Основания для датировки и реконструкции

Изучение как сохранившихся автографов, так и много-

численных списков позволяет выделить четыре основные

редакции текста: I - 1814-1817 гг.; II - 1818-1822 гг.;

Ill - 1826-1830 гг., IV - 1836-1839 гг. Каждая из ре-

дакций представлена рядом вариантов, отражающих движе-

ние текста в ее пределах.

I редакция дошла в виде чернового автографа РГБ,

нижний пласт которого дает наиболее ранний из известных

нам автографических текстов и многочисленных списков.

1814-1818 гг. - время, когда политические проблемы в

значительной мере осмыслялись еще через призму недавних

антинаполеоновских войн, а в центре литературных вопро-

сов лежала полемика между шишковистами и арзамасцами.

Это и определило характер первой редакции сатиры: поли-

тический отдел заострен против агрессивных войн и чес-

толюбивых правителей, которые, однако ж, не названы по

именам (упомянут лишь висящий в этом "отделении" порт-

рет Наполеона). Зато литературный отличается большой

конкретностью. Анализ позволяет говорить о последова-

тельно "арзамасской" позиции сатиры. Однако строфы, ви-

димо, создавались не одновременно. Каченовский не слу-

чайно назван "приятелем" автора - Воейков в 1806- 1812

гг. действительно был с ним в дружеских отношениях. В

1808 г. в статье, опубликованной в "Вестнике Европы" (ь

18. С. 115-124), он вступился за Каченовского в полеми-

ке последнего со Станевичем (см. ниже). До 1818 г. Ка-

ченовский не воспринимался как враг "Арзамаса" - крити-

ка им лингвистических концепций Шишкова (Вестник Евро-

пы. 1811. ь 12, 13) делала из него, в определенном от-

ношении, союзника карамзинистов: на него ссылается Д.

В. Дашков в брошюре "О легчайшем способе возражать на

критики" (СПб., 1811)', а также Батюшков в письме Гне-

дичу2. Показательно, что в арзамасскую сатиру "Символ

веры в Беседе при вступлении сотрудников" Каченовский

попал как гонитель шишковистов: "И во единого господина

Шихматова, сына его единородного, иже от Шишкова,

распятого же зане при мучителе Каченовском..."3 В "Доме

Сумасшедших" Каченовский

1 См.: Мордовченко Н. И. Русская критика первой чет-

верти XIX века. М.; Л., 1959. С. 89-90.

2 См.: Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2.

С. 409-410.

3 "Арзамас": В 2 кн. М.. 1994. Кн. 1. С. 164-165.

изображен как педант и буквоед. Только в 1818г., после

того, как Каченовский начнет в "Вестнике Европы" при-

дирчивый разбор "Истории государства Российского", в

арзамасской полемике (эпиграммы Пушкина, Вяземского,

послание Вяземского "К М. Т. Каченовскому" и др.) ему

начнут приписываться черты зоила, завистника, у которо-

го успехи таланта вызывают мучения. Этих черт в его

портрете в "Доме сумасшедших" еще нет, что заставляет

отнести возникновение строфы ко времени до начала поле-

мики вокруг "Истории" Карамзина.

Центр тяжести первой редакции сатиры лежит в литера-

турных спорах. Полемика против шишковистов осознавалась

как продолжение критических боев предвоенных лет'. Ха-

рактер ее определен общими позициями "Арзамаса". Строфа

"Ты ль, Хвостов..." имеет вариант "Пушкин, ты? - к нему

вошедши...", явно вторичный, поскольку продолжение "И

читать мне начал оду" очевидно не согласуется с обликом

В. Л. Пушкина и представляет собой результат приспособ-

ления к нему строф, первоначально к нему не относивших-

ся. Возникновение варианта можно связать с эпизодом по-

лудружеских издевательств над В. Л. Пушкиным в "Арзама-

се" (ср. горькие стихи последнего: "И дружество почти

на ненависть похоже"). Сама синонимичность имен Хвосто-

ва и В. Л. Пушкина знаменательна: хотя эти поэты при-

надлежали к противоположным литературным лагерям, но в

арзамасском кругу они занимали общее структурное место

- объекта глумления. Наиболее злободневны в первой ре-

дакции были строфы, посвященные Станевичу. Но и здесь,

конечно, имеются в виду споры с ним Каченовского и Во-

ейкова в 1808 г.2 О событиях 1818 г. - гонении Голицына

и мистиков на Станевича, Воейков еще не знает. Здесь

Станевич выступает как претендующий на особое благово-

ление царя, а совсем не как жертва его гонений.

Вторая редакция резко изменила общую ориентацию сти-

хотворения.

1 В этом смысле показательна ошибка памяти С. Глин-

ки, который в своих мемуарах отнес сатиру Воейкова к

эпохе Тильзита (см.: Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895.

С. 247).

2 Станевич - фигура не только реакционная, но и

курьезная. "Отцом червей" он назван в связи со своими

анекдотическими стихами, которые вызывали насмешки сов-

ременников. Ср. в тюремном дневнике Кюхельбекера: "От

доброго сердца хохотал я, перечитывая басню Евстафия

Станевича; спрашиваю, кто не рассмеется при стихах:

"Дон! дон!

Печальный звон!

Друзья, родные плачут,

А черви скачут".

Сверх того, важное лицо почтенного автора, которое

при этом воображаешь, лицо человека, вовсе не думавшего

шутить, необходимо должно увеличить в читателе невинную

веселость" (Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник.

Статьи. Л., 1979. С. 172). Трудно объяснить, каким об-

разом он попал в т. 5 "Философской энциклопедии" (М.,

1970) как "русский писатель и философ" (С. 125); одна-

ко, когда современный критик в нем видит союзника и ав-

торитет, усматривая в его писаниях идею "социальной

функции" критики (см.: Хайлов А. В рабочем цехе критики

// Вопр. литературы. 1971. № 7. С. 4), это может выз-

вать лишь изумление и горькие размышления об уровне ос-

ведомленности автора.

Можно, не впадая в преувеличения, сказать, что редакция

1820-1822 гг. "Дома сумасшедших" Воейкова - одна из на-

иболее резких и целеустремленных сатир против голицынс-

кого направления правительственной политики тех лет.

Для того, чтобы понять смысл этих сатирических выпа-

дов, следует напомнить, что отношение "Арзамаса" к Го-

лицыну, "Библейскому обществу" и официальному мистициз-

му не было единым внутри общества и менялось по годам.

В первые годы после падения Наполеона мистицизм связы-

вался с умеренно-либеральным курсом правительственной

политики тех лет. С одной стороны, он сознательно про-

тивопоставлялся "разрушительной философии" XVIII столе-

тия, идеям революции и "французскому влиянию". С дру-

гой, он был связан с проповедью терпимости в вопросах

веры, идеей братства всех христиан без различия в веро-

исповеданиях как основы политического братства, вечного

мира и справедливости. Тесно связанный с культурной

ориентацией на Англию, он не отделялся в сознании оп-

ределенной части общества от идей конституционализма,

буржуазной цивилизации и законности, общественной ак-

тивности и общественного контроля над решением проблем,

касающихся всех. Не случайно на первых порах с деятель-

ностью "Библейского общества" был связан Уваров, а А.

И. Тургенев так и остался его сотрудником до конца. А

то, что "Библейское общество" сразу же повело сначала

осторожную, а затем и открытую борьбу против опорного

пункта в цитадели шишковизма - старославянского языка

как якобы неразрывно связанного с самой сущностью пра-

вославной веры, не могло не быть сочувственно встречено

в кругах "Арзамаса". Напомним, что требование перевода

книг священного писания на "понятный" русский язык ис-

ходило - и об этом было открыто заявлено - от императо-

ра. Летом 1816 г. в отчете в Генеральном собрании "Биб-

лейского общества", в самый разгар борьбы между "Арза-

масом" и "Беседой", борьбы, в центре которой стояло от-

ношение к церковнославянскому языку, князь Голицын зая-

вил о желании императора перевести Библию на русский

язык и с неслыханной пренебрежительностью отозвался о

старославянском: "Он сам [Александр] снимает печать

невразумительного наречия, заграждавшую доныне от мно-

гих из Россиян Евангелие Иисусово"2. Однако по мере

дифференциации между либеральными тенденциями прави-

тельственной политики и зреющей общественной оппозици-

онностью придворный мистицизм все более повертывался

своими реакционными сторонами: проповедь филантропии и

ланкастерских школ, веротерпимость и прогресс в первые

послевоенные годы составляли почву, на которой могли

соединяться тенденции, коим в ближайшем будущем предс-

тояло сделаться непримиримыми антагонистами. С момента

выхода на общественную арену Магницкого и Рунича, после

разгрома Казанского университета и, в особенности, дела

профессоров Петербургского, демонстративной отставки

арзамасца Уварова и измены арзамасца Кавелина раскры-

лась несовместимость

1 См.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Алек-

сандре I. Пг., 1916. С. 27 и след.

2 Там же. С. 38.

мистицизма и просвещения, связь первого с внутриполити-

ческой реакцией, клавшая непроходимую грань между ним и

арзамасским либерализмом.

Конечно, и на более раннем этапе арзамасцы отнюдь не

одинаково относились к правительственному пиетизму: и

политический радикализм Вяземского, и связь большинства

из арзамасцев с просветительской культурой XVIII в. и

скептицизмом Карамзина делали его глубоко чуждым самому

духу придворно-голицынских веяний. Пожалуй, только А.

И. Тургенев и Жуковский были действительно затронуты

распространившимся пиетизмом.

Однако только 1819-1820 гг. датируется активная

борьба членов арзамасской группировки с официальной

мистикой. В 1819г. Пушкин в "Послании к кн. Горчакову"

выразил желание избавиться от:

Святых невежд, почетных подлецов

И мистики придворного кривлянья!.. (II, 115)

В черновых вариантах значилось: "И мистика придвор-

ного кривлянье" (Там же. С. 595), то есть имелся в виду

непосредственно Голицын. Видимо, к 1820 г. относится

эпиграмма на Голицына "Вот Хвостовой покровитель...". К

1821 г. относится и известное требованье Вяземского об

исключении Кавелина из "Арзамаса"', и эпиграммы на М.

Л. Магницкого ("NN вертлявый по природе...") и Д. П.

Рунича ("Кутейкин, в рясах и с скуфьею...").

Однако ни одно из этих выступлений по силе и остроте

не может быть сопоставлено с "Домом сумасшедших". Прав-

да, Пушкин направляет свои удары в главу библейской по-

литики в вопросах просвещения А. Н. Голицына (несколько

позже в таком контексте начинаются выпады и против

Александра I). Позиция Воейкова более осторожна: Голи-

цын не упомянут вообще, а "добрый царь" демагогически

противопоставлен Магницкому, Руничу, Кавелину, Попову.

Уловка эта, с одной стороны, значительно расширяла

круг, в котором сатира подлежала распространению, а с

другой, никого не могла обмануть:

после реакции императора на попытку С. С. Уварова

дезавуировать инквизиторскую деятельность Магницкого в

Петербургском университете в кругах "Арзамаса" не было

уже сомнений в истинных симпатиях Александра I. Однов-

ременно сатирические удары Воейкова свидетельствуют о

большой его осведомленности в закулисной стороне "дела

профессоров" и о незаурядной смелости, поскольку волна

мракобесия приняла в 1820 г. недвусмысленно официальный

характер, ей уступали или даже притворялись сочувствую-

щими многие вчерашние либералы из правительственных

кругов. Сатира Воейкова шла против течения, а не вслед

за ним.

Строфы посвященные Магницкому, Руничу и Попову, со-

держат множество намеков, частью на обстоятельства, ши-

роко известные современникам, частью на закулисные и

тайные события, которые могли сделаться явными лишь при

посредстве Уварова и А. И. Тургенева. Показательно, что

обвинение Магницкого начинается не с указания на его

фанатизм, беспринципность и невежество, а с детального

описания корыстолюбия и расхищения им казны. Воейков,

чистый художник интриги, сразу же почувствовал наиболее

уязвимое

1 См.: Остафьевский архив. СПб., 1899. Т. 2. С. 185.

место своего врага. Столь неприятный для арзамасцев фа-

натизм Магницкого, его вражда к науке в глазах началь-

ства выступали как достоинство. Сам Магницкий откровен-

но подчеркивал именно эту сторону своей деятельности.

Иным было обвинение в казнокрадстве. Не случайно именно

этот пункт в заключении ревизии генерала Желтухина ока-

зался для Магницкого роковым. Фактический комментарий к

шестой строфе сводится к следующей цитате из монографии

Е. Феоктистова: "Во время семилетней службы его [Маг-

ницкого] в министерстве народного просвещения щедро сы-

пались на него награды: в звании попечителя Казанского

округа получал он жалованья 12 000 руб., тогда как ос-

тальные попечители получали лишь 3600 руб., а некоторые

и вообще не получали жалованья. В 1819 году сверх этих

денег приказано было выдавать ему по 6000 руб. ежегодно

из государственного казначейства;

в 1822 году отведено было ему в аренду 6000 десятин

земли в Саратовской губернии на берегу Волги"'. Однако

щедрые награды не удовлетворяли аппетитов Магницкого -

он непрерывно выпрашивал себе и своим клевретам ордена,

производство в чины и денежные награждения, но кроме

того совершал необычайно беззастенчивые хищения сумм из

университетской казны. Масштабы злоупотреблений вскрыла

лишь ревизия 1826 г., но определенные сведения о них,

как это явствует из самого характера инструкций, кото-

рые были даны ревизорам, имелись в министерстве и преж-

де. Видимо, они были известны Воейкову, а через его са-

тиру - и читательским кругам.

Упоминание инквизиции в седьмой строфе и фраза Руни-

ча: "Вижу бесов пред собою" свидетельствуют о знакомс-

тве Воейкова с закрытыми для общества документами эпохи

"дела профессоров" в Петербурге. Во время заседания

Собрания имп. С.-Петербургского университета 3 ноября

1821 г. профессор Балугьянский сказал, что собрание

университета превращается в инквизицию2, и это вызвало

острую перепалку между ним и Руничем. Идея инквизицион-

ного надзора над просвещением была многократно развива-

ема Магницким в ряде негласных документов (ср. его

"Проект секретной инструкции цензурному комитету"),

что, видимо, было известно Воейкову. Слова же Рунича -

намек на заключение его отзыва о книге Куницына: "Злой

дух тьмы носится над вселенной, силясь мрачными крылами

своими заградить от смертных свет истинный, просвещаю-

щий и освещающий всякого человека в мире. Счастливым

почту себя, если вырву хотя одно перо из черного крыла

противника Христова"3.

Стихи о Ханжецове (В. М. Попове) представляют для

датировки некоторую трудность. Формула "за глупость

пострадавший", конечно, имеет отношение к делу Госнера,

с которого началось падение Голицына и главной жертвой

которого, кроме самого Госнера, был избран Попов4. На

основании этого строфа должна датироваться 1824 г. Од-

нако одновременно с отдачей

1 Феоктистов Е. Магницкий: Материалы по истории

просвещения в России. СПб., 1865. Вып. 1. С. 226-227.

2 См.: Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по

русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 1. С.

304.

3 Феоктистов Е. Магницкий. Вып. 1. С. 17.

4 См.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Алек-

сандре I. С. 202-222.

под суд за участие в переводе Попов был уволен от долж-

ности директора департамента просвещения. Между тем в

строфе 12 он еще занимает эту должность. Здесь возможны

два решения: 1. Стихи о Попове написаны в тот короткий

период, когда уже началось преследование его и еще не

состоялось увольнение, то есть в мае-августе 1824 г. 2.

Перед нами контаминация: основная часть написана около

1820 г., а стих "за глупость пострадавший" - в 1824 г.

(предположение, что стих этот еще более позднего проис-

хождения и имеет в виду преследования, которым подверг-

ся Попов по делу Татариновой, следует отвести: он

встречается в списках, датируемых 1825-1826 гг.).

Кроме строф, посвященных деятелям официального мис-

тицизма, редакция эта ознаменована добавлением трех,

имеющих литературный характер и очень точно датируемых

1820 г. О строфе, посвященной Гречу, мы будем иметь

возможность говорить в дальнейшем. Строфы же 30-31 ин-

тересны как отклик на борьбу в Вольном обществе любите-

лей российской словесности. И на этот раз перед нами

злободневный отклик, совершенно недвусмысленный по сво-

ей политической направленности в контексте общественной

борьбы 1820 г. Характеристика Каразина - отклик на его

речь 1 марта 1820 г. "Об ученых обществах и периодичес-

ких сочинениях в России", которая была прочтена в Воль-

ном обществе и справедливо оценена как политический до-

нос, а возможно, и на слухи о роли его в ссылке Пушки-

на2. Причастность Каразина к либеральному прожектерству

начала XIX в. заставляла воспринимать взрыв монархичес-

ких чувствований, раболепство перед графом Кочубеем и

болезненную страсть к доносительству как ренегатство,

напоминающее поведение Кавелина и представлявшее в 1820

г. знамение времени. Все это придает рассматриваемой

1 Попутно отметим одну вкравшуюся неточность в ком-

ментариях Г. В. Ермаковой-Битнер к имени Боссюэта.

Здесь находим примечание: "отличался веротерпимостью"

(Поэты-сатирики конца XVIII - начала XIX в. С. 674). На

самом деле здесь у Воейкова явная ирония: Боссюэт выд-

вигался Магницким как авторитет, в противовес "безбож-

ным философам". В печально известной инструкции попечи-

теля Казанского университета по Боссюэту предписано бы-

ло преподавать всеобщую историю ("Пройдя кратко историю

новейших времен, заключит профессор курс всеобщей исто-

рии философским взглядом на важнейшие ее эпохи по руко-

водству известной речи Боссюэта". Феоктистов Е. Магниц-

кий. Материалы по истории просвещения в России. С. 74,

103). Показателен отзыв кн. Голицына на изложение в из-

вестной книге Станевича полемики между Фенелоном и до-

несшим на него королю и папе сторонником католической

ортодоксии Боссюэтом. Выступавший от имени крайне реак-

ционных православных церковников Станевич защищал Бос-

сюэта, а пиэтист Голицын - Фенелона (см.: Пьчшп А. Н.

Религиозные движения при Александре I. С. 185,

378-379).

2 "В. Н. Каразин - фигура сложная и противоречивая.

Он сыграл известную роль в истории русского просвеще-

ния: так, по его инициативе в 1802 г. был учрежден

Харьковский университет. С другой стороны, он принял

вполне определенное участие в борьбе с декабристским

движением, участие, мало отличающееся от роли доносчи-

ков вроде М. К. Грибовского или А. К. Бошняка" (Толш-

шенский Б. Пушкин. М.; Л., 1956. Кн. 1. С. 377. См.

также: Базшюн В. Вольное общество любителей российской

словесности. Петрозаводск, 1949. С. 166 и след.).

редакции "Дома сумасшедших" определенную - и весьма це-

лостную - политическую направленность.

Редакция 1826-1830 гг. переориентирована в связи с

новой политической обстановкой:

1. Строфа о князе Шихматове-Ширинском (князь Пыт-

нирский) посвящена "чугунному" цензурному уставу 1826

г.

2. Строфа о "паре людоедов". Адресат этой строфы был

глубоко законспирирован. Даже в списках середины 1850-х

гг. переписчики не решались его расшифровывать, хотя

он, бесспорно, не составлял для них тайны. Так, на ко-

пии Полторацкого (РГБ) имеется приписка, указывающая,

что подразумеваются "К... и К...". Инициалы эти следует

расшифровывать как П. А. Клейнмихель и П. М. Капцевич.

Оба любимца Аракчеева изменили ему после падения и

быстро пошли в гору при Николае I. Упоминание Капцевича

позволяет датировать строфу: речь, конечно, идет о наз-

начении его в 1828 г. командиром корпуса внутренней

стражи на место графа Е. Ф. Комаровского'. Строфа заде-

вала лиц, не только приближенных к новому императору и

облеченных его доверием, но и имевших прямое отношение

к корпусу жандармов, что придавало сатире необычную в

условиях после 14 декабря 1825 г. политическую остроту.

3. Резкие выпады против руководимого Шишковым минис-

терства просвещения - упоминания Шишкова, Шихматова и

Ливена в строфе 35. Этим же объясняются неожиданные

удары против Перовского, которые, судя по надписям на

копии Остафьефского архива (РГАЛИ), изумили Вяземского.

Строфы датируются 1826-1828 гг. Установление даты бесс-

порно обнаруживает, что основанием для злобной характе-

ристики Перовского было кратковременное сближение его с

шишковским руководством министерства просвещения. Осно-

вания для датировки следующие: В. А. Перовский в 1828

г. принимал участие во взятии Варны и был ранен в левую

сторону груди; Л. А. Перовский - с 1826 г. член Совета,

а с 1828 - вице-президент департамента уделов, в

1826-1828 провел нашумевшее увольнение всех старых уп-

равляющих контор департамента. В это же время А. А. Пе-

ровский (поэт Погорельский), приняв предложение Шишкова

от 10 июня 1825 г. вступить в службу по его министерс-

тву, в 1826 г. развернул энергичную административную

деятельность и получил чин действительного статского

советника. Поскольку именно на этот период пришлось

опубликование нового цензурного устава и ряда стесни-

тельных для печати мер, сотрудничество это казалось в

определенных литературных кругах одиозным. Кстати, про-

должалось оно, отчасти, видимо, и по этой причине, не-

долго: весной 1827 г. Перовский уехал за границу ле-

читься, а в марте 1830 - вышел в отставку. Показатель-

но, что в большинстве списков 1830-х гг. строфы отсутс-

твуют: они потеряли актуальность, и Воейков не был за-

интересован в их распространении.

4. Собственно литературная часть представлена выпа-

дами против Греча, Булгарина и Полевого. У Воейкова с

Гречем шла многолетняя полемика,

1 См.: Комаровский Е. Ф. Записки. СПб., 1914. С.

258.

истоки которой восходят к 1823-1825 гг. Однако нельзя

не заметить, что в контексте 1828-1830 гг., которыми

датируются эти строфы, устремленность их вполне совпа-

дала с ориентацией пушкинской группы.

Характерна резкая, по сравнению со строфой 1820 г.,

смена в характеристике Греча - там дружественная ирония

("наш Греч"); занятие, которое дано Гречу, вполне безо-

бидно: он вшивает в "Сына отечества" страницы воспоми-

наний Головнина. Достаточно сопоставить с написанной

тогда же строфой о Каразине, чтобы наглядно ощутить

разницу тона.

В редакции 1826-1830 гг. эта нейтральная характерис-

тика заменена крайне желчными строфами 36-38. Конечно,

большую роль здесь сыграло обострение личных отношений

между Воейковым и Гречем, перешедшее во взаимную нена-

висть. Однако сводить дело к этому было бы неверно,

поскольку характер обвинений, выдвигаемых здесь против

Греча и Булгарина, будет повторяться в многочисленных

документах, исходящих из лагеря литераторов, группиро-

вавшихся во вторую половину 1820-х гг. вокруг "Северных

цветов", а в 1830 г. - "Литературной газеты".

Для того, чтобы понять некоторые намеки, содержащие-

ся в этих строфах, следует напомнить события, хорошо

известные читателям тех лет. Имена Греча и Булгарина

неоднократно всплывали на следствии по делу декабристов

- связи их с деятелями тайных обществ были многообразны

и хорошо известны. К следствию привлекались люди, зна-

чительно менее замешанные. Однако смертельно перепуган-

ные Булгарин и Греч начали оказывать следствию услуги

доносительного свойства. Так, по словам осведомленного

Греча, "полиция искала Кюхельбекера по его приметам,

которые описал Булгарин очень умно и метко"2. "Ум и

меткость" Булгарина стоили Кюхельбекеру, с которым он

до этого был в близких приятельских отношениях, много-

летнего тюремного заключения. Так же донес Булгарин на

своего близкого родственника Искрицкого. Видимо, подоб-

ные "услуги" оказывал новому правительству и перепуган-

ный Греч. В мемуарах он тщательно обходит эту щекотли-

вую тему, но кое-где, сам того не замечая, проговарива-

ется. Так, он описывает, как его вызывали опознавать

человека, относительно которого были подозрения, что

это Кюхельбекер. Слухи об этой стороне деятельности

Греча и Булгарина циркулировали в обществе. А когда

вчерашние приятели Ф. Глинки и Рылеева превратились в

верноподданных и официозных журналистов, упоминание об

их либеральном прошлом стало одним из приемов дискреди-

тации ренегатов. Мотив этот подчеркнут в "Доме сумас-

шедших" достаточно явственно. Именно так должны расшиф-

ровываться стихи о Грече:

Вспоминая о прошедшем,

Я дивился лишь тому,

Что зачем он в сумасшедшем,

Не в смирительном дому?

1 Сводку данных см.: Греч Н. И. Записки о моей жизни

/ Коммент. Иванова-Разумника, Д. М. Пинеса. М.; Л.,

1930. С. 830-834.

2 Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 468.

Такой же смысл имеет упоминание о том, что Булгарин

"боится быть повешен" и кусает "домашних и друзей"

(Искрицкий был его племянником, а Рылеев - другом).

Вместе с тем в журнальной полемике Греч представля-

ется еще первенствующей фигурой, а Булгарин - его клев-

ретом (собакой). Такое отношение существовало до конца

1820-х гг., когда еще были памятны представления о Гре-

че как одной из основных фигур русской журналистики, а

Булгарин был не вызывающим доверия новичком. Еще в 1831

г. Греч в разговоре с Пушкиным называл Булгарина своим

псом. В дальнейшем именно Булгарин, а не неповоротли-

вый и старомодный Греч, оказался основным врагом пуш-

кинской группы. Упреки в ренегатстве (в частности, упо-

минание о службе в армии Наполеона, ставшее в дальней-

шем традиционным приемом борьбы с Булгариным) и кличка

Флюгарина (неясно, перешла ли она из пушкинской эпиг-

раммы или Пушкин заимствовал ее из "Дома сумасшедших",

как во "Втором послании к цензору" он подхватил сопос-

тавление новейших врагов просвещения с калифом Омаром,

перенеся его с Рунича на Голицына) еще не дополняются

именем Видока и указанием на роль литературного шпиона.

В связи с этим можно предположить, что строфы написаны

до середины 1829 г., когда темные связи Булгарина с III

отделением стали известны в пушкинском кругу. Кличка

"Флюгарин" могла быть интерполирована в готовый текст

позже. Объединение Греча, Булгарина и Полевого - поле-

мический прием, характерный для пушкинской группы в

1829-1830 гг.

Своеобразие позиции Воейкова раскрывается на матери-

але этой редакции сатиры в следующем виде: Воейков дав-

но уже не принадлежит к группе оппозиционных литерато-

ров, стремящихся сохранить в новых условиях "арзамасс-

кий дух", традиции свободомыслия предшествующей эпохи.

В центре группы стоят в эти годы Пушкин, Вяземский,

Дельвиг. Морально нечистоплотный, Воейков способен пи-

сать во время суда над декабристами анонимные доносы

против своих личных врагов - Греча и Булгарина. Но, ум-

ный полемист, он сознательно удаляет из сатиры все лич-

ное и из тактических соображений строит текст таким об-

разом, что он оказывается как бы выражением обществен-

ной и литературной программы той группы, связи с кото-

рой Воейков эксплуатирует. Это обеспечивает сатире зна-

чительность и широкую популярность, которых никогда бы

не получил личный пасквиль. Не случайно, сочиняя паск-

вильные строфы типа посвященных поэту Козлову, он не

включал их в "официальный" текст. Так у рукописной, не

предназначенной для печати сатиры оказывается свой ка-

нон и свои "подпольные" варианты.

Не менее показательно, что в редакции второй полови-

ны 1830-х гг. Воейков добавил две "ударных" строфы.

Первая - против убийцы Пушкина Дантеса. Воейков строго

следует при этом версии, восходящей к создаваемой Жу-

ковским легенде: Дантес - враг России и царя, что соот-

ветствовало тактической линии пушкинских друзей в пер-

вые недели после гибели поэта.

Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 703; несколько

иная версия (с заменой слова "пес") - Каратыгин П. П.

Северная пчела. 1825-1859 // Русский архив. 1882. № 2.

С. 274.

Другая - литературная - представляет собой выпад против

Сенковского (показательно, что отрицательный отзыв о

Белинском по тону вполне корректен, это невольно сопос-

тавляется с отсутствием в сатире Надеждина). Вероятно,

строфы о Брамбеусе написаны около 1835 г. Напомним из-

вестное смягчение отношений между Пушкиным и Надеждиным

в эту пору.

Жанровая структура и