Восприятие и интерпретация романа на современном этапе изучения.
В читательском восприятии романа М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» (1875—1880) в наши дни проявились некоторые существенные особенности, свидетельствующие как о новых запросах читателя, так и о новых возможностях прочтения этого произведения великого сатирика.
Во-первых, роман, как правило, вызывает у современного читателя, и в частности в среде университетского студенчества, сильные эстетические впечатления. Во-вторых, он нередко вступает в переклички с произведениями современной прозы. Так, в книге В. Пелевина «Чапаев и Пустота» (2000) читатели не раз усматривали своеобразное следование Салтыкову-Щедрину. В частности, в том, как разработан писателем нашего времени во многом щедринский концепт «пустоты», по-щедрински же соединяющий в себе предметно-бытовые и метафорические значения.
Современным роман Щедрина воспринимается еще и потому, что это роман социальный. Напомним, жанр «Господ Головлевых» сам автор характеризовал вполне определенно, называя «общественным». Сегодня понятие «социальное», «общественное», «идеологическое» наполнилось неизмеримо более сложным содержанием сравнительно с тем, каковое в нем прочитывали во второй половине XIX века или в веке XX.
Наконец, Иудушка, главный герой произведения, больше не пугает и не поражает читателей своей крайней необычностью. Читатель романа все чаще оказывается готов разделить мнение выдающегося актера, сыгравшего Иудушку на сцене, И. М. Смоктуновского, высказанное в устной беседе и в главном состоящее в том, что Салтыков-Щедрин писал не про какого-то чудовищного человека, стоящего особняком среди людей, но про каждого из людей.
В историко-литературных исследованиях последних лет в наибольшей степени актуализированы три аспекта изучения романа. «Господа Головлевы» продолжают рассматриваться в контексте русского семейного романа и семейных хроник.[1] Иудушка изучается в статусе «ментального героя». Но наиболее новым и перспективным среди исследовательских подходов считается сопоставительное соотнесение «Господ Головлевых» с евангельским – шире – библейским текстом. Названы и описаны многие из библейских образов, сюжетов, цитат, реминисценций, которые намеренно, даже подчеркнуто и открыто писатель ввел в роман.
Подробнее других разработана в научной литературе тема «блудного сына». Она признана сквозной в романе. Отмечено, что все герои произведения – в той или иной мере «блудные сыновья», их судьбы раскрываются в ключе библейской притчи о блудном сыне. Этот евангельский текст, как показано исследователями, наделен в романе ролью архетипической.[2]
Однако усилия ученых, предпринятые в этом направлении осмысления романа, не только не приблизили, но еще более отдалили «событие понимания» произведения.
Причины достаточно очевидны: художественные функции библейского «слова» в «Господах Головлевых» объясняются не из художественных интенций и решений автора, а из внетекстовых представлений исследователей. Впрочем, существуют только два варианта объяснений.
Первый связан с традициями русской критики XIX века и наследовавшей эти традиции историко-литературной наукой XX века. Любой элемент текста Салтыкова-Щедрина в данной традиции объяснялся под знаком того, что «Господа Головлевы» – сатирическое произведение, автор которого только «разоблачает». В силу традиции и в статье современного автора «Библеизмы в структуре образа Иудушки Головлева» художественная роль библейских реминисценций усматривается в том, что они обнаруживают «уровень культуры пореформенного поместного дворянства», показывают «“практическую” жизнь Священного писания» и контраст между нравственным смыслом источника и, с другой стороны, «приземленно-бытовым и даже ханжески-циничным его наполнением в устах “пустослова” Иудушки».[3]
Другое, новое и продуктивное, направление объяснения художественных смыслов, извлекаемых Салтыковым-Щедриным из «цитирования» священных текстов, располагается в области православной филологической критики. В работе такого рода – статье И. А. Есаулова «Категория соборности в русской литературе (к постановке проблемы)» – мы читаем: «...удивительное финальное “пробуждение совести” Порфирия Головлева... совершается в духе православного представления о человеке».[4] Здесь намечен, действительно, еще не пройденный в науке путь интерпретации романа. Приведенное положение исследователя верно, но во многом потому, что оно очевидно. Герои «Господ Головлевых», и по авторской воле, и в силу естественных условий их бытия, принадлежат миру православной культуры. Далее неизбежны вопросы. Можно ли утверждать, и на основании каких художественных фактов, что совесть Иудушки «пробудилась» настолько, чтобы привести его к прощению? Можно ли найти в романе доказательства одной из основополагающих мыслей статьи И. А. Есаулова? Звучит же она так: «Центральный момент поэтики романа – возможность искупления вины героем и прощение его, связанное с этим искуплением. Прощение, несомненно состоявшееся в финале, имеет подчеркнуто новозаветный характер».[5] Аргументы в пользу высказанной автором мысли в статье есть, обусловлены они общей идеей, утверждаемой исследователем, – идеей соборности русской культуры. Какое, впрочем, отношение эта идея имеет к поэтике романа? Если признать оба названных И. А. Есауловым элемента поэтики романа («искупление» и «прощение») центральными, надо отказаться от воззрения на роман как на «общественную» драму (взгляд и Салтыкова-Щедрина) и не видеть в Иудушке трагического героя, а из спектра эстетических переживаний, вызываемых романом, исключить чувство причастности к высокой трагедии. Читательская рецепция, необходимо уточнить, в противовес критике постоянно закрепляет устойчивость охарактеризованных ниже впечатлений.
Оставаясь в рамках имманентного анализа произведения, попытаемся показать сущностные стороны высокой трагедии в «Господах Головлевых» и определить одно из условий восприятия романа в качестве эстетического объекта.
Во второй главе «Господ Головлевых», носящей заглавие «По-родственному», центральными событиями становятся смерть брата Павла, захват Иудушкой его имения и капитала. Павел умирает в одиночестве, более других не желая видеть Иудушку. Но «кровопивец» явится перед ним и буквально приблизит его смерть.
Характерен контекст явления предателя перед Павлом: «Покуда это происходило, Павел Владимирыч находился в неописанной тревоге. Он лежал на антресолях совсем один и в то же время слышал, что в доме происходит какое-то необычное движение. Всякое хлопанье дверьми, всякий шаг в коридоре отзывались чем-то таинственным. Некоторое время он звал и кричал во всю мочь, но, убедившись, что крики бесполезны, собрал все силы, приподнялся на постели и начал прислушиваться. После общей беготни, после громкого говора голосов вдруг наступила мертвая тишина».[6]
Романное многоголосие в этом фрагменте текста образует особый предмет изображения. Первая фраза – классический образец повествования от всеведущего автора. Уже вторая, сохраняя авторитетность авторского знания, обращает читателя к точке зрения героя, к его положению в доме, в пространстве – «совсем один», к его способу осознания совершающегося – «слышал», далее – «кричал», «начал прислушиваться». «Мертвая тишина» – образ мира, данный с точки зрения и автора-повествователя, и героя. В соответствии с этим все последующие переживания героя нельзя именовать субъективными, принадлежащими лишь Павлу. Салтыков-Щедрин фиксирует состояние одинокого больного человека, находящегося в неописуемой тревоге, в мертвой тишине соприкоснувшегося с таинственным.
Взор такого человека, естественно, обращен к образу, к Богу. Но реалистически мотивированная игра света и тьмы вокруг образа делает сверхреальностью лишь пугающие тени: «Что-то неизвестное, страшное обступило его со всех сторон. Дневной свет сквозь опущенные гардины лился скупо, и так как в углу, перед образом, теплилась лампадка, то сумерки, наполнявшие комнату, казались еще темнее и гуще. В этот таинственный угол он и уставился глазами, точно в первый раз его поразило нечто в этой глубине. Образ в золоченом окладе, в который непосредственно ударяли лучи лампадки, с какою-то изумительной яркостью, словно что-то живое, выступал из тьмы; на потолке колебался светящийся кружок, то вспыхивая, то бледнея, по мере того как усиливалось или слабело пламя лампадки. <...> Павел Владимирыч всматривался-всматривался, и ему почудилось, что там, в этом углу, все вдруг задвигалось. Ему казалось, что эти тени идут, идут, идут... <...> Он не слыхал ни скрипа лестницы, ни осторожного шарканья шагов в первой комнате, как вдруг у его постели выросла ненавистная фигура Иудушки» (VI, 83-84).
«Фигура Иудушки» материализовала тени, движущиеся от образа. «Человеку» явился не Бог, не спасение, а предатель Иуда. Сцена безупречно мотивирована психологически, с точки зрения героя. Однако высказывание, если учесть голос автора-повествователя, выстроено и с тем смыслом, что появление Иудушки из «образа», из «глубины» читается как материально-объективный факт.
Тема Бога, пославшего в мир Иуду, в творчестве Салтыкова-Щедрина будет поднята и через шесть лет после написания романа «Господа Головлевы». В сказке «Христова ночь» (1886) воскресший Христос в праведном гневе обращает к жизни даже не Иуду, а «безобразную человеческую массу, качающуюся на осине» (IX, 40). Бог не позволяет Иуде смертью избавиться от гнетущей его измены. Иуда вновь проклят и отправлен к людям. Мораль сказки дана в слове от автора: «И едва замерло в воздухе слово воскресшего, как предатель встал с земли, взял свой посох, и скоро шаги его смолкли в той необъятной, загадочной дали, где его ждала жизнь из века в век. И ходит он доднесь по земле, рассевая смуту, измену и рознь» (IX, 41). Из этого следует, что даже намека на прощение здесь не появляется.
И в романе, и в сказке Христос, Иуда и человек поставлены близко друг к другу, соединены в неразрывную тройственную связь. В трагедии три героя.
Тексты, в которых также присутствует обозначенная тема, могут составить не одну большую книгу. Опыт подобной богословско-литературной антологии недавно был осуществлен С. А. Ершовым, подготовившим издание под заглавием «Книга Иуды».[7] В нее вошли труды отцов и учителей церкви (Оригена Александрийского, св. Ефрема Сирина), апокрифы, литературно-богословские эссе (профессора Московской духовной академии М. Д. Муретова), сочинения писателей (К. Брентано, А. Франса, Д. Мережков-ского, Л. Андреева, В. Розанова и др.). В предисловии к «Книге Иуды» трагедия, в которой участвуют Христос, Иуда и человек, отнесена к «тайне Боговоплощения и искупления грехов человечества».[8]
Для русской литературы такой смысл трагедии стал очевидным в XX веке. Д. Мережковский, например, заключает свои рассуждения на эту тему характерными выводами: «...камни в Иуду надо кидать осторожнее – слишком к нему близок Иисус»;[9] «камни в Иуду надо бы кидать осторожнее: слишком, увы, близко к нему все человечество. Только в себя заглянув бесстрашно-глубоко, мы, может быть, увидим и узнаем Предателя».[10]
Роман «Господа Головлевы» не упомянут в «Книге Иуды». Возможно, это произошло потому, что в традиции восприятия романа сложилось представление, согласно которому автор «заземлил» своего героя, подал его историю как социально-бытовую, сосредоточил внимание читателя на «подлом» быте, а это как будто бы не имеет отношения к высокой трагедии.
Однако сейчас уже очевидно, что подобная поэтика способна не затемнить, а обнаружить масштаб трагедии. Подтверждение можно найти, обратившись ко многим эпизодам романа. В частности, в описании предсмертного состояния старшего брата Иудушки Степана. На бытовом уровне автор-повествователь говорит об одном из проявлений белой горячки, наступающей после запоя. Но не только, здесь передано состояние брошенного, одинокого, гибнущего человека, сознание которого оказывается пущено в беспредельность: «Нужно дождаться ночи, чтобы дорваться до тех блаженных минут, когда земля исчезает из-под ног и вместо четырех постылых стен перед глазами открывается беспредельная светящаяся пустота» (VI, 53-54). Образ «светящейся пустоты» трудно назвать только бытовым. В эпитете «беспредельная» есть смыслы, соотносимые с семантическим полем «безудержности» и «безобразия», свойственных русскому человеку, не знающему себе предела, теряющему его, и в этом смысле «бытовые». Но сохранены в этом эпитете и смыслы, позволяющие интерпретировать «беспредельность» как «бесконечность», в высоком романтико-метафизическом ключе.
Низкий быт и высокая трагедия, пустословие и творчество, реальность и фантазия, беспредельность и точка, свет и тьма, грех и прощение, Иуда и Христос – ни одно из этих противоречий не разрешается в романе Салтыкова-Щедрина в линейной перспективе. Тему прощения ведет за собой тема греха, бытие Иудушки взывает к Христу. Важно не то, как прощен Иудушка: совершенно или нет. Важна сама трагическая неразъятость греха и прощения, устойчивая неизменность этой антиномии.
Само наличие неснятых противоречий является знаком того, что роман «Господа Головлевы» следует воспринимать как художественное произведение, продолжающее пушкинскую, «онегинскую» традицию, – ведь именно в романе Пушкина впервые появились такого рода противоречия как осознанный художественный принцип. У Салтыкова-Щедрина изменилось содержание противоречий, но принцип их неустранимости остался неизменным. Неснятые, неснимаемые противоречия образуют в романе качество глубины.
Лексическое значение слова «глубина» в XIX веке, о чем свидетельствует словарь В. Даля, определилось в противоположных направлениях: первое – «высота», в обратном смысле – «пропасть», «бездна».[11] Трагедия бытия в «общественном» романе «Господа Головлевы» оттого и воспринимается как вечная трагедия, что намечена в пределах между бездной и высотой, совершается, говоря словами самого писателя, «где-то в пространстве».
Подчеркнем, что «глубина» как качество романа XIX века особенно заметна на фоне простой или замысловато сделанной «пустоты», культивируемой в современном художественном сознании. Имеется в виду, конечно, не оценочное, а субстанциональное значение слов «глубина» и «пустота».
Цикл практических занятий.
Тема первая: Роман «Господа Головлевы» и семейный роман XIX века.
1. Сравните роман «Господа Головлевы» и типичную семейную хронику XIX века, например, книгу Н. П. Грот «Из семейной хроники. Воспоминания для детей и внуков». Найдите черты «семейной хроники» в романе. Почему произведение Салтыкова-Щедрина нельзя признать типичной для XIX века «семейной хроникой»?
2. Образцовую модель семейного романа Салтыков-Щедрин находил в романах И. С. Тургенева, считая, что после тургеневских романов написать «семейный роман» легко сможет каждый сочинитель. Сопоставьте роман «Господа Головлевы» и роман Тургенева «Дворянское гнездо». Опишите, анализируя формы повествования, авторскую ценностную позицию в отношении семьи и рода в романах Тургенева и Салтыкова-Щедрина. В чем различие позиций?
3. Восстановите «ближайший» контекст «Господ Головлевых» как семейного романа в пределах XIX века в целом, учитывая творчество писателей первого ряда, беллетристов, мемуаристов. Например, сравните роман Салтыкова-Щедрина с романом Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы», с повестями Н. Г. Помяловского «Мещанское счастье», «Молотов», книгой Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина».
4. Используя наблюдения и выводы проведенных сопоставлений, постройте модель романа семейного типа, характерного для русской литературы XIX века. Назовите несовпадения с ней, свойственные роману Салтыкова-Щедрина.
5. Какие аспекты понимания произведения Салтыкова-Щедрина актуализируются в результате разработки обозначенной ниже темы?
Тема вторая: Роман «Господа Головлевы» как «общественный» роман.
1. Салтыков-Щедрин считал, что «общественный» роман начинается и заканчивается «где-то в пространстве».
Охарактеризуйте хронотоп романа «Господа Головлевы», учитывая, что крайние его полюса точка и «беспредельная светящаяся пустота» или бесконечность.
2. Покажите, что один из лейтмотивов романа – лейтмотив «петли». Символический смысл лейтмотива «петли» в романе. Взгляд и слово Иудушки как «закидывание петли».
3. Почему, показывая крах русского дворянства и шире – русского человека определенной формации, Салтыков-Щедрин связывает его с феноменами «истории» и «пустословия».
4. Восстановите ближайший контекст образа Иудушки в рамках русской литературы XIX века. Например, привлекая для сопоставления образы героев – Чичикова, Рудина, Обломова, Федора Павловича Карамазова, Орлова («Рассказ неизвестного человека» А. П. Чехова), писателей – Гоголя, Достоевского, Розанова.
5. Философское содержание феномена «слово» в романе Салтыкова-Щедрина.
Тема третья: Роман «Господа Головлевы» и библейские тексты.
1. Назовите аллюзии, парафразы, цитаты, реминисценции, отсылающие к библейским текстам.
2. Найдите текстовые подтверждения того, что каждый из героев романа соотносим с притчевым образом «блудного сына».
3. Иуда и Христос. Каковы текстовые уровни существования героев в романе?
4. «Искупление», «прощение», «воскрешение» – центральные темы финала «Господ Головлевых». Их место в единстве художественного целого.
5. Художественно-философские функции библейского контекста в романе Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы».
IV. Программы дисциплин по выбору,
сопутствующих курсу «История русской литературы XIX века (вторая половина)».
1.
Дисциплина: «Проблема понимания в гуманитарной науке. (На материале русской литературы XIX-XX вв.)».
Научная специальность: 10.01.01. – русская литература.
Цикл дисциплин (по уч. плану): специальные дисциплины.
Количество часов на дисциплину: 70 ч. семинарские занятия; 30 ч. – курсовые работы.
Курс: 3.
Форма обучения: дневная.
Цель дисциплины: способствовать подготовке специалиста, овладевающего современным гуманитарным мышлением.
Задачи дисциплины:
1. Обозначить траекторию проблемы понимания в историко-культурном ландшафте;
2. Дать представление об актуальности проблемы понимания для русской культуры XIX-XX веков;
3. Разработать систему понятий, необходимых для анализа культурных явлений в обозначенном аспекте;
4. Выработать принципы междисциплинарного (философия, литературоведение, история) исследования явлений культуры.
Принципы отбора содержания и организации учебного материала: обусловлены задачами историко-компаративного анализа.
Основное содержание:
1. Компаративные методики. Диалог философии, литературоведения, истории. Проблема понимания как междисциплинарная проблема.
2. О «круге понимания» в философской герменевтике Г.-Г. Гадамера.
3. Проблема понимания в онтологической герменевтике М. М. Бахтина.
4. Идеи «памяти» и «забвения» в истории культуры. Их связь с проблемами понимания, интерпретации.
5. «Мнемоническая герменевтика культуры» Л. В. Стародубцевой и ее интерпретационный потенциал.
6. Память. История. Забвение. Концепции современных феноменологов.
7. Проблема понимания в художественном, критическом и эпистолярном творчестве писателей XIX-XX веков.
8. Понимание как процесс и целое. «Акты» понимания. «Активно-диалогическое» понимание. Процесс понимания и анализ художественного высказывания.
Основные понятия: герменевтика, история литературы, диалог, понимание, высказывание, творческая индивидуальность, «мнемонический круг сознания».
Рекомендуемая литература:
1. Розанов В. В. О понимании. СПб., 2000.
2. Бахтин М. М. Собр. соч.: В 7 тт. Т. 1, 2, 5, 6. М., 1996-2003.
3. Гадамер Г.-Г. Истина и метод. М., 1988.
4. Рикер Поль. Память, история, забвение. М., 2004.
5. Стародубцева Л. В. Мнемозина и Лета. Память и забвение в истории культуры. Харьков, 2003.
2.
Дисциплина: «Философия интуиции и пути литературоведческого анализа».
Научная специальность: 10.01.01. – русская литература.
Цикл дисциплин (по уч. плану): специальные дисциплины.
Количество часов на дисциплину: 18 ч.
Курс: 3.
Форма обучения: дневная.
Цель дисциплины: поиски и обоснование актуальных форм литературоведческого анализа.
Задачи дисциплины:
1. Дать представление об интуиции как форме познания;
2. Сформулировать те законы анализа и интерпретации художественного произведения, которые определяются интуицией и на ней основываются.
Принципы отбора содержания и организации учебного материала: Интуитивизм как учение складывался в гуманитарной мысли на протяжении веков. В разное время разные мыслители по-разному истолковывали основное понятие учения – понятие «интуиции». Философия прошла в этом отношении длительный и сложный путь: от сократовского «демона» до детальной разработки того, чем является чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. В русской культуре интуитивному знанию посвятили свои сочинения, в частности, В. С. Соловьев, С. Л. Франк, углубленное обоснование интуитивизма дал Н. О. Лосский, опираясь на философские традиции Ф. Шеллинга, Г. Гегеля, А. Бергсона и др. Интуиция как «непосредственное созерцание предмета познающим субъектом» (Н. О. Лосский) играет первенствующую роль в процессе творчества. Поэтому словесное творчество, искусство слова в узком и широком смысле находится в центре внимания многих систем интуитивизма. Все литературоведческие методы сознательно или непосредственно, всерьез или мнимо, но учитывают как роль интуиции, так и данные философии интуиции.
Основное содержание:
1. Интуиция как форма познания. (Субъект – объект – отношения между ними).
2. Интуиция и словесное творчество.
3. Интуиция в отношении к различным литературоведческим методам. (В частности, к философии искусства М. М. Бахтина и постструктуральным теориям Р. Барта).
4. Интуитивизм в русской критике XIX – начала XX вв. (А. А. Григорьев, И. Ф. Анненский, Ю. И. Айхенвальд).
5. Интуитивизм и писательская критика, авторефлексия в XIX в. (Преимущественно И. С. Тургенев и Ф. М. Достоевский).
6. «Произведение» как предмет «интуитивного» анализа и интерпретации. (На материале творчества Н. С. Лескова).
Основные понятия курса: философия, литературоведение, творчество, интуиция, анализ, интерпретация, художественное произведение, субъект творчества.
Рекомендуемая литература:
1. Бергсон А. Собр. соч.: В 5 т. СПб., 1914. (Материя и память. – Философская интуиция. – Творческая эволюция. – Введение в метафизику).
2. Шеллинг Ф. Соч.: В 2 т. М., 1987. (Система трансцендентального идеализма. – Об отношении реального к идеальному в природе).
3. Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1990. (Философские начала цельного знания. – Общий смысл искусства. – Первый шаг к положительной эстетике).
4. Лосский Н. О. Обоснование интуитивизма // Лосский Н. О. Избранное. М., 1991. С. 13-334.
5. Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995.
Примечание: Литературно-критические и литературоведческие сочинения предлагаются студентам отдельными списками, в зависимости от тематики и методики самостоятельной работы.
3.
Дисциплина: «Философия и поэтика памяти. (На материале русской литературы XIX-XX вв.)».
Научная специальность: 10.01.01. – русская литература.
Цикл дисциплин (по уч. плану): специальные дисциплины.
Количество часов на дисциплину: 18 ч.
Курс: 3.
Форма обучения: дневная.
Цель дисциплины: сформировать представления о путях анализа текста в аспекте поэтики памяти.
Задачи дисциплины:
1. Знакомство с наиболее известными философскими концепциями памяти;
2. Обозрение накопленных современной наукой опытов анализа произведения в аспекте поэтики памяти;
3. Обоснование продуктивности анализа произведения в избранном направлении.
Принципы отбора содержания и организации материала:
1. Рассматриваются произведения русской литературы XIX-XX веков, не исследованные с точки зрения выбранного направления;
2. Тема спецкурса располагается в русле одной из ведущих тенденций современной филологической науки – выработки синкретических способов познания литературных явлений.
Основное содержание:
1. История изучения феномена памяти: обзор. Области знания (философия, психология, культурология, лингвистика, литературоведение), имена.
2. Философия памяти. Основные концепции, востребованные современным гуманитарным знанием (Сократ – Платон, Блаженный Августин, Джордано Бруно, С. Кьеркегор, А. Бергсон, Н. Бердяев, С. Франк, Ж. Делёз).
3. Язык – память – образ. Металингвистическая концепция языкового существования Б. Гаспарова.
4. М. М. Бахтин о философских основах гуманитарных наук. Диалог и память.
5. Память и авторский стиль. Поэтика памяти как поэтика произведения, автора, культурной эпохи.
6. Поэтика памяти в русской классической литературе. (Творчество Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. С. Лескова, А. П. Чехова). Воспоминания – тип высказывания писателя классической поры.
7. Феномен памяти в прозе начала XX века (творчество А. Белого, И. С. Шмелева, А. М. Ремизова). Эстетико-философская функция памяти.
8. Память и забвение в пострелигиозной культуре.
Основные понятия курса: философия, поэтика, проза, память, забвение, образ, авторский стиль, высказывание, культурная эпоха.
Рекомендуемая литература:
1. Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990.
2. Франк С. Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии // Франк С. Л. Соч. М., 1990.
3. Флоренский П. А. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. М., 1992.
4. Бахтин М. М. К философским основам гуманитарных наук // Бахтин М. М. Собр. соч.: В 7 тт. М., 1996. Т. 5. С. 7-10.
5. Йейтс Френсис. Искусство памяти. СПб., 1997.
6. Ямпольский М. Память Тиресия: Интертекстуальность и кинематограф. М., 1993.
7. Гаспаров Б. Язык, память, образ. М., 1996.
8. Томпсон Д.-Е. «Братья Карамазовы» и поэтика памяти. СПб., 2000.
9. Стародубцева Л. В. Лики памяти. Культура эпохи «пост». Харьков, 1999.
10. Обатнина Е. Творчество памяти. Мифологическое пространство художественной прозы Алексея Ремизова // Ремизов А. М. Собр. соч. М., 2002. Т. 7. С. 476-502.
V. Темы выпускных, дипломных работ,
магистерских диссертаций, обусловленные
научной проблематикой дисциплины «История русской литературы XIX века (вторая половина)».
1. Проблема понимания в онтологической герменевтике М. М. Бахтина. (На материале «Рабочих записей 60-х – начала 70-х годов»).
2. Философия и поэтика «высказывания». (На материале трудов М. М. Бахтина).
3. Проблемы восприятия русской классической литературы (творчества М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ф. М. Достоев-ского, Н. С. Лескова…) в современной культуре.
4. К проблеме соотношения художественного, критического и мемуарного текстов в литературном процессе XIX века. Ф. В. Ростопчин в изображении Л. Н. Толстого, Н. С. Лескова, Л. А. Ростопчиной («Война и мир», «Герои Отечественной войны по гр. Л. Н. Толстому», «Семейная хроника»).
5. Флора в повествовательном цикле И. С. Тургенева «Записки охотника». (Статистика. Поэтика).
6. Литературная личность писателя-разночинца: Ф. М. Решетников. (На материале творчества, дневников писателя и воспоминаний о нем).
7. «Господа Головлевы» М. Е. Салтыкова-Щедрина и фольклорно-литературные интерпретации образа Иуды.
8. Библейская «притча о блудном сыне» в автопсихологической прозе М. Е. Салтыкова-Щедрина. («Господа Головлевы» и «Пошехонская старина»).
9. Тема «пустоты» в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» и в постмодернистской прозе конца XX – начала XXI веков.
10. Роман Ф. М Достоевского «Идиот» в интерпретации религиозных философов и «религиозных» филологов: к проблеме нарушения традиций.
11. Эстетическая функция ритма в романе Ф. М. Достоевского «Идиот».
12. «Рембрандтовское освещение» в поэтике романа Ф. М. Достоевского «Идиот».
13. «Мнемонический круг сознания» в повести Ф. М. Достоевского «Кроткая».
14. Кроткие герои Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, А. П. Чехова. (Архетип и индивидуализация).
15. Страх в поэтике «литературного героя»: от «Господина Прохарчина» Ф. М. Достоевского к рассказам М. А. Зощенко.
16. «Кроткая» Ф. М. Достоевского и «Беглянка» М. Пруста: поэтика и семантика памяти.
17. «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского и «Контрабас» П. Зюскинда. (К проблеме элитарное / массовое в словесной культуре).
18. «Горизонт ожидания» и проблемы понимания произведений Н. С. Лескова.
19. Имплицитный читатель в малой прозе Н. С. Лескова 1860-х годов.
20. К пониманию «святости» в праведническом цикле Н. С. Лескова.
21. Н. С. Лесков о русской литературе XIX века: эпистолярные отклики.
22. Н. С. Лесков в роли героя своих произведений. (К проблеме автор – герой – читатель в русской классике).
23. «Совместители» Н. С. Лескова как «буколическая» повесть.
24. «Византийские» легенды Н. С. Лескова. (Стиль и стилизация).
25. «Антик»: типологическая характеристика литературного героя. (На материале творчества Н. С. Лескова).
26. Художественная функция имени исторического лица в творчестве Н. С. Лескова.
27. Поэтика имени в прозе Н. С. Лескова.
28. Н. С. Лесков о русских суевериях.
29. Русские ментальные представления о творце и творчестве. (На материале произведений Н. С. Лескова).
30. Проза Н. С. Лескова 1890-х годов и роман Ф. Сологуба «Мелкий бес»: творческие сближения.
31. Русская классика в «Рассказе неизвестного человека» А. П. Чехова. (Темы, сюжеты, мотивы).
32. П. А. Флоренский о художественном и онтологическом потенциале памяти в произведении «Детям моим. Воспоминания прошлых дней…»
33. Память и забвение в тексте А. М. Ремизова «Тургенев – сновидец».
34. Русская классика в восприятии В. В. Розанова («Уединенное», «Опавшие листья»).
35. Образ Тургенева в книге Б. К. Зайцева «Жизнь Тургенева»: тургеневские традиции в поэтике книги.
VI. Информационно-библиографические материалы к курсу «История русской литературы XIX века (вторая половина)».
И. С. Тургенев
(28 окт. [9 нояб.] 1818 – 22 авг. [3 сент.] 1883)
I. Сочинения
1. Полн. собр. соч. и писем: В 28-ми т. Соч.: В 15-ти т. Письма: В 13-ти т. М.; Л., 1960-1968.
2. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. Соч.: В 12-ти т. Письма: В 18-ти т. М., 1978-2004 (Т. 1-12; т. 1-15; издание продолжается).
3. Собр. соч. : В 15-ти тт. М., 1998-2002.
4. Переписка И. С. Тургенева: В 2-х т. М., 1986.
II. Библиографические справочники
1. Перцов П. П. (сост.) Библиография книг и статей о Тургеневе // Перцов П. П. (сост.). О Тургеневе. Русская и иностранная критика. М., 1918.
[Литература 1843-1917 гг.]
2. Библиография литературы о И. С. Тургеневе. 1918-1967. Л., 1970.
3. Мостовская Н. Н. Библиография литературы о И. С. Тургеневе. 1968-1974 // Тургенев и его современники. Л., 1977. С. 237-273.
4. Мостовская Н. Н. Библиография литературы об И. С. Тургеневе. 1975-1979 // И. С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. Л., 1982. С. 224-246.
5. Мостовская Н. Н. Библиография литературы об И. С. Тургеневе. 1980-1986 // И. С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. Л., 1990. С. 255-286.
III. Биография
1. Клеман М. К. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева. М.; Л., 1934.
2. И. С. Тургенев в воспоминаниях современников: В 2 тт. М., 1983.
3. И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. Переписка И. С. Тургенева с Полиной Виардо и ее семьей. М., 1988.
4. Лебедев Ю. В. Тургенев. М., 1990 («Жизнь замечательных людей»).
5. Зайцев Б. Жизнь Тургенева // Зайцев Б. Далекое. М., 1991. С. 143-276; также: Зайцев Б. Собр. соч.: [В 5 т.] М., 1999. Т. 5.
6. Островский А. Г., сост. Тургенев в записях современников. Воспоминания. Письма. Дневники. М., 1999.
7. Чернов Н. Спасско-Лутовиновская хроника (1813-1883). Спасское-Лутовиново, 1999.
8. Моруа А. Тургенев. Перевод с франц. М., 2001.
9. Чернов Н. Дворянские гнезда вокруг Тургенева. Тула, 2003.
____________________________
10. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева. (1818-1858). Сост. Н. С. Никитина. СПб., 1995.
11. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева. (1867-1870). Сост. Н. Н. Мостовская. СПб., 1997.
12. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева. (1871-1875). Сост. Н. Н. Мостовская. СПб., 1998.
13. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева. (1876-1883). Сост. Н. Н. Мостовская. СПб., 2003.
IV. И. С. Тургенев в классической критике, отзывах писателей и философов XIX – начала XX вв.
1. Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1982. Т. 8. С. 396-401.
2. Григорьев А. А. И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа «Дворянское гнездо» // Григорьев А. А. Литературная критика. М., 1967.
3. Анненков П. В. Характеристики: И. С. Тургенев и Л. Н. Толстой. – Литературный тип слабого человека. По поводу тургеневской «Аси». – Наше общество в «Дворянском гнезде» Тургенева. – Русская современная история в романе И. С. Тургенева «Дым» // Анненков П. В. Критические очерки. СПб., 2000. С. 100-126; 152-178, 202-232, 326-350.
4. Чернышевский Н. Г. Русский человек на rendez – vous. Размышления по прочтении повести г. Тургенева «Ася» // Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. М., 1939. Т. 5. С. 156-174.
5. Добролюбов Н. А. Когда же придет настоящий день? // Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. М., 1963. Т. 6.
6. Страхов Н. Н. И. С. Тургенев. Отцы и дети. – Дым // Страхов Н. Н. Литературная критика. СПб., 2000. С. 183-235.
7. Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» в русской критике. Л., 1986.
Из содержания: Антонович М. А. Асмодей нашего времени; Писарев Д. И. Базаров; Писарев Д. И. Реалисты; Страхов Н. Н. И. С. Тургенев. Отцы и дети; Герцен А. И. Еще раз Базаров; Шелгунов Н. В. Люди сороковых и шестидесятых годов; Овсянико-Куликовский Д. Н. Базаров как отрицатель и как общественно-психологический и национальный тип и др.
8. Архимандрит Феодор (А. М. Бухарев). О романе г. Тургенева «Отцы и дети» // Архимандрит Феодор (А. М. Бухарев). О духовных потребностях жизни. М., 1991. С. 148-183.
9. Де Вогюэ М. Современные русские писатели. Толстой – Тургенев – Достоевский. М., 1887. Отд. пагинация, с. 5-72.
10. Овсянико-Куликовский Д. Н. И. С. Тургенев // Овсянико-Куликовский Д. Н. Литературно-критические работы: В 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 435-458.
11. Овсянико-Куликовский Д. Н. История русской интеллигенции // Овсянико-Куликовский Д. Н. Литературно-критические работы: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 122-177 (Гл. VII. «Люди 40-х годов». – «Рудин»; Гл. VIII. «Люди 40-х годов». – «Лаврецкий»).
12. Андреевский С. А. И. С. Тургенев. Его индивидуальность и поэзия // Андреевский С. А. Литературные очерки. Изд. 3-е. СПб., 1902. С. 262-318.
13. Розанов В. В. Ив. С. Тургенев. (К 20-летию его смерти). – Виардо и Тургенев // Розанов В. В. Собр. соч. О писательстве и писателях. М., 1995. С. 138-145, 437-443.
14. Мережковский Д. С. Памяти Тургенева. – Тургенев // Мережковский Д. С. Эстетика и критика. М., 1994. Т. 1. С. 130-133, 430-439.
15. Айхенвальд Ю. Тургенев // Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М., 1908. Вып. II. С. 137-147.
16. Айхенвальд Ю. Музыка у Тургенева // Айхенвальд Ю. Похвала праздности. М., 1922. С. 140-155.
17. Садовской Б. И. С. Тургенев. Опыт историко-психологического исследования // Садовской Б. Ледоход. Статьи и заметки. Пг., 1916. С. 31-56.
18. Воровский В. В. Базаров и Санин. (Два нигилиста) // Воровский В. В. Русская интеллигенция и русская литература. Харьков, 1923. С. 15-41; также: Воровский В. В. Литературно-критические статьи. М., 1956. С. 208-241.
19. Зеньковский В. В. Миросозерцание И. С. Тургенева // Зеньковский В. В. Русские мыслители и Европа. М., 1997. С. 287-300.
20. Шестов Л. Тургенев. Ardis, 1982.
21. Набоков В. Иван Тургенев (1818-1883) // Набоков В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 135-172.
22. Русская эмиграция об И. С. Тургеневе. Публ. В. А. Александрова // Литературная учеба.