Трансцендентальная способность воображения

Предварим собственно анализ способности воображения постулированием основной аксиомы нашего подхода, который может быть выражен следующим положением Канта: «синтез вообще... есть исключительно действие способности воображения» (КЧР, стр. 85). Это положение, на наш взгляд, играет ключевую роль в определении этой познавательной способности. Более того, оно выполняет также роль своего рода базовой эвристики: там, где имеет место синтез, ищи воображение!

Поверхностный анализ начала главы «О воображении» АПТЗ кажется с ходу позволяет опровергнуть тезис Канта о невозможности творческого воображения, сформулированный им позже в этой главе. Характеризуя продуктивную способность воображения, Кант говорит о чистых — неэмпирических — созерцаниях, к которым он относит пространство и время. Но ведь это и есть пример работы творческого воображения в области чувственности, поскольку для формирования этих чувственных представлений никакой исходный эмпирический материал не нужен. Более того, число подобных неэмпирических созерцаний можно расширить и не ограничивать только пространством и временем. Где постулируется два, там может быть и три, четыре [59]...

Корни этого «опровержения» (слишком уж легко оно нам досталось!) лежат гораздо глубже, а именно в определенной непоследовательности и даже внутренней противоречивости позиции Канта при его трактовке соотношения чувственности, воображения и рассудка. Чувственность вводится Кантом как чистая пассивность, восприимчивость[60]; воображение — всецело относится к области чувственности[61]; а «творческая» составляющая — активность — познания соотносится лишь с рассудком. В основе такого разграничения лежит попытка проведения Кантом четкого дихотомического деления познавательных способностей по основанию «пассивность vs. активность». Именно эта дихотомия и должна быть пересмотрена, поскольку выделение пространства и времени в качестве неэмпирических созерцаний чувственности указывает на то, что чувственность не есть чистая пассивность: в ее составе содержатся так называемые априорные формы, придающие познавательной активности человека уже на уровне чувственности синтетический — творческий — характер[62]. А это значит (см. базовую эвристику), что синтез, осуществляемый с помощью априорных форм пространства и времени, есть не что иное как проявление деятельности воображения. Тем самым воображение не может входить в состав чувственности как чистой пассивности и должно быть исключено из ее состава. В структурном плане воображение может трактоваться как самостоятельный, отличный от чувственности, компонент познания, содержащий априорные формы пространства и времени. Более того, можно поставить и более глубинный вопрос о генезисе этих априорных форм: какая способность отвечает за их происхождение, синтез? Сама постановка вопроса имплицитно указывает на воображение: порождение априорных форм (подчеркнем, что здесь идет речь не о синтезе с помощью с помощью априорных форм, а о синтезе самих этих форм) есть результат работы воображения.

Обоснование автономии воображения по отношению к чувственности не решает проблему автономии воображения полностью, поскольку оставляет возможность ее включения в состав рассудка, и, соответственно, оставляет возможность трактовки деятельности воображения как проявление рассудочной активности (спонтанности). Именно к такому соотношению воображения и рассудка склоняется и сам Кант во втором издании КЧР[63]. Наш тезис, который мы будем аргументировать, заключается в более строгом различении этих познавательных способностей.

Ключ к решению этого вопроса, на мой взгляд, лежит в следующей плоскости: необходимо вместо единого — «грубого» — понятия синтеза, предлагаемого Кантом, различать несколько типов синтеза. Принципиальным в данном случае является отличение синтеза воображения и рассудка. Обе эти способности осуществляют синтез, но синтез разного рода. Именно учет этого обстоятельства и позволит четко различить эти две способности познания, обе из которых, в отличие от чувственности, являются активными (спонтанными) компонентами познавательного процесса.

Говоря о синтезе, Кант нередко употребляет выражение последовательный синтез. Именно этот тип синтеза осуществляет рассудок. Синтез рассудка носит линейный, количественный (в гегелевском смысле этого слова) характер. Он вполне предсказуем, т.е. не имеет характер «инсайта», неожиданного прозрения. Характерным примером такой деятельности рассудка является построение — синтезирование — прямой линии, путем последовательного проведения небольших отрезков, которые в совокупности и образуют прямую. Отличительной чертой рассудочного синтеза является его тесная связь с другими рассудочными механизмами, среди которых можно выделить анализ, логические операции, абстрагирование и т.п.

Примером синтетической деятельности воображения является формирование пространственно-временных образов явлений с помощью априорных форм чувственности. В общем виде с помощью синтеза воображения происходит формирование образов, на что указывает этимологическая близость терминов «воображение» и «образа»[64]. Весьма характерным примером синтеза воображения является предложенные в гештальтпсихологии опыты по структурированию изображения, когда из пары возможных образов выбирается один, например видится «кролик», а не «утка» (пример Ятсона — Витгенштейна [см. Л. Витгенштейн «Философские исследования», гл. XI]). Специфической чертой синтеза воображения является «взрывной», мгновенный характер его протекания. В отличие от «количественного» (постепенно-линейного) рассудочного синтеза, этот синтез имеет качественно-необратимый характер: осуществленное структурирование данных блокирует другие возможные синтезы. Предполагаемый этим синтезом точка разрыва, «качественный скачок» (в гегелевском смысле этого слова), в общем случае не могущий получиться путем простой экстраполяцией данного, говорит о том, что он что-то привносит, что-то добавляет к уже имеющемуся, т.е., в отличие от последовательного рассудочного синтеза, этот синтез является творческим. Деятельность рассудка в рамках этого есть последующая, надстраивающаяся над синтетической деятельностью воображения, мета-деятельность[65]. Во-первых, рассудок осуществляет преобразование образа в понятие, т.е. понятийный синтез. Во-вторых, рассудок осуществляет деятельность по связыванию понятий в суждение (предложение) — синтез суждений, общая структура которых (по Аристотелю), имеет вид «А есть В», или «А — В», где А, В — представления (понятия), сформированные воображением, а слово «есть» (знак «—») репрезентирует их синтетическую связь в составе суждения[66]. Например, воображение синтезирует образы «кошки» и «стола», рассудок преобразует образы в соответствующие понятия, формирует предложение «Кошка сидит на столе», а в последующем использует это для нового синтеза, например, при построении рассуждения или создании текста (см. предыдущую сноску).

Но различие рассудка и воображения не сводится лишь к тому, что они осуществляют разные типы синтезов. Эти две познавательные способности образуют своего рода иерархию, которая предопределена трансцендентальной функцией воображения. Суть этого более глубинного различия такова. Деятельность рассудка, по Канту, существенным образом опирается на наличие в нем априорных форм рассудочности (ср. с априорными формами чувственности), или категорий. Однако Кант, детально разработав структурный аспект этой проблемы, т.е. ответив на вопросы о количестве и структурировании основных категорий рассудка, совершенно не рассматривает вопрос о генезисе априорных форм рассудка (заметим, что вопрос о генезисе априорных форм чувственности Кант рассматривает и решает его пользу продуктивного воображения; см. об этом выше). При ответе на вопрос о генезисе априорных форм рассудка возможны две альтернативы: либо категориальная сетка нам «врождена» (платоно-декартовская традиция), либо она получена с помощью специальной синтетической способности (деятельности) — трансцендентальной деятельности воображения. Как нам представляется именно вторая альтернатива (заметим, что первая альтернатива лишь фиксирует проблему, но не дает конструктивного подхода к ее решению) более соответствует духу кантовских построений, а в последнее время получила серьезную проработку в рамках развития так называемой эволюционной теории познания.

Подведем предварительный итог нашего анализа. Отвечая на вопрос о соотношении чувственности, воображения (в данном случае речь идет прежде всего о выделенной Кантом продуктивной способности воображения) и рассудка, можно сказать, что воображение как познавательная способность является автономной (самостоятельной) структурой сознания, не входящей в состав чувственности и/или рассудка. Суть ее синтетической деятельности, которая в силу этого носит творческий характер, — формирование образов. Воображение занимает пограничное между чувственностью и рассудком положение, оказывая влияние на обе эти познавательные способности, т.е. имеет два модуса своей деятельности: чувственное и рассудочное воображение. В отличие от чувственности воображение не является восприимчивостью, хотя и использует полученные чувственностью данные для своей работы; а в отличие от рассудка — осуществляет первичный нелинейный синтез типа «инсайта» по структурированию данных, поступающих на наши органы чувств, что служит основой для последующей работы рассудочных механизмов. Одной из важнейших — трансцендентальных — функций воображения является деятельность по формированию (синтезу) априорных форм. В области чувственности — это синтез неэмпирических созерцаний пространства и времени; в области рассудка — это синтез рассудочной категориальной сетки. (Причем, этот ряд можно продолжить, т.е. распространить трансцендентальную деятельность воображения на область разума, сказав что воображение отвечает также за синтез «идей разума»). В этом смысле, воображение есть фундирующая другие способности функция души; тот, по словам Канта, «неизвестный нам общий корень», из которого вырастают «два [других — К.С.] основных ствола человеческого познания.., а именно чувственность и рассудок» [КЧР, стр. 46][67].

Деятельность воображения в ходе реального познавательного процесса.