Идейные искания «эпохи сознания»

Сороковые годы XIX в. — один из интереснейших периодов исто­рии отечественной журналистики. Это десятилетие, внешне не обо­значенное никакими выдающимися событиями, было временем на­пряженных теоретических исканий, одним из ключевых этапов в развитии русской общественной мысли. Страстная преданность пе­редовой русской интеллигенции миру идей и идеалов, самоотвер­женность идейных исканий создавали вокруг этого периода особый ореол, придали ему особую значимость.

В. Г. Белинский назвал 1840-е годы «эпохой сознания». Специфика идейной жизни этих лет определялась, в первую очередь, процессом разложения феодально-крепостнических отношений, кризисным со­стоянием государственного строя. Этот кризис проявился и в эконо­мической, и в политической жизни общества. Отмечаются рост числа крестьянских выступлений против помещиков и одновременно уси­ление политического давления со стороны самодержавного государ­ства. Кризис крепостнической системы в сороковые годы становился все более явственным в связи с ростом капиталистических отноше­ний внутри феодального государства. В это время наблюдается быст­рое промышленное развитие страны, оживление торговли, увеличи­вается класс мелких производителей. Если в сфере экономической кризис еще только начинал проявляться, то в области идейной жизни он обнаружился наиболее отчетливо.

В сороковые годы XIX в. активизация общественной мысли обус­ловила поиски наиболее действенных средств влияния на сознание современников. Таким средством и стала журналистика. «Журналистика в наше время все», — писал в эти годы Белинский. «Журнал — все, и... нигде в мире не имеет он такого великого и важного значения, как у нас». При этом положение печати определялось политикой са­модержавия в отношении средств массовой информации. Согласно цензурному уставу 1828 г. русская журналистика была лишена права не только критики, но и обсуждения любых действий правительства и лиц, находившихся на государственной службе, даже стоявших на низших ступенях сословной и бюрократической лестницы. Для уси­ления контроля за периодическими изданиями правительство исполь­зовало III Отделение. Как часть императорской канцелярии, оно сто­яло не просто вне общей системы правительственных учреждений, но и в определенной степени значительно выше их. В 1841-1842 гг. в III Отделении была организована — в дополнение к четырем суще­ствовавшим — пятая, цензурная, экспедиция. Ей было поручено «высшее наблюдение» за периодическими изданиями. Экспедиция получала обязательный экземпляр всех выходивших в России изда­ний, чиновники 111 Отделения входили в состав каждого цензурного комитет а, число которых увеличилось до двенадцати. Надзор за печа­тью официально вошел в круг полномочий политической полиции. Контролирование прессы приняло широкие масштабы.

В одной из докладных записок в III Отделение Ф. Булгарина, верно­подданного издателя «Северной пчелы», содержи гея любопытное сви­детельство того, в каких тисках находилась журналистика того време­ни. Булгарин писал: «Например, если бы я открыл, что булочник был пьян и оскорбил проходящую женщину, я приобрел бы врагов: 1) Мини­стра внутренних дел. 2) Военного генерал-губернатора. 3) Обер-полиц­мейстера. 4) Полицмейстеров. 5) Частного пристава. 6) Квартального надзирателя. 7) Городового унтер-офицера». Даже Булгарин, которого трудно заподозрить в вольномыслии, выражал недовольство такой си­стемой многоступенчатого контроля над печатью.

«Система сокрытия истины», как назвал Булгарин полицейско-бю-рократическую машину, управлявшую общественным мнением са­модержавной России, действовала исправно. Отдавая себе отчет в растущем влиянии печати на умонастроения в обществе, правитель­ство в эти годы продолжает расширять сферы своего влияния в этой области. Одна из них — укрепление провинциальной прессы. С 1838 г. в 41 губернии России стали выходить «Губернские ведомости», но­сившие официальный характер. Их содержание было строго регла­ментировано. «Губернские ведомости» состояли из двух частей — официальной и неофициальной. В официальной печатались приказы и распоряжения губернских правлений, дозволенная правительствоминформация о государственных делах — как правило, перепечатка из петербургских газет, чаще всего из «Северной пчелы». В 1846 г. со­здается циркуляр, регламентирующий содержание неофициальной части «Ведомостей». Здесь могли «быть помещаемы, на основании определения губернского правления, следующие известия: 1) о чрез­вычайных происшествиях в губернии, 2) о рыночных справочных ценах на разные потребности, 3) о состоянии как казенных, так и ча­стных значительнейших фабрик и заводов, 4) о выданных привилегиях на изобретение и составление компаний, 5) о способах улучшения сельского хозяйства и домоводства» и т. д. В 22 пунктах скрупулезно перечисляются темы, которые было разрешено освещать провинци­альным журналистам. При такой системе правительственного и жан­дармского контроля губернские ведомости тех лет являлись, как пра­вило, рупорами информации правительственного характера. В секретном циркулярном предписании от 19 марта 1846 г. шеф жан­дармов вменил в обязанность своим подчиненным иметь «неослаб­ное наблюдение за издаваемыми в губерниях губернскими ведомо­стями, прочитывая оные со вниманием, и для выиграния времени доносить прямо его сиятельству шефу корпуса жандармов». Сам факт поощрения изданий в провинции и пристальный контроль за ними свидетельствовал о том, что царское правительство отдавало себе от­чет в значении прессы как средства политического воздействия на общество. Исходя из этого, было сделано все, чтобы притормозить развитие частноиздательской деятельности и, наоборот, дать простор изданиям официального толка. Поощрялись ведомственные специ­альные издания, в основном рассчитанные на относительно узкий круг читателей, как, например, «Нувеллист», «Музыкальный свет», а также всякого рода «Записки» различных обществ. Всего за период с 1839 по 1848 г. было открыто 53 издания. Среди них 11 журналов, лишь 4 из которых носили характер литературно-общественный: «Отече­ственные записки», «Маяк», «Москвитянин», «Финский вестник». Основную массу изданий наряду с «Губернскими ведомостями» со­ставляли журналы, альманахи, сборники. Газет было значительно меньше, и они, как правило, носили специализированный характер. Лишь немногие из них типологически можно отнести к литературно-общественным изданиям.

К таким изданиям правительство относилось с особым подозрени­ем: именно они пользовались наибольшим успехом у читателя. В начале 1840-х годов была сделана попытка парализовать «вредное» влияние «Отечественных записок» созданием двух новых обществен­но-литературных журналов — «Маяк» (1840) и «Москвитянин» (1841).

Их возглавили С. А. Бурачек и М. П. Погодин — литераторы, чей об­раз мыслей находился в полном соответствии с официальной идеоло­гией. 11равительство возлагало большие надежды на то, что они суме­ют противостоять либеральным и демократическим идеям. Но этого не произошло. Журналы издавались на низком профессиональном уровне, мало учитывали запросы читателей, не отличались злобо­дневностью. Тираж этих изданий был невелик, а общественное воз­действие не шло в сравнение с публицистикой «Отечественных запи­сок». «Маяк» и «Москвитянин» проповедовали казенный патриотизм, а нередко и воинствующий обскурантизм.

На сложном историческом перекрестке, после подавления движе­ния декабристов, перед «впуганной в раздумье», по словам Н. П. Ога­рева, страной встала проблема осмысления путей дальнейшего раз­вития, места России среди других народов и государств. Катализатором этого процесса стали революционные события в Ев­ропе. В причудливом переплетении теорий, учений, политических схем в русском обществе в сороковые годы определились основные идейные течения — крепостническое, либеральное и демократиче­ское. Оформляются концепции официальной народности, западни­чества и славянофильства, а также идеология русской демократии.

Опорой правительственной идеологии была так называемая тео­рия официальной народности. Ее основные постулаты были сфор­мулированы еще в 1830-х годах министром народного просвещения С. Уваровым. Сам факт появления этой теории и га поддержка, кото­рую оказало ей правительство, были закономерны. После разгрома восстания декабристов, в связи с усилением освободительного дви­жения в Европе, революционными событиями тридцатых годов во Франции, пошатнувшими основы Священного союза, русское пра­вительство остро ощутило необходимость в такой идеологической системе, которая могла бы противостоять как брожению умов внут­ри страны, так и влиянию общественного движения Запада, и в част­ности Франции, где ненавистное монархам слово «революция» вновь замелькало в гражданском лексиконе.

Установление единого идеологического режима в стране рассмат­ривалось как надежное средство против влияния революционных идей 'Запада. «Истинно русскими охранительными началами» Уваров на­звал православие, самодержавие, народность, составлявшие, как он писал, «последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества». Монархическая форма правления, со­гласно )юп концепции, объявлялась единственно отвечающей духу русского народа, а крепостное право — естественным состояниемверноподданных; религия была призвана освятить эти начала. 'Задача теории — усмирять «бурные порывы к чужеземному, к неизвестно­му, к отвлеченному в туманной области политики и философии», «умножать, где только можно, число умственных плотин».

На другом полюсе общественной жизни в сороковые годы форми­ровалась противоположная официальной идеология русской демок­ратии, которая отличалась глубокой непримиримостью к крепостни­ческому строю, тормозившему процесс развития страны, стремлением к социальному переустройству общества. В «великом противостоянии» этих идеологий явственно обнаружился идейный кризис крепостнической системы.

В 1840-е годы оформляются либеральные течения западничества и сла­вянофильства. Несмотря на известную условность этих терминов, они достаточно точно отражают содержание и внутреннюю ориентацию идейных программ, созданных представителями этих направлений. Сле­дует отметить, что до сороковых годов оппозиционная правительству рус­ская общественная мысль по существу не знала деления, была в известной мере однородной, несмотря на множество оттенков внутри нее.

Рожденные кризисом крепостнической системы, интенсивные по­иски путей изменения общественного строя в сороковые годы пошли но двум направлениям. Одна часть русских мыслителей, так называе­мые западники, главное внимание сосредоточила на изучении исто­рического опыта Запада, государственного устройства стран, более развитых в экономическом и политическом отношении. Особенно интересовала русских Франция, пережившая крупные революцион­ные потрясения. «Европеизация» России, за которую ратовали за­падники, означала прежде всего стремление включить страну в еди­ный процесс мирового исторического развития.

Западники критически относились к крепостничеству, но им был чужд революционный характер преобразований. Не случайно окончательное идейное размежевание в этом лагере наступило во второй половине сороковых годов, когда в Европе началось революционное движение. В преддверии революции явственно обнаружились расхождения между либеральной частью западничества и его радикальным крылом во главе с Белинским и Герценом. И те и другие были ориентированы на изуче­ние исторического опыта Европы. Но либеральную часть западничества больше интересовали проблемы государственного, культурного, эконо­мического развития Европы, ставшей на путь капиталистического раз­вития. Идеологи революционной демократии пристально изучали соци­альный опыт Европы и тщательней всего — опыт революции.

Возникнув на той же оси общественного напряжения, что и западничество, славянофильское направление в поисках идеала обществен­ного устройства обратилось к изучению истории, государственного строя и духовной жизни допетровской России. Славянофилы выдви­нули тезис о самобытном пути исторического развития России. Эту самобытность, по их мнению, придавало ей то обстоятельство, что Россия, принявшая христианство от Византии, не знала завоеваний и потому образовала свой, только ей присущий уклад общественной жизни, основанный на христианской общине. Славянофилам, сосре­доточившим свое внимание на религиозных основах русской жизни, были чужды идеи неизбежности революций, социальных потрясений. Они отвергали крепостное право как форму насилия над личностью, противную духу христианского братства. Критика славянофилами крепостничества сочувственно воспринималась Белинским и Герце­ном, но в то же время теорию славянофилов они подвергли резкой критике за историческую ограниченность и религиозный мистицизм.

Наличие трех политических сил в обществе, трех идейных лагерей отразилось в печати. Определяются следующие направления в изда­ниях этого времени. Прежде всего, это многочисленные издания офи­циального направления, отражавшие идеологические установки кре­постнического государства: журналы министерств (МВД, народного просвещения, государственных имуществ), губернские ведомости, «Северная пчела», правительственные вестники и основная масса специализированных изданий. Кроме того, в печати этого периода нашли отражение процессы, связанные с развитием буржуазных отношений и реализовавшиеся в идеологии либерализма, которая объединила оппозиционные царскому самодержавию политические силы — западников и славянофилов. На левом фланге этого направ­ления формировалась идеология революционной демократии.

Процесс политической дифференциации общества в сороковые годы самым непосредственным образом отразился в печати. Как пи­сал Белинский, «журнальные мнения разделяют публику на литера­турные котерии». Внимание читателя к тому или иному органу печати определялось прежде всего его направлением, а это направление, в свою очередь, — тем, какие идейные позиции проповедовало издание.

Однако нельзя представлять себе дело так, будто существовали органы печати, «стерильно» четко придерживавшиеся той или иной идейной ориентации. По политическим качествам печать сороковых годов представляла собой явление чрезвычайно сложное, пестрое и противоречивое. Практически каждое издание на протяжении деся­тилетия переживало идейные колебания. Так случилось, например, с журналом «Москвитянин». Созданный как орган официальной идеологии, в 1845 г. он перешел в руки славянофилов и под редакцией П. В. Киреевского изменил направление. Этот период продолжался недолго, всего три месяца. Затем журнал снова вернулся на исходные позиции официальной народности. В 1843 г. произошли изменения н направлении официальных газет «Московские ведомости» и «Рус­ский инвалид». Несмотря на то что эти газеты контролировались пра­вительственными учреждениями — соответственно Московским уни­верситетом и Военным министерством, они были арендованы частными лицами. Редактором неофициальной части в «Московских ведомостях» стал Е. Ф. Корш, «Русского инвалида» — А. А. Краевский. Начиная с этого времени их содержание формировалось под сильным воздействием демократического журнала «Отечественные записки». То же самое произошло и с «Санкт-Петербургскими ведо­мостями» в 1847 г., когда газету возглавил А. Н. Очкин.

Газетный мир этого периода не отличался разнообразием. Россий­ский читатель еще плохо воспринимал разницу между газетой и жур­налом. Определившийся еще с XVIII в. тип официальной газеты, как. например, «Санкт-Петербургские ведомости», еще крепко стоял на ногах. Отряд официальной и официозной прессы был представлен гу­бернскими ведомостями и официозной «Северной пчелой». Тем не менее в сороковые годы наблюдаются некоторые изменения как в со­держательной модели газет, так и в расширении типологии изданий.

Возникший еще в начале 30-х годов при участии А. С. Пушкина тип «литературной газеты» окончательно утверждается в сороковые годы. «Литературная газета» этого периода стала одним из лидеров газетного рынка и разделяла демократические позиции «Отечествен­ных записок».

Ее творческая биография состоит из нескольких периодов, наибо­лее интересным среди которых были 1841 -1845 гг. В это время в газе­те активно сотрудничал И. А. Некрасов, а в 1844-1845 гг. — В. Г. Бе­линский, печатались другие авторы «Отечественных записок». Общественно-литературная позиция газеты отчетливо проявилась в полемике с «Северной пчелой» и другими проправительственными изданиями. Демократическая печать рассматривала булгаринские издания как средство дезориентации читателя и постоянно разобла­чала их методы воздействия на подписчиков.

Утверждение в литературе принципов критического реализма, за­щита завоеваний «натуральной школы» с ее пристальным внимани­ем к трагедии личности в условиях самодержавного государства, вос­питание мыслящего, критически относящегося к действительностичитателя — таков неполный перечень проблем, затрагивавшихся га­зетой.

Активизация полемики в «Литературной газете» с Булгариным со­впала с той кампанией против главы «рептильной» литературы, кото­рую в 1842 и 1843 гг. особенно активно вел Белинский в «Отечествен­ных записках». Почти в каждой из статей цикла «Литературные и журнальные заметки» он не упускал случая ответить на злобные выпа­лы издателя «Северной пчелы» или прокомментировать его мнение.

Нейтрализовать Булгарина было важно для прогрессивной печати еще и потому, что на страницах его изданий постоянно подвергались критике Гоголь, Лермонтов, т. е. писатели, творчество которых Белин­ский связывал с освоением нового метода литературы — критиче­ского реализма. Трактовка произведений Гоголя — одна из главных i ем полемики сороковых годов. «Литературная газета» была полно­стью солидарна с позицией «Отечественных записок». Характерно, что основные выступления газеты о творчестве Гоголя и по времени совпадали с рецензиями Белинского в «Отечественных записках».

Когда в конце 1842 г. вышло собрание сочинений Гоголя, «Литера­турная газета» поспешила сразу же сообщить об этом своим читате­лям. Комментируя это событие, она называла «замечательными» впервые напечатанные там повесть Гоголя «Шинель» и пьесу «Же­нитьба». В статье в пародийной форме излагались все возможные мнения критиков о творчестве Гоголя. И хотя здесь не называлось ни одной фамилии, было ясно, что газета ведет бой но тем же мишеням, что и Белинский: «В Москве начнут доказывать, — иронизировал ре­цензент, — что Гоголь — Аристофан и Теренций нынешнего века; другие будут опровергать это и покажут только, что до и после Гоголя не было и не будет русской литературы; третьи станут придираться к опечаткам и неправильным оборотам языка». «Наконец четвертые, — писал автор, имея в виду, конечно, точку зрения Булгарина, — станут доказывать, что Гоголь совершенно бездарный человек, которого приятели прославляют за тем, чтобы уронить других сатирических писателей. Ну, уж это будет чистая сатира на русскую литературу: где же у нас эти сатирические писатели, которых уронить можно и кото­рые могли бы хоть чем-нибудь помериться с Гоголем».

В целях полемики «Литературная газета» использовала любой на­мек. Так, о Булгарине она язвительно замечала: «Он смешивает фор­мат с величиною бумаги, а в этом такая же разница, какая в сочине­ниях Гоголя и Булгарина». Полемический смысл этого сравнения станет ясен, если иметь в виду, что Булгарин неоднократно заявлял об отсутствии таланта у Гоголя и утверждал, что его нельзя сравнитьдаже с такими писателями, как Одоевский и Соллогуб, «которые выше г. Гоголя, как Чимборасо выше Пулковской горы».

Наряду с защитой Гоголя против его ложных истолкователей газета обратила внимание на творчество Лермонтова. В рецензии на «Сти­хотворения» Лермонтова указывалось, что развитие его таланта «обе­щало много блестящего и образного». «Литературная газета» была одним из немногих русских изданий, сообщивших о гибели поэта. Сообщение об этом появилось в 89-м номере за 1841 г. под рубрикой «Литературные и театральные новости». Видимо, по цензурным со­ображениям газета не смогла уделить больше места и внимания гибе­ли опального поэта.

Выступления «Литературной газеты» по вопросам театрально­го искусства также представляют большой интерес. Назовем глав­ные направления, по которым развивалась театральная критика на страницах газеты. Это, во-первых, глубокая неудовлетворенность репертуаром театров, стремление повлиять на формирование эстетических вкусов зрителя, воспитать его в критическом отно­шении к театру развлечений, который господствовал тогда. Во-вто­рых, серьезные раздумья о специфике и назначении драматурги­ческих жанров, о роли театрального критика. В-третьих, борьба с псевдопатриотическими произведениями записных русских дра­матургов Г. Ободовского и Н. Полевого, разоблачение их антихудо­жественной сущности.

В 1844 и 1845 гг. в газете, как уже отмечалось, наиболее интенсивно сотрудничали Белинский и Некрасов. В области литературной теории можно считать программными статью Белинского «Взгляд на глав­нейшие явления русской литературы в 1843 году», напечатанную в 1-м и 2-м номерах за 1844 г., и «О партиях в литературе» — в 17-м номере за 1845 г.

Большой интерес представлял в «Литературной газете» отдел «За­писки для хозяев». Им руководил А. И. Заблоцкий-Десятовский, изве­стный русский экономист, автор знаменитой статьи «О причинах ко­лебания цен на хлеб в России», которая была опубликована в 1847 г. в «Отечественных записках» и получила одобрительный отзыв Белин­ского. В 1845 г. в 8-м номере «Литературной газеты» появилась за­метка за подписью Никифор Работягин под названием «О нынешнем состоянии цен на хлеб в разных местах России», по-видимому, напи­санная Заблоцким, которую можно считать своеобразной заготов­кой для большой журнальной статьи. Общедемократическая позиция газеты отразилась даже в таком малозначительном, на первый взгляд, подотделе, как «Кухня». Его вел В. Ф. Одоевский, который в фельетонной форме высмеивал тех, у кого «желудочные отправления суть глав­ные и единственные в жизни».

В 1845 г. появился материал иол заголовком «Письма к доктору Пуфу». В первом письме автор, назвавший себя док гор Кнуф, зада­вал такие, например, вопросы: «Скажите-ка, отчего бывает много-много людей, которым нечего есть? Что уделит ваша богатая наука на долю бедняка, который имеет для своей пищи мякину? Научите, как сделать консоме, салями, пудинг или ростбиф из мякины и воды?» «...Не забудьте, — предупреждал автор, — что это предмет весьма важный. Бедняки, я думаю... составляют везде большинство». Такого рода намеки приобретали социальное звучание, и рубрика «Кухня» была лишь своеобразной ширмой, за которой скрывались злободнев­ные мысли.

В 1845 г., через шесть недель после выхода книги Ф. Энгельса «По­ложение рабочего класса в Англии», в «Литературной газете» появи­лась первая русская рецензия на нее, что говорило о явном интересе издания к острым социальным проблемам.

Газета «Московские ведомости» изменила направление с 1843 г., когда редактором стал Е. Ф. Корш. Е. Корш был дружен с Герценом, Грановским, Огаревым и разделял их взгляды. «Московские ведомо­сти» проявляли большой интерес к исследованию социальных про­блем.

В частности, здесь публикуется немало материалов, посвященных экономическим вопросам. Особенно активно обсуждались вопросы свободы торговли, тарифные системы, научная литература по эконо­мике. «Московские ведомости» стали инициатором полемики но этим вопросам. При этом экономические проблемы рассматривались вме­сте с социальными.

Характерным свидетельством может служить, например, статья «О будущности денег», напечатанная в 1846 г. «У кого есть деньги, — говорилось в ней, — тот наслаждается всем: почетом, отличиями, удовольствиями и покоем. Богач везде играет главную роль, задает тон, управляет, приказывает. Бедный не значит почти ничего или со­ставляет только вещь, которою пользуются другие, извлекая из нее свои выгоды». В статье прямо выражалась надежда на то, что такой порядок будет устранен: «Нет возможности допустить, чтобы влады­чество денег и проистекающий из этого превратный быт имели перед собой бесконечную будущность».

В газете Е. Корша публиковались острые материалы антикрепост­нического характера, например «Освобождение негров во француз­ских колониях». В иносказательной форме в статье звучало требование освобождения русских крестьян от крепостного нрава, их поло­жение прямо сравнивалось с рабством негров.

Эта статья 1844 г. привлекла внимание цензуры, особенно следую­щий отрывок: «Невольничество противно законам нравственности; оно развращает и господина и раба; первого тем, что дает ему над невольниками безответственную, беспрерывно гнетущую власть... последнего тем, что уподобляет его скоту, заменяя всякую разумную деятельность страхом плети и слепым повиновением». Шеф жандар­мов А. Орлов справедливо нашел в нем «смысл более обширный и не до одних негров относящийся». Газете было вынесено предупрежде­ние, но, несмотря на это, в 1846 г. в статье «Невольничество во фран­цузских колониях» эти же мысли были заострены до предела: «Не­вольничество, развращающее хозяев и губящее невольников, не может быть облагорожено, а должно быть истреблено как можно скорее».

В 1847 г. впервые была предпринята попытка создать городскую газету. Это был «Московский городской листок». Газета просуще­ствовала всего один год. Она выходила 2 раза в неделю и, судя по содержанию, намеревалась стать конкурентом ведущей газете стра­ны — «Северной пчеле» Булгарина. Редактор газеты В. Драшусов предпринял усилия, чтобы наладить постоянную информацию о жиз­ни Москвы. В январе 1847 г. появился «Отдел городских слухов», ко­торый вскоре уступил место другим: «Движение торговли», «Зрели­ща и увеселения», «Объявления», «Москва». Но наладить информационную службу газете не удалось.

Не смогла редакция определиться и с направлением. Состав ре­дакции был чрезвычайно пестрым. Здесь публиковались С. Шевы-рев, М. Загоскин, Д. Вельтман —литераторы и публицисты офици­ального направления, в то же время сотрудничал А. Д. Галахов, постоянный автор «Отечественных записок». В газете был опублико­ван очерк А. И. Герцена «Станция Едрово». печатались «физиологи­ческие очерки» Е. Гребенки, литератора «натуральной школы».

Непоследовательность позиции «Московского городского листка» можно проиллюстрировать следующим примером. Начиная с 3-го номера в ней печатались лекции профессора Московского универси­тета С. Шевырева «Общий взгляд на историю искусств и поэзию в особенности». В них .много места было уделено беллетристике Запа­да. Западная литература, по мнению автора, изжила себя: «Душевная личность Запада кончила свой период».

Спустя несколько месяцев в газете появляется прямо противопо­ложное суждение. В четырех номерах печатается статья французского автора Тальяндье-Рене «Литература и писатели во Франции в те­чение последних десяти лет». В редакционной заметке, предпослан­ной статье, говорилось: «Мы поместили ее в листке не с тем, чтобы словами французского публициста вторить той неприязни Западу, которая и без того выражается в нашей литературе с немалою само­надеянностью». Автор ее, как можно предположить, сам редактор В. Драшусов, призывает смотреть на Запад «теплым сердцем» и воз­ражает людям, «привыкшим повторять, что Запад того и жди испу­стит дух». «Мы уверены, — пишет он, — что есть твердое основание к полезному общению мысли между всеми европейскими народами, не исключая отсюда и русских, какое бы своеобразное не ожидало их развитие».

Явная эклектичность идейной позиции издания, недостаточный профессионализм в организации редакционной работы явились ос­новными причинами прекращения выхода газеты. Судьба ее подтвер­дила справедливость теоретического вывода, сделанного В. Г. Белин­ским, что жизненным условием существования всякого издания является наличие определенной идейной позиции.

Интересы прогрессивного русского общества, одушевленного по­исками социального идеала, нашли отражение в публицистике «Оте­чественных записок», а также «Современника» в 1847-1848 гг. В этих изданиях консолидировались основные силы русской демократии. Несмотря на все усилия правительства регламентировать идейную жизнь, заключить ее в строгие рамки официальной идеологии, оно не смогло остановить развитие прогрессивной общественной мысли.

В 1845 г. в Петербурге стал издаваться журнал «Финский вестник» (1845-1850). В заявлении от редакции сообщалось, что издание имеет две главные цели: 1) знакомить Россию со Скандинавией и Финлянди­ей, 2) знакомить Финляндию с Россией. Предполагалось, что в журна­ле будут отделы «Северная словесность», «Северная история», «Нра-воонисатель», где будет представлен «тот род литературы, который мы называем нравоописательным, связанным с именем Гоголя, ко­торый «могущественно сдвинул» его. Предполагались также отделы «Науки и художества», «Библиография», «Смесь». Другими слова­ми, журнал задумывался но энциклопедической программе, а направ­ление ориентировалось на «Отечественные записки».

В программной статье «От редакции», опубликованной в первом номере «Финского вестника», открыто декларировалась верность по­зиции В. Г. Белинского. Сама программа была составлена В. Н. Майко­вым, который был приглашен Ф. Дершау в качестве соиздателя-редак­тора. Сотрудничество Майкова в «Финском вестнике» продолжалось

недолго, но крайней мере не больше гола, гак как уже на следующий год он был приглашен А. Краевским в «Отечественные записки».

Полностью реализовать намеченную в программной статье зада­чу журналу не удалось. Во всяком случае, до «критического исследо­вания нас самих», как говорилось в ней, издание не поднялось. В ре­дакционной политике проявлялась чрезвычайная осторожность, осмотрительность. Журнал носил скорее научно-литературный, не­жели общественно-политический характер и сторонился освещения серьезных общественных проблем, предпочитал, как говорилось в ре­дакционной статье, не придерживаться «никакой партии исключитель­но». В целом его направление можно охарактеризовать как либераль­но-просветительское.