Функции формы и принципы ее изучения. понятие интерпретации

Литературное произведение — это эстетическое един­ство всех сторон его формы, служащее в конечном счете воплощению художественного содержания. Элементы фор­мы всегда взаимосвязаны: каждый из них занимает в сис­теме приемов и средств, использованных в произведении, определенное место, т. е. соотнесен с данной системой. Эту соотнесенность вслед за Ю. Н. Тыняновым термино­логически определяют как конструктивную фун­кцию способов выражения. [Функцией (от лат. functio) принято называть проявление свойств объекта в опреде-

¹ Теория литературы: Основные проблемы в историческом освеще­
нии. Стиль. Произведение. Литературное развитие. М., 1965. С. 425.

² Русские писатели о литературном труде (XVIII—XX вв.): В 4 т.
Л., 1955. Т. 3. С. 537.

³ Теория литературы: Основные проблемы в историческом освеще­
нии. Роды и жанры литературы. М., 1964. С. 433—434.

ленной системе отношений, а применительно к речевой деятельности и искусству — роль того или иного формаль­ного элемента в составе высказывания (языкового или художественного). Однако художественные средства никог­да не остаются чисто формальными (исключение состав­ляют лишь сугубо экспериментальные произведения): они имеют определенный смысл, воплощают духовно-творческое намерение писателя, неотъемлемо важны для раскрытия художественного содержания. Это важнейшее, главное назначение художественной формы как целого и ее отдельных компонентов вслед за М. М. Бахтиным ха­рактеризуют как содержательную функцию. Содержательная функция приемов и средств — это их смысловая значимость, проявление и воплощение в них идеи произведения.

Сформулированными положениями и определяются принципы научного рассмотрения литературно-художе­ственных творений. Прежде всего, идейно-художественное содержание не может быть постигнуто сколько-нибудь конкретно и убедительно посредством простого извлечения из произведения отдельных суждений автора, или путем обсуждения каких-то единичных, кажущихся особенно важными «фрагментов» текста, или же на основе каких-то внетекстовых фактов и умозрительных выкладок. Оно открывается литературоведу лишь в результате тщательно­го изучения формы в ее многоплановости и целостности, со всеми ее компонентами и нюансами. При рассмотре­нии литературного произведения необходимо самое при­стальное внимание к наличествующим в нем «факторам художественного впечатления» (по меткому выражению М. М. Бахтина), главное же — к взаимосвязям и «сцепле­ниям» приемов и средств.

Первоначальная задача литературоведа, изучающего произведение, состоит в описании его формы: литерату­ровед констатирует и систематизирует те компоненты тек­ста, которые способны воздействовать на читателя, про­буждая в нем те или иные чувства и мысли. Научное описание литературно-художественной формы не явля­ется занятием механическим. Это дело творческое: опираясь на собственное читательское восприятие произведения и используя свои профессиональные навыки и знания, лите­ратуровед отделяет в произведении существенное от менее существенного, функционально значимое от нейтрального, вспомогательно-служебного, порой даже случайного. В этой связи для ученых оказывается важным понятие

мотива. Данным термином обозначаются наиболее значимые и, как правило, повторяющиеся в произведении (или во всем творчестве писателя) «опорные» художе­ственные приемы и средства. Так, часто встречающееся в повестях и романах Достоевского слово «вдруг» вопло­щает мысль писателя, что жизнь людей чревата возмож­ностью внезапных, резких сдвигов в их положении (удач и неудач, счастливых стечений обстоятельств и катастроф) и психике (неожиданных духовных взлетов либо, напротив, срывов и падений). Сюжетно-психологический мотив ухода человека от привычного для него образа жизни (чаще всего остающегося неосуществленным намерением) важен и у Чехова, много писавшего о современных ему недовольных и смятенных интеллигентах. Мотив переодевания весьма характерен для комедий и фарсов на протяжении целого ряда веков. В традиционных жанрах бытовал мотив узнавания героем его благород­ного происхождения; он звучал, как правило, в финалах повестей, романов, комедий.

Описание системы мотивов отдельных произведений (а также их групп) — необходимое условие их научного постижения.

Изучение произведений, однако, не сводится к описа­нию элементов их формы (в том числе выявлению моти­вов). Специалисту важно уяснить функции формы, кото­рая может считаться в полной мере изученной только в том случае, если осознана ее содержательная значи­мость. Цель литературоведа, говоря иначе, состоит в том, чтобы рассмотреть форму с ее «составляющими» не только констатирующе (описательно), чисто аналитически, но и функционально, синтетически, целостно, в ее «соподчи-ненности» художественному смыслу.

В этой связи оказывается насущным понятие интер­претации (от лат. interpretatio — объяснение, истол­кование). Интерпретация в литературоведении — это сово­купность суждений, направленных на постижение автор­ской концепции (идеи) словесно-художественного произве­дения и истолковывающих его содержание (смысл).

В отличие от интерпретаций литературных произве­дений режиссерами, актерами, чтецами, а также крити­ками-эссеистами, литературоведческая интерпретация ос­новывается прежде всего на аналитическом рассмотрении словесно-художественной формы произведения. При этом, подобно любому другому научному высказыванию, она должна обладать достоверностью и объективностью.

Иначе интерпретация окажется непричастной науке о литературе. Объективность суждений о сути творений искусства достигается нелегко, ибо каждый читатель (в том числе и специалист-литературовед) воспринимает произведение искусства непосредственно, эмоционально, а потому субъективно, на свой «индивидуальный лад». Имен­но с этим самоочевидным фактом связаны наиболее труд­но решаемые проблемы научного изучения литературного творчества.

Бытовала и бытует поныне точка зрения, согласно которой объективно-достоверные суждения об идее произ­ведения невозможны в принципе, поскольку творения поистине художественные неопределенны в их содержа­тельной форме, «многосмысленны», а воспринимающий вкладывает в созданные автором образы что-то свое. Так, Шеллинг, яркий представитель романтической философии и эстетики, полагал, что произведение искусства «допус­кает бесконечное количество толкований, причем никогда нельзя сказать, вложена ли эта бесконечность самим художником или раскрывается в произведении как тако­вом»¹. Подобный взгляд, выражая его с предельной рез­костью, отстаивали А. А. Потебня и его единомышленники. Подчеркивалось, что решающая роль в художественном смыслообразовании принадлежит не авторам, а читате­лям. Так, Потебня утверждал, что содержание произведе­ния «развивается» не в художнике, а в понимающих: «За­слуга художника не в том minimum'e содержания, которое думалось ему при создании, а в известной гибкости образа, в силе внутренней формы возбуждать самое разнообраз­ное содержание»*.

Подобные взгляды нуждаются в непредвзятом и крити­ческом обсуждении. Бесспорная заслуга Шеллинга, Потеб-ни и их единомышленников состоит в том, что они судят о закономерностях постижения художественного произ­ведения с учетом творческой активности воспринимаю­щего. Нет сомнений, что читатель осваивает мысли и чувства, вложенные автором в образы, избирательно, на основе собственного опыта достраивает и обогащает про­изведение в акте восприятия. Творения искусства как бы требуют читательских домыслов, сотворчества, духовной инициативы, обсуждений, споров. Таковы, например «Гам-

лет» Шекспира, «Фауст» Гёте, романы Достоевского, пье­сы Чехова, толковавшиеся на протяжении ряда эпох совер­шенно по-разному.

Вместе с тем приведенные суждения Шеллинга и По-тебни односторонни, ибо смысловая неопределенность произведений искусства в них абсолютизируется, а кон­кретность мыслей и чувств, вложенных автором в создан­ные им образы, напротив, игнорируется. Ведь какой бы за­гадкой для читателей, а также литературоведов ни явля­лись иные художественные творения, они в той или иной степени обладают смысловой определенностью, постижение которой и составляет «сверхзадачу» собствен­но научных интерпретаций литературы. «Художествен­ность... — замечал Ф. М. Достоевский, — есть способность до того ясно выразить... свою мысль, что читатель... совер­шенно так же понимает мысль писателя, как сам писатель понимал ее, создавая свое произведение»¹.

Художественное содержание, однако, не может быть исчерпано какой-либо единичной трактовкой, но его толко­вание может и даже должно отличаться обоснованностью и достоверностью. Литературоведческие интерпретации (подобно всем иным формам научного знания) спо­собны вобрать в себя лишь относительные истины о худо­жественных произведениях. Никакому осмыслению произ­ведений искусства (даже самому проникновенному и глу­бокому) не дано оказаться единственно и исчерпывающе правильным. Процесс постижения смысла великих худо­жественных творений нескончаем.

Освоению содержания художественных произведений в составе науки о литературе принадлежит важное и почет­ное место. По мысли Д. С. Лихачева, вопросы интерпре­тации составляют своего рода центр литературоведче­ских дисциплин². Вне постижения смысла творений сло­весного искусства невозможно себе представить ни серь­езного историко-литературного исследования, ни учебного пособия по литературе, ни вузовской лекции, ни школь­ного урока. Литературоведческие интерпертации, всегда опирающиеся на анализ формы произведения, вызывают к себе самое разное отношение. Некоторые ученые и писате­ли предостерегают специалистов по литературе от анали­тического «разъятия» художественных образов, утверждая,

' Шеллинг Ф. В. И. Система трансцендентального идеализма. М., 1936. С. 383.

² Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М., 1976. С. 181 — 182.

¹ Достоевский Ф. М. Об искусстве. М., 1973. С. 68—69.

² См.: Лихачев Д. С. Литература. Реальность. Литература. Л.,
1981. С. 199—200.

что их ядро «нерасщепимо», выражают скептически насто­роженное, порой даже негативное отношение к понятийно-логическим построениям литературоведов.

Вместе с тем люди, воспринимающие искусство актив­но, творчески, испытывают властную потребность силой мысли «прокорректировать» свои эмоциональные впечат­ления от прочитанного и вообще художественно восприня­того. И им, несомненно, нужны литературоведческие ин­терпретации, опирающиеся на анализ. Хорошо сказал об интеллектуально-художественных запросах воспринимаю­щей публики Г. А. Товстоногов: театральный зритель после спектакля на протяжении какого-то промежутка времени «обменивает» испытанные им ранее чувства на мысли¹. Подобную потребность испытывает и активный, твор­ческий читатель, которому важно отдать себе отчет в истоках и подоплеке эмоций, которые вызвало у него прочитанное. Нет сомнений, что для такого читателя литературоведческие интерпретации насущны. Они имеют большое общественно-культурное значение (по аналогии с другими областями знаний последнее можно назвать практическим или прикладным).

Переходя далее к развернутой характеристике формы в ее содержательной значимости, мы раскроем сначала о б-щ и е свойства эпических и драматических произведений, а затем рассмотрим специфические особенности каждого из трех родов литературы.

Глава IX