Анри де Ренье. Сельские и божественные игры (1922)

Аретуза[4]

Флейты Апреля и Сентября. I

Коня среди болот провел я под уздцы -

Сказал он. Осени увядшие листы

Дороги замели и занесли фонтаны.

Копыта щелкали по сорванным каштанам.

Деревьев в темноте я различить не мог,

И путь казался мне и труден и далек,

И было страшно мне, что я вошел в ворота

Жилища Вечера, и я бродил с заботой

Скорее отыскать простор дорог иных.

И вдруг заметил я, как пальцы рук моих

Во тьме таинственной внезапно побелели,

И, будто бы заря в его проснулась теле,

Крылатый конь светлел, и крыльев двух излом,

Как лира яркая, бросал лучи кругом.

Везде, где он ступал, земля ключи дарила,

Как радость от него сиянье исходило,

И, власть его зари не смея превозмочь,

Лес пастями пещер проглатывает ночь.

Деянира

Я выпил из мехов кровавое вино

Той осенью, и мне казалося равно

И время ласковым, и небо - цвета рая.

Но радость от меня, как в танце исчезая,

Уходит и с собой Апрель уводит мой.

И тень моя ушла за ними, и порой

Я слышу, как они, втроем, смеются где-то,

И этот смех похож на мой, когда я летом

С тобою розы рвал и ты старалась быть

Усталой, чтобы путь до вечера продлить.

Утраченные сны! Ведь осень уж успела

Козлов озлобленных и черных к овцам белым

Наивных наших грез незримо примешать.

Сатиры пьяные успели осмеять

Сплетенные в такой хорошей ласке руки.

Ветра - любимых слов перехватили звуки.

И вместе, но уже чужие навсегда,

Мы шли, не говоря, куда-то вдаль, туда,

Где лес окончился и где сверкнуло море.

На шумном берегу, где волны плещут, споря,

Касаясь ног моих мольбой напрасных пен,

Я вслушивался в песнь таинственных сирен.

А ты, безмолвная, а ты, о Деянира,

Через плечо мое с улыбкою следила

За тем, как на пустом песчаном берегу,

На грудь морских валов бросаясь на бегу,

Омытые волной, оттенка мокрой стали,

Кентавры дикие брыкалися и ржали.

Намек о Нарцисс

Фонтан! К тебе пришел ребенок и в томленьи

Он умер, своему поверив отраженью,

Когда губами он твоих коснулся вод.

В вечернем воздухе еще свирель поет…

Там, где-то, девушка, одна, срывала розы

И вдруг заплакала… Идти устал прохожий…

Темнеет… Крылья птиц махают тяжелей…

В покинутом саду плоды с густых ветвей

Неслышно падают… И я в воде бездонной

Себе явился вдруг так странно отраженный…

Не потому ль, фонтан, что в этот самый час,

Быть может, навсегда в тебе самом угас,

Дерзнув до губ своих дотронуться губами,

Волшебный юноша, любимый зеркалами?

Траурная эпитафия

У мраморной плиты склонясь в немой мольбе,

Скажи, сестра, какие осени тебе

Прибавили к кудрям оттенок золотистый?

Какие вечера в глазах твоих лучистых

Своих далеких звезд оставили огни?

От тех венков, что ты плела в былые дни,

Ты сохранила ритм красивого движенья.

И это жизнь твоя былая в отдаленьи

На флейтах золотой и черной, - слышишь ты? -

Смеется меж цветов и плачет у воды.

Ведь каждой радости, что в памяти рыдает,

Наверное, печаль улыбкой отвечает:

Скажи мне, были ли душисты или нет

Плоды, которые ты столько долгих лет

К губам своим, на них похожим, подносила,

И стоило бы быть всему тому, что было?

О ты, которая, не смея превозмочь

Желанья тенью быть, уже познала ночь,

Скажи мне, пред какой склонилась ты судьбою

У мраморной плиты, где ты стоишь с мольбою?

Надгробный камень

Надгробный камень мой судьбе я посвящаю.

Ни тихие поля, ни серп, что мы меняем

На якорь странствия и злобный шум валов,

Ни сказочная сень душистых островов -

Мне не дали того, что я еще желаю.

Простой судьбе моей его я посвящаю.

Не вырежу на нем искусством рук моих

Ни тирсов, ни плодов, ни раковин морских,

Ни фавнов, что шутя бодаются с козлами:

Мой лес пустынен был, и, странствуя морями,

На вырезном носу родного корабля

Я бога не имел, чтоб защитить меня.

Улыбкой мне никто не отвечал в фонтанах,

Замолкли все ветра, что плакали в каштанах,

И никогда еще я не встречал судьбу

Ребенком обнаженным, что в саду

Играет розами, которых, ими пьяны,

Жуют козлы и обрывают фавны.

Бык

Ты медленно ведешь в полях широких Крита

Волов, чьей силою упорною разрыта

Земля, покорная под блещущей сохой.

Их упряжь пеною покрыта, и порой

Другую пену та напоминает пена…

Холмистые поля - как волн застывших смена,

И птицы, медленно спускаясь с высоты,

Над дальнею межой проносятся…, - а ты,

Ты грезишь, как на руль, на посох опираясь.

Дыханье вечера, щеки твоей касаясь,

Проносится, и у сохи, что пред тобой

Горит, как корабля морского нос стальной,

Ты грезишь, и волы мычат в нестройном хоре

О сказочном Быке, переплывавшем море…

Возвращенье

Слышнее, чем любовь, и тише, чем досада,

Был слышен разговор весь день в аллеях сада.

То Прошлое с своей Печалью говорит.

Она, склонивши голову, стоит,

В руках ее цветок темнеет черный,

Цветок, что сорван был в пыли дороги торной,

Которой Прошлое вчера ее вело:

Там время быстрое следы с песком слило,

И словно эхо утомленным душам

Воспоминание о медленном минувшем…

И осенью, в тот час, когда погас закат,

Они вернулись навсегда, и черный сад

Затрепетал, в своей услышав сени, -

Судьбу перед своим изображеньем, -

Кого-то, кто вещал, и ждал, и вторил вновь,

Досады - тише, громче - чем любовь.

Фонтан с кипарисами

Фонтан рыдал весь день в лесу моей мечты.

О, знал ли я, душа, что будешь плакать ты?

Но вот вернулся я, и скоро вечер. Розы

Не обвивают кипарисов, что как слезы

Ночные - отражаются в воде.

... Та нимфа, что ловила в темноте

Оленя стройного с рогами золотыми,

От фавна скрылась здесь под ветками густыми,

И раненый олень пришел попить к воде,

В которой я порой кажусь себе

Чужим, и я в твоих свои рыданья слышу,

Фонтан, и этот лес, где ветер лист колышет,

Был жизнью, где я дал охотиться Мечтам

По трижды окровавленным шипам

За нимфой, гнавшейся за сказочным оленем.

И ты, фонтан, сквозь плач смеялся нашим пеням,

Меж кипарисов, на которых нет

Тех роз, что посвятить могли бы свой букет

Воде, где кровь свою таинственно смешали

И нимфа, и олень, и пилигрим печали.

Посетительницы

Я прославляю здесь, дорогой сновиденья

Ко мне пришедшую, с моей неясной тенью

Ту, что смеется мне и что в руке своей

Приносит урну скорбную и в ней

Золу и славы и любви далекой.

Счастливая своей победою жестокой,

Из глуби прошлого она идет ко мне,

Пройдя его всего, от медленных камней

До рек извилистых, бегущих на просторе,

И радостных лесов, зеленых словно море.

Из цветника души ко мне идет она:

Там около плода сладчайшего видна

Плода кровавого алеющая рана.

Смеясь, она пила, склонившись у фонтана

Моих былых часов, и ни опасный фавн,

Ни ядовитые цветы болотных трав,

Ни поцелуи, ни укусы, ни со смехом

Вода бегущая, ни ласковое эхо,

Зовущее ее в свою пещеру, ни

Кентавра ржание в густой лесной тени

Не потревожили - путям ее на благо! -

Ее спокойных рук и медленного шага…

Подруга странная, дорогою одной

Она уводит тень мою же за собой

И входят медленно они во мрак из света,

Та - с урной скорбною, и с горлицею - эта.

Прием

Чтоб этим вечером тебя я принял дома -

Брось вянущий цветок, чья милая истома

Еще удвоит скорбь сознанья моего,

И не смотри назад, в былое, оттого

Что я тебя хочу забывшей лес, и море,

И ветер медленный, и эхо - все, что вторит,

Как голос или плач, безмолвью твоему,

Но с тению своей прошедшей через тьму,

И бледной на пороге и смущенной,

Как если б был я мертв иль ты бы - обнаженной.

Фавн перед зеркалом

Я выстроил твой дом, Печаль. Деревья в парке

С узором мрамора сплели узор свой яркий.

Я выстроил твой дом, Печаль, где между плит

Кротегус траурный с веселым миртом свит,

Где отражаются в окне, как в четкой раме,

Сады с террасами и тихими прудами

На фоне дали ярко-голубой.

Здесь эхо говорит с вечерней тишиной,

Что самую себя меж кипарисов ищет.

Там, дальше, - спящий лес, где злобный ветер свищет,

И жизнь ненастная, и мурава лугов,

Где виден след копыт неведомых богов,

А дальше - дикие сатиры и сильваны,

И нимфа, что живет в густой тени фонтана,

Одна и обнаженная, близь вод,

Где радостный Кентавр, брыкаясь, камни бьет.

А дальше - страшный край чудовищ зла и горя,

Чудовищ похоти, а дальше, - дальше море,

Сменяющее грусть бесплодных берегов.

Я выстроил твой дом, Печаль. Узор кустов

Дал жилки мрамора бассейнам онемелым,

В воде их черным зрит свой облик лебедь белый:

Так Радость бледная в пруду былого зрит,

Как крыльев блеск ее вечерний час чернит.

И как ее лицо, в туманной влаге тая,

Дает себе самой понять, что умирает.

И я, что за собой, войдя, не запер дверь,

Я так мучительно к ключу боюсь теперь

Услышать чьей-нибудь руки прикосновенье.

И покрываю я забвеньем сновиденья,

Чтоб самого себя в них снова не найти,

Но все же чувствую, как сзади, по пути

Идут еще за мной таинственные тени.

Шум звонов медленных и всех прикосновений

Испугу моему забыться не дает.

И слышу ясно я в спокойном плеске вод

Смех струй серебряных меж лилий золотистых

И медленную смерть иных фонтанов чистых,

Чью влагу пил Нарцисс, касаясь губ своих,

Которыми фонтан смеялся страху их.

И проклял я тогда свои глаза и губы.

И если я теперь коснусь материй грубых,

То прошлое мое болтливое опять

Дает мне леса шум и шелест услыхать.

И я иду один сквозь комнаты пустые,

В которых голоса мне слышатся чужие,

Что не хотят услышанными быть.

И я боюсь, когда я должен дверь открыть,

Увидеть некого таинственного фавна,

Который дальними лесами пах бы славно,

Который бы занес копытами в мой дом

И листья, и траву, и грязный чернозем,

И в комнате пустой, где мне ответа нету,

Смеялся б зеркалам и прыгал по паркету.

Эпилог

Я бросил, озеро, в струи спокойных вод

Мою свирель. Пускай ее другой найдет

В побегах от нее поднявшегося всхода,

Вспоенною весной прекраснейшего года!

Пускай над водами, что вздох ее таят,

Наклонит спящий лес осенний свой наряд.

Над ним проносятся, со встречным ветром споря,

И птицы и листы по направленью к морю.

И я хочу, волна, чтоб горечь пен седых

Посеребрила бы изгиб волос моих,

И я хочу, один, стоять в лучах рассвета,

Хочу схватить ту песнь, что быстрым вихрем спета

На тонких струнах лиры золотой,

И наблюдать, - корабль спасающего мой

От тех сирен, что бег его влекут к затонам, -

Дельфина, верного спокойным Арионам.

В винограднике

Сегодня, Осень, я про грусть твою спою.

В корзинах из ветвей я жатву зрю твою

И грозди на руке ценю прикосновенье

Тяжелое, как жизнь и как судьбы довленье.

Фонтаны долгий дождь слезами напоил…

Звук флейты замирающей уныл

Уже, и медленен, и весь - воспоминанье.

И первый признак старости - сознанье,

Что за полями, за рекой и за холмом

Есть отражающий былое водоем,

И тени скорбные, что нашей тенью стали,

И годы, что, рука в руке, в немой печали

По скошенным часам проходят, и пути,

Которыми легко умели мы идти…

А вечер, между тем, прекрасен, - словно Боги

Проходят, медленно танцуя, по дороге

Неясных наших снов… Лежат плоды, цветы

В корзинах из ветвей… И только плачешь ты

О лете золотом, чей луч твой жребий бросил,

О, Ариадна вечная, о, Осень…

Эпиграмма

Как лебедей в реке иль цапель средь болот,

Я стрелами пронзил часов моих полет,

Весна ль цвела кругом иль осень догорала.

И время властное их перья разбросало

По влаге радостных или печальных вод.

Раскрыты крылья - новый час встает,

Закрыты - прежний вычеркнут из счета.

И переменно, против спуска или взлета

Моих блестящих стрел я направляю бег

И - плачущий стрелок! - я нахожу в воде,

Куда глядит вопрос моих надежд неспелых,

Меж перьев черных трепет перьев белых.

Cautus incautae

Подруга, берегись фессалиянки той,

Что с флейтой звонкою вечернею порой

Склоняется, одна, над сонными струями.

Ты золото вплела небрежными перстами

В узор моих часов, но прежде, чем любить

Тебя, я должен был так долго проходить

Лесами темными и страшными, не зная,

Что встречу, яркая и нежная, тебя я.

Я, мнивший, что навек всех роз узор поблек,

Я слушал голос тот, что быть твоим не мог…

Подруга, берегись волшебницы чудесной,

Ей злые колдовства и таинства известны,

И я видал в лесу однажды, как она

Плясала с флейтою в зубах, обнажена,

И как она в хлеву, где козы спят устало,

Доила молоко тайком и украшала

Крапивой терпкой черного козла,

Который и тогда, когда она ушла,

Вдыхал ее еще нетерпеливо, словно

Любовь моя, ее вдыхавшая греховно.

Пробуждение

Со всеми птицами поющая весна,

Прохладный ветер, неба глубина

Еще неяркая, ручьев попутных пенье,

И этот шаг зимы, чей след прикосновеньем

Своих волшебных ног, Весна, стираешь ты,

Печаль, дарящая последний взгляд мечты

Любви, в объятьи с жизнию сплетенной,

Которая то плачет восхищенно,

То улыбается неясным снам своим;

Все, что из грозного рождается иным:

Ручей из диких скал, весна из зимней бури;

Надежда юная, следящая в лазури,

Как часа светлого сверкающий полет

Час в перьях ворона настигнет и убьет;

Все это: солнце, травы, воды, зори,

Прохладный ветер с легким лесом в споре -

Все это кто-то, кто проснулся жить:

Чудесный юноша, нагим смущенный быть

И на губах своих почувствовавший внятно

Природы всей как роза ароматный,

Проснувшийся с зарей, с ветрами, с пеньем струй,

Нетерпеливо-нежный поцелуй.

К Дафнису

В вечерние часы ветра свистят в дубах,

Пастух. Твой темен путь и навевает страх

На робкую овцу, барана и ягненка.

Свистящий вихрь проник в отверстья флейты тонкой.

И, некогда тобой целованный, тростник

Теперь кусаешь ты. Искривленный, поник

Корявый ствол лозы с засохшими листами.

Твой путь расходится теперь двумя путями.

И вот уж мысль твоя колеблется опять,

Как если б ты хотел свой голос услыхать

В том эхе, что его звало и воскресило

Таким испуганным, далеким и унылым,

И защищающим от двух волчиц седых

Раскаянья - овец былых часов своих…

И это - вместо тех дорог, куда с собою

Мечты твои, скользя веселой чередою,

Зовут тебя в лучах заката, уходя

К весне, сверкающей от первого дождя,

К надежде и заре, цветущей в небе звонком, -

С бараном медленным и ласковым ягненком.

Надпись на закрытой двери

Врата широкие с победным изваяньем,

Через которые мое воспоминанье

Проходит тихо в пурпурном плаще,

Гроздь, льющая свой сок в сжимающей руке,

Блеск гордости моей на бронзовой медали,

Высокая скала, с которой ясны дали,

Корабль, омытый пеною в морях,

Бег колесниц, с конями на дыбах,

Кусающими удила тугие,

Костер горящий, женщины нагие,

Меж кипарисов - стадо лебедей,

Сон золотых дворцов в конце аллей,

В воде озер - небес лазурных отраженье,

И тирсов, и мечей, и факелов сплетенье,

Шаги, водившие на берег иль в луга.

Рука с оружьем, в стремени нога,

Лаврового венка вокруг чела извивы,

И в медленных рассветов час ленивый

Крик бронзовой трубы - не стоят в жизни сей

Одной твоей улыбки прошлых дней.

Вступление

Пусть волосы твои, о странница, сомнут

Морские вихри, я на берегу

Таинственно со сном сплету воспоминанье.

О, тень любимая, тебе в моем сознаньи

Твое отсутствие - бессмертие дало.

Ты в прошлом улыбаешься светло.

И я тебя воспеть хочу пред морем шумным

В воспоминании об ожерельи чудном

Из всех каменьев блещущих твоих,

И, звук за звуком, ты увидишь их:

Рубин, топазом пламенным зажженный,

Иль, терпкий, изумруд в его волшбе зеленой,

Бриллиант и, жирный, близ него опал.

Затем, что в звуках тех, что к ним я подыскал,

Я посвящаю тайным этим пеньем

Отверстий флейты семь - семи твоим каменьям.

Неумелые подарки

Ни яркие цветы, ни тихий зов свирели,

Которой говорить мои уста умели,

Ни пряники медовые в тени

Корзины круглой, ни голубка, ни

Заманчивый венок, что для нее плету я,

Не привлекли ко мне фавнессу молодую,

Что пляшет на опушке, при луне.

Она обнажена. В волос ее волне

Оттенок рыжеватый. И мне ясно,

Что сладость пряников ей кажется опасна,

И мщенье диких пчел за мед - ее страшит.

А в памяти ее голубка воскресит

Какой-то прежний час, во мраке бывший белым,

А пенье флейты той, которая несмело

Рассказывает ей желания мои,

Напоминает ей о брошенной в пыли,

Обветренной, отеческой и славной

Сатира коже или шкуре фавна.

Мудрость любви

Пока ты не ушел навстречу ночи вечной,

О ты, что юностью покинут был беспечной

И к старческой скамье усталостью склонен,

До резких флейт зимы прислушайся сквозь сон,

Как в осени еще поют свирели лета.

И только вдалеке замолкнет песня эта,

Как больше от тебя ничто не утаит,

Что Август Сентябрю с улыбкой говорит

И радость прежняя твоя - твоей печали.

Плоды на ветках дозревать устали.

Начало бурь, увы! в себе ветра таят.

Но ветер с бурею сегодня в дружбе спят,

И зелен лес еще, и вечер гасит светы.

Губами осени еще смеется лето

И флейты в тишине сзывают голубей.

Чем радостней заря, тем долгий день теплей,

И чем нежней душа - тем мягче вечер сонный.

Улыбка - свежесть роз дает устам влюбленным.

Вода, фонтаном бывшая, чиста.

Люби! - чтоб над тобой на небе без числа

Зажглись вечерних звезд внимательные очи,

Когда придет твой час уйти навстречу ночи.