II. Лекция учителя с элементами беседы. Штрихи к творческому портрету Марины Цветаевой
Начать лекцию можно с чтения стихотворений Цветаевой. Лучше всего, если они прозвучат в исполнении артистов (в записи). Можно открыть урок песней на стихи Цветаевой. Вообще лекция может быть заменена поэтическим вечером, посвященным творчеству Цветаевой, или предварять такой вечер.
Марина Цветаева вступила в литературу на рубеже веков — тревожное и смутное время. Как и многим поэтам ее поколения, ей присуще ощущение трагизма жизни. Конфликт с миром со временем оказался неизбежным для нее. Но поэзия Цветаевой противостоит не времени, не миру, а живущей в нем пошлости, серости, мелочности: «Что же мне делать, певцу и первенцу, в мире, где наичернейший — сер! ... С этой безмерностью в мире мер?!» («Поэты», 1923). Поэт — единственный защитник и глашатай миллионов обездоленных:
Если душа родилась крылатой —
Что ей хоромы — и что ей хаты!
Что Чингиз-хан ей и что — Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразрывно-слитых:
Голод голодных — и сытость сытых!
(8 августа 1918 г.)
Цветаевой суждено было стать летописцем своей эпохи. Почти не затронув трагической истории ХХ в., в своем творчестве она раскрыла трагедию мироощущения современников.
Лирическая героиня дорожит каждым мигом, каждым переживанием, каждым впечатлением: «Мои стихи — дневник. Моя поэзия — поэзия собственных имен». Внешнее и внутреннее в ее поэзии неразрывно связаны: внутренняя суть проявляется, проступает через внешнее. Поэтический дар, считала Цветаева, наделяет человека божественной властью над умами и душами, возносит его над житейской суетой. В то же время этот поэтический дар лишает человека обычных, земных радостей. Гармонии быть не может:
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное — взято.
Поэтический дар Цветаевой необычайно многолик, диапазон поэзии поразительно широк — от народных русских сказок-поэм до психологической лирики. Уже в раннем творчестве Цветаевой проявляется фольклорное, песенное начало. От русской народной песни — открытая эмоциональность бурная темпераментность, свобода поэтического дыхания, крылатая легкость стиха:
Гришка-Вор тебя не ополячил,
Петр-Царь тебя не онемечил.
Что же делаешь, голубка? — Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? — далече.
Обращаем внимание на традиционные для фольклора образы: черный ворон (и созвучное Гришка-Вор), голубка; характерную для народной песни форму диалога-плача, народную лексику: «ополячил», «онемечил», «далече», «сыны». Подбираем и читаем стихотворения, где ярко проявилось фольклорное начало («Над церковкой — голубые облака», 1917; «Когда рыжеволосый Самозванец...», 1917; «Царь и Бог! Простите малым...», 1918; «Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!», 1920 и др.).
Тема родины, острое чувство России, ее природы, ее истории, ее национального характера звучат и в стихотворениях о Москве. В ранних сборниках Москва — воплощение гармонии («Тверская»: «О, апрель незабвенный — Тверская, колыбель нашей юности ты!») символ минувшего («Домики старой Москвы»; «Слава прабабушек томных»). В знаменитом цикле «Стихи о Москве» (1916) — восхищение столицей, любовь и нежность к ней, отношение к Москве как к святыне Отечества. Мотив святости, праведности в большинстве стихотворений цикла связан с образом странников, бредущих «Калужскою дорогой», с образом лирической героини:
Надену крест серебряный на грудь,
Перекрещусь и тихо тронусь в путь
По старой по дороге по Калужской.
Мотив Странничества напрямую связан с образом лирической героини Цветаевой. Вся ее жизнь — странничество, неприкаянность, самоотречение, непокой души. Душа имеет имя, и это имя — Марина,
Пока огнями смеется бал,
Душа не уснет в покое.
Но имя Бог мне иное дал:
Морское оно, морское!
В круженье вальса, под нежный вздох
Забыть не могу тоски я.
Мечты иные мне подал Бог:
— Морские они,
Поет огнями манящий зал,
Поет и зовет, сверкая.
Но душу Бог мне иную дал:
Морская она, морская!
(«Душа и имя»)
В другом стихотворении Цветаева обращается к этому же образу, обыгрывает этимологию своего имени:
Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.
Вообще душа всегда была главным героем цветаевского творчества. Подбираем и читаем стихотворения, где тема души — ведущая: «душа», 1923; «Дорожкою простонародною...», 1919; «Я счастлива жить образцово и просто...», 1919 и др.).
Свобода и своеволие души, не знающей меры, — вечная и дорогая тема, наряду с темой любви, без которой невозможно представить поэзию Цветаевой: «Любить — знать, любить — мочь, любить — платить по счету». Подбираем и читаем любовную лирику («Надпись в альбом», 1910; «Связь через сны»; «Мне нравится, что Вы больны не мной...», 1915; «Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе...», 1920; «Пора! для этого огня...», 1940 и др.). Любить — значит жить. Любовь у Цветаевой всегда «поединок роковой», всегда спор, конфликт и чаще всего — разрыв. Любовная лирика, как и вся ее гропоэзия, громогласна, широкомасштабна, гиперболична, неистова, внутренне драматична.
Невероятная открытость, откровенность — неповторимые черты лирики Цветаевой. Героиня убеждена, что чувствам подвластны и время, и расстояния:
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел вам вслед...
Целую вас через сотни
Разъединяющих лет.
Любовь у Цветаевой не бывает счастливой. Драматизм в том, что души любящих не могут встретиться. О «невстрече», о неизбежности расставания в стихотворении из цикла «Разлука» (1921):
Все круче, все круче
Заламывать руки!
Меж нами не версты
Земные, — разлуки
Небесные реки, лазурные земли,
Где друг мой навеки уже —
Неотъемлем.
В драматическом стихотворении «Расстояние: версты, мили...» (1925) — не грусть разлуки, а гнев, ярость, противостояние стихии разрушения человеческих связей. Любовь может противостоять даже смерти:
...Стан упругий
Единым взмахом из твоих пелён,
Смерть, выбью! — Верст на тысячу в округе
Растоплены снега — и лес спалён.
Любовь остается в мире, умирает «лишь затем, чтобы смеясь над тленом, стихом восстать — иль розаном расцвесть!» («Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе...», 1920).