Владимир владимирович набоков (1899-1977)

Ты - в сердце, Россия!

Мне светишь по-прежнему ты

В

ладимир Владимирович Набоков (писал также под псевдонимами Владимир Сирин и Василий Шишков) родился 12 (24) апреля 1899 г. в дворянской семье. Его дед, Дмитрий Николаевич, был министром юстиции при Александре III. Отец - Владимир Дмитриевич - после Февральской революции 1917 г. был управляющим делами Вре­менного правительства. После Октябрьской революции по декрету Советского прави­тельства от 28 ноября (11 декабря) в отношении лидеров партии кадетов подлежал аресту, скрывался в Крыму, где в 1919 служил на посту министра юстиции Крымского краевого правительства. В 1922 г. В. Д. Набоков был застрелен в Берлине на эмигрант­ском политическом митинге, когда он заслонил собой Милюкова: «В берлинском лек­ционном зале мой отец заслонил Милюкова от пули двух темных негодяев и, пока боксовым ударом сбивал с ног одного из них, был другим смертельно ранен выстре­лом в спину», - вспоминает писатель в романе «Другие берега». Мать В. В. Набокова -Елена Ивановна Рукавишникова была по одной линии внучкой знаменитого сибир­ского золотопромышленника, по другой - внучкой президента Императорской Воен­но-Медицинской академии Н. И. Козлова. «Любить всей душой, а в остальном дове­ряться судьбе - таково было ее простое правило», - вспоминает о ней писатель в «Дру­гих берегах».

В. Набоков получил прекрасное образование. От англомана-отца он научился пре­красно говорить на английском («Я научился читать по-английски, раньше чем по-русски»). Он прекрасно играл в шахматы и в теннис (в первые годы эмиграции в Берли­не зарабатывал себе на жизнь уроками по теннису), всю жизнь страстно увлекался эн­томологией.

В. Набоков - представитель русской литературы «первой волны» эмиграции, после революции эмигрировал за границу вместе с родителями в 1919 г. Вначале семья странствовала по континентальной Европе, затем В. Набоков поселяется в Англии, учится в Кембридже, где изучал французскую литературу и энтомологию. В 1922 г. по­сле окончания Кембриджского университета В. Набоков возвращается на континент, живет в Берлине, в 1937 г. из фашистской Германии перебирается во Францию, живет в Париже. В 1940 г. фашистская оккупация вынуждает его эмигрировать еще раз - в Соединенные Штаты Америки, где он, помимо писательства, преподает русскую лите­ратуру в Корнельском университете (штат Нью-Йорк), а также занимается энтомоло­гией в Гарварде. Последние годы жизни писатель провел в Швейцарии.

До 1940 г. В. Набоков писал только на русском языке. В 1940-м он переезжает в Аме­рику, получает звание профессора, преподает в Уэльском колледже, состоит сотрудни­ком Музея сравнительной зоологии в Гарвардском университете.

«Владимир Владимирович Набоков и по сию пору остается феноменом, неразгадан­ной загадкой, своего рода таинственным, в обманчиво-миражном мерцании свети­лом, возможно, даже и неким мнимым солнцем на литературном небосклоне нашего столетия. <...> Не оттого ли неправдоподобно широк спектр оценок набоковского на­следия - от безоговорочного восхищения до полного отрицания? Во всяком случае -сегодня это несомненно - Набоков - безусловное явление, причем явление сразу двух литератур: русской и англоязычной, создатель особенного художественного мира, но­ватор-стилист (прежде всего в прозе), - такова общая оценка места В. Набокова в лите­ратуре XX в., данная одним из крупнейших исследователей его творчества О. Михай­ловым.

В. Набоков - писатель-интеллектуал - который особо ценит игру воображения, ума, фантазии. Его книги насыщены литературными реминисценциями, мифологией, про­низаны намеками и ассоциациями, мистификацией, художественной игрой.

Одна из сквозных тем творчества В. Набокова - это тема России; ностальгия по ро­дине. Герой последнего русского романа В. Набокова «Дар» - Федор Константинович Годунов-Чердынцев, писатель-эмигрант, пишущий книгу о Чернышевском, оказав-

шись в Германии, размышляет: «Мне-то, конечно, легче, чем другому, жить вне Рос­сии, потому что я наверное знаю, что вернусь, - во-первых, потому что увез с собою от нее ключи, а во-вторых, потому что все равно, когда, через сто, через двести лет, - буду жить там в своих книгах или хотя бы в подстрочном примечании исследователя».

Самые проникновенные строки романа «Другие берега»(1954) посвящены России: «Она впилась, эта тоска, в один небольшой уголок земли, и оторвать ее можно только с жизнью. <...> Дайте мне, на любом материале, лес, поле и воздух, напоминающие Пе­тербургскую губернию, и тогда душа вся перевертывается. Каково было бы в самом де­ле увидать опять Выру и Рождествено, мне трудно представить себе, несмотря на большой опыт. Часто думаю: вот съезжу туда с подложным паспортом, под фамилией Никербокер. Это можно было бы сделать. Но вряд ли я когда-либо сделаю это. Слиш­ком долго, слишком праздно, слишком расточительно я об этом мечтал. Я промотал мечту».

Хронологически творчество В. Набокова можно разбить на два больших периода. Первый период начинается с приезда писателя в Берлин в 1922 году, включает в себя годы жизни во Франции - в Париже - с 1937 г. по 1940 г. Второй период - с 1941 по 1977, - когда Набоков писал свои произведения на английском языке, и к нему при­шли слава и признание в западном мире - связан с его жизнью в Америке (с 1940 по 1960) и в Швейцарии, в Монтрё (с 1960 по 1977 гг.).

В доамериканский период Владимир Набоков пишет романы и повести «Машень­ка»(1926), «Зависть»(1927), «Король, дама, валет»(1928), «Защита Лужина»(1929), в 1936 г. появляется повесть «Отчаяние»,в 1932 г. - «Подвиг», «Камера обскура»(1933), в 1938 г. написан фантастический роман «Приглашение на казнь».

Во Франции Набоков создает свой первый роман на английском языке - роман «Ис­тинная жизнь Себастьяна Найта» (опубликован в 1941 г.) В этот же доамериканский период известными становятся его новеллы «Возвращение Чорба» (1930), «Королёк» (1933), «Истребление тиранов» (1936), «Весна в Фиальте» (1938), «Облако, озеро, башня» (1937). Сборник рассказов «Возвращение Чорба» вышел в 1930 г. в Берлине, «Согляда­тай» написан в 1930 г. В 1924 г. в Берлине выходят две книги стихов В. Набокова «Гор­ный путь» и «Гроздь». Большинство произведений доамериканского периода Набоков подписывает дерзким и звучным псевдонимом Сирин (Сирин - в русских сказаниях райская птица с женским лицом и оперением ястреба, которая спускалась на землю и зачаровывала людей своим пением).

В Америке Набоков пишет романы: «Другие берега» (1954), «Лолита» (1955), «Пнин» (1957), «Прозрачные вещи» (1972). В этот период В. Набоков плодотворно работает в об­ласти перевода, он переводит на английский язык «Слово о полку Игореве», роман «Евгений Онегин» А. С. Пушкина и пишет комментарии к роману.

В Швейцарии В. Набоков создает романы «Бледный огонь» (1962), «Прозрачные ве­щи» (1972), «Ада, или Радости страсти. Семейная хроника» (1969), «Смотри на Арлеки­нов» (1975). Роман «Ада» считается самым сложным из всех романов писателя. В 1967 г. В. Набоков переводит на русский язык свой знаменитый роман «Лолита».

Первый роман В. Набокова - «Машенька».Роман «Машенька» - единственное про­изведение Набокова, близкое к русской классической традиции, наиболее «русский», по мнению критики, его роман. Это первая художественная попытка писателя вер­нуть потерянный рай. В автобиографическом романе «Другие берега», названном са­мим писателем «в полном смысле автобиографией», В. Набоков рассматривает рай как реальность: «Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, густого летне­го тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что по сравнению с нею паркерово перо в моей руке и самая рука с глянцем на уже веснуш­чатой коже кажутся мне довольно аляповатым обманом. Зеркало насыщено июль­ским днем. Лиственная тень играет по белой с голубыми мельницами печке. Влетев­ший шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно от­скакивает обратно в окно. Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, ни­кто никогда не умрет»; «Рай - это место, где бессонный сосед читает бесконечную кни­гу при свете вечной свечи».

Ключ к раскрытию содержания романа во многом поясняют емкие пушкинские строки - «Воспомня прежних лет романы, воспом-ня прежнюю любовь», - взятые На-

боковым в качестве эпиграфа к «Машеньке».

Роман построен на антитезе настоящего и прошлого, противопоставлении серого, пошлого мира дешевого берлинского пансионата Лидии Николаевны Дорн для рус­ских эмигрантов и возвышенного мира юношеской любви, пережитой Ганиным в Рос­сии и воссоздающейся в его воспоминаниях.

Конфликт романа строится на контрасте «исключительного» и «обыденного», «под­линного» и «неподлинного». С первой строки романа Набоков хочет подчеркнуть ис­ключительность своего героя, прибегая к ономастической игре, собственным именам героев: «Лев Глево... Лев Глебович? Ну и имя у вас, батенька, язык вывихнуть можно... всякое имя обязывает. Лев и Глеб - сложное, редкое соединение. Оно от вас требует су­хости, твердости, оригинальности».

«Исключительность» Ганина передается и через восприятие содержательницей пансионата госпожой Дорн - «маленькой», «глуховатой», «не без странностей» жен­щиной. Ганин «казался ей вовсе не похожим на всех русских молодых людей, перебы­вавших у нее в пансионе». Исключительность героя подчеркивается и его портретной характеристикой, описанием внешности и необычных умений: «Он умел, не хуже японского акробата, ходить на руках, стройно вскинув ноги и двигаясь, подобно пару­су, умел зубами поднимать стул и рвать веревку на тугом бицепсе. В его теле постоян­но играл огонек, - желанье перемахнуть через забор, расшатать стол».

Ярким воплощением пошлости, столь ненавистной писателю и развенчиваемой во всех его произведениях, является Алферов. Автор «Машеньки» выразит свое неприя­тие Алферова эпитетами при описании его манер, внешности, речи этого героя, под­черкнув его «бойкий и докучливый голос», «непрятно певучий» и «контрастирующий с описанием внешности Ганина: „было что-то лубочное, слащаво-евангельское в его чертах, - в золотистой бородке, повороте тощей шеи". По контрасту с молодым, спор­тивного вида Ганиным, от Алферова исходит „теплый, вялый запашок не совсем здо­рового, пожилого мужчины". За описанием рассказчика последует емкая авторская оценка, дополняющая характеристику: „Есть что-то грустное в таком запашке".

Ощущение тоски, неприкаянности, потери почвы под ногами писатель передает и через портреты других постояльцев пансионата, и через описание места обитания русских эмигрантов, определяемого рассказчиком эпитетом «неприятный», - рядом с вокзалом: «Пансионат был русский. И притом неприятный. Неприятно было главным образом то, что день-деньской и добрую часть ночи слышны были поезда городской железной дороги, и оттого казалось, что весь дом медленно едет куда-то».

Игра, мистификация, розыгрыш, подтекст - это излюбленные на-боковские прие­мы, обретающие в его прозе драматические, а иногда и трагические черты. В романе «Машенька» они вводятся описанием прихожей, где стоял «дубовый баул, на который легко было наскочить коленом», очень «тесного коридора» и трех комнат с «крупны­ми черными цифрами, наклеенными на дверях». Листочки, оказывается, вырваны из старого календаря и на них указаны шесть первых чисел апреля, да и Ганин живет в комнате под апрельским номером. Использование цифр - иносказание, которое гото­вит читателя к тем превратностям и сюрпризам романа, когда герои не распоряжают­ся судьбой, а плывут без руля и ветрил в надежде, что их вынесет к «потерянному раю». Маша окажется женой Алферова - человека, не симпатичного ни Ганину, ни са­мому автору. И эта же Маша, жена «прилипчивого соседа», как выяснит Ганин, - ока­жется его Машенькой, его первой любовью в той - доэмигрантской - жизни в России девять лет назад. И в воспоминаниях Ганина идет воссоздание «погибшего мира».

Писатель проверяет своего героя любовью, но тот не выдерживает проверки. Меч­та Ганина, даже не мечта, а греза - составить партизанский отряд и поднять восста­ние в Петрограде - отражение инфантильности части русской интеллигенции. Герой живет с двумя паспортами, русским и польским, а настоящая его фамилия вовсе не Га­нин, как он признается русскому эмигранту - поэту Подтягину.

Узнав, что приезжает Машенька, Ганин преображается: он делает решительную попытку вернуть прошлое, воссоздает прошлое в своей памяти. «Он был богом, воссо­здающим погибший мир. Он постепенно воскрешал этот мир, в угоду женщине, кото­рую он еще не смел в него поместить, пока весь он не будет закончен. Но ее образ, ее присутствие, тень ее воспоминанья требовали того, чтобы наконец он и ее бы воскре-

сил...».

Развенчание Ганина проходит через второй план повествования - ретроспектив­ный. Инфантильность, бесхарактерность, неискренность героя выявляется через его воспоминания о выдуманной любовнице («В школе, в последних классах, мои товари­щи думали, что у меня есть любовница, да еще какая: светская дама. Уважали меня за это. Я ничего не возражал, так как сам распустил этот слух»). Непорядочность Ганина выявляется и в его отношении к Машеньке, в том, как он оставил ее после случивше­гося с нею потрясения и уехал в Петербург к началу школьного года («И в ту черную, бурную ночь... случилось нечто страшное и неожиданное, символ, быть может, всех грядущих кощунств»). Предаст Ганин свою любовь еще не один раз. Перечитывая в Берлине последние письма Машеньки, которые он получал еще в Крыму, в Ялте, до отъезда за границу, а она жила под Полтавой, в маленьком, заброшенном хуторке и писала о своей любви, просила о встрече, Ганин вспоминает, что в ответ писал ей о «звезде», «о кипарисах в садах», «полон был дрожащего счастья», но не поехал к люби­мой, хотя «минутами он решал все бросить, поехать искать Машеньку», но «долг удер­живал его в Ялте, - готовилась военная борьба». Только когда Ганин сойдет с грязного греческого судна в Стамбуле, увидит у пристани турка, спавшего на огромной груде апельсинов, он ощутит «пронзительно и ясно, как далеко от него теплая громада ро­дины и та Машенька, которую он полюбил навсегда».

Фальшь, порочность, непорядочность - черты, присущие герою, проявляются и в его отношениях с Людой (уже в эмигрантской жизни), которую он бросит, даже не имея мужества переговорить с любовницей, и попросит Клару сказать о своем реше­нии («Я уезжаю, и все прекратится. Вы так просто ей и скажите»). В восприятии Клары этот поступок Ганина оценивается как «недобрый»: «Вы просто недобрый... Людмила о вас думает только хорошее, идеализирует вас...».

Лукавство, неискренность Ганина проявляются и в его диалоге с Алферовым. Он промолчит, когда Алферов назовет Россию проклятой: «Подумайте, в субботу моя же­на приезжает. А завтра уже вторник... Бедняжка моя, представляю, как она измучи­лась в этой проклятой России!». Определение «проклятый» применительно к своей Родине, к своей земле Ганин оценит лишь как «занятный эпитет» и согласится с мыс­лью несимпатичного ему Алферова, что «наша родина - навсегда погибла».

Нравственная несостоятельность Ганина выявляется и в последнем его поступке. Он нарушает общепринятые нормы этики, предпринимая решительную попытку об­рести потерянный рай, вернуть любимую, похитив Машеньку у Алферова. Он спаива­ет Алферова во время пирушки в ночь перед приездом Машеньки и переставляет стрелку будильника, чтобы Алферов не смог встретить жену. Помешав Алферову встретить жену, он и сам не встретил свою Машеньку. Герой осознает «с беспощадной ясностью, что роман его с Машенькой кончился навсегда. Он длился всего четыре дня, - эти четыре дня были, быть может, счастливейшей порой его жизни. Но теперь он до конца исчерпал свое воспоминанье, до конца насытился им и образ Машеньки остался вместе с умирающим старым поэтом там, в доме теней, который сам уже стал воспоминаньем».

Ганин дождется той минуты, когда Машенькин экспресс, шедший с севера, прока­тит по железному мосту и скроется за фасадом вокзала. Герой поднимет свои чемода­ны и поедет на другой вокзал. «Он выбрал поезд, уходивший через полчаса на юго-за­пад Германии, заплатил за билет четверть своего состояния и с приятным волнением подумал о том, как без всяких виз проберется через границу, - а там Франция, Про­ванс, а дальше - море.»

Попытка обрести рай не удалась, герой отказывается от рая, довольствуясь лишь воспоминанием о своей молодости. Предельный эгоизм, равнодушие к другим двига­ют всеми его поступками.

Зинаида Шаховская- поэт, прозаик, автор книги «В поисках Набокова»,издан­ной в Париже в 1979 г., обращает наше внимание на тему бегства в произведениях Набокова, и, в частности, в романе «Машенька»: «Тема бегства в произведениях Набо­кова, как и многие другие его ключевые темы, повторяется с настойчивостью. В „Ма­шеньке" Ганин убегает от „своей юности, своей России", боясь увидеть ее, потерять ее вторично - узор памяти мог бы не сойтись с узором вновь увиденного».

В «Машеньке» формируется фабульная структура будущих произведений писателя. Сюжеты, мотивы романов В. Набокова будут перемещаться из одного произведения в другое, приобретая новые оттенки смысла, поэтому творчество В. Набокова представ­ляет собой единый целостный контекст, где каждое произведение, являясь художе­ственно завершенным, в то же время является частью целостного контекста (т. н. ме-тароман). Жизнь и творчество, духовно одаренная личность и толпа, покушающаяся на ее свободу, любовь и вера, свобода и смерть, идеал и действительность, тема ре­флексирующего сознания, утрата и поиски «земного рая» - это основные проблем­но-тематические компоненты творчества В. Набокова. Универсальным злом для писа­теля является пошлость, вытекающая не из сословной, национальной, партийной принадлежности человека, но из мировосприятия человека, его способности видеть мир и себя в мире.

В романе «Защита Лужина»исследуются излюбленные набоков-ские темы и моти­вы, которые пройдут через все творчество писателя: духовно одаренная личность и толпа, тема свободы и насилия, тема творчества, любви. Конфликт романа состоит в столкновении творчески одаренной личности с бездумной толпой, массой. Критик

О. Михайловсправедливо утверждал, что «в „Защите Лужина" легко открывается ее близость едва ли не всем набоковским романам. Она в безысходном, трагическом столкновении героя-одиночки, наделенного одновременно душевной странностью и неким возвышенным даром, с „толпой", „обывателями", грубым и тоскливо-прими­тивным „среднечеловеческим" миром. В столкновении, от которого защиты нет».

Если Ганин, герой «Машеньки», не похож на других, то Лужин - шахматный ге­ний - абсолютизация «творческого я», «загадка», образец непохожести. С детских лет, когда родители перестают называть его по имени, лишь по фамилии, Лужин проявля­ет свою исключительность. Стена непонимания отделяет его от внешнего мира, от ро­дителей, соучеников, учителей. В школе он становится объектом «ненависти», «глум­ливого любопытства». Отцу, детскому писателю, казалось, что «все должны видеть недюжинность его сына»; но, наблюдая за сыном, упрекает себя: «Он нездоров, у него какая-то тяжелая душевная жизнь... пожалуй, не следовало отдавать его в школу».

В романе «Защита Лужина» проявился необыкновенный набо-ковский дар - глубо­кий психологизм его прозы, знание детской психики, художественное совершенство в передаче радости открытия мира ребенком, восприятие им жизни как чуда, тайны. Разглядывая книги с описанием карточных фокусов, Лужин-ребенок «находил зага­дочное удовольствие, неясное обещание каких-то других, еще неведомых наслажде­ний в том, как хитро и точно складывался фокус, но все же недоставало чего-то, он не мог уловить некоторую тайну, в которой, вероятно, был искушен фокусник. <...> Тай­на, к которой он стремился, была простота, гармоническая простота, поражающая пу­ще самой сложной мысли».

На пасхальных каникулах мальчик узнает о шахматах, на которых сосредоточится вся его жизнь.

В предисловии, написанном в 1964 г. для американского и английского изданий ро­мана, В. Набоков, сам увлекающийся составлением шахматных задач («В этом творче­стве... есть точки сопряжения с сочинительством»), даст объяснение заглавию книги: «Русское заглавие этого романа „Защита Лужина": оно относится к шахматной защи­те, будто бы придуманной моим героем. <...> Сочинять книгу было нелегко, но мне до­ставляло большое удовольствие пользоваться теми или другими образами и положе­ниями, дабы ввести роковое предначертание в жизнь Лужина и придать очертанию сада, поездки, череды обиходных событий подобие тонко-замысловатой игры, а в ко­нечных главах - настоящей шахматной атаки, разрушающей до основания душевное здоровье моего бедного героя».

Прослыв шахматным вундеркиндом, Лужин живет лишь в придуманном мире иг­ры; все, что не касается отношения к его страсти, он не приемлет, отгораживается от всего, не впускает в свое сознание. Проиграв сыну три партии, Лужин-старший чув­ствует: «сыграй он еще десять, результат будет тот же... Он не просто забавляется шах­матами, он священнодействует».

Одним из негативных качеств в человеке, обнаруживающим его несостоятель­ность, для Набокова является и в этом романе своекорыстие и отчужденность от дру-

гого человека. Отстраненность Лужина от внешнего мира, полная сосредоточенность на своем вызывает к нему сначала «ненависть», «глумливое любопытство» со стороны окружающих, затем «толпа» сконцентрируется в облике антрепренера Валентинова, «делающего» на Лужине славу и деньги. Вычерпав до конца интерес публики к вун­деркинду, Валентинов покинет его, чтобы затем снова привлечь уже к участию в гол­ливудском фильме. «Блещи, пока блещется (...), а то скоро ведь конец вундер-киндству», - с такой меркой подходит к людям этот пошляк и прагматик. Став очень известным, цитируемым во всех шахматных учебниках, отмеченный «венчиком из­бранности», Лужин, вспоминая время общения со своим антрепренером, его страш­ный диктат, с удивлением отмечал, что «между ним и Валентиновым не прошло ни одного доброго человеческого слова».

Полная увлеченность любимым делом, упоение творчеством, внутренняя сосредо­точенность на шахматах вызывает насмешку и презрение разбогатевших родителей невесты, в образе которых Набоков опять развенчивает ненавистную для него пош­лость, фальшь, посредственность, которые он преследовал в пространстве всего твор­чества. Мать невесты - «статная, полногрудая дама», «очень добрая и очень бестакт­ная», искренно «любившая искусственную Россию», как характеризует ее автор, назы­вает Лужина «опасным уг-рюмцем», «шахматным отродьем». Даже жена, которая во­дит его по врачам, возится с ним, сопровождает в турне, оказывается чужой, не имеет в сознании героя реальных характерных черт, а в тексте - даже собственного имени. В конце концов весь мир становится для Лужина шахматной доской, которой он защи­щается от реальности. Гений шахмат становится изгоем в обыденной жизни, «защи­та» Лужина от мира не срабатывает. Жизнь оказывается сильнее и разрушительнее. Сюжетные сплетения приводят к мату, который герой ставит себе. Он становится безумным. Мир отторгает талант, который не приемлет обыденности мира: «Един­ственный выход, - сказал он, - нужно выпасть из игры».

Роман В. Набокова «Приглашение на казнь»считается одним из лучших его рус­ских романов; сам писатель назовет его «самым сказочным и поэтическим из моих романов».

«Приглашение на казнь» - фантастическая антиутопия, книга-гротеск, близкая, с одной стороны, к традициям Франца Кафки(роман «Процесс»)и к «Прекрасному но­вому миру» Олдоса Хакслии, с другой стороны, предваряющая роман «1984» Дж. Оруэла.

Доминантой романа становится тема тоталитарного государства, уничтожение личности, несвобода сознания: человек как индивидуальное существо должен полно­стью раствориться в кругу единодушного безличия, слиться с массой.

Действие романа происходит в вымышленном государстве, требующем от своих граждан «полной прозрачности». Фабула романа выстроена более четко, чем в «Защи­те Лужина». Если Лужин - человек «другого измерения», то писатель Цинциннат Ц. имеет «свою особенность». Ему объявлен смертный приговор: «Сообразно с законом Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом. Все встали, обмениваясь улыбками», - таковы первые фразы романа.

Преступление, за которое должны казнить героя, состоит в том, что он «непрозра­чен», «непроницаем» для окружающих, у него есть «некоторая своя особенность». Цинциннат, родившийся от безвестного прохожего, не знает отца, а с матерью («зачав­шей его ночью на прудах») он знакомится уже «на третьем десятке». Цинциннат знает о своей «особенности» («чудом смекнув опасность») и бдительно изощряется, чтобы ее скрыть. Итак, вина Цинцинната в том, что он недоступен пониманию окружающих, ибо не способен жить по закону «общих мнений». Возникает конфликт «я» и «мы», конфликт индивидуальности и массы. Общество готово принять Цинцинната в свои «объятья», если он раскается в своей «гносеологической гнусности». Покаяться просит его и жена Марфинька.

«Меня убивают», - кричит Цинциннат о том главном ужасе, который происходит на глазах у всех, и на который никто не обращает внимания. Боль, страдания челове­ка, приговоренного к смерти, изображены здесь в мельчайших мучительных подроб­ностях и с гениальным проникновением в сокровенные глубины психологии.

Таким образом, центральный конфликт романа - противостояние духовной инди­видуальности моральному диктату.

Цинциннат признается: «Я окружен какими-то убогими призраками, а не людьми. Меня они терзают, как могут терзать только бессмысленные видения, дурные сны, от­бросы бреда, шваль кошмаров, - и все то, что сходит у нас за жизнь. В теории - хоте­лось бы проснуться».

В метаромане «Приглашение на казнь» повторяются излюбленные мотивы писате­ля - мотив псевдолюбви, «потерянного рая». В любви Цинцинната к Марфиньке нет взаимности, тема предательства торжествует.

Несмотря на постоянные измены жены, ее предательство, Цинциннат Ц. стремится видеть ее, сказать «два слова». Он страдает от непонимания, осознает, что живет в мнимой природе «мнимых вещей», из которых сбит этот мнимый мир».

Герой В. Набокова, осознающий, что существует в «мнимом мире», обвиненный в страшнейшем преступлении, столь редком и не-удобосказуемым, что приходится пользоваться намеками вроде «непроницаемость», «непрозрачность», приговорен­ный к смертной казни, чувствует, как это явствует из его внутреннего монолога, «ди­кий позыв к свободе, к самой простой, вещественной, вещественно-осуществимой свободе».

В финале романа писатель позволяет уже за гранью земного бытия своему герою одержать победу, Цинциннат срывает тщательно подготовленное представление о «мнимом мире», сохраняет себя как личность, не «облобызавшись» со своими антипо­дами, умирает до того, как ему отрубят голову.

Помимо мотивов Ф. Кафки, в романе В. Набокова явно просматривается преем­ственность и развитие идей Ф. М. Достоевского о бунте личности против мораль­но-идеологического и государственного тоталитаризма, которые являются сюжетооб-разующим стержнем в антиутопиях XX в. - романах Е. Замятина, А. Платонова, Дж. Оруэлла.

Рассказ В. Набокова «Облако, озеро, башня»(1937) исследует тему сознания и вы­ражает протест против попрания человеческой воли против тоталитаризма.

Герой рассказа - эмигрант из России, живший в Берлине «скромный, кроткий холо­стяк, прекрасный работник», - как характеризует его рассказчик, - на благотворитель­ном балу, устроенном эмигрантами из России, выигрывает увеселительную поездку. Герой («я сейчас не могу вспомнить его имя и отчество. Кажется, Василий Иванович») взволнован, хотя решается на поездку неохотно, и это волнение напоминает ему чув­ства, возбуждаемые в нем лучшими произведениями русской поэзии. Герой мечтает о «настоящей хорошей жизни», осознает, что «всякая настоящая хорошая жизнь долж­на быть обращением к чему-то, к кому-то».

Набоковский стиль создает целый поток ассоциаций, много уровней подтекста. Рассказ написан в 1937 г. в Мариенбаде, рядом находится Германия, у власти стоит Гитлер. Обоих мужчин зовут Шульцами: «Они перекидываются пудовыми шутками <...>, служат в одной и той же строительной фирме». В поездке вместо счастливых ми­нут общения с природой для Василия Ивановича начинается пытка, его заставляют отложить книгу, петь хором текст стиха, розданные от общества каждому («километр за километром / ми-ре-до и до-ре-ми, / вместе с солнцем, вместе с ветром, / вместе с добрыми людьми»). Когда Василий Иванович, плохо произносящий немецкие слова, решит схитрить и будет лишь приоткрывать рот, «предводитель» по знаку «вкрадчи­вого» Шрама заставит его петь соло. Героя будут заставлять играть в скат, расспраши­вать, проверять, может ли он на карте показать маршрут предпринятого путеше­ствия. Все будут заниматься им, «сперва добродушно, - как заметит рассказчик, - по­том с угрозой, растущей по мере приближения ночи». Обе Греты, оба Шульца, Шрам в сознании героя срастаются, образуя «сборное, мягкое многорукое существо, от которо­го некуда деваться». Явно метафорический язык В. Набокова несет большую смысло­вую нагрузку. Когда взору пеших туристов предстает «чистое синее озеро с необыкно­венным выражением воды», посередине которой отражалось большое облако и невдалеке высилась старинная черная башня («то самое счастье, о котором он (Васи­лий Иванович) вполгрезы подумал»), герой захочет здесь остановиться. «Знаете, я сниму ее на всю жизнь», - скажет он от волнения на русском языке старику, живуще-

му в постоялом дворе. К этому постоялому двору Василий Иванович придет, тайком убежав от остальной группы («прячась за собственную спину»). «Не рассуждая, не вникая ни во что, лишь беспрекословно отдаваясь влечению... Василий Иванович в одну солнечную секунду понял, что здесь, в этой комнатке с прелестным до слез ви­дом в окне, наконец-то так пойдет жизнь, как он всегда этого желал. <...> Мигом он со­образил, как это исполнить, как сделать, чтобы в Берлин не возвращаться более, как выписать сюда свое небольшое имущество - книги, синий костюм, ее фотографию». Но герой будет сломлен натиском, насилием.

Большую смысловую нагрузку в финале рассказа несут эпитеты. «Зажатого», «скрюченного», «увлекаемого, как в дикой сказке», Василия Ивановича посадят в по­езд и начнут избивать - «били долго и довольно изощренно».

Заключительные строки страшного рассказа В. Набокова о том, что несет миру фа­шизм, беспристрастны: «По возвращении в Берлин он побывал у меня. Очень изме­нился. Тихо сел, положив на колени руки. Рассказывал. Повторял без конца, что при­нужден отказаться от должности, умоляя отпустить, говорил, что больше не может, что сил больше нет быть человеком. Я его отпустил, разумеется».

Изображаемое в рассказе насилие над человеком становится художественной мо­делью того, что реально происходило в фашистской Германии.

Произведения В. Набокова вернулись на русскую землю. Сбылись пророческие сло­ва писателя, сказанные им в рассказе «Путеводитель по Берлину»: «Мне думается, что в этом смысл писательского творчества: изображать обыкновенные вещи так, как они отразятся в ласковых зеркалах будущих времен, находить в них ту благоуханную неж­ность, которую почуют только наши потомки в те далекие дни, всякая мелочь нашего обихода станет сама прекрасной и праздничной».

Вопросы и задания для самостоятельной работы

1. Расскажите о жизненном и творческом пути В. Набокова.

2. Назовите произведения В. Набокова, написанные на русском и английском язы­ках. В каких жанрах работал писатель?

3. Возвращаетесь ли вы мысленно к набоковским образам, запечатленным в вашей памяти? Порассуждайте, какие проблемы, затронутые в его прозе, особенно вас волну­ют. Важным моментом фабулы набо-ковского метаромана является тема любви, лю­бовной связи героя с избранницей или «псевдоизбранницей».

4. На материале рассказа «Весна в Фиальте», «Возвращение Чорба», романов «Ма­шенька», «Приглашение на казнь», «Защита Лужина» выявите художественное реше­ние темы любви, развитие образов «избранницы», «псевдоизбранницы»? Какие чер­ты, по Набокову, характерны для подлинной любви?

5. Сделайте целостный анализ романа В. Набокова «Машенька». В чем, на ваш взгляд, жизненные ценности произведения?

6. Каковы сквозные темы, мотивы, образы романов В. Набокова? Можно ли гово­рить о постоянном типе героев в прозе В. Набокова, которые перемещаются из произ­ведения в произведение? Аргументируйте свой ответ.

7. В чем, на ваш взгляд, главная мысль рассказов «Истребление тиранов», «Возвра­щение Чорба», «Облако, озеро, башня», романа «Приглашение на казнь»?

8. Напишите сочинение на тему: «Проблемы духовно одаренной личности, свободы и насилия в романе „Защита Лужина" В. Набокова».

9. Составьте реферат по теме: «Жизненный и творческий путь В. Набокова».

10. Напишите сочинение по теме: «Воспомня прежних лет романы» (А. С. Пушкин).
Художественное своеобразие романа В. Набокова «Машенька».

ЛИТЕРАТУРА

1. Набоков В. В. Собр. соч.: В 6 тт. - М., 1996.

2. Набоков В. В. Машенька. Защита Лужина. Приглашение на казнь. Другие берега: Романы. - М., 1988.

3. Битов А. Ясность бессмертия (Воспоминания непредставленного) // Набоков В. Круг. - М., 1990.

4. Вознесенский А. Геометридка или Нимфа Набокова // Октябрь, 1983, № 11.

5. Ерофеев В. В. В лабиринте проклятых вопросов. - М.,1990.

6. Михайлов О. Н. Владимир Владимирович Набоков // Михайлов О. Н. Литература русского зарубежья. - М., 1995.

7. Мулярчик А. Набоков и «набоковианцы» // Вопросы литературы. 1994. Выпуск 3.

8. Мулярчик А. С. Современный реалистический роман США, - М., 1968.

9. Шаховская 3. В поисках Набокова. Отражения. - М., 1991. Сергей Донатович Довлатов (1941-1990)

После смерти начинается история...

С

ергей Довлатов - писатель русского зарубежья, эмигрант «третьей волны».Литера­торы - В. Максимов, В. Некрасов, В. Вой-нович, Саша Соколов, Э. Лимонов, В. Аксе­нов, Л. Лосев, Ю. Кубла-новский, Н. Коржавин, И. Бродский, Д. Бобышев, Б. Кенжеев -уехали из СССР после 1970 г., в основном, по одной причине - из-за преследования вла­стей за резкое разоблачение советского строя.

Сергей Довлатов родился 2 сентября 1941 г. в Уфе, умер 24 августа 1990 г. в Нью-Йор­ке. Жил в Ленинграде вплоть до выезда за рубеж в 1978 г. Окончил три курса филоло­гического факультета Ленинградского университета, служил в армии в охране лаге­рей заключенных. Три года работал в Таллине в эстонских партийных газетах. В Ле­нинграде занимался литературным трудом, но почти ничего не смог опубликовать.

После переезда в 1978 г. в США Довлатов занимался литературной деятельностью, работал в печати и на радио «Свобода»; стал организатором и главным редактором русскоязычной газеты «Новый американец». На Западе С. Довлатов за 12 лет выпустил 12 книг на русском языке, много переводился, совместно с Мариной Волковой напи­сал и издал книгу «Не только Бродский» (1988). Двенадцать лет его «второй жизни», на Западе - это взрыв литературной известности. Одна за другой выходят циклы новелл, повести: «Компромисс», «Зона», «Заповедник», «Наши», «Иностранка», «Филиал». «На­вык изящного и точного письма помогает Довлатову стать одним из самых продук­тивных и популярных эссеистов эмиграции. Его имя стало знакомо огромной аудито­рии на родине благодаря регулярным выступлениям на радио „Свобода". <...> Он печа­тался в журнале „Ньюйоркер". До Довлатова только одного русского прозаика при­знал журнал „Ньюйоркер" своим постоянным автором - Набокова»[17] - пишет Л. Ло­сев.

В своих произведениях С. Довлатов выразил неприятие канонов социалистической системы, в частности, - ее отношения к литературе и писателю. В этом особенно ха