О СООТНОШЕНИИ ПОНЯТИЙ «СТРУКТУРА» — «НОРМА» — «УЗУС»
Исходя из представленного у Э. Косериу понимания языковой нормы, следует определить ее как совокупность наиболее устойчивых, традиционных реализаций элементов языковой структуры, отобранных и закрепленных общественной языковой практикой.
Такое определение языковой нормы нуждается, однако, в уточнении, поскольку оно требует решения целого ряда вопросов. К их числу относится прежде всего вопрос о соотношении понятия нормы с понятиями языковой структуры и узуса. Заметим, что при анализе данной триады речь идет прежде всего об изучении соотношения нормы и узуса с внутренней организацией языка, которую логичнее всего, с нашей точки зрения, обозначить термином «структура». Мы уже отмечали, однако, выше, что Э. Косериу чаще использует в том же смысле термин «система»11.
Язык как сложное и определенным образом организованное целое может рассматриваться на разных уровнях абстракции. Низший уровень абстракции составляет норма, высший — структурная схема, лежащая в основе любого языка [39, 229; 87, 120— 122]. При этом качественное разграничение признаков, на которых базируется языковая структура и языковая норма, види<555>мо, лишь в одном направлении: если первая опирается лишь на элементы, несущие функциональную нагрузку, то вторая базируется как на отношениях дифференциации, так и на отношениях идентификации.
Вместе с тем структура и норма языка различаются не только характером лежащих в их основе отношений между языковыми элементами, но и общим количеством тех признаков, на которые они опираются, на что также обращал уже внимание Косериу [39, 174].
Норма, как понятие менее абстрактное, оказывается болев «емкой», она базируется на значительно большем числе признаков, чем языковая структура. В качестве иллюстрации сошлемся на один из примеров, приведенных Э. Косериу для испанского языка, в котором одному функциональному инварианту /b/ соответствует два нормативных комбинаторных варианта, а именно [b] и [Я]. На аналогичное явление можно указать и для немецкого языка, где фонеме /r/, т. е. одному структурному элементу, соответствуют два свободных нормативных варианта — [r] и [R].
Хотя и косвенным, но весьма ярким доказательством несовпадения числа и характера признаков, образующих структуру и норму языка, может служить разная степень практического владения родным или чужим языком. Овладение основными строевыми особенностями языка достигается в известном смысле скорее, чем овладение их реальным воплощением и использованием именно из-за множественности, нерегулярности и избирательности реализаций, что можно наблюдать, в частности, и на примере детской речи. Даже для носителя родного языка владение его нормами может быть неполным, оно в значительной мере определяется культурным уровнем говорящего, а иногда и некоторыми особенностями его психической организации (владение говорящим не всеми функциональными разновидностями родного языка, лучшее владение нормами письменного или устного языка и т. п.).
Несовпадение числа признаков, на которых базируется «фундаментальная структура языка»12, с одной стороны, и его норма — с другой, проявляется и в том, что в норме, наряду с регулярным отражением современной языковой структуры, присутствуют также некоторые изолированные, аномальные элементы, отражающие в силу традиции уже не существующие, «снятые» состояния данной языковой структуры.
Вместе с тем при рассмотрении соотношения структурной организации языка и ее нормативной реализации обнаруживается известный парадокс, заключающийся в том, что норма одновременно трактуется как категория более узкая, чем структура, так как число потенциально существующих возможностей реализации<556> языковых элементов может быть значительно больше, чем то, что реализовано в конкретном историческом языке [39, 174 и 236] для определенных словоформ и лексем13. Так, для испанского языка Э. Косериу приводит три теоретически возможные словообразовательные пары: 1) rendimiento — rendiciуn, 2) remordimiento — remordiciуn и 3) volvimiento — volviciуn. Однако лишь в первом случае в норме испанского языка действительно реализованы обе возможности (ср. rendimiento 'производительность' — rendiciуn 'сдача, капитуляция'). Во втором случае оказался реализованным лишь один словообразовательный вариант (ср. remordimiento 'угрызения совести'), а в третьем случае — ни одного [39, 238]14.
На соответствующие нормативные ограничения реализаций, т.е. на их «избирательность», не раз обращали внимание и исследователи русского языке, ср. начальник — начальница, певец — певица, но: дворник, министр, врач и т. п. (ср., однако, разг. дворничиха, врачиха или министерша — последнее только для 'жены министра', причем с ироническим оттенком). Заметим, что подобная асимметрия в соотношении структуры языка и его нормы является существенным резервом для его изменения и развития [39, 236].
Избирательный характер нормативных реализаций по отношению к структурным потенциям языковой системы проявляется также и в том, что одной и той же языковой структуре могут соответствовать — и часто действительно соответствуют — несколько параллельных норм. В результате возникает несколько хотя и весьма близких, но отнюдь не подобных «наборов» реализаций, находящихся между собою в отношениях частичного варьирования15. Это наблюдается, например, при использовании одного и того же языка на разных территориях и в разных государствах (ср., например, варианты испанского языка в Испании и странах Латинской Америки, или английский язык в Англии и Америке и т. д.).16<557>
Второй вопрос, который необходимо рассмотреть при определении нормы и отграничении ее от других лингвистических понятий, — это вопрос о соотношении нормы и узуса.
Норма, являясь понятием функционального плана, включает, согласно приведенному определению, наиболее устойчивые, традиционные реализации, принятые обществом и в той или иной мере осознаваемые им как правильные и обязательные. Так как данное определение не покрывает всей совокупности реально существующих реализаций структуры того или иного языка, то норма не может оставаться единственным понятием, представляющим реализацию и функционирование языка. Другим понятием функционального плана и является узус, отличающийся от нормы тем, что он всегда содержит определенное число окказиональных, нетрадиционных и даже некорректных реализаций, хотя некоторые из них могут быть, впрочем, довольно устойчивыми (ср. русск. хочим, транвай, консомолец или нем. Gebьrge вместо Gebirge, interezant вместо interessant).
Структура языка и его узус (охватывающий, таким образом, всю совокупность реальных употреблений языка) являются теми общими границами, в которых существует языковая норма. Правда, соотношение структуры и нормы все еще мыслится лингвистами различно в зависимости от трактовки ими самих этих понятий. Оно может представать то как соотношение потенций («техники и эталонов») и непосредственно реализованных моделей (Э. Косериу), то как «чистая форма» (отношения между элементами) и их материальная манифестация (субстанция), ср. у Ельмслева, то как «элементы и их связи» — в их противопоставленности «функционированию (т. е. распределению и использованию) этих элементов» (Э. А. Макаев [50]). Можно было бы назвать здесь и иные интерпретации общей схемы (ср. [22; 70]), свидетельствующие о все продолжающихся и далеко еще незавершенных поисках в определении сущности указанных понятий.
Пока трудно определенно указать на возможные типы соотношения структуры и нормы в разных языках. Можно предположить, что это соотношение в известной степени зависит от самого языкового типа. В этой связи упомянем об отдельных — правда довольно беглых — замечаниях Э. Косериу, который утверждает, что своеобразная «асимметрия» в соотношении языковой структуры с планом ее реализации характеризует прежде всего языки со сложной и разнообразной структурой, относящиеся к флективному типу. Наряду с этим в языках с простой и регулярной структурой — к последнему типу Косериу относит, например, агглютинативные языки — все потенциально возможное является вместе с тем и конкретно реализуемым [39, 237]. О подобной же тенденции пишет в отношении изолирующих языков и Н. Н. Коротков [38, 11]. Положение об известной общей зависимости характера норм от типа языковой структуры, само по себе еще недостаточно изу<558>ченное и ясное, усложняется еще и тем, что для языков, относящихся к одному и тому же типу, соотношение структуры и нормы также может различаться, как это отчасти показал на материале французского и русского языков В. Г. Гак [22].
Что касается характера соотношения нормы и узуса, то оно, видимо, также значительно колеблется для разных языковых идиомов и разных исторических периодов их существования. Однако для любой формы существования языка (в том числе и для диалекта) норма и узус полностью не совпадают (ср. в этой связи [83, 9]). Основанием для подобного утверждения является хотя бы то, что узус, включая как традиционные, устойчивые, правильные, так и нетрадиционные, окказиональные и ошибочные реализации, всегда шире нормы. Следует отметить, что мысль о несовпадении нормы и узуса выражается лингвистами в различной форме: так, например, О. фон Эссен определяет норму как «совокупность директив для реализации», т. е. как нечто, стоящее над узусом [87, 121—122], а Д. Нериус [98, 10] — как «инвариант языкового употребления».