Историческая правдивость и ложность идеи

Эмоциональная оценка социальных характеров, заклю­чая в себе их идейное утверждение или идейное отрица­ние, всегда вытекает из их осмысления писателем и, далее, из особенностей его миросозерцания, его общественных взглядов на жизнь. Но в не меньшей мере она опре­деляется и объективными особенностями самих изображенных характеров и должна соответство­вать этим особенностям в их утверждении и отрицании.

Когда Чернышевский писал о трех задачах искус­ства, он назвал последнюю из них «вынесением пригово­ра», который искусство «произносит» изображаемым явлениям жизни. Этим он сравнил писателя с судьей. В результате разбирательства дела суд выносит обвини­тельные или оправдательные приговоры тем лицам, кото­рые отвечают перед законом за свои действия, иногда за всю свою деятельность. И в интересах не только тех, кто предстал перед судом, но и в интересах всего общества и оправдательные, и обвинительные приговоры суда долж­ны быть справедливыми. Для этого суд должен тщательно разобрать все обстоятельства дела с точки зрения юриди­ческих, а иногда и моральных норм. И суд должен исхо­дить в своих приговорах из того, чего на самом деле объективно достоин каждый, представший перед ним, а не из каких-либо преднамеренных и предвзятых мнений, субъективных симпатий и антипатий. В противном случае его приговоры могут оказаться несправедливыми, лож­ными.

В содержании художественных произведений, особенно литературных, происходит нечто подобное в еще большей степени. Ведь писатель выносит свой «приговор» не от­дельным реальным личностям, а социальным характе­рам — вымышленным героям, воплощающим в себе су­щественные свойства жизни целых социальных слоев и движений определенной страны и эпохи. Поэтому со-

циальные силы, которые представляют общество в его историческом развитии, всегда бывают глубоко заинтере­сованы в том, чтобы «приговоры», выносимые писателем различным социальным характерам, были справедливы. Для общества очень важно, чтобы писатель выражал та­кое идейно-эмоциональное осмысление изображаемых характеров, которого эти характеры действительно достой­ны по объективным, существенным свойст­вам своей жизни, по своему месту и значению в национальной жизни вообще, в перспективах ее развития.

Утверждающего, оправдывающего, возвышающего идейного осмысления и эмоциональной оценки достойны те социальные слои, жизнь и деятельность которых имеет положительное, прогрессивное значение для всего общества, для его исторического развития. Отрицающего, осуждающего, разоблачающего осмысления и оценки за­служивают те слои общества, чья жизнь и деятельность так или иначе препятствует национальному развитию, в той или иной мере наносят ему ущерб, имеют регрес­сивное и реакционное значение. Идейно-эмо­циональное осмысление характеров в соответствии с их объективным национально-историческим значением, поло­жительным или же отрицательным, само получает тем самым общественно национально-прогрессивную значи­мость. Это исторически объективная прав­дивая тенденция произведения. И наоборот, утвер­ждающее идейно-эмоциональное осмысление таких ха­рактеров, которые по своему объективному значению для жизни общества достойны отрицания, и идейное отрица­ние тех характеров, которые в исторической перспективе жизни общества заслуживают идейного утверждения, представляют собой исторически объективную ложную тенденцию произведения, имеющую нацио­нально-реакционное значение.

Так, в I части «Мертвых душ» Гоголь выразил сати-рико-юмористическое отрицание пустой и самодовольной жизни крепостнического, реакционного чиновно-поме-щичьего общества в русском губернском городе и окру­жающих его усадьбах. И эта оценка вполне соответство­вала самой сущности изображаемых характеров, она была исторически правдивой и осталась таковой навсегда. Во II же части «Мертвых душ», особенно в образах помещика Костанжогло и откупщика Муразова, Гоголь тщетно пы­тается найти в жизни тех же слоев русского общества

положительные свойства и дать им идейно-утверждающую эмоциональную оценку. Такая оценка противоречила сущ­ности изображаемых характеров: она была исторически ложной, национально-реакционной. Писатель идеализиро­вал то, что объективно не было достойно идеализации. Вот почему Гоголю, большому и чуткому художнику, так долго творчески не удавалась вторая часть его «поэмы»; он так и не смог закончить ее до своей смерти.

Из этого не следует, что жизнь и деятельность господст­вующих слоев классового общества всегда заслуживает только отрицательного осмысления и оценки. В опреде­ленные исторические эпохи различные слои господствую­щего класса и создаваемая ими государственная власть, угнетавшая трудящиеся массы своей страны, осуществля­ла тем не менее национально-прогрессивную политиче­скую и культурную деятельность, достойную соответст­вующего идейно-эмоционального осмысления в произведе­ниях художественной литературы.

Так, в России в первой четверти XVIII в. происходила быстрая перестройка материальной и духовной националь­ной культуры на передовой западноевропейский лад. Происходила она по инициативе и при активнейшем лич­ном участии царя Петра I. Вместе с тем Петр впервые полностью ввел в России самодержавный принцип прав­ления (абсолютную монархию), он сохранил крепостное право и часто жестоко и грубо применял власть при проведе­нии своих реформ. Но реформы эти имели огромное об­щенациональное значение, благодаря им Россия стала од­ной из мировых держав. Поэтому и позднее, на протяже­нии XVIII в., русские передовые писатели во главе с Ло­моносовым и Фонвизиным с восхищением напоминали в своих одах, поэмах и драматических произведениях о де­ятельности Петра, ставили его в пример русским цари­цам — Елизавете, Екатерине II, стремясь побудить их к продолжению политики великого предшественника. Через сто лет после смерти Петра I Пушкин возвеличил его в поэме «Полтава». Идейная тенденция этих произ­ведений была исторически правдивой и для тех времен на­ционально-прогрессивной.

Пушкин прославлял Петра и построенную им новую столицу и во вступлении к поэме «Медный всадник». Но проблематика этой поэмы в целом гораздо сложнее: поэт не только любовался столицей, созданной в прошлом прогрессивной самодержавной властью, которая к его вре­мени уже потеряла свое национально-прогрессивное зна-

' 109

чение, но и раскрыл в поэме другую сторону деятельности русского самодержавия — ее антинародность, ее губитель­ность для жизни трудящихся масс. Он изобразил в поэме гибель мелкого петербургского чиновника Евгения и его невесты Параши от страшного наводнения, которое на­несло большой ущерб столичной бедноте и которое вообще произошло потому, что Петр основал город «под морем», не считаясь со страданиями и даже жизнью народных низов. Поэтому образ медного всадника выступает в поэме как символ былой национальной прогрессивности само­державной власти и вместе с тем как символ всегдашней и неизменной ее антинародности. Обе стороны идейной на­правленности поэмы — и идейное утверждение самодер­жавной власти, и ее идейное отрицание, — при всей их внутренней противоречивости, имели и имеют до сих пор исторически правдивое значение.

К середине XIX в. самодержавие окончательно утра­тило свою прогрессивность и в его деятельности возобла­дали реакционные, антинародные тенденции, которые про­являлись как в отношении к народу, так и в отношении к представителям передовой общественной мысли — де­кабристам, революционерам-демократам, народовольцам. Поэтому ее отрицание стало исторически прогрессивным.

С такой оценкой самодержавной власти мы встречаем­ся в сатирах Салтыкова-Щедрина, в частности в «Истории одного города». В лице гротескно изображенных глупов-ских градоначальников Щедрин выявляет различные типы самодержавных правителей. Раскрывая «способности» каждого из градоначальников, писатель показывает, ка­ковы конкретные проявления политики русского само­державия и в чем ее реакционность, достойная всяческого осуждения. Это бессмысленная жестокость и несправедли­вость, глубоко враждебное отношение к народу, его бес­пощадное угнетение и подавление, нетерпимость к инако­мыслящим («хватали, ловили, секли, пороли, описывали и продавали»), организация бессмысленных войн, нелепое понимание цивилизаторской деятельности и т. п.

На современном этапе исторического развития в раз­ных странах выступают различные социальные и полити­ческие силы. В их деятельности обнаруживаются разные тенденции. Но как в жизни, так и в литературе эти силы получают различную оценку, соответствующую или не со­ответствующую их сущности.

Так, одним из очень значительных исторически про­грессивных движений 30-х годов нашего века была на-

ционально-революционная, антифашистская борьба в Ис­пании (1936—1939), возглавленная республиканцами и поддержанная представителями различных прогрессивных партий, в особенности коммунистами всех стран. Эта вой­на оставила заметный след в мировой литературе (Э. Хе­мингуэй, Б. Брехт, К. Чапек), в том числе в советской (документальные очерки И. Эренбурга, «Испанский днев­ник» М. Кольцова, повесть К. Паустовского «Созвездие гончих псов», пьеса А. Афиногенова «Салют, Испания!» и др.). Испанская тема нашла отражение в мировой по­эзии — в стихах П. Неруды, Н. Гильена, Н. Вапцарова, П. Элюара. В большинстве произведений, посвященных этой борьбе, обнаруживается исторически истинная оценка событий, отмечается стремление защитить, утвердить, от­стоять и возвысить тот пафос, который воодушевлял ис­панских борцов и всех тех, кто помогал или сочувствовал им в справедливой борьбе за свободу и независимость против реакционных национальных сил и мирового фашиз­ма. При этом надо, конечно, иметь в виду, что глубина понимания социальных противоречий, которые вызвали к жизни это движение, и перспектив его развития в твор­честве разных художников мира была различной.

Произведения, содержащие в себе исторически истин­ную оценку изображаемых явлений и характеров, являют­ся исторически прогрессивными по своему содержанию.

Глава V

ПАФОС И ЕГО РАЗНОВИДНОСТИ

Из сказанного в предыдущей главе очевидно, что идей­ная направленность литературно-художественного произ­ведения определяется в первую очередь тем, как осмысля­ет и оценивает писатель явления жизни, которые он воспроизводит. Глубокая и исторически правдивая идейно-эмоциональная оценка изображаемых характеров, по­рождаемая их объективным национальным значением, яв­ляется пафосом творческой мысли писателя и его про­изведения.

В лекциях по эстетике Гегель обозначал словом «па­фос» (гр. pathos — сильное, страстное чувство) высокое воодушевление художника постижением сущности изобра­жаемой жизни, ее «истины». Воплощение пафоса философ считал «главным как втцэоизведениях искусства, так и в

восприятии последнего зрителем». Белинский, разделяя во многом точку зрения Гегеля, подчеркнул, что пафос вы­текает из миросозерцания художника, из его возвышен­ных общественных идеалов, из его стремления разрешить острые социальные и нравственные проблемы современ­ности. Первостепенную задачу критики он видел в том, чтобы, анализируя произведение, определить его пафос (26, 312—314).

Но не в каждом художественном произведении есть пафос. Его нет, например, в натуралистических произве­дениях, копирующих действительность и лишенных глубокой проблематики. Авторское отношение к жизни не возвышается в них до пафоса. В произведениях с лож­ной идеей субъективный пафос писателя не оправдан сущ­ностью изображаемых явлений, искажает их и потому отличается нарочитостью и ходульностью.

Содержание пафоса в произведении с истори­чески правдивой идейной направленностью имеет два источника. Оно зависит и от миропонимания ху­дожника, и от объективных свойств тех явле­ний жизни (тех характеров и обстоятельств), которые писатель познает, оценивает и воспроизводит. В силу их существенных различий пафос утверждения и пафос от­рицания в литературе тоже обнаруживает несколько раз­новидностей. В произведении может быть героический, трагический, драматический, сентиментальный и романти­ческий, а также юмористический, сатирический и другие виды пафоса. Их следует рассмотреть более подробно.

Все виды пафоса возникают первоначально в сознании общества, а затем находят выражение в художественном творчестве, Героический, драматический, трагический па­фос, сентиментальность, романтика, юмор, сатира в худо­жественном произведении — все это глубокое идейное осознание и правдивая эмоциональная оценка противо­речий, существующих в действительности.

Но характеры, отношения, деятельность людей в их реальности многосторонни и изменчивы. Те их противо­речия, которые вызывают различные виды пафоса, часто бывают тесно связаны между собой, переходят одно в дру­гое и даже пронизывают друг друга. В соответствии со знаменитым изречением: «от великого до смешного» всего «один шаг» — могут быть близки и перечисленные разно­видности пафоса.

В художественном произведении в зависимости от его проблематики иногда доминирует один вид пафоса или об-

наруживается сочетание разных его видов. Известно, что проблематика многих произведений отличается большей или меньшей односторонностью, а на ранних ступенях исто­рии художественного творчества также и отвлеченностью. Писатели обычно сосредоточиваются на каких-то одних сторонах изображаемых характеров и отношений, усили­вая и развивая их, нередко даже совсем отвлекаясь от всех прочих сторон. Отсюда и пафос произведения может быть преимущественно героическим, трагическим и т. п. В литературе последних столетий, особенно в реалисти­ческой, все чаще произведение, иногда даже один образ, выражает различные свойства и оттенки пафоса, вытекаю­щие из сложности и разносторонности осознаваемых писателем характеров и отношений. Для того чтобы по­нять при анализе произведений преобладание и переходы тех или иных разновидностей пафоса, необходимо выяс­нить особенности каждого из них. При этом, как уже говорилось, следует иметь в виду, что пафос в искусстве создается художественными средствами — изображением персонажей, их поступков, их переживаний, событий их жизни, всем образным строем произведения.

ГЕРОИЧЕСКИЙ ПАФОС

Героический пафос заключает в себе утвержде­ние величия подвига отдельной личности и це­лого коллектива, огромного значения его для развития народа, нации, человечества. Предметом героического пафоса в литературе является героика самой дейст­вительности — активная деятельность людей, благодаря которой осуществляются великие общенационально-про­грессивные задачи.

Содержание героики различно в разных национально-исторических обстоятельствах. Овладение стихиями при­роды, отпор иноземным захватчикам, борьба с реакцион­ными силами общества за передовые формы социально-политической жизни, за развитие культуры — все это требует от человека способности возвыситься до интере­сов и целей коллектива, осознать их как свое кровное дело. Тогда общие интересы становятся внутренней потреб­ностью личности, мобилизуют ее силу, мужество, волю и вдохновляют ее на подвиг. По словам Гегеля, «всеобщие силы действия» человеческого общества становятся «си­лами души» отдельного человека, как бы воплощаются –113

в его характере, в его действиях (43, 1, 195). Героика всегда предполагает свободное самоопределение личности, ее действенную инициативу, а не послушную исполнитель­ность.

Воплощение в действиях отдельной личности, при всей ограниченности ее сил, великих, национал ь-н о-п регрессивных стремлений — такова положи­тельная внутренняя противоречивость героики в жизни.

Образно раскрывая основные качества героических характеров, восхищаясь ими и воспевая их, художник слова создает произведения, проникнутые героическим пафосом¹. Он не просто воспроизводит и эмоционально комментирует героику действительности, а идейно-твор­чески переосмысляет ее в свете своего идеала граждан­ской доблести, чести, долга. Он претворяет жизнь в об­разный мир произведения, выражая свое представление о подвиге, о сущности героического характера, его судьбе и значении. Героика действительности отражается в ху­дожественном произведении преломление и гиперболиче­ски в вымышленных, порой даже фантастических персона­жах и событиях. Многообразны поэтому не только реаль­ные героические ситуации и характеры, но и интерпрета­ция их в литературе.

Интерес к героике обнаруживается еще в древнейших произведениях синкретического творчества, в которых на­ряду с образами богов появились образы богатырей, или, как их называли в Греции, героев (гр. heros — владыка, господин), совершающих небывалые подвиги на благо своего народа. Такие образы были созданы в эпоху расцве­та родового строя — в «век героев»², когда заметно возрос­ла самостоятельность отдельной личности, повысилось значение ее инициативных действий в жизни народного коллектива. На праздниках в честь победоносного сра­жения хор славил победителей, а те рассказывали о недав-

¹ Следует отметить, что в истории литературы встречается и
ложная, фальшивая героизация, например завоевателей, колонизаторов,
защитников реакционного режима и т. д. Она искажает суть реальной
исторической ситуации, придает произведению ложную идейную направ­
ленность.

² Название «век героев» впервые появилось в поэме древнегрече­
ского поэта Гесиода «Теогония» («Происхождение богов») и сохрани­
лось до сих пор в современной исторической науке. Оно означает ог­
ромный период в жизни человечества — от высшей ступени развития
родового строя до образования и раннего существования государства
как организации классового общества.

них схватках с врагами. Как показал в своем исследова­нии А. Н. Веселовский (36, 267), такие рассказы, стано­вясь достоянием племени, ложились в основу историче­ских легенд, песен, мифов. В устной передаче подробности изменялись, получали гиперболическое изображение и фантастическое истолкование. Так возникали образы ге­роев — доблестных, мужественных, способных совершать великие подвиги, вызывающих восхищение, преклонение, желание подражать им. В древнегреческих мифах это Геракл с его двенадцатью подвигами или Персей, который отрубил голову горгоне Медузе. В «Илиаде» Гомера — это Ахилл, Патрокл, Гектор, прославившиеся в би!вах под Троей.

Героические образы мифов и легенд широко использовались в литературе последующих эпох. Подвер­гаясь переосмыслению, они тем не менее сохраняют зна­чение вечных символов человеческого героизма. Они ут­верждают ценность подвига и героику как высшую норму поведения для каждого члена народного коллектива.

На более поздних этапах общественного развития, в классовом обществе, героическая проблематика приобрела новую остроту и более широкое значение. В произведениях фольклора — исторических песнях, былинах, бога­тырских сказках, эпопеях, воинских повестях — в центре стоит могучий, справедливый богатырь-воин, защищаю­щий свой народ от иноземных захватчиков. Он рискует жизнью не по предписанию свыше, не по обязанности — он сам свободно принимает решение и отдает всего себя великой цели. Поступки его менее произвольны, более осо­знанны, чем у мифологического героя, они вызваны чувст­вом чести, долга, внутренней ответственности. И эпиче­ский певец часто раскрывает высокое национальное са­мосознание героя, патриотический смысл его деяний.

«За милую Францию» умирает Роланд в «Песни о Ро­ланде». Стойко сражаются с сарацинами, саксами, нор­маннами и другие герои французских «шансон де жест» («песен о деяниях»), прославляющих идеального, доброго, непобедимого в бою короля Карла Великого. Герой испан­ской «Песни о моем Сиде» Родриго де Бивар храбро бьет­ся с маврами за освобождение родной земли. Во славу великого Киева совершают свои подвиги русские богатыри Добрыня Никитич, Алеша Попович, Илья Муромец. Эпи­ческий певец видит в героях воплощение мощи народа, утверждающего свою национальную самостоятельность.

В героических произведениях художественной л и т е-

115

р а т у р ы, созданных в процессе индивидуального твор­чества, своеобразие идеологических убеждений автора сказывается более определенно, чем в фольклоре. На­пример, древнегреческий поэт Пиндар, славя в своих одах героев, исходит из того понимания «доблести», которое было характерно для аристократии: он видит в доблести не личное, а наследственное, родовое качество. Совре­менник же Пиндара Симонид выражает иную, демокра­тическую точку зрения, когда славит героев, павших в борьбе против персов. Вот как звучит его надпись на месте битвы спартанцев, павших при Фермопилах:

Путник, пойди, возвести нашим гражданам в Лакедемоне, Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.

Сдержанные, полные скорби слова идейно утверждают достоинство всех граждан, до конца оставшихся верными своему долгу. Таким образом, уже в древнегреческой ли­тературе героика осмысляется с различных идейных по­зиций.

Начиная с эпохи Возрождения содержание н а ц и о-нально-исторической героики в значительной степени связано с процессами образования феодальных государств, позднее — с формированием буржуазных на­ций. В произведениях художественной литературы, отра­жающих и воспевающих героику, часто воспроизводятся реальные события, действуют исторические лица. В ини­циативных свободных действиях героев находит зримое воплощение движение истории. Так, в русской литературе деятельность Петра I была воспета Ломоносовым в одах и поэме «Петр Великий», а позже Пушкиным в лирике, в поэме «Полтава», во вступлении к «Медному всаднику». Откликом на войну 1812 г. были «Певец во стане русских воинов» Жуковского, «Воспоминания в Царском Селе» Пушкина, «Бородино» Лермонтова. С эпической широтой воспроизведена героика этой борьбы в «Войне и мире» Л. Н. Толстого.

Но героики требует не только борьба с внешним вра­гом. Разрешение внутренних гражданских конфликтов, без которых нет развития общества, порождает револю­ционную героику. Это героика свободно принятого на себя гражданского долга, высокой ответственности за судьбы родины, готовности вступить в неравную борьбу с господствующими силами реакции. Она требует от героя не только большого мужества, целеустремленности, само­отверженности, но и гораздо большей идеологической

самостоятельности, чем борьба с внешним врагом. В ху­дожественной литературе еще Эсхил, использовав древний миф о Прометее — титане, давшем людям огонь и нака­занном за это Зевсом, утверждал героику тираноборчест-ва. Позднее Мильтон, обратившись к библейским леген­дам, передал в «Потерянном рае» героику английской буржуазной революции. По-своему раскрыл героический характер Прометея Шелли в поэме «Прометей освобож­денный».

Революционное истолкование нередко получала и ге­роика национальной борьбы за свободу. Так, прославляя борьбу греческого народа за независимость, Пушкин и поэты-декабристы выражали протест против гнета русско­го самодержавия.

Наиболее последовательно и открыто революционную героику утверждает литература социалистического реализ­ма. «Мать» и «Враги» Горького, «Левый марш» Маяковско­го, «Железный поток» Серафимовича, «Бронепоезд 14-69» Иванова, «Баллада о гвоздях» Тихонова, «Чапаев» Фурманова раскрывают подъем самосознания, социальной активности широких демократических кругов, охваченных революционным порывом. Стихия революции в этих про­изведениях предстает как стихия героическая, не только разрушительная, но и созидательная по своему историче­скому значению. Это новое понимание героики массо­вого движения за революционное преобразование об­щества.

Итак, героический пафос выражает стремление худож­ника показать величие человека, совершающего подвиг во имя общего дела, идейно утвердить в сознании общества значение такого характера и его нравственной готовности к подвигу.

Героический пафос в художественных произведениях разных эпох чаще всего осложняется драматическими и трагическими мотивами. Победа над национальными и классовыми врагами нередко завоевывается ценой жизни героев и страданий народа. В героической поэме Гомера «Илиада» борьба между ахейцами и троянцами приводит к драматическим эпизодам — смерти Патрокла и Гектора, тяжело переживаемой их друзьями и близкими. Полно драматизма и изображение гибели Роланда при столкнове­нии с более сильными отрядами врагов.

В героических произведениях поэтов-декабристов отра­жены драматические моменты гибели героев и трагиче­ское предчувствие поражения.

Известно мне: погибель ждет Того, кто первый восстает

На утеснителей народа, — Судьба меня уж обрекла. Но где, скажи, когда была

Без жертв искуплена свобода? (...)

В этом монологе Наливайко из одноименной поэмы Ры­леева раскрыто трагическое самосознание человека, го­тового жертвовать собой ради идеалов свободы.

В произведениях социалистического реализма героиче­ский пафос чаще всего сочетается с романтическим и драматическим пафосом.

ПАФОС ДРАМАТИЗМА

Драматизм в литературе, как и героика, порождается противоречиями реальной жизни людей — не только об­щественной, но и частной. Драматичны такие жиз­ненные положения, когда особенно значительные общест­венные или личные стремления и запросы людей, а иногда сама их жизнь оказываются под угрозой поражения и гибели со стороны независимых от них внешних сил. Такие положения вызывают соответствующие пережива­ния в душе человека — глубокие опасения и страдания, сильную взволнованность и напряженность. Эти пережи­вания или ослабляются сознанием своей правоты и ре­шимостью бороться, или приводят к безнадежности и отчаянию.

Драматические положения и вызываемые ими драмати­ческие переживания людей часто становятся предметом глубокого идейного осмысления и оценки в произведе­ниях художественной литературы и создают их собствен­ный пафос. Но эти осмысление и оценка могут иметь различную направленность. Писатель (сказитель, певец) может глубоко сочувствовать персонажам, драматичности их положения, их борьбе за осуществление своих стрем­лений, за свою судьбу и жизнь. Тогда драматизм становит­ся и д е й н о-у тверждающим пафосом самого про­изведения, находящим выражение во всем его образном строе.

Автор древнерусской «Повести о разорении Батыем Ря­зани» с тяжелым душевным надрывом и проникновенным сочувствием изображает гибель рязанского княжества от внезапного нападения татарской орды — истребление в не-

равном бою «удальцов, резвецов рязанских», смерть кня­зей, разрушение церквей и всего города, поражение бо­гатыря Евпатия, стремящегося отплатить Батыю за унич­тожение Рязани. Своим драматизмом повесть как бы взы­вает к общенациональному отмщению коварному и жесто­кому врагу.

Но писатель (сказитель, певец) может и осуждать характеры своих персонажей в драматизме их положения, переживаний, борьбы. Он может видеть в страданиях пер­сонажей справедливое возмездие за ложность их стрем­лений, приведших к драматизму их положения. Тогда драматизм становится идейно-отрицающим пафо­сом самих произведений, выражающимся в их образном строе.

В пьесе Эсхила «Персы» изображается страшное нрав­ственное смятение в персидских придворных кругах при вести о разгроме персидского флота при Саламине. Царь Ксеркс оплакивает вместе с хором это тяжелое поражение своей державы. Но для Эсхила и греческой обществен­ности сценическое представление этих драматических пе­реживаний персов было актом осуждения сильного и опас­ного врага, посягнувшего на их национальную свободу, а косвенно — и актом торжества их победы над этим врагом.

Осуждая с драматическим пафосом неправые, ложные стремления и действия своих персонажей, писатель не всегда при этом отрицает сами характеры в их социальной сущности. Автор «Слова о полку Игореве», например, видит в главных персонажах — Игоре и Всеволоде — достойных представителей русского княжеского рода, сильных и смелых воителей. Изображение решающей битвы русских с половцами проникнуто героическим па­фосом («Ярый тур Всеволод! Стоишь ты на обороне, - брызжешь на воинов стрелами, гремишь о шлемы мечами харалужными» и т. д.). Однако доминирует в повести пафос сильного драматизма, который выражает осуждение всего самонадеянного похода Игоря в глубь половецких степей, окончившегося тяжелым поражением и навлекшего беды на всю Русскую землю («И застонал, братья, Киев от печали, а Чернигов от напастей. Тоска разлилась по Русской земле, печаль глубокая потекла средь земли Рус­ской» и т. п.).

Драматизм положений и переживаний, возникающих в военных столкновениях между народами, часто воспроиз­водится в художественных произведениях всех стран и

эпох; есть он и в советской литературе разных периодов ее развития. Так, в «Разгроме» Фадеева драматическим пафосом проникнуто повествование о дальневосточном партизанском отряде Левинсона, отходящем в тяжелых боях под натиском превосходящих сил японской армии и белогвардейских отрядов. Глубочайший пафос идейно-утверждающего драматизма доминирует и в произведе­ниях, раскрывающих героику борьбы советских людей с фашизмом, — в повестях А. Бека «Волоколамское шоссе», К. Симонова «Дни и ночи», его романах «Солдатами не рождаются», «Живые и мертвые», партизанских повестях В. Быкова «Круглянский мост», «Сотников», «Волчья стая», а также «Знак беды».

Драматические положения и переживания возникают также в ходе гражданской борьбы прогрессивных и реак­ционных сил в исторической жизни разных народов. Та­кой драматизм нередко ложится в основу пафоса литера­турного произведения, усиливая его утверждающую или отрицающую идейную направленность. Например, в поэ­ме Некрасова «Русские женщины» раскрыто глубоко дра­матическое положение Трубецкой и Волконской, жен ссыльных декабристов. Побуждаемые глубоким нравст­венным и гражданским самосознанием, они приняли ре­шение ехать к своим мужьям в сибирские рудники. Им пришлось перенести тяжелый разрыв с близкими, настой­чивое сопротивление властей, тяготы и испытания далеко­го пути. Разговор княгини Трубецкой с иркутским губер­натором в первой части поэмы с наибольшей остротой выражает драматическую напряженность стремлений ге­роини преодолеть все препятствия на избранном ею пути. Драматизм служит здесь поэтическому утверждению нрав­ственной высоты русской женщины.

Накал революционной борьбы народовольцев-семиде­сятников показан в романе С. Степняка-Кравчинского «Андрей Кожухов». Полная опасностей жизнь Андрея и его товарищей в политическом подполье, тщетные попыт­ки освободить заключенных друзей, присутствие среди враждебной толпы при страшной казни Бориса и Зины, отчаянное решение Андрея «одному идти на царя», порож­денные этим мрачные и напряженные переживания — все это полно глубокого драматизма. Направленность романа двойственна: автор и восхищается беззаветным мужеством своего героя, и хочет подвести читателей к сознанию того, что огромные усилия революционеров, не опирающихся на народные массы, по существу, бесплодны.

В отличие от такой двойственности в романе Горького «Мать», в его пьесе «Враги» выражается целостная ут­верждающая направленность драматизма политической борьбы.

Но драматические противоречия гражданской жизни и порождаемые ими переживания не всегда проявляются непосредственно в открытом столкновении социальных сил. Ими создаются нередко такие свойства человеческих характеров, которые обнаруживаются в частных, бытовых, семейных, личных отношениях. Драматизм положения и переживаний отдельной личности оказывается тогда для писателя как бы «симптомом» социальных и политиче­ских противоречий. Творческое воспроизведение драматиз­ма такого рода встречается в художественной литературе разных эпох.

Особенно значительны в этом отношении романы, драмы, лирика конца XVIII и первой половины XIX в. — эпохи резких антагонизмов между старым уходящим в прошлое самодержавно-крепостническим укладом жиз­ни и новыми идейными стремлениями, связанными с формированием буржуазного строя, тогда еще прогрес­сивного, но уже проявляющего все сильнее свою собствен­ную противоречивость. В Германии, например, это были такие драмы Шиллера, как «Разбойники» и «Коварство и любовь»; в Англии — такие поэмы Байрона, как «Па­ломничество Чайльд Гарольда», «Гяур», «Корсар», «Лара»; во Франции — такие романы, как «Отец Горио» Бальзака, «Исповедь сына века» Мюссе, «Красное и черное» Стенда­ля; в России — «Горе от ума» Грибоедова, «Евгений Оне­гин» Пушкина, «Герой нашего времени», поэмы и лирика Лермонтова, «Кто виноват?» Герцена.

Положение главных героев таких произведений, внут­ренне протестующих против консервативности окружаю­щего их общества, глубоко драматично. Но драматизм этот проявляется только в их индивидуалистических пе­реживаниях, в конфликтах их частной жизни, в неустроен­ности их личной судьбы, в идейном «скитальчестве». Дра­матично, например, положение Жюльена Сореля в романе «Красное и черное». Этот юноша обладает демократиче­скими стремлениями и в глубине души враждебен всему реакционному буржуазно-дворянскому укладу жизни. Но он скрывает эту враждебность и стремится достичь только своей, индивидуальной независимости, используя в этих целях любовные связи с женщинами из презираемой им привилегированной среды. Он запутывается в этих отноше-

ниях, проявляет авантюризм и бесславно гибнет на плахе. Автор на стороне своего героя в его скрытом стихийном протесте, но он против него в его индивидуалистиче­ских метаниях. Такая двойственность в идейной направлен­ности драматизма характерна для всех подобных произ­ведений,

В этом романе Стендаля драматизм положения глав­ных героев усиливается обстоятельствами социального не­равенства — противопоставлением плебейства знатности, бедности богатству. В последующую эпоху развития бур­жуазного общества в разных странах такие обстоятельст­ва все чаще привлекали к себе внимание писателей, вы­зывая их резко критическое отношение. Наиболее яркие примеры — «Отец Горио» Бальзака, «Оливер Твист» и «Крошка Доррит» Диккенса, «Бедные люди», «Унижен­ные и оскорбленные» Достоевского, «Бесприданница» А. Островского и т. п. Драматизм положения и пережи­ваний персонажей в этих произведениях мотивирует и усиливает выраженный в них пафос отрицания социально­го неравенства в его последствиях для человеческой лич­ности.

В «Преступлении и наказании» глубоко драматично положение всей семьи Мармеладова, находящейся на гра­ни нищеты, в особенности его старшей дочери Сони, ре­шившейся — ради спасения семьи — продавать себя на улице, и его жены, вынужденной просить милостыню с малыми детьми и дошедшей до безумия. С наибольшей силой драматизм выражен в речи отчаявшегося пьяного Мармеладова, обращенной к богу.

Наряду с различными драматическими ситуациями, создаваемыми так или иначе обстоятельствами общест­венной жизни, писатели нередко изображают также драматизм в личных отношениях людей, и это отра­жается в пафосе их произведений. Драматично, например, положение главной героини в романе Флобера «Госпожа Бовари», стремившейся преодолеть мещанскую ограничен­ность своей семейной жизни путем тайных любовных связей, которые казались ей возвышенными, романти­ческими, но в действительности были пошлым обманом, приведшим ее к гибели. В романе Л. Толстого драматично положение Анны Карениной, не испытавшей любви в за­мужестве и впервые познавшей глубокое чувство в связи с Вронским. Порвав с мужем, а через это и со светским обществом, лицемерно охраняющим семейную, нравствен­ность, Анна была вынуждена принять на себя всю тяжесть

сословного изгнанничеств