В.Т. Шаламов — О.Н. Михайлову

Дорогой Олег Николаевич.

Благодарю Вас за рецензию1 в «Литературной газете». Формула Ваша отличается от концепции Адамовича2 (автор готов «махнуть рукой на все былое»). Я вижу в моем прошлом и свою силу, и свою судьбу, и ничего забывать не собираюсь. Поэт не может «махнуть рукой» — стихи тогда бы не писались. Все это — не в укор, не в упрек Адамовичу, чья рецензия умна, значительна, сердечна и — раскованна.

Сборник стихов — не роман, который можно пролистать за ночь. В «Дороге и судьбе» есть секреты, которые открываются не сразу. Да еще 20-летней давности. Непоправимый ущерб в том, что здесь собраны стихи-калеки, стихи-инвалиды (как и в прошлых сборниках). «Аввакум», «Песня», «Атомная поэма» («Хрустели кости у кустов»), «Стихи в честь сосны» — это куски, обломки моих маленьких поэм. В «Песне», например, пропущена целая глава важнейшая и в конце не хватает трех строф. В других поэмах ущерб еще больше, а «Гомер», «Седьмая поэма» и к порогу сборника не подошли.

Нарушением единого тона сборника было включение стихов, написанных на Колыме в 1949и 1950 годах: «Чучело», «Притча о вписанном круге» и еще несколько из моих архивных тетрадей. Но лучше было включить эти стихи, как след настроений тех лет и как доказательство, как трудно на Колыме было складывать буквы в слова. В свое время Пастернак был против «Чучела» и понял все только при личной встрече.

В сборнике есть два «прозаических» стихотворения («Прямой наводкой» и «Гарибальди»), заменивших старые стихи о Цветаевой. Я написал более тысячи стихотворений. А сколько напечатал? 200? 300? — отнюдь не лучших. Я пишу всю жизнь, но несколько сот стихотворений утрачено (как и несколько десятков рассказов). Сохранившиеся стихи 1937—1956 годов «Колымские тетради»3 — их шесть — смею надеяться — страницы русской поэзии, которых никто другой не напишет. Теперь о поэзии мысли. Мне представляется крайне важной эмоциональная сторона дела, чувства, которые исследуют стихом и только стихом в пограничной области между чувством и мыслями, составляющие суть, на мой взгляд, творческого процесса. Ведь рабочий процесс поэта более отбрасывание, чем поиски. Мне кажется также крайне важным звуковая организация стиха, ритмическая его конструкция. И о том и о другом я не только не забываю, но добиваюсь обязательно нужных результатов. Только это не аллитерация, не экспиральность типа мир—мор, которые и Цветаеву портили (и задушили ее эпигонов), как бы они ни бренчали (в отличие отбряцания Цветаевой) оружием, весьма примитивным, элементарным оружием из огромнейшего поэтического арсенала.

Чтобы не искать примеров далеко — вот стихотворение «Лицо», которое нравится Вам и которое Вы считаете «программой» для меня. Ведь в этом стихотворении все насквозь прорифмовано, ассонированно. Без внимания к этой стороне дела у меня нет стихов. Мне кажется даже, что любой поэт в любом стихотворении ставит какую-то — малую или большую — техническую задачу и разрешает ее. Эта задача может быть разнообразна: тема, рифма, мысль, ритм. Всегда хочется вставить в строку какое-нибудь многосложное слово, прозаическое до демонстративности. Но я горжусь и тем, что звуковая организация стиха, звуковая опора стихотворения в моих стихах существует как бы позади мысли, внутри мысли. При проверке строка оказывается более совершенной, чем казалось на первый взгляд, и это должно дать читателю дополнительную радость, ту самую радость точного слова, которая важней всего для человека, работающего над стихом, над словом. Стихи — это всеобщий язык, стихами можно сказать (а главное — найти!) многое, чего не найдешь прозой.

На свете есть тысяча правд, но в искусстве есть только одна правда — правда таланта.

Вот и все. Спасибо Вам большое. Осталось еще сказать, что у меня нет равнодушной пушкинской природы (она была еще у Пастернака) и что пейзажная лирика — лучший род поэзии гражданской.

В части моих учителей Вы, ей-богу, ошибаетесь. Это вся русская лирика начала века вместе — Анненского, Фета, Мандельштама, Цветаевой, Пастернака — их оружие — только в юности, только в начале пути. А вершина русской поэзии — Тютчев.

Поэт для поэтов — это жизнь. И пока нет своего языка — нет поэта. Вопрос поэтической интонации — главное в поэзии. Поэтическая интонация — это не стиль, но и это объяснение, которое дается в литературоведческом словаре, а гораздо шире, глубже, особенней.

Сердечный Вам привет.

Ваш В. Шаламов

Еще решил дописать для Вас страничку — о прозаических моих опытах, о судьбе русской прозы. История русской прозы XIX века мне представляется постепенной утратой пушкинского начала, замены пушкинской формы описательным романом, смерть которого мы наблюдаем в наши дни. В этом разрушении и подмене пушкинского начала сыграли большую роль два человека — Белинский и Лев Толстой. Белинский думал, что стихи можно объяснить прозой, а Лев Толстой — вершина описательного романа — принцип описательности, поставленный во главу угла. Мне думается, что проза Белого и Ремизова была единственной русской прозой — восстанием против канонов русского романа. И Бунин, и Чехов использовали всю до конца возможность описательной прозы. Лев Толстой клялся в верности Пушкину («Гости съезжались на дачу...» и дуб). Но в своих романах и повестях фраза была враждебной пушкинским опытам, пушкинским началам.

Я думаю, что сейчас читателя, пережившего Хиросиму и концлагеря, войны, революции, сама мысль о выдуманных судьбах, выдуманных людях приводит в раздражение. Только правду, ничего, кроме правды. Документ становится во главу угла, без документа нет литературы. Но дело даже не в документе (который захватил даже театр). Документа мало. Должна быть документальной проза, выстраданной как документ.

Эта проза в своей аскетичной чистоте тона отбрасывает все и всяческие побрякушки — есть возвращение — через сто лет к пушкинскому знамени, к пушкинским повестям, об утрате которой с такой тревогой напоминает Достоевский.

Свою собственную прозу я считаю поисками именно в этом пушкинском направлении.

Ваш В. Шаламов

Москва, 2 февраля 1968 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Михайлов Олег Николаевич (р. 1933) «По самой сути бытия». — «JIГ», 1-968,31 янв. (О сборнике стихов Шаламова «Дорога и судьба», М., 1967).

2 Адамович Георгий Викторович (1892—1972) — поэт, критик, в 1923 г. эмигрировал. О Шаламове его статья «Стихи автора «Колымских рассказов». — «Русская мысль», Париж, <24> авг, 1967.

3 «Колымские тетради» опубликованы полностью отдельным изданием в 1994 г. (изд. «Версты» на средства составителя).

ПЕРЕПИСКА СО ШРЕЙДЕРОМ Ю.А.

В.Т. Шаламов — Ю.А. Шрейдеру1

<8.02.68>

Дорогой Юлий Анатольевич!

Спасибо Вам на добром слове. Я не апостол и не люблю апостольского ремесла. Беда русской литературы в том, что в ней каждый мудак выступает в роли учителя жизни, а чисто литературные открытия и находки со времен Белинского считаются делом второстепенным.

Не в телевизионных экранах тут дело, а в публикациях. Это единственная не призрачность.

С глубокой симпатией

В. Шаламов

Привет Т.Д.