Проблема обрядовой (мифологической) семантики предмета

Так же, как исполнитель обрядового акта, обрядовый предмет связан с содержательной областью прежде всего через свою характеристику (типа четный-нечетный, деревянный, сладкий ит. п.). Однако в сфере обрядовых предметов дело обстоит несколько сложнее. Есть характеристики, которые перекрывают значение отдельной реалии, относясь к целому ряду предметов: например, белый, железный и др. Именно такое преобладание признака над его носителем характерно для акционального плана обряда. Но здесь, в кругу обрядовых реалий, возможны и другие типы отношений. Так, довольно распространен случай иерархического равенства семантики самого предмета и его характеристики: например, забытый как признак, отчетливо соотнесенный с семантикой смерти, может относиться к хлебу (забытый в печи хлеб — к смерти, полес. [Страхов 1983,100]) и к льну (обсев, т.е. пропущенная при посеве льна полоса — к смерти, костр. [Смирнов 1920,3]). Однако выбор самих этих предметов с характеристикой забытый не случаен: о значении хлеба в обряде см. ниже; связь льна со смертью неоднократно удостоверена в поверьях и обрядовых действиях (см. такие приметы, как «большой урожай льна — на покров головы», костр. [там же]); ср. также роль льняного полотна в обряде (жертвы полотна, перенос и опущение гроба на холсте и др.); использование льна (семени льна) в охранительной магии наравне с маком как средства против «ходячих» покойников; наконец, многочисленные регламентации при различных работах со льном в поминальные дни.

Возможен, наконец, и третий вид отношений обрядовой семантики предмета и его характеристик. Символика многих реалий просто не может быть расчленена на ряд признаков и их обрядовая (мифологическая) семантика обеспечивается именно своей интегральностью. Так, когда А. А.Потебня выводит мифологическое значение поминальной кутьи из соединения в ней двух элементов: «вода» + «зерно» [Потебня 1865а], то, очевидно, семантика кутьи при этом обедняется или искажается: соединение воды с зерном само по себе известно в таких обрядовых актах, как обсыпание зерном, обливание водой. В семантику же кутьи должны быть введены по меньшей мере еще такие признаки, как вареное, постное (или скоромное: богатая кутья), нетвердое (не требующее такого деления на части, как хлеб), заключенное в некоторый объем (ср. распространенную русскую примету о том, что каша выкипает из горшка к смерти), связанное, как показывает его внутренняя форма, с кутом, красным углом[72], и, вероятно, многие другие. В целом же кутья выступает в погребальном и поминальном обряде как неделимая символическая единица.

К таким неразложимым на отдельные признаки и компоненты обрядовым реалиям можно отнести пояс, веник, печь и другие. Это особые «мифогенные» вещи. Их использование во многих ритуалах, магических действиях, регламентации относительно обращения с ними в повседневном быту говорят о существовании своего рода вещественных «микромифов» веника, печи и т. п. Однозначно определить их символическое значение было бы упрощением. Мы можем только отметить их обрядовую синонимичность другим реалиям — и тем самым увидеть, какой аспект их семантики актуализирован в данном акте.

Например, в обрядовой фразе «Хозяйка бьет скотину, чтоб ее не гнал домовой а) веником, которым выметали дом при покойном (гом. [Атлас, 115]); б) меркой его» (гом. [Седакова 1983,256]), синонимами оказываются веник и мерка. Если значение (символическая семантика) одной из реалий нам в целом известно, мы можем гипотетически перенести ее и на другую. Так, из общего набора актов, связанных с меркой, выявляется ее семантика «материального субститута души»: можно гипотетически перенести эту семантику и на веник. Аргументацией такой интерпретации веника могут служить следующие факты: голик (веник) 'душа женщины'; изготовление чучел «игрового покойника» типа болгарского Антигермана из помела или вообще метлы [Беновска 1981,245]; употребление веника в магии («полет ведьм»); использование и изготовление особого веника в поминальные дни для парения могил и др. Однако такая интерпретация останется приблизительной, поскольку она еще не учитывает дифференциации сходных предметов — веника, метлы, помела — в славянском материале. Поэтому к настоящему моменту лучшей дефиницией символики предмета, которым оперирует обряд, будет не однозначный перевод ее на язык описания, типа «символ плодородия», но дефиниция через перечисление, т.е. через список всех актов, которые с ним производятся. Тем более, что в разных обрядовых актах и в разных «синтаксических позициях» реалия актуализирует разные аспекты своей символики. Так, хлеб, в обрядовой фразе «закрыть чем-то место покойника» будет синонимичен печному крюку, кочерге, топору, камню — предметам, воплощающим собой силу, противопоставленную смерти. Хлеб же в такой, например, обрядовой фразе: «до 40-го дня в доме умершего не месят хлеб — как расширяется тесто, така се разпъвала (так разбухает) душа умершего» (блг. [Вакарелски 1977, 497]) — несомненно, метафора души.

Погребальные кушанья. Хлеб. Каша (кутья, колево). Кисель (сыта)

Как известно, еда, приготовление еды, угощение теснейшим образом связаны с культом мертвых во всех архаических традициях (ср. древнеримские кулины (culina) на могилах [Фрейденберг 1978]; ветхозаветный обычай кормить на могилах: «Раздавай хлеби твои при гробе праведных» Тов. 4,17; соответственный славянский материал [Murko 1947]. Еда сопоставлена со смертью, загробным миром — и потому может быть ей противопоставлена: например, пришедших «за душой» можно накормить в знак откупа (вампиров, кукушку, которая иска душа — прилетает вечером к дому: ей выносят хлеб-соль и говорят: «Ако си гладна, на ти хляб и соль и повече да не дохождаш» (Если ты голодна, вот тебе хлеб и соль, и больше не прилетай); если она унесет это угощение — никто не умрет, блг., комр., запись И. Седаковой), ср. приговор при выносе «Покойник из хаты, а хлеб-соль — в хату» (минск. [Шейн 1890, 1, 540]). Загробный мир и еда ассоциируются таким образом, что еда представляется строительным материалом загробья: «На небяске церковь с пирогов срублена, прискоками выложена, ладками (оладьями) подшита» (смол [Добровольский 1894,310]). Мир умерших, «тот свет» — целиком съедобный: ср. образ вечно голодной Смерти в загадках[73].