Сказки» Салтыкова-Щедрина как итоговое произведение писателя-сатирика
Завершают творчество Салтыкова-Щедрина его, может быть, самые ярчайшие произведения, «малые формы» - «Сказки» (1869-1886): «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Дикий помещик», «Премудрый пескарь», «Самоотверженный заяц», «Коняга» и др. Одна из особенностей творческой манеры Салтыкова – наделять героев названиями животных, птиц, рыб. В самые широкие циклы он стремится включить сюжетно завершённые новеллы-притчи, сценки, имеющие иногда прямую, а иногда иносказательную связь с целым. Так и в «Сказках»: то два генерала с мужиком переносятся из реального в фантастический мир острова (приём робинзониады), то героями сказок становятся животные (такие сказки восходят, конечно, к басням Крылова). Но есть и сказки на социологические темы, где главным приёмом является гротеск («Дикий помещик», «Либерал»).
Никакой неожиданности в том, что Салтыков-Щедрин обратился к сказкам, не было. Интерес к фольклору, притчам, проявился у него еще в «Губернских очерках». «Сказки» - это квинтэссенции циклов. То, что сказано в «Карасе-идеалисте», говорилось Салтыковым сотни раз. То, что он говорит о Топтыгиных в «Медведе на воеводстве» - это рассказы всё о тех же помпадурах и градоначальниках. «Коняга» - это грустная притча о тех же «простецах» и «глуповцах», которые смирились со свое долей.
Хотя каждая сказка являлась синтезом идейно-художественных мотивов,
Уже прежде встречавшихся в произведениях Щедрина, вместе с тем в своей совокупности «Сказки» - единая книга и представляет собой (как ни затаскано это определение в литеротуроведении) «энциклопедию русской жизни». «Сказки» в точности определяют меру внимания Щедрина к правящим сословиям, к обличению их тунеядства, определяют меру внимания к народу, сострадания к его участи и меру сарказма по отношению к его пассивности, забитости. В «Сказках» воспроизведены многочисленные ситуации столкновения сословий. Здесь проявились реализм автора и его способность к безудержной фантазии.
В «Сказках» всё полно приметами русской жизни; и меткость наблюдений усиливается гротескными заострениями.
При этом нельзя сказать, что в «Сказках» лишь в сжатой форме сведены в фокус прежние наблюдения автора. Именно благодаря обобщающей силе самого жанра сказки, с её аллегорией, сжатостью, моралью, реализм автора подымается на небывалый уровень. Недаром художник И. Н. Крамской называл «Карася – идеалиста» «высокой трагедией». Эта сказка входит в цикл сказок на тему о русском либерализме, о его наивности, трусости («Здравомысленный заяц», «Вяленая вобла», «Либерал»). НО щедрин понимал, что в его время либерализм лучше прямой реакции. Сама по себе вера «в добродетель» не может быть предметом иронии. И наивность далека от предательства и всегда свойственна новым поколениям, пока они не обретут горечь опыта. А вот разрыв между между благородными целями и несостоятельными средствами их достижения может быть предметом высокой трагедии. Трагизмом овеяны и рассказы Щедрины о поразительых контрастах в жизни крестьянина: между его самоотвержением в труде и способностью покорно сносить свою участь.
В трагическую коллизию попадал и сам Щедрин. Сказка – элегия «Приключения с Крамольниковым» должна была передать мытарства редактора-крамольника после закрытия «Отечественных записок». Однажды проснулся Крамольников, по привычке рванулся было к письменному столу… но вдруг остановился: «Не нужно! Не нужно! Не нужно! (…) А в воздухе между тем носился нелепо – озорной шепот: «Поймали, расчухали, уличили!» Коренной пошехонский литератор горячо был предан своей стране: все силы ума и сердца посвятил тому, чтобы утверждать в душах своих «присных» представления о свете и правде и «поддерживать в их сердцах веру, что свет придёт и мрак его не обнимет». Трагедия не в том, что однокашники отвернулись от него, что оратор языка лишился и все кругом предательствуют, а в том, что Крамольников теперь сам в себя заглянул глубже: «Ты протестовал, но не указал ни того, что нужно делать, ни того, как люди шли вглубь и погибали, а ты слал им вслед своё сочувствие».
Как ни настаивай на том, что автор несводим к персонажу, тут есть и исповедь самого Щедрина. Крамольников пришел к выводу, что труд его был бесплоден. В «Имярек» Салтыков то же самое скажет и о себе. Связь тут определённая есть. Но цитированные знаменательные слова Крамольникова могут быть отнесены к Щедрину с двумя важными поправками. Его гениальное творчество, деятельность в «Отечетсвенных записках» принесли максимальную пользу общественному движению, его служение народу никак не может быть преуменьшено по сравнению с каким-нибудь другим подвигом.