Как иметь дело с невротиками и психопатами.

Мало кто догадывается (и еще меньше тех, кто готов в это поверить), чтокаждый десятый обитатель Северной Америки по меньшей мере один раз в жизнипопадает в психиатрическую клинику. Значительно больше тех, кто подвергаетсялечению, когда повод не столь серьезен и потому не требует госпитализации.Наконец, тысячи людей нуждаются в лечении, но так никогда и не попадают кврачу в силу предубеждения или непонимания, а главным образом - тогообстоятельства, что для психически неуравновешенного человека в егосостоянии нет ничего необычного. Определенную связь между "гением и безумством" подозревают уже давно(с. 88), и вполне естественно, что психические отклонения чаще всеговстречаются у людей, ведущих необычный образ жизни. Солидный, уравновешенныйгражданин, заинтересованный в прочной и спокойной карьере, становитсяфермером, торговцем врачом или инженером. Его ни в малейшей мере непривлекают такие необычные и неопределенные занятия, как поэзия, музыка,наука или литература, в которых успех зависит главным образом оторигинальности - непредсказуемого и в значительной степени неконтролируемогоотклонения от нормы. Все мы в глубине сердца верим в миф о "безумном гении". Нам дажехочется видеть в ученых эксцентричных, рассеянных чудаков, с тем чтобы,когда они совершат какое-то блестящее открытие, мы не так сильно ощущалисвою посредственность. Не всегда, однако, признается тот факт, что даже вспомогательныефункции в науке выполняют несколько необычные люди, во всяком случае -такие, кто не может или не хочет заниматься рутинными видами деятельности. Вопределенном смысле это социально неприспособленные люди, однако ихнеобычные пристрастия нередко заключают в себе большую социальную ценность.Любитель фотографии - типичный буржуа - скорее постарается овладетьпрофессией фотографа, нежели стать специалистом по микрофотографии, гдеобъект съемки - живая клетка. Девушка, которая хочет стать медсестрой, будетискать работу в больнице, а не в лаборатории, где ее пациентами скорее всегобудут крысы. Типичный библиотекарь вряд ли заинтересуется классификациейнаучной литературы. Многие из тех, кто нашел себе место в научно-исследовательскоминституте, ранее испытывали свои способности на другом поприще, нобезуспешно. Какую-то часть сотрудников составляют перемещенные лица,бежавшие от политических или религиозных преследований; есть и такие, кто неудержался на прежней работе из-за болезненной застенчивости, несовместимостис окружающими, неуравновешенности либо глубокого отвращения к рутине.Единственная общая черта, объединяющая всех этих людей,- их отличие от"среднего человека" по личностным характеристикам или прошлому опыту. Каковабы ни была причина этих отличий, но такие люди создают в обществеопределенные проблемы. Необходимо научиться извлекать пользу из ихпрекрасных, но несколько причудливых душевных качеств и держать подконтролем их слабости. Но ни в коем случае не стоит избавляться от этихлюдей, хотя ужиться с ними совсем не просто: для этого может понадобитьсяредкий дар приспособляемости и понимания человеческой природы. Помимо людей с незначительными отклонениями, любой большойнаучно-исследовательский институт неизбежно привлекает изрядную долю людей,неврозы или даже психозы которых настолько сильны, что с ними не удаетсясправляться. В этих случаях лучше всего как можно раньше прояснить ситуациюи устранить возмутителя спокойствия с минимальным шумом еще до того, как онуспеет отравить атмосферу. По собственному опыту знаю, что в научных учреждениях наиболее частовстречаются люди с психическими расстройствами, вызванными навязчивымиидеями преследования и ненависти со стороны окружающих. Эти чувства могутпородить акты мести воображаемым врагам. У нас работала одна лаборантка,которая так возненавидела своего непосредственного начальника, что решиладовести его до сумасшествия. Начала она с классических анонимных звонков,изменяя голос и сообщая, что у нее есть верные сведения о его неминуемомувольнении. Когда это не сработало, она принялась обзванивать аптеки ирестораны, давая срочные ночные заказы на адрес своей жертвы, с тем чтобы недать ему выспаться. В конце концов она прибегла к еще более решительныммерам. Когда ненавистного начальника не было в городе, она отправила к немуна дом работников похоронного бюро, которые поинтересовались у его детей,доставлено ли уже тело их отца. Подобные жуткие выходки - исключительное явление. Наиболеераспространенным способом мести страдающей неврозом лаборантки своемуруководителю является преднамеренно испорченный эксперимент, астенографистки - безнадежно перепутанные нужные шефу документы. Когда имеешь дело с подобными агрессивными типами, самая большаятрудность состоит в том, чтобы убедить коллег, что перед ними больные люди.Бессмысленные акты враждебности обычно приводят к бесконечным и пустымспорам относительно полной неоправданности такого поведения и к болезненнымэмоциональным реакциям, когда на ненависть отвечают ненавистью. Нельзяненавидеть слепого за то, что он слепой, и стараться убедить его в обратном;просто его не нужно брать на работу шофером. И все же объяснить, что в этомотношении психическая болезнь не отличается от физической, бывает крайнетрудно. "Но где же пролегает граница между нормальным и ненормальным?- спроситевы.- Имеются ведь всевозможные переходные типы. Каждый злится, когда егонесправедливо обвиняют, и нередко серьезное непонимание можно устранить,поговорив "по душам". Да и стоит ли исключать из сферы человеческихотношений такие категории, как чувства и доводы?" Конечно же, нет; простоприемлемых для всех случаев рекомендаций здесь не бывает. Самое "кустарное"правило, которому я следую,- это отвечать человеку в зависимости от складаего характера: если он эмоционален, то теплотой, если рационален, торазумными доводами. Между этими типами людей нет четко очерченных границ, ипереходы от одной крайности к другой достаточно постепенны. Но когда выхорошо знаете человека, вы также знаете, в какой степени он отвечает за своипоступки и соответственно реагирует на ваши. Научитесь приспосабливать своиреакции, и вы почти не будете ошибаться.

Посторонние отвлечения.

Я и не собирался ничего затевать. Я просто возвращался после совещанияв лабораторию, думая о своем. Эти новые наблюдения по нейротропнойкальцифилаксии, которые мы только что обсуждали, открывают, похоже, широкиевозможности для исследования нервной системы. Настроение у меня былохорошее, что называется "joie de vivre" ("радость жизни"). Поэтому, проходямимо комнаты мисс Джонсон, я подумал, что хорошо бы сказать прилежной старойдеве приветливое словечко. Она всегда такая отзывчивая, корпит до позднейночи над моей рукописью о "тучной клетке", стараясь хоть на шаг меняопередить. В конце концов нам пришлось взять ей в помощь двух машинисток, ия беспокоился, хорошо ли они сработались. "Добрый день, мисс Джонсон! Как ваши дела?" - сказал я в дверях с тойослепительной улыбкой, которая украшает мою физиономию только тогда, когдаэксперименты идут успешно. "Добрый день, доктор Селье",- ответила она, и япочувствовал, что ее обычно приветливые голубые глаза исказились от ужаса.Она подалась вперед, тщетно пытаясь прикрыть то, что лежало у нее на столе,своими пухлыми белыми руками и внушительным бюстом. Все, что я хотел,- это задержаться на минутку у двери и полюбезничать,но ее необычный жест встревожил меня. Что тут происходит? Пока я шел отдвери, она быстро закрыла ящик своего стола, но не так быстро, чтобы я неуспел заметить чашку кофе с ободком губной помады, наполовину съеденноеяблоко и "Стандартный англофранцузский словарь". Я всегда знал, что мисс Джонсон отличается завидным аппетитом и весьдень жует, но, поскольку она прекрасная секретарша, какое это имеетзначение? Сейчас же она явно пыталась скрыть свою работу, а печатать врабочее время что-то постороннее - это совсем на нее непохоже. Я несобирался задавать никаких вопросов, но все было настолько неожиданно, что ябыл заинтригован. Подойдя ближе, я уселся на стул как раз перед ее столом.Она нервно схватила листы, перевернула их, а затем принялась небрежнопоигрывать чехлом пишущей машинки, складывая его и так и эдак, сначала наколенях, потом на столе пока он наконец не оказался поверх страницы,заложенной в машинку. Но было уже поздно. Я заметил имя Шекспира, напечатанное на машинке, арядом на столе - издание его трагедии "Юлий Цезарь". В том, что в моей книгео "тучной клетке" не цитировался Великий Бард, я был совершенно уверен. "О нет,- подумал я,- только не мисс Джонсон! Мисс Джонсон - самовоплощение добросовестности, верный друг, на чью абсолютную надежность явсегда мог рассчитывать... Это ей я поручил присматривать за другими!" Ивсе-таки улика была налицо. Моя милая мисс Джонсон трудилась над сочинениемдля своих вечерних занятий по английской литературе, в то время как я снетерпением ожидал свою рукопись! Я даже сейчас помню те две строки изкниги, которую она пыталась спрятать: Друг переносит недостатки друга, А Брут преувеличивает их. Как бы там ни было, в мои планы не входило унизить бедняжку. Крометого, вся эта сцена смутила меня ничуть не меньше, чем саму мисс Джонсон.Нужно было срочно найти какой-то достойный выход из создавшегося положения. - Я как раз собирался спросить,- услышал я самого себя,- довольны ли вытеми двумя новыми машинистками, которые помогают вам работать над "Тучнойклеткой"? Как вы думаете, втроем вы сумеете обойтись без сверхурочных? (Обоже! Это был самый неподходящий вопрос, но он уже задан...) - О да, сэр,- воскликнула она, разражаясь потоком слов - конечно, онипока еще не знают медицинских терминов, но, я уверена, они быстро научатся.Я вижу, что им не терпится показать себя на новом месте с самой лучшейстороны. И в любом случае мы ведь взяли их только временно. Поначалу,знаете, приходится следить за ними. Нельзя позволять им приобретать дурныепривычки. Но в целом они освобождают меня от массы рутинной работы... - Ну что ж, я рад, что они вам пока нравятся. Собственно, я и зашел дляэтого. Надо бежать, а то меня заждались в лаборатории. Не было никакого смысла давать ей понять, что я застал ее запосторонними делами и заметил это. Да, скорее всего, она и сама догадалась.В кои-то веки раз это со всяким может случиться. Миссис Джонсон не молода иодинока, а одна из главных целей ее жизни - получить диплом по английскойлитературе. Наверняка она не успела выполнить свое домашнее задание. Что жтеперь? Излишне говорить, что я никогда больше не уличал мисс Джонсон вневерности моей "тучной клетке". И все же никогда бы не подумал, что... Н-да, чувствую, что вся эта история передана не наилучшим образом, хотяя дважды ее переписывал. И все-таки она звучит банально! Сначала я думалпросто выбросить написанное в корзину, но потом решил не делать этого.Подобный случай произошел на самом деле, хотя мне пришлось существенноизменить детали, дабы не привести в смущение настоящую "мисс Джонсон". Агладко построить свой рассказ мне не удалось потому, что вся эта история досих пор приводит меня в смущение. Когда я, вольно или невольно, застаюкого-то за посторонними делами, я не просто огорчаюсь - я чувствую себяоскорбленным. Знаю, что это глупо и что не стоит расстраиваться по пустякам,но тем не менее расстраиваюсь, и это факт, так же как история, которую ясчел нужным здесь описать. Насколько я в силах проанализировать собственные чувства, я ощущаю себяоскорбленным по следующим причинам: 1. Коль скоро я усердно тружусь над своей частью работы, меня задевает,когда другие относятся к ней спустя рукава. 2. Мне стыдно замечать такие пустяки. Я чувствую, что это нескромно -наблюдать за людьми, даже когда им положено работать для меня. Принуждатьлюдей отрабатывать свою зарплату - это некрасиво и отдает скупостью. Но ведьменя огорчает не потеря денег, а, если хотите, недобросовестность сотрудникаи боязнь, что подобное отношение к работе распространится и на других. 3. Мне стыдно, если читатель этих записок узнает, что подобные вещитворятся у нас в институте. 4. Я чувствую себя обманутым людьми, которые на словах выражают большоеуважение к моей работе, а на деле проявляют отсутствие интереса к ней. 5. Почему такие вещи всегда должен замечать я? Для чего у нас тогдазаведующий кадрами? Я знаю, что должен быть выше подобных вещей, но не могу. Мне стыдно вэтом признаваться, но еще более стыдно было бы не признаться. Ну да ладно! Случается это не так уж часто, а потом, у меня есть своиутешения. Сегодня я обнаружил, что посредством кальцифилаксии можноизбирательно вызывать отложения кальция в блуждающих нервах. Удивительно!Какие таинственные химические процессы должны отвечать за тот факт, чтоорганизм в состоянии выборочно посылать кальций в эти два нерва? В головуприходит множество идей, ведь эта находка дает простор бесконечномуколичеству новых экспериментов. В сравнении с этим сочинение мисс Джонсон оШекспире не столь уж важно. Так стоит ли беспокоиться об этом?.. Досаднолишь то, что я все же делаю это, немножко...

"КЕСАРЮ - КЕСАРЕВО..."

Каждый ученый - неисправимый индивидуалист, и потому вопрос подчинениячьим-либо приказам или авторитетам для него чрезвычайно болезнен. Способвыражения им собственного взгляда на природу не терпит волевоговмешательства. Ученый не может работать под началом руководителя, которыйзаставляет его заниматься маловажными, с его точки зрения, проблемами илииспользовать методы, которым он не доверяет. И тем не менее ученому нужнопроявлять достаточную гибкость, чтобы приспособиться к условиям тойсоциальной структуры, которая обеспечивает его всем необходимым для работы.В зависимости от собственного мировоззрения каждый ученый определяетприемлемую для себя степень компромисса с политическими и философскимипринципами страны, в которой он живет, университета, в котором работает, ифинансирующих организаций, которые самым непосредственным образом регулируютего деятельность. Так или иначе компромиссы в интересах дела неизбежны.

*7. КАК РАБОТАТЬ?*

Сказка

В одном университете когда-то жила-была девица и очень ей хотелосьнаучиться готовить, да не какую-нибудь там яичницу, суп из пакета илибаранью отбивную, а готовить так, чтобы проявить оригинальность, воображениеи все такое прочее,- словом, так, как некогда готовил великий французскийкулинар Саварен. Но, увы, как она ни старалась, ничегошеньки-то у нее не получалось. "Плачем делу не поможешь,- решила девица,- надо действовать с умом.Начну готовить по книге". И она одолела все поваренные книги, какие тольковозможно. Но готовить так и не научилась... Отбило ли это у нее охоту? Нет! Чем дальше, тем больше она любиластряпню. "Ведь я же умница, отличница,- говорила она себе,- неужели я не одолеюэто искусство?" И она накупила самых лучших и точнейших весов, термометров и таймеров иосталась очень довольна собой. "В конце концов,- рассуждала она,- вкулинарии, как и везде, все подчиняется законам логики, химии и физики, а ужв этом-то я разбираюсь получше какого-нибудь Саварена!" Но, увы, все точнейшие приборы требовали столько времени на обдумываниеи отмеривание, что до самой готовки руки не доходили. Вконец отчаявшись, бедная девица забросила кулинарию и вышла замуж.Когда у нее появился первенец, она ужасно удивилась: "Неужели это я создалатакое сложное и замечательное существо, не пользуясь при этом ни умнымикнигами, ни хитрыми приборами?.." Мораль этой истории не в том, чтобы забросить ваши книги и приборы, ачтобы осознать их ограниченность. Иногда в чем-то они помогают нам, нотворческий процесс слишком сложен, чтобы его можно было разложить насоставляющие и направлять по собственному усмотрению. Если каждый шаг своейработы подвергать постоянному интеллектуальному и инструментальномуконтролю, понадобится целая вечность. Человеческая жизнь для этого явнокоротка. Наверное, поэтому совершенство и непогрешимость в творчествевозможны только при условии бессмертия.

Общие соображения