КОРИФЕЙ. В шатре свершилось новое несчастье.

В шатре. В точности, как у Пушкина: “в доме”. (А в шатре орудует та самая Гекуба, над которой рыдал Актер на зависть Гамлету.)

Электра и Орест убивают мать и ее любовника за сценой. Величайшие драматурги-трагики Эсхил, Софокл, Еврипид — все оставляют смерть за сценой.

“Чем меньше видишь — тем больше понимаешь”, — говорил гениальный врач. Включается подсознание, подкорка знает всё и сразу.

У Андерсена в “Огниве” есть “собака с глазами как башни”. Ни одного ребёнка и даже ни одного взрослого это не смущает; верим. Но будь эта собака ростом с быка, да будь она даже со слона, — всё равно ни в каком кино, даже в мультфильме, не получится сделать глаза как башни (несоразмерность погубит). Это только в книжке можно!

…А гениальный “Маленький принц”: самого главного глазами не увидишь; зорко одно лишь сердце. Но ведь это не только философия, это жизнь, в том числе “низкая”, телесная.

ДОН ГУАН

Чуть узенькую пятку я заметил.

ЛЕПОРЕЛЛО

Довольно с вас. У вас воображенье

В минуту дорисует остальное;

Оно у нас проворней живописца…

Да, девушки. В юбке вы соблазнительнее, чем без.

Точно так же это касается самых высоких сфер. Запрет изображений Бога в некоторых религиях объясняется именно этим: воображение бесконечно сильнее любых изображений.

ЧЕХОВ — СУВОРИНУ

Ноября, 1895. Мелихово

Читая свою новорожденную пьесу, еще раз убеждаюсь, что я совсем не драматург.

...В “Чайке” мать даже не узнает о смерти сына. Самоубийство проходит тихо и незаметно. Такого отказа, такого аскетизма мировая литература не знала. В этот момент, если правильно понять Чехова, Аркадина должна хохотать, звонко хохотать над каким-то словечком Тригорина, а лучше над своей собственной шуткой. Она умеет хохотать долго, профессионально, и на этом смехе опускается занавес. Финита.

На сцене — рассказчик, хор, Дорн.

ЧАСТЬ IV.

Открытая книга

Действие второе начинается ремаркой:

Площадка для крокета. У Дорна на коленях раскрытая книга.

АРКАДИНА. (Подбоченясь, прохаживается по площадке.) Вот вам — как цыпочка. Хоть пятнадцатилетнюю девочку играть.

ДОРН. Ну-с, тем не менее все-таки я продолжаю. (Берет книгу.) Мы остановились на лабазнике и крысах...

Дорн говорит “продолжаю”. Значит, это не новое занятие. Обычное, привычное чтение вслух (ни ТВ, ни радио тогда не было).

АРКАДИНА. Читайте. Впрочем, дайте мне, я буду читать. Моя очередь. (Берет книгу и ищет в ней глазами.) И крысах... Вот оно... (Читает.) “И, разумеется, для светских людей прельщать и заманивать романистов так же опасно, как лабазнику разводить крыс в своих амбарах. А между тем их любят. Итак, когда женщина избрала писателя, которого она желает заполонить, она осаждает его посредством комплиментов, любезностей и угождений...” Ну, это у французов, может быть, но у нас ничего подобного, никаких программ. У нас женщина обыкновенно, прежде чем заполонить писателя, сама уже влюблена по уши, сделайте милость. Недалеко ходить, взять хоть меня и Тригорина...

(Появляются Нина и Сорин.)

СОРИН (о Нине). Она сегодня красивенькая.

АРКАДИНА. Нарядная, интересная... За это вы умница. (Целует Нину.) Но не нужно очень хвалить, а то сглазим.

Целует, а глаза горят нехорошим огнём. Прав Костя: при ней нельзя хвалить других.

НИНА (садится рядом с Аркадиной и обнимает ее). Я счастлива! Я теперь принадлежу вам.

АРКАДИНА. Где Борис Алексеевич? (Откуда бы Нине это знать? — А.М.)

НИНА. Он в купальне рыбу удит.

АРКАДИНА. Как ему не надоест! (Хочет продолжать читать.)

Нина села рядом, обняла (вряд ли Аркадиной это нравится) и, конечно, вольно или невольно, заглянула в книжку. Сейчас Аркадина (в соответствии с ремаркой Чехова) начнет “читать про себя”. Ну и ремарка! Читает молча или — о себе? И то и другое. А Нина смотрит на ту же страницу, ибо не отсаживалась. Ух, какие вещи она читает, обнимаясь!

НИНА. Это вы что?

АРКАДИНА. Мопассан “На воде”, милочка. (Читает несколько строк про себя.) Ну, дальше неинтересно и неверно. (Захлопывает книгу.)

Захлопывает. “Неверно! Прекратить представление!”

Одно дело — смотреть на сцену, где разыгрывают твою историю (Клавдий не выдержал). Другое — читать о самом себе. Третье — читать о себе ужасную правду вслух! домашним! Не безымянным зрителям в партере, а тем, кто знает тебя насквозь.

Мопассановский текст для Аркадиной, как гамлетовский спектакль для Клавдия и Гертруды; слишком ярко, слишком точное зеркало. Ах ты, мерзкое стекло! Это врешь ты мне назло! Да еще тут эта милочка. (И как это случилось, что она знает, где Тригорин ловит рыбу? И как это Аркадина догадалась у нее об этом спросить?)

Такая стерва… Видите ли, уважаемые русскоязычные зрители сериального мыла (сами слова “сериал”, “сериальный” говорят русскому слуху, что это не искусство, а серня) — видите ли, слово “милочка” не выражает симпатию, любовь и прочую доброту, его произносят поджатые губы.

В “Войне и мире” Толстой о добрейшей графине Ростовой пишет: “Графиня была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной “милая”.

— Что вы, милая, — сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. — Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место”.

Милочка произносится с раздражением, а то и с ненавистью. За что? Хотя бы за то, что почти втрое моложе. За те взгляды мужские, которые невольно бросает на милочку Тригорин (ему всего лишь за тридцать).

Аркадина умеет налить яду в невинную фразу, но и “милочка” не глухая.

Оставшись одна, Нина хватает брошенную книгу. А как же! — женское любопытство. Страшно интересно, что так взбесило знаменитую актрису? А главное — ведь тут написано, как заполонить писателя, а именно этого она хочет, очень хочет.

Милочка читает в надежде что-то узнать, а может, и убедиться, что Аркадина (соперница) лжет. Может быть, все-таки Мопассан умнее и у него верно. Ведь она где-то читала, что Мопассан — гений. Да-да, у какого-то знаменитого русского беллетриста прямо сказано: “Мопассан — гений! Читайте Мопассана!”. А эта сказала “неинтересно и неверно” потому, что Мопассан попал в точку.

Слишком верно! Прямо в нерв, в больное место. В доме повешенного читают о веревке.

Вот на каком месте захлопнула раздраженная Аркадина “На воде” Мопассана, вот что стала читать Нина, оставшись одна:

“И, разумеется, для светских людей прельщать и заманивать романистов так же опасно, как лабазнику разводить крыс в своих амбарах.

А между тем их любят. Итак, когда женщина избрала писателя, которого она желает заполонить, она осаждает его посредством комплиментов, любезностей и угождений...

Как вода, падая капля за каплей, продалбливает самую крепкую скалу, похвала слово за словом западает в чувствительное сердце писателя. Лишь только она приметит, что он разнежен, растроган, завоеван этой постоянной лестью, она изолирует его, перерезает мало-помалу нити, быть может, связывающие его с чем-то еще, и незаметно приучает его приходить к ней, с приятностью проводить у нее время. Она выставляет его напоказ и выражает ему перед всеми подчеркнутое уважение, восхищение свыше меры.