Трагедия Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский»: проблематика и художественное своеобразие.

Рурик, князь новгородский; Вадим, посадник и полководец; Рамида, его дочь; Пренест и Вигор, посадники; Извед, наперсник Рурика; Селена, наперсница Рамидина

Трагедии Княжнина. Без сомнения, венцом драматического творчества Княжнина, наиболее ответственным и политически важным жанром его была трагедия.

Княжнин написал семь трагедий, из которых одна, «Ольга», доселе не издана, хотя текст ее сохранился*; остальные шесть следующие: «Дидона» (1769); «Владимир и Ярополк» (1772); «Росслав» (1784); «Титово милосердие»; «Софонизба»; «Вадим Новгородский» (1789).

«Вадим Новгородский»Трагедию постигла тяжелая судьба. Эта трагедия – без сомнения, лучшее произведение Княжнина, и политически наиболее содержательное и смелое. В «Вадиме» Княжнин использовал мотивы трагедий Вольтера «Брут» и «Смерть Цезаря» и корнелевского «Цинны». В основу трагедии положено сообщение Никоновской летописи (под 863 годом), что новгородцы были недовольны обидами от Рурика и его родственников и что «того же лета уби Рурик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев, советников его». Эта запись летописи послужила поводом для целого ряда русских писателей создать образ вольного новгородца, республиканца, восстающего против княжеского самодержавия; Пьеса Княжнина явилась ответом на пьесу Екатерины II «Историческое представление из жизни Рурика» (1786). Императрица сделала Вадима князем и двоюродным братом Рурика. Он нисколько не республиканец, не идейный противник Рурика, а просто честолюбец, который составил заговор, чтобы самому присвоить власть своего кузена. Рурик победил Вадима и предлагает ему место своего помощника. Вадим раскаивается, жаждет загладить свою вину и доказать свою преданность монарху. Пьеса Екатерины беспомощна в художественном отношении и грубо реакционна по своей тенденции. Княжнин осветил ту же тему совершенно иначе. В его трагедии Вадим – республиканец, ненавистник тиранов. Для Княжнина важна мысль об исконной свободе русского народа, о чуждом для него характере самодержавия. Вадим Княжнина – блюститель вольности, свойственной его родине, и он добивается не новых форм правления, а сохранения того, что принадлежит Новгороду по праву и по традиции. Эта точка зрения была унаследована декабристами.

Вадиму, пламенному республиканцу, противопоставлен в трагедии Рурик, идеальный монарх, мудрый и кроткий, готовый царствовать на благо страны; но тем острее и глубже постановка вопроса у Княжнина, что он все-таки осуждает тиранию, ибо он хочет раскрыть проблему в ее существе, в принципе. Он хочет сказать, что царь может быть хорошим человеком, – и все же он ненавистен как царь. Дело не в людях, а в самом принципе. Суровые республиканские доблести, могучая и мрачная фигура Вадима, для которого нет жизни вне свободы, который приносит в жертву идее и отечеству не только свою жизнь, но и счастье и жизнь своей любимой дочери, придает трагедии Княжнина величественный и сумрачный характер. Несколько слащавая кротость Рурика меркнет перед титаническим образом Вадима, великолепным, несмотря на условность его. Республиканские тирады Вадима и его единомышленников звучали как революционные прокламации и речи в 1789 г., когда трагедия была написана, и в 1793 г., когда она была напечатана, тем более, что читатели того времени привыкли видеть в трагедиях «аллюзии», намеки на живую политическую современность; да и сам Княжнин имел в виду в своей пьесе, конечно, не девятый век, а восемнадцатый, и в речах своих республиканцев обращался прямо к своим соотечественникам и современникам. При этом несущественно то, что Княжнин, говоря о свободе, представляет ее себе, может быть, достаточно ограниченно. Важна была пламенная проповедь ненависти к самодержавию. Вадим вопрошает своих друзей и единомышленников:

Так должно на богов нам только полагаться,

И в стаде Человек без славы пресмыкаться?

Но боги дали нам свободу возвратить

И сердце – чтоб дерзать, и руки – чтоб разить!

Их помощь в нас самих! Какой еще хотите?

Ступайте, ползайте, их грома тщетно ждите;

А я один за вас во гневе здесь кипя,

Подвигнусь умереть, владыки не терпя!..

Что вижу здесь? Вельмож, утративших свободу,

Во подлой робости согбенных пред царем

(И лобызающих под скиптром свой ярем.

Скажите: как вы, зря отечества паденье,

Могли минуту жизнь продлить на посрамленье?

И если не могли свободы сохранить –

Как можно свет терпеть и как желать вам жить?

амечательна по своеобразию замысла и развязка трагедии Княжнина: Рурик победил Вадима. Мало того, он решается вступить с Вадимом в спор. Он заявляет, что он не хотел венца, что сам народ, истомленный распрями, просил его стать монархом; он говорит о своем намерении царствовать добродетельно. Затем он снимает с главы венец и говорит, обращаясь к народу:

...Теперь я ваш залог обратно вам вручаю;

Как принял я его, столь чист и возвращаю.

Вы можете венец в ничто приобратить,

Иль оный на главу Вадима возложить.

Вадим

Вадима на главу! Сколь рабства ужасаюсь,

Толико я его орудием гнушаюсь!

Извед

(Рурику, указывая на народ, ставший перед Руриком,

на колени для упрощения его владеть над ним.)

Увиди, государь, у ног твоих весь град!

Отец парода! зри твоих моленья чад;

Оставь намеренья, их счастию претящи.

Итак, Рурик прав; народ сам просит его быть монархом, народу люба монархия; так и поняли Княжнина некоторые критики – и поняли неправильно.

Княжнин весь – с Вадимом. Но он признает, что победила монархия, Народ обольщен, он верит в принцип царизма, древняя вольность Руси забыта. Благородные свободолюбцы гибнут, не поддержанные народом. Им остается одно – умереть свободными. Ведь признание победы тирании не есть ее одобрение. Княжнин ненавидит ее, борется с нею своим художественным словом, – но он пришел в «Вадиме» к пессимистическому выводу; зло победило, борьба идет к концу, если не окончена. Позор стране, покорившейся тиранам. И видя, как народ просит Рурика «владеть над ним», Вадим, т.е. сам Княжнин, восклицает, опять обращаясь к своим современникам:

Вадим

О гнусные рабы, своих оков просящи!

О стыд! Весь дух граждан отселе 'истреблен!

Вадим! Се общество, которого ты член!

Вадим теперь доволен; он обещает, что будут довольны и Рурик, и Рамида. И Рурик так самоуверен, что думает, будто Вадим может отступиться от своих взглядов и может стать ему отцом. Но Вадим Княжнина – не Вадим Екатерины II; он говорит:

Вадим!

Я боле не могу сносить столь гнусна вида!

Внемли ты, Рурик, мне, народ, и ты, Рамида.

(К. Рурику.)

Я вижу, власть твоя угодна небесам;

Иное чувство ты гражданей дал сердцам;

Все пало пред тобой; мир любит пресмыкаться;

Но миром таковым могу ли я прельщаться?

(К народу.)

Ты хочешь рабствовать под скипетром попран!

Нет боле у меня отечества граждан!»

И, «заколаясь», Вадим побеждает Рурика:

В средине твоего победоносна войска,

В истце, могущий все у ног твоих ты зреть,

Что ты против того, кто смеет умереть?

Было бы наивно думать, что пессимизм Княжнина мог заставить его отказаться от борьбы. Ведь сама его трагедия «Вадим Новгородский» – мужественный подвиг борьбы с всевластной тиранией, которая дала «иное чувство сердцам граждан», смелая попытка обратить эти сердца к их старинным правам, к свободе, к русской доблести.