать по­явления различного рода возражений на самых разных уровнях. Не­которые ученые уже высказывают свои сомнения относительно спо­соба сбора доказательств и, конечно, результатов. Это часть обычного научного процесса. Накопление знаний, предназначенное для уста­новления общепринятых истин, всегда происходит путем исключе­ния альтернативных объяснений. Без участия «ныне сомневающих­ся» мы не сможем добраться до истинной сути вещей.

С другой стороны, было бы также неплохо вспомнить, что некото­рые важные открытия в истории тормозились узостью и «закрытос­тью» ума и неуместным скептицизмом во всем сомневающихся кри­тиков. Альберт Эйнштейн, как известно, под давлением коллег изме­нил одно из своих уравнений, поскольку они утверждали, что то, что он предлагает, невозможно. Спустя семьдесят лет новое доказатель­ство, полученное в результате изучения скорости, с которой разбега­ются галактики, допускает, что Эйнштейн, возможно, был прав. Из этого мы можем заключить, что разумный, конструктивный крити­цизм весьма уместен, в то время как возражения, основанные на эмо­циях, страхе, существующей системе взглядов и установок или на догме, — становятся помехой.

Монтегью завершил свой замечательный рассказ о некоторых наи­более запомнившихся ему случаях, которые произошли с ним в ходе этого научного исследования.

Во Время сеансов Монтегью делалкраткие записи в своем блокноте. Однажды один из новых членов команды духов спросил, это Монтегью делает, и разрешено ли это. Группа заверила нового члена команды, что все в порядке. Затем он сказал, что Монтегью все равно все напугал. Когда после сеанса зажгли с