Глава xxv о структурном дифференциале 3 страница

Вышеуказанные наиболее жизненно важные семантические факторы оценки, обязательные для адаптации и психического здоровья, доводятся до него каждый раз, когда он смотрит на расслоение, показанное на Дифференциале. Свисающие неприкрепленные нити, показывающие неабстрагированные характеристики, тренируют его с.р на осознание невсеобщности его абстракций и нетождественности между ними.

Наши прежние с.р были подобны реакциям Дружка; мы никогда не осознавали абстрагирование полностью. Посредством ложной оценки мы отождествляли то, что от природы является различным, и стремились к некоей невозможной «всеобщности» в своих «знаниях», или предполагали её.

Практика мне определенно показала, что приобретение этих новых реакций осознанности абстрагирования – задача трудная, требуется «время» и усилия для ее решения, несмотря на исключительную, почти примитивную простоту применяемых при этом средств. «Безмолвие на объективном уровне» звучит довольно невинно; однако его крайне трудно обрести, поскольку оно связано с полной проверкой всех семантических расстройств, отождествлений, смешивания порядков абстракций, привычных «эмоций», «предрассудков». , что практически невозможно без использования объективного Дифференциала, на который мы можем показывать пальцем, сохраняя безмолвие с самого начала. Упустить этот момент из внимания на самом деле означает потерпеть провал в достижении желаемых семантических результатов. На данный момент опыт показывает, что главные результаты достигались тогда, когда конкретный индивидуум преодолевал это первое, простое и очевидное семантическое затруднение. Если при обучении с Дифференциалом упорно придерживаться простых правил и условий, которые даны в представленной системе для устранения отождествления, можно добиться полного и очень полезного структурного и семантического изменения в характере и «умственных» способностях конкретного индивидуума, которые совершенно несопоставимы по масштабу с простотой этого обучения. Однако если рассмотреть содержимое всего знания как исключительно структурное, и вспомнить о том, что большинство из нас семантически связано, заблокировано устаревшими, анималистическими, примитивными, инфантильными, «умственно»-неполноценными и A структурами и реакциями отождествления, существующими по причине отсутствия осознанности абстрагирования, и от которых мы отказались in toto через обретения этой осознанности абстрагирования, подобные удивительные преобразования становятся вполне понятны.

Опыт и различные трудности, с которыми я столкнулся в процессе пере-обучения наших с.р, без которого Ā-система, адаптация, психическое здоровье и все прочие желательные результаты были бы невозможны, вынудили меня опубликовать Структурный дифференциал в виде отдельных и удобных в использовании крупных экземпляров.

ГЛАВА XXVI ОБ «ОСОЗНАННОСТИ» И «ОСОЗНАННОСТИ АБСТРАГИРОВАНИЯ»

Ощущение «противоречивости» – это уже зарождающаяся осознанность. . . . Для осознанности требуется нечто большее, чем простое использование теории. Это ощущение контраста между теорией, просто как теорией, и фактом, просто как фактом. Этот контраст возникает независимо от того, корректна данная теория или нет. (578) A.N. WHITEHEAD

Для того, чтобы быть максимально полезным, язык должен быть подобен по структуре тем событиям, для описания которых он предназначен. Язык «абстракций различных порядков» представляется удовлетворительным с точки зрения структуры. Это нон-эл язык, поскольку он не вводит различия между «чувствами» и «разумом», . Это функциональный язык, поскольку подразумевается, что он описывает то, что происходит в нервной системе, когда она реагирует на стимулы. Это язык, который при желании можно сделать более гибким и четким, что позволяет с помощью него установить четкие словесные различия как горизонтального, так и вертикального типа между терминами «человек» и «животное».

Эта последняя семантическая характеристика, потенциальная четкость, крайне важна для теории психического здоровья. Имеющиеся на 1933 год данные позволяют нам сделать вывод, что под влиянием внешних стимулов большинство примитивных и простейших форм жизни формировались, преобразовывались и подвергались влиянию в процессе выживания, и, следовательно, адаптации. Таким образом развивалось всё больше и больше сложных структур. Следует подчеркнуть, что организмы представляют собой функциональные единства, и что накопительные изменения в структуре не обязательно означают простое добавление изменений в функциях. По физико-химической, структурной, коллоидальной необходимости организм работает как целое. Будучи относительно целостным, он принимает любой дополнительный структурный фактор как реактивный и функциональный, который влияет на работу всего целого. Лучше всего тут может подойти пример мальчика, который был рожден без кортекса, но без каких-либо других видимых дефектов. Он был несравненно более беспомощным и неприспособленным, чем животные, у которых нет кортекса или даже вообще нет нервной системы. И хотя можно было бы описывать различие между этим мальчиком и нормальным мальчиком в терминах дополнения – у одного нет кортекса, а другой имеет всё то же самое «плюс кортекс», функционирование их настолько непохоже, что его невозможно передать этим языком «плюсов».

Подобные замечания можно обобщить на жизнь целиком. Мы должны очень осторожно относиться к установлению четких различий, ибо анатомические различия сами по себе надежным показателем не являются. Если нам нужно получить более надежные различия, нужно искать различия функциональные.

Мы уже открыли для себя функциональные различия, которые выражаются горизонтальными и вертикальными различиями между абстрагирующей способностью Иванова и Дружка. Анализ этих различий является темой данной главы.

«Мысль» представляет собой реакцию организма-как-целого, производимую работой целого и влиянием целого. Из нашего повседневного опыта нам известно нечто, что мы обычно обозначаем как «быть осознающим»; другими словами, мы что-то осознаем, будь то объект, процесс, действие, «чувство» или «идея». Реакция, являющаяся очень привычной и полуавтоматической, необязательно является «осознаваемой». Термин «осознанность», взятый отдельно, не является полным символом; у него отсутствует содержание, а одной из характеристик «осознанности» является наличие некоего содержания. Обычно термин «осознанности» принимается как неопределенный и неопределяемый, по причине его непосредственного переживания каждым из нас. Такая ситуация нежелательна, поскольку семантически всегда полезно попытаться определить сложный термин через более простые. Мы можем ограничить общий и неопределенный термин «осознанность», сделав его символом определенным, преднамеренно приписав ему некое содержание. Для этой «осознанности чего-то» я выбрал в качестве фундаментальной «осознанность абстрагирования». Возможно, тот единственный тип смыслов, который содержит «осознанность», перекрывается этим функциональным термином «осознанность абстрагирования», олицетворяющим общий процесс, происходящий в нашей нервной системе. Даже если это не единственный тип смыслов, термин «осознанность абстрагирования» представляется обладающим такой критической семантической важностью, что его введение является необходимым.

Термин «осознанность», по причине его до сих пор неопределенного и традиционно неопределяемого характера, не позволял нам продолжать анализ. При этом у нас не было никаких работающих образовательных, семантических средств для работы с огромной областью психологических процессов, которые обозначались этим неполным символом. Если же выбрать в качестве фундаментального термин «осознанность абстрагирования», то мы не только сделаем его полным, приписав ему функциональное содержание, но также найдем способы определить его более конкретно в более простых терминах. Через понимание этих процессов мы обретем образовательные средства для работы и влияния на большую группу семантических психологических реакций.

Давайте проанализируем этот новый термин с помощью диаграммы, называемой «Структурный дифференциал», о котором рассказывалось в предыдущей главе. Здесь объект (O_h) представляет собой нервную абстракцию низкого порядка.

При этом абстрагировании некоторые характеристики упускаются или не абстрагируются; они показаны неприсоединенными нитями (B'). Когда мы продолжили абстрагировать от нашего объекта дальше, формулируя определение или приписывая «смыслы» ярлыку (L), мы опять же не абстрагировали «все» характеристики данного объекта в определение; некоторые характеристики были отброшены, как показано нитями (B''). Другими словами, число характеристик, которые мы приписываем ярлыку, посредством некоего процесса «знания» или «желания», «потребности» или «интереса». , не перекрывает числа характеристик, которыми этот объект обладает. «Объект» обладает большим числом характеристик, чем мы можем включить в явное или неявное определение ярлыка для данного «объекта». Кроме того, определение (явное или неявное) этого «объекта» не является самим объектом, что всегда оказывается для нас большим сюрпризом. Объект обладает «индивидуальностью», как это можно было бы назвать. И каждый, кто пользуется автомобилем, ружьем, печатной машинкой, или у кого было много жен, мужей или детей, это хорошо знает. Вопреки тому факту, что данные объекты в большой степени стандартизированы, каждый индивидуум обладает собственными индивидуальными особенностями. Современными методами физических, химических и астрономических исследований ученые обнаружили, что даже их особые материалы и оборудование также обладают особыми индивидуальностями, которые необходимо принимать в расчет при более тонких исследованиях.

Если мы возьмем обыкновенный объект и будем ожидать обнаружения у него таких-то и таких-то характеристик, которые приписаны таким объектам по определению, то можем разочароваться. Как правило, если наш анализ достаточно тонок, мы всегда обнаруживаем или можем обнаружить эти особенные индивидуальности. Читатель может легко в этом убедиться, взяв в руки коробок спичек и внимательно рассмотрев индивидуальные особенности каждой спички. Однако, поскольку по определению мы ожидаем, что если чиркнуть спичкой, то она должна загореться, то все другие характеристики можно отбросить, как ненужные для наших целей. Подобный же процесс работает и в других областях жизни. Мы часто живем, чувствуем себя счастливыми или несчастными из-за того, что на самом деле равнозначно определению, а не эмпирическим, конкретным фактам, которые менее окрашены семантическими факторами. Когда Иванов₁ женится на Петровой₂, они в основном делают это по некоему определению. У них имеются определенные понятия о том, что такое, по определению, «мужчина», «женщина» и «семья». А когда дело доходит до воплощения, то оказывается, что Иванов₁ и его жена Петрова₂ обладают неожиданными симпатиями, антипатиями и особенностями – в общем, характерными семантическими реакциями, которые не включены в определение «мужа», «жены» или «брака». Начинают проявляться характеристики, которые были «опущены» в определении. Накапливаются «разочарования», и жизнь становится всё более и более несчастной.

Вышеприведенный анализ применим ко всем областям человеческой жизни, и представляется совершенно универсальным, по причине имеющейся структуры «человеческого знания». Характеристики эти обнаруживаются тогда, когда уже слишком поздно. Незнание или забывание о вышеописанных отношениях приводит к семантической катастрофе. На словесном, «определительном», или доктринальном семантическом основании мы ожидаем совсем не того, что предлагает нам реальное переживание жизни. Неисполнившиеся ожидания приводят к серьезному аффективному и семантическому шоку. Если подобные шоки повторяются снова и снова, они дезорганизуют нормальную работу нервной системы и часто приводят к патологическим состояниям. Неопределенно большое число экспериментальных фактов полностью поддерживает вышеприведенные выводы. Многие из них предоставила нам Мировая война. Любопытно то, что когда солдат действительно ожидал все ужасы войны и позже переживал их, то он редко начинал страдать от «умственных расстройств». Если же он не ожидал их в полной мере, но тем не менее был вынужден их пережить, часто у него случался нервный срыв.

Приступ сенной лихорадки при виде бумажных роз, который ранее уже упоминался, показывает подобный же семантический пример. Приступ возник из-за семантического «определения» «роз» или «сенной лихорадки» и из-за ситуации в целом, а не из-за наблюдения объективных «роз» или физико-химической реакции на «розы». Если пациенту до того, как в помещение были внесены бумажные розы, завязали бы глаза, то этого приступа бы не случилось.

Теперь мы готовы определить «осознанность абстрагирования» в более простых терминах, а именно, в терминах «памяти». Термин «память» структурно является физико-химическим термином. Он подразумевает, что события взаимосвязаны, что всё в этом мире влияет на всё остальное, и что происшествия где-то оставляют какие-то следы.

Подобный анализ можно провести в связи с объектом и с событием. Кратко: объект структурно представляет собой абстракцию некоего порядка, и не включает и не может включать все характеристики события; так что, опять же, здесь некоторые характеристики опускаются, как показано нитями (B').

Здесь у нас есть возможность сделать ряд наиболее обобщенных, и тем не менее истинных, отрицательных утверждений великой семантической важности; что ярлык не есть объект, а объект не есть событие, . Поскольку множество м.п характеристик, которые мы приписываем ярлыку по определению, не перекрывает все характеристики, которые мы узнаем у объекта; а число характеристик, которые мы у объекта воспринимаем, также не равно бесконечному числу характеристик, которыми обладает событие. Различия же еще более глубоки. Различается не только число м.п характеристик, но также и характер этих абстракций при последовательном переходе с одного уровня абстракций на другой.

Мы теперь можем определить «осознанность абстрагирования» как «осознанность в отношении того, что в процессе абстрагирования мы опустили некоторые характеристики». Или же осознанность абстрагирования можно определить как «память о «не есть», и о том, что некоторые характеристики были опущены». Следует отметить, что в этой формулировке нам с помощью Структурного дифференциала удалось перевести отрицательный процесс забывания в положительный процесс вспоминания об отказе от тождественности и о том, что эти характеристики были отброшены. Такая положительная формулировка делает всю систему работоспособной и доступной для семантического обучения и образования.

Применение Структурного дифференциала становится необходимостью для любого человека, который хочет обрести весь объем семантической пользы от настоящей работы. Книга, с необходимостью, словесна. Что бы ни говорил любой писатель – это слова, и невозможно сказать ничего такого, что было бы несловесно. Представляется совершенно очевидным тот факт, что в жизни мы имеем дело с огромным количеством вещей и ситуаций, «чувств». , которые являются несловесными. Они принадлежат к «объективному уровню». Ключевая трудность состоит в том факте, что всё, что можно сказать, не находится и не может находиться на объективном уровне, а относится только к уровням словесным. Это различие, будучи невыразимым посредством слов, выразить словами невозможно. У нас должны быть другие средства для того, чтобы указать на это различие. Мы должны показывать рукой, показывать пальцем на объект, и оставаться безмолвными как внешне, так и внутренне, и безмолвие это можно обозначить, прикрывая губы другой рукой. Словесный отказ от отождествляющего «есть» также демонстрирует этот момент, когда его показывают на Дифференциале. Если же мы будем разражаться речами на тему отождествляющего «есть», как мы это обычно и делаем, то мы, очевидно, окажемся на словесных уровнях, обозначаемых ярлыками L, L₁, L₂, . . . L_n, но никак не сможем оказаться на объективном уровне (O_h). На этом последнем уровне мы можем смотреть, делать что-то руками. , но мы должны сохранять молчание. Причина того, что мы практически все без исключения отождествляем эти два уровня, состоит в том, что невозможно обучить индивидуума этому семантическому различию только посредством словесных приемов, поскольку все словесные приемы относятся к уровням ярлыков, и ни при каких условиях не могут быть объективными несловесными уровнями. Имея видимый и осязаемый действительный объект и ярлыки на Структурном дифференциале, на которые мы можем показывать пальцем, брать в руки. , мы получаем простое средство для передачи чрезвычайно важного семантического различия и обучения нетождественности.

Следует отметить, что осознанность абстрагирования, или вспоминание о том, что мы абстрагируем на различных порядках с опусканием характеристик, зависит от отказа от отождествляющего «есть» и связано с ограничениями или «невсеобщностью», столь характерной для новых нон-систем.

Осознанность абстрагирования автоматически исключает отождествление, или «перепуты-вание порядков абстракций» – оба эти явления могут проявляться в виде семантического замешательства на всех уровнях. Если мы не осознаем абстрагирование, то мы не можем избежать отождествления или перепутывания объекта, с его конечным числом характеристик, с событием, с его бесконечным числом других характеристик. Замешательство между этими уровнями может ввести нас в семантические ситуации, заканчивающиеся неприятными шоками. Приобретая осознанность абстрагирования и помня о том, что объект не является событием, и что мы абстрагировали характеристики, которые меньше числом и отличаются от тех, что есть у события, мы можем ожидать множество непредвиденных происшествий. Вследствие чего, когда это неожиданное происходит, мы остаемся в безопасности от болезненных и вредных семантических шоков.

Если вследствие отсутствия осознанности абстрагирования мы отождествим или смешаем слова с объектами или чувствами, или воспоминания и «идеи» с переживаниями, которые относятся к несловесному объективному уровню, то тем самым мы отождествим абстракции высшего порядка с низшими. Поскольку этот особый тип семантического отождествления или замешательства крайне распространен, он заслуживает отдельного названия. Я называю его объек-тификацией, потому что он в основном представляет собой перепутывание слов или словесных материй (воспоминаний, «идей». ,) с объективными, несловесными уровнями, такими как объекты, переживания, чувства, . Объектифицируя, мы забываем, или перестаем помнить о том, что слова не есть объекты или сами чувства, что словесные уровни всегда отличаются от объективных. Когда мы их отождествляем, мы игнорируем их природные отличия, и тем самым делаем надлежащую оценку и полную адаптацию невозможными.

Подобные же семантические трудности возникает из-за перепутывания абстракций высшего порядка; например, из-за отождествления суждений с описаниями. Это можно проиллюстрировать следующими примерами. Изучая эти примеры, следует помнить о том, что организм действует как целое, и что «эмоциональные» факторы, соответственно, присутствуют всегда, и их не следует игнорировать. В этом исследовании читателю следует постараться «эмоционально» поставить себя на место того Иванова, о котором идет речь; тогда он не сможет не понять серьезные семантические расстройства, которые создаются этими отождествлениями в жизни каждого человека.

Давайте начнем с такого Иванова, который ничего не знает о том, что здесь говорилось, и не осознает абстрагирование. Для него, также как для Дружка, в принципе, нет никакого осознания того, что какие-то характеристики «опускаются». Он «эмоционально» убежден в том, что его слова полностью описывают тот «объект, который «является таким-то и таким-то». Он отождествляет свои низшие абстракции с опущенными характеристиками с высшими абстракциями, которые включают в себя все характеристики. Он приписывает словам совершенно ложную значимость и точность, которыми они не обладают. Он не осознает, что его слова могут для другого человека иметь совершенно другое значение. Он приписывает словам «эмоциональную» объективность и значимость, а объектам – словесную, А «постоянность», «определенность» и «однозначность», . Когда он слышит что-то, что ему не нравится, он не задает вопрос «Что ты имеешь в виду?», а, под воздействием семантического давления отождествления, приписывает свои собственные смыслы словам другого человека. Для него слова «являются» «эмоционально» нагруженными, объектифицированными семантическими фетишами, точно как у примитивного человека, который верил в «волшебство слов». Когда ему говорят что-то незнакомое, у него без задержки срабатывают с.р, которые могут проявиться в виде «Я с тобой не согласен», или «Я тебе не верю». Нет никакой причины драматизировать по поводу какого угодно нелестного высказывания. Нужны определения и толкования подобных высказываний, которые, вероятно, являются корректными с точки зрения говорящего, если мы признаем то, что у него были свои источники информации, свои неопределенные термины, структура языка и предпосылки, из которых возникла его с.р. Однако наш Иванов, не подозревая о «структуре человеческого знания», в основном придерживается семантического убеждения в однозначности, абсолютности. , вещей и вещности слов, и не знает, или не помнит, что слова не есть сами события. Слова представляют собой абстракции высшего порядка, произведенные высшими нервными центрами, а объекты представляют собой абстракции низшего порядка, произведенные низшими нервными центрами. Под влиянием таких бредовых тождественностей он становится абсолютистом, догматиком, законченным верующим, . Он стремится установить «абсолютные истины», «вечные законы». , и готов за них драться, не зная и не помня, или забывая об «упущенных характеристиках»; он ни в какой момент не осознает, что издаваемые им шумы не являются объективной действительностью, с которой мы имеем дело. Если кто-то ему противоречит, его это очень огорчает. Забывая об упущенных характеристиках, он всегда остается «прав». Для него его утверждение не только является единственным возможным утверждением, но он на самом деле придает ему некую космическую объективную значимость.

Приведенное выше описание не является удовлетворительным, но его нельзя значительно улучшить, поскольку данная ситуация связана с несловесными аффективными компонентами, которые не являются словами. Нужно просто попытаться поставить себя на его место и прожить его переживания, когда он отождествляет и бескомпромиссно верит в то, что его слова «являются» теми вещами, которые он ими обозначает. Для описания всех последствий подобного отождествления, которое приводит к неверной оценке, я могу еще добавить самые нудные описания взаимовлияния ситуаций, оценок. , в ссорах, несчастьях, разногласиях. , которые приводят к драмам и трагедиями, а также ко всевозможным «умственным» заболеваниям, так хорошо описанным в беллетристике. Так, Иванов₁, не осознающий абстрагирование, делает утверждение: «Круг – это не квадрат». Предположим, некий Сидоров₁ ему противоречит. Иванов₁ злится; ибо его с.р состоит в том, что его высказывание «является» «чистой правдой», а Сидоров₁, видимо, просто идиот. Он объектифицирует это, приписывает этому ненадлежащую значимость. Для него это «является» «опытным» «фактом», и он разражается речами, понося Сидорова₁ и демонстрируя, как тот «неправ». Из такого семантического отношения проистекает множество трудностей и трагедий.

Но если Иванов₂ (осознающий абстрагирование) делает утверждение «Круг – это не квадрат», и Сидоров₂ ему противоречит, что сделает Иванов₂ в этом случае? Он улыбнется, не станет разражаться речами в защиту своего утверждения, и спросит Сидорова₂: «Что ты имеешь в виду? Я тебя не вполне понимаю». Получив какой-то ответ, Иванов₂ объяснил бы Сидорову₂, что данное утверждение совершенно не является поводом для ссоры, поскольку оно словесно и истинно только по определению. Он бы также предоставил Сидорову₂ право не принимать его определение, а использовать другое, которое устраивает его самого. Тогда бы, само собой, возникла проблема того, какое определение могло бы устроить их обоих или было бы приемлемым для всех. Тогда проблема была бы решена с чисто прагматической точки зрения. Слова являются творениями определений, они – вопрос выбора, но это отношение связано с важной и новой с.р.

Оказывается, данный факт обладает гигантской семантической важностью, поскольку он обеспечивает применимое на практике основание для теории «универсального согласия». В первой части приведенного выше примера Иванов₁ был «прав» в соответствии с принятыми стандартами («круг не является квадратом»). Но является ли он «более правым», чем Сидоров₁, для которого «круг – это квадрат»? Вовсе нет. Оба утверждения относятся к словесному уровню и представляют собой лишь разновидности представлений для с.р внутри их кожи. Каждое из них может оказаться «правильным» при использовании неких явных или неявных «определений». Являются ли эти два утверждения одинаково действительными? Этого мы не можем знать априори; нужно провести исследование и выяснить, имеют ли данные произнесенные шумы значения за пределами патологии, и какое из утверждений структурно лучше описывает конкретную ситуацию, более продвинуто в плане описания и анализа данного мира, . Только научный структурный анализ может отдать приоритет одной форме над другой. Иванов и Сидоров могут лишь производить свои собственные «определения» в соответствии с собственными с.р, но они не являются судьями в отношении того, какие из «определений» в конце концов выдержат тестирование на структурность.

В тот момент, когда мы исключаем отождествление, мы становимся осознающими абстрагирование, и начинаем постоянно и инстинктивно помнить о том, что объект не есть событие, что ярлык не есть объект, и что утверждение об утверждении не есть исходное утверждение; так мы достигаем семантического состояния, в котором мы познаем то, что каждый «прав» в его собственных «определениях». Но никакое индивидуальное или непросветленное общественное мнение не является единственным мерилом того, какие «определения» и какой язык в результате одержат победу. Только структурное исследование (наука) может принять решение, что именно представляется на словесном уровне структурно более соответствующей формой представления для того, что происходит на несловесных, объективных уровнях.

Когда дело доходит до «описания фактов», ситуация фундаментально не меняется. Всегда сохраняется возможность допустить ошибки, и они допускаются. Кроме того, семантические впечатления, которые «факты» оставляют у нас, также индивидуальны, и часто находятся в конфликте, как это демонстрирует сравнение показаний очевидцев. Однако необходимости в постоянном несогласии нет; продолжение структурного исследования объективных и словесных уровней даст искомое решение. Если подобное исследование было проведено достаточно хорошо, всегда можно найти семантическую основу, в отношении которой мы все сможем согласиться, при условии, что мы не отождествляем, не объектифицируем и не смешиваем описания и суждения, описательные и оценочные слова, .

Поскольку наш анализ проводится со структурной и нон-эл точки зрения, нам не следует упускать из виду тот факт, что семантические компоненты, связанные со словами и высказываниями, присутствуют вообще всегда, за исключением только очень патологических случаев, и приобретают первостепенную важность. В прежние времена у нас не было простых и эффективных средств, с помощью которых мы могли бы повлиять на болезненные, неуместные или неадекватные оценки, смыслы. , посредством семантического пере-обучения, которое становится возможным благодаря данному анализу и использованию Структурного дифференциала. Средство исключения отождествления состоит в следующем: 1) объективное наглядное пособие, на которое можно показывать пальцем; и 2) убедительное объяснение (с показыванием пальцем на ярлыки) того, что словесные уровни, с их печальными и катастрофическими более старыми с.р, полностью отличаются от уровней объектов и событий и таковыми не являются. Что бы мы ни говорили и ни чувствовали, объекты и события остаются на несловесных уровнях и не могут быть достигнуты посредством слов. При таких естественных структурных условиях мы можем достичь объективного уровня только через смотрение, осязание, реальное ощущения. , и, следовательно, через показывание пальцем на объект на Структурном дифференциале при сохранении молчания – все это невозможно донести одними только словами.

В экспериментах с «умственно» больными, у которых семантические расстройства были очень сильными, тренировка пациентов в не-отождествлении и безмолвии на объективном уровне заняла несколько месяцев. Но как только этот результат был достигнут, последовало полное или частичное освобождение от этого состояния.