Познавательные возможности литературы и ее проблемность
Диапазон познавательных возможностей литературы определяется двуплановостью словесных образов. Во-первых, с помощью художественной речи обозначаются и
1 Значение временных и пространственных представлений в литературе рассмотрено М. М. Бахтиным в статье «Формы времени и хронотопа в романе» (см.: Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975).
характеризуются различные стороны «внесловесной действительности» (зримое поведение человека, окружающие его предметы, его впечатления и импульсы, не получившие словесного воплощения); во-вторых, в литературных произведениях широко и конкретно воспроизводится ре-чевая деятельность людей.
Человек в словесном изображении (и только в нем) выступает в качестве «носителя речи». Это относится прежде всего к лирическим героям, действующим лицам драматических произведений и рассказчикам эпических произведений. Характеры персонажей новелл и повестей, эпопей и романов также раскрываются в диалогах и монологах, произносимых вслух или про себя. Текст литературного произведения — это всегда совокупность чьих-то высказываний. Говоря иначе, речь в художественной литературе, будучи материальным средством сознания образов, выступает и как важнейший предмет изображения. Литература не только обозначает словами жизненные явления, но и воспроизводит саму речевую деятельность1.
Используя речь в качестве предмета изображения, писатель преодолевает ту схематичность словесных картин, которая связана с их «невещественностью». Запечатлевая высказывания людей, он воздействует не только на воображение читателя, но и на его слуховые ощущения: синтаксическими конструкциями так или иначе фиксируются интонации говорящего (37, 71—72). Литература, следовательно, воссоздает человеческие «голоса», хотя они не звучат физически и воспринимаются лишь внутренним слухом читателя. «Плох тот художник прозы или стиха, — заметил А. Белый, — который не слышит интонацию голоса, складывающего ему фразу» (30, 548). Для артистов-исполнителей и слушателей, по словам чтеца А. Шварца, важна «интонационная первородность» литературного произведения. То же самое можно сказать и о читателях.
Вне речи мышление людей, как известно, в полной мере осуществиться не может. Поэтому литература является единственным искусством, свободно и широко осваивающим человеческую мысль, которая иными видами художественной деятельности воспроизводится
1 Этой стороне литературного творчества М. М. Бахтин придал принципиальное значение (см.: Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972. С. 309—460; а также: Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. С. 144—178).
лишь косвенно. Так, строгие ритмы и ударные созвучия музыки Бетховена вызывают представление об активно волевом, властно разумном начале, а фигура «Мыслителя» Родена говорит о возвышенных думах, требующих от человека предельной сосредоточенности душевных сил. Но здесь мы не находим воспроизведения каких-либо единичных мыслей. Литература же с давних времен воссоздает процессы человеческого мышления конкретно и непосредственно. Они отражены в монологах и диалогах действующих лиц и лирических героев. При этом в словесно-художественных произведениях нередко приводятся и невысказанные мысли. Уже в народных сказках мы встречаем, пусть краткие, характеристики того, что подумали персонажи (будь то волк, лисица или мужик).
Нередки в литературных произведениях раздумья героев или повествователя на философские, социальные, нравственные, религиозные, исторические темы (древнеиндийская поэма «Махабхарата», античные трагедии и «Слово о полку Игореве», композиционная вершина которого — проникновенный монолог Святослава о единстве Руси). На протяжении последних столетий создан целый ряд словесно-художественных произведений, где интеллектуальная сторона жизни человека выдвинута на первый план. Вспомним «Фауста» Гёте, «Братьев Карамазовых» Достоевского, «Волшебную гору» Т. Манна, философские стихотворения Тютчева и Заболоцкого, драмы Горького и Шоу, Сартра и Ануя.
Процессы мышления — это средоточие душевной жизни людей, форма их напряженного действия. И неудивительно, что литература свободно и смело запечатлевает чувства и намерения человека, которые пронизаны его мыслью; она активно осваивает эмоции и волевые устремления, имеющие, как говорят психологи, мировоззренческий характер. Нередко воссоздаются словесным искусством и чувства неясные, безотчетные, иррациональные.
В путях и способах постижения эмоционального мира литература качественно отличается от других видов искусства. Живопись и скульптура раскрывают человеческие намерения и чувства лишь косвенно: через жесты, позы, выражения лиц. Так, всматриваясь в известную картину В. Серова «Девочка с персиками», мы угадываем безмятежный строй юной души, но ничего не узнаем о том, какие именно представления и желания роятся в сознании девочки, какими впечатлениями она в данный момент живет, на чем сосредоточено ее внимание.
В литературе же, наряду с косвенными обозначениями переживаний людей через жесты, мимику, движения, широко используется прямое изображение душевных процессов с помощью авторских характеристик и высказываний самих героев (произносимых вслух или про себя). Воспроизводя высказывания людей со всеми эмоциональными оттенками, писатели могут проникнуть в самые сокровенные глубины человеческой души.
И это дает основание сопоставить словесное искусство с искусствами экспрессивными. Музыка и танец, постигая сферы человеческого сознания, недоступные другим видам искусства, вместе с тем ограничиваются тем, что передают общий характер переживания. Сознание человека раскрывается здесь вне его прямой связи с какими-то конкретными явлениями бытия. Слушая, например, знаменитый этюд Шопена до минор (ор. 10 № 12), мы воспринимаем всю стремительную активность и возвышенность переживания, достигающего напряжения страсти, но не связываем это переживание с какой-то конкретной жизненной ситуацией или какой-то определенной картиной. Слушатель волен представить морской шторм, или революцию, или мятеж-ность любовного чувства, или просто отдаться стихии звуков и воспринять воплощенные в них эмоции без всяких предметных ассоциаций. Музыка способна погрузить нас в такие глубины духа, которые уже не связаны с представлением о каких-то единичных явлениях.
Не то в словесном искусстве. Человеческие чувства и волевые импульсы даются здесь в их обусловленности жизнью и в прямой направленности на конкретные явления действительности. Вспомним, например, стихотворение Пушкина «Погасло дневное светило». Мятежное, романтическое и вместе с тем горестное чувство поэта раскрывается через его впечатления от окружающего (волнующийся под ним «угрюмый океан», «берег отдаленный, земли полуденной волшебные края») и через воспоминания о происшедшем (о глубоких ранах любви и отцветшей в бурях младости). Поэтом передаются связи сознания с бытием, иначе в словесном искусстве быть не может. То или иное чувство всегда предстает здесь как реакция сознания на какие-то явления действительности. Как бы смутны и неуловимы ни были запечатлеваемые художественным словом душевные движения (вспомним стихи Жуковского, Фета или раннего Блока), читатель всегда узнает, чем они вызваны или, по крайней мере, с какими впечатлениями сопряжены.
Литературе, следовательно, доступно прямое изображение процессов душевной жизни в ее связях с окружающей человека действительностью. При этом в словесном искусстве широко и многопланово отражается бытие как отдельных людей, так и целых общественных групп, прежде всего конфликты, выражающиеся в событиях, поступках, свершениях. Ни живопись, ни скульптура, ни даже пантомима и возникающее на ее основе театральное искусство не обладают способностью такого широкого охвата жизненных явлений. И Лессинг применительно к своему времени, когда еще не существовало киноискусства, был прав, утверждая, что словесные образы «могут находиться один подле другого в чрезвычайном количестве и разнообразии, не покрываясь взаимно и не вредя друг другу, чего не может быть с реальными вещами или даже с их материальными воспроизведениями, заключенными в тесные границы пространства и времени» (64, 128). Свобода обращения с изображаемыми временем и пространством позволяет писателям воссоздать величественные и масштабные процессы.
Литература как вид искусства, таким образом, обладает своего рода универсальностью. С помощью речи можно воспроизвести любые стороны действительности; изобразительные возможности словесного искусства поистине не имеют границ. Литература с наибольшей полнотой воплощает познавательное начало художественной деятельности. Об этом говорилось неоднократно. Так, Гегель называл словесность «всеобщим искусством, способным в любой форме разрабатывать и высказывать любое содержание». По его мысли, литература распространяется на все, что «так или иначе интересует и занимает дух» (43, 3, 350, 348). Ту же мысль о необычайной широте изобразительных и познавательных возможностей словесного искусства (поэзии) высказал Чернышевский: «Все другие искусства не в состоянии сказать нам и сотой доли того, что говорит поэзия» (99, 63).
Уже на заре истории человечества возникли словесно-художественные произведения, в которых действия героев воссоздавались детализированно, характеризовались их побуждения, давались картины окружающей обстановки. Так, в «Илиаде» Гомера мы находим и развернутые психологические мотивировки поступков героев (борение намерений в душе оскорбленного Ахилла), и описания предметного мира. Многоплановостью картин поражают такие шедевры мировой литературы последующих эпох, как «Божествен-
ная комедия» Данте, трагедии Шекспира, «Дон Кихот»
Сервантеса и др.
Но особенно широко осуществились изобразительные и познавательные возможности литературы в XIX в., когда в искусстве России и западноевропейских стран ведущим стал реалистический метод. Стендаль и Бальзак, Диккенс и Теккерей, Пушкин и Гоголь, Достоевский и Л. Толстой художественно отразили жизнь своей страны и эпохи с такой степенью полноты, которая недоступна никакому другому виду искусства. Симптоматично в этом отношении суждение Белинского о пушкинском «Евгении Онегине» как «энциклопедии русской жизни».
Уникальным качеством художественной литературы является также ее ярко выраженная, открытая проб-лемность. Взгляды писателя, запечатленные прежде всего образами, могут выражаться в его творчестве и непосредственно. Словесный текст нередко сочетает детальное изображение героев, их действий, взаимоотношений, переживаний с обобщающими характеристиками жизни и проблемными суждениями, так что авторские позиции воплощаются в произведении с предельной прямотой и отчетливостью.
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в доме Облонских». Этот двойной обобщающий зачин романа Л. Толстого «Анна Каренина» сразу же придает изображению драмы в семье Облонских проблемную ост- роту. Читатель с самого начала настраивается на лад толстовских раздумий и улавливает главное в романе — «мысль семейную».
Запечатлевая.мысли автора впрямую, многие литературные произведения становятся глубоко аналитичными, остро интеллектуальными, что недоступно произведениям других видов искусства. Литературная форма наиболее благоприятна для выражения взглядов создателя художественного произведения. Нравственные, социально-политические, исторические, философские, эстетические воззрения писателя могут непосредственно выражаться и в 1 лирических стихотворениях, и в высказываниях действую- 1 щих лиц, и в речи повествователя.
Художники слова, в частности, нередко создают своего рода программные произведения, где формулируется их писательское «кредо». Таковы «Поэт и толпа» и «Пророк» Пушкина, «Поэт и гражданин» Некрасова, размышления об участи двух поэтов в «Мертвых душах» Гоголя, «Раз-
говор с фининспектором о поэзии» Маяковского. Неудивительно, что именно в сфере литературного творчества, наиболее интеллектуального и проблемного, формируются направления в искусстве: классицизм, сентиментализм и т. д.
И наконец, во многих широко известных литературных произведениях художественные образы предваряются или сопровождаются собственно публицистическими обобщениями. Так, в «Похвале Глупости» Эразма Роттердамского изображение условного персонажа (самой Глупости) нередко уступает место отвлеченным суждениям, принадлежащим, по сути, автору. Большая часть глав книги Радищева «Путешествия из Петербурга в Москву» имеет зачины или концовки чисто публицистического характера. В 3-м и 4-м томах «Войны и мира» Л. Толстого художественно-образные картины также порой уступают место философско-историческим раздумьям писателя. Публицистическое начало ощутимо во многих произведениях Салтыкова-Щедрина (вспомним «Введение» к циклу «Мелочи жизни»), в повести А.Франса «Суждения господина Жерома Куаньяра», в романе Т. Манна «Доктор Фаустус». Все эти примеры свидетельствуют о точках соприкосновения литературы, искусства остро проблемного, с публицистикой.
Обобщающие суждения писателя, однако, не должны становиться самодовлеющими. В подлинно художественных произведениях литературы они не подменяют образов, а дополняют их.