Вопрос о месте языка художественной литературы в системе функциональных стилей русского языка

Поскольку существует такая сфера общественной деятельности, как искусство, в том числе словесное искусство, т. е. словесность, или художественная литература, постольку многие ученые выделяют еще один функциональный стиль, называя его различно: художественный, художественно-беллетристический, художественно-изобразительный, стиль художественной литературы.

По вопросу о том, является ли язык художественной литературы одним из функциональных стилей русского литературного языка, оживленные споры велись долгое время. В последние годы они утихли, но лингвисты не пришли к единому мнению, а просто разделились на тех ученых, которые выделяют «художественный стиль» в одном ряду с научным, официально-деловым, газетно-публицистическим и другими (Р.А. Будагов, А.И. Ефимов, И.Р. Гальперин, Б.Н. Голо­вин, М.Н, Кожина и др.), — и тех, кто считает, что язык художественной литературы — это явление иного порядка, следовательно, выделять «художественный стиль» неправомерно (В.Д. Бондалетов, В.Д." Левин, Л.Ю. Максимов, В.В. Одинцов, А.К. Панфилов, Д.Н. Шме­лев и др.) Каковы аргументы сторонников первой точки зрения, т. е. сторонников выделения «художественного функционального стиля» литературного языка?

Во-первых, как уже было сказано, они обращают внимание на то, что язык художественной литературы функционирует в особой сфере общественной деятельности, выделяемой на основе особой формы общественного сознания — художественно-образной. Иными словами, для выделения такого функционального стиля существует экстралингвистическая основа. Во-вторых, эти ученые указывают на специфическую функцию языка художественной литературы — эстетическую, не свойственную ни одному другому стилю языка. Исключение языка художественной литературы из числа функциональных стилей, по их мнению, обедняет наше представление о функциях языка, так как «литературный язык существует во множестве функций» и «если вывести художественную речь из числа функциональных стилей, [...] то получается, что эстетическая функция не является одной из функций языка», —аргументирует эту позицию М.Н. Кожина (Ко­жина 1983:79). В-третьих, приводится перечень языковых средств, якобы свойственных этому стилю. И, наконец, в четвертых, сторонники этой точки зрения подкрепляют ее ссылкой на авторитет академика В.В. Виноградова, который в числе стилей называл и художественно-беллетристический.

Несмотря на обилие аргументов в пользу этой точки зрения, они не являются достаточными, чтобы считать ее доказанной. Рассмотрим каждый из аргументов в отдельности и приведем контраргументы. 1) Наличие особой сферы общественной деятельности бесспорно. Это обстоятельство, действительно, позволяет допустить, что в литературном языке сформировался особый функциональный стиль, обслуживающий данную сферу общественной деятельности. Однако, если верно, что каждый функциональный стиль обслуживает определенную сферу общественной деятельности, то это не значит, что верно и обратное утверждение: что каждая сфера общественной деятельности обслуживается обязательно функциональным стилем языка: она может обслуживаться и отдельным языком. Наиболее характерный пример этого соотношения приводился выше — это языковая ситуация в средневековой Польше, где общее в сферах церковно-религиозной, научной и административно-правовой общественной деятельности осуществлялось на латинском языке, а на долю польского приходилось лишь повседневно-батовое общение. Можно привести и другой пример: долгое время на Руси сфера церковно-религиозной общественной деятельности обслуживалась исключительно церковнославянским языком (который никак не может считаться стилем). Поэтому, выделяя такую сферу общественной деятельности, как искусство (в том числе словесное, т. е. художественную литературу), мы вполне можем утверждать, что здесь функционирует не стиль литературного языка, т. е. не определенная подсистема литературного языка, а особый язык — язык художественной литературы. 2) Обращая внимание на особую — эстетическую — функцию языка художественной литературы, сторонники первой точки зрения делают неправомерный вывод, что отрицание «художественного стиля» якобы обединяет наше представление о функциях языка. Во-первых, очень важна поправка Л.Ю. Максимова, что язык художественной литературы выполняет не просто эстетическую функцию, а «эстетически отраженную коммуникативную функцию», что гораздо точнее, ачто сразу ставит изучаемый феномен в языковой контекст (Максимов 1975). А во-вторых, эту функцию выполняет не только литературный язык, в составе которого имеются различные функциональные стили, но весь национальный язык в целом. А из его состава! язык художественной литературы вовсе не исключается. Когда говорится о множестве функций национального языка, то среди них! непременно будет названа и эстетически отраженная коммуникативная функция. Следовательно, наличие такой особой функции - аргумент именно в пользу доказательства специфики языка художественной литературы, его принципиального отличия от всех других функциональных стилей, которым такая функция не свойственна. 3) Не выдерживает критики и аргумент о наличии особой системы языковых средств «художественного стиля». Как показали многочисленные исследования, язык художественной литера­туры «принципиально разностилен» (В.Д. Левин), т. е. он допускает включение элементов всех стилей и, более того, даже нелитературных элементов. Не случайно ни один словарь не имеет пометы «художественное», хотя есть пометы, отражающие прикреплен-ность определенных языковых единиц к тому или иному функци­ональному стилю языка (пометы, которые отражают эту прикрепленность в виде функционально-стилевой окраски: специальное, деловое, канцелярское, газетное и др.). Языковые средства, используемые художниками слова, каждый раз различны, их отбор каждый раз индивидуален. И этот отбор производится не из одной определенной подсистемы литературного языка (как в случае общения, например, в сфере науки или в сфере административно-правовой общественной деятельности), а из арсенала средств всего национального языка. Вспомним многочисленные диалектизмы в произведениях М. Шолохова или В. Распутина, арготизмы в произведениях А.И. Солженицына, посвященных жизни заключенных лагерей строгого режима, канцеляризмы в сатирических произведениях М.Е. Салтыкова-Щедрин а и т. д. В подтверждение сказанного о незамкнутости языка художественной литературы приведем отрывок из современной повести А. Кабакова «Поздний гость (История неудачи)» (подчеркнем, что это именно повесть, т. е. художественное произведение, а не научный трактат):

Все время употребляю какие-то безличные формы неопределенного лица. Кто же есть автор этих рассуждений и, следовательно, их герой ? Я сам ? Не совсем... Хотя бы потому (внимание!), что совершенно точно своих мыслей не выразишь, отмечено еще классиком. Следовательно, все написанное выше не есть, строго говоря, мои размышления во всей полноте и многозначности (банальности и сумбурности), а некоторая их адаптация для передачи словами, текстом — в меру моих литературных способностей. И значит, это уже не совсем я рассуждаю, а некий литературный фантом, некий герой-рассказчик, рассуждатель.

Выражаясь в терминах давно и начисто забытой (а ведь было же, было: ободранные аудитории... комичный старик лет пятидесяти пяти, преподаватель аналитической геометрии, показывавший на себе, что такое поверхность, называемая обезьяньим седлом... лаборатория аэродинамики, перегороженная маленькой трубой... диплом на тему «Движение нелинейного осциллятора под действием негармонического возбуждения»... и еще какой-то метод начальных параметров...)внауки: в процессе сочинения(результат мы также будем обозначать сочинение) возникает не тождественный сочинению текст,который есть некая функция f от переменной я, а первой производной от этой функции является персонаж... (Выделено везде автором повести).

Очень важно, что при этом такие языковые средства вовсе не оказываются в художественном тексте «чужеродными», иностилевыми: их употребление задано художественным замыслом писателя, системой образных средств всего произведения. Так, исследователи отмечают как специфичную черту многих современных поэтических текстов их герметичность, т. е. обусловленную авторской Интенцией затрудненность их восприятия, эта затрудненность как раз и достигается за счет активного использования в поэзии терминов различных отраслей знания. Например, в поэзии М. Еремина встречаются: карры, протофит, спорофиты, адиафоры, антецедентные, пренатальнып, статуарные, калибиты, реотаксис, констелляция, торкрет-бетонный, грабштихель и многие другие:

Полночна констелляция,

Пруд — лоно лунно — без морщинки,

И — тени, тени, тени... — акустическое одиночество.

Термины, как отмечает Н.Г. Бабенко, изучавшая поэзию этого автора, придают поэтическому тексту М. Еремина нарочитую книжность, научность и тем самым создают эффект непознанного, иллюзию непознаваемого текста, текста не для всех. (Бабенко 2002:216). О широком использовании научной (в частности грамматической) терминологии в современных художественных текстах пишет также Н.А. Николина и многие другие современные ученые. Разумеется, термины в художественных текстах играют не ту роль, которая свойственна им в научном или официально-деловом стиле, где их употребление служит цели обеспечить точность, а в художественных произведениях их функции могут быть иными (например, в поэзии Еремина это создание герметичности текста). С этим согласны и сторонники выделения «художественного стиля»; но как раз этот признак — также показатель особого характера языка художественной литературы.

Во всех функциональных стилях литературного языка картина абсолютно иная: каждый из них представляет собой систему средств только литературного языка, нелитературные элементы в них не входят, а языковые единицы из других стилей (подсистем), т. е. облада­ющие другой функционально-стилевой окраской, воспринимаются как «чужеродные», как «цитата». При этом, если при реализации функционального стиля в речи, в определенном тексте, использование этих иностилевых элементов умышленно, преднамеренно, то такое их включение — это специальный стилистический прием, направленный на достижение какого-либо стилистического эффекта, а если оно случайно, не задано намерением автора, — то это стилистическая ошибка. Эта особенность функциональных стилей и была отмечена в дефиниции функционального стиля языка, когда указывалось, что он представляет собой относительно замкнутую систему языковых средств. Языку художественной литературы замкнутость — даже относительная — не свойственна, т. е. язык художественной литературы — принципиально открытая, незамкнутая система. Повторяем: это весь русский национальный язык в эстетически отраженной коммуникативной функции (далее для краткости будем говорить об эстетической функции).

Пытаясь очертить круг языковых средств, якобы создающих систему «художественного функционального стиля», данные исследователи называют эмоционально окрашенную лексику, метафоры, эпитеты, архаически-возвышенную лексику и др. Но совершенно очевидно, что этот перечень случаен, эти средства в языке художественной литературы факультативны, и не они служат условием выполнения языком художественного произведения эстетической функции. Можно назвать немало произведений, полностью или частично лишенных этих языковых средств, но, тем не менее, создающих яркий художественный образ. Примером может служить начало поэмы А.С. Пушкина «Граф Нулин»: Пора! Пора! Рога трубят! Псари в охотничьих уборах Чем свет уж на конях сидят. Борозые прыгают на сворах...

Аллитерация (повтор звука р) служит средством создания звуового образа (читатель словно слышит звучание охотничьих рож­ков); выражение «чем свет» (по функционально-стилевой окраске разговорное) позволяет наглядно-чувственно передать картину раннего утра, когда солнце еще не взошло и рассвет чуть брезжит; простые предложения с глагольными сказуемыми делают речь лаконичной и тем самым «дают движение фразе», как говорил А.Н. Толстой, рисуют динамичную картину. Здесь нет ни поэтизмов, ни сравнений, ни оценочной лексики, ни метафор, но речь, тем не менее, — художественно-образная.

Итак, попытки указать «языковые приметы» «художественного стиля» обречены на неудачу. Языковых средств, которые составляли бы систему средств, представляющих «художественный стиль», и по­тому обладали бы соответствующей, т. е. «художественной», функционально-стилевой окраской, в русском языке не существует.

К этому выводу следует сделать одно примечание (См.: Левин 1955). Дело в том, что в словарях имеется стилистическая помета «поэтическое»; она сопровождает такие лексемы, как грезы, чары, лазурный, синь, чертог и др. Наличие таких поэтизмов, на первый взгляд, противоречит приведенному выше утверждению. Может вникнуть предположение, что это и есть именно тот пласт слов, которые создают арсенал средств «художественного стиля». Однако предположение безосновательно, и наличие поэтизмов неколеблет приведенного утверждения об отсутствии языковых средств (в частности лексических), специфичных именно для языка художественной литературы. Дело в том, что а) поэтизмы — это численно очень незначительный пласт слов, явно недостаточный для того, чтобы быть лексической основой хотя бы одного художественного произведения, не говоря уже о художественной литературе в целом; б) это архаическая лексика, она не входит в активный словарь современного русского языка и не пополняется, в отличие от слов, имеющих другие виды функционально-стилевой окраски; в) активно она использовалась в поэзии XVIII — начала XIX века, и ее использование в контексте современного художественного произведения без специального введения невозможно. Последнее очень наглядно проиллюстрировано В.Д. Левиным, который приводит использование поэтизма очи А.Фадеевым: У Вали глаза были светлые, добрые, широко расставленные, они с покорностью и обожанием встречали глаза подруги. А у Ули глаза были большие, темно-карие, -не глаза, а очи, с длинными ресницами, молочными белками, черными таинственными зрачками... Поэтизм введен в текст в составе фигуры речи—антитезы, без чего он оказался бы неуместным; сравним: * У Вали глаза были светлые, добрые, а у Ули очи были большие, темно-карие...

4) Рассмотрим четвертый аргумент в пользу выделения «художественного стиля». Ссылка на авторитет академика В.В. Виноградова в пользу такого решения абсолютно некорректна, так как он, хотя и называл среди стилей «художественно-беллетристический», но все­гда при этом делал существеннейшую оговорку, подчеркивая услов­ность такого решения, указывая, что этот «стиль» не соотносителен с другими, занимает особое место: «...понятие стиля в применении к языку художественной литературы наполняется иным содержанием (курсив наш. — O.K.), чем, например, в отношении стилей делового или канцелярского и даже стилей публицистического и научного.

Язык национальной художественной литературы не вполне соотносителен с другими стилями, типами или разновидностями книжно-литературной и народно-разговорной речи. Он использует их, включает их в себя, но в своеобразных комбинациях и в функционально преобразованном виде. Он развивается на основе целесообразного, эстетически оправданного использования всех речевых разветвлений национального языка, всех его выразительных средств.» (Виноградов 1955: 85). Рассматривая становление реализма в творчестве А.С Пушкина, В.В. Виноградов неоднократно подчеркивал, что это движение в сторону реализма проявлялось в применении «разных стилей», что «открывало возможность безмерно углублять и расширять смысловую перспективу изложения путем постоянных переходов от одного плана и строя речи к другому, посредством пересечения и взаимоотражения разных стилистических сфер. Оно содействовало синтезу в языке Пушкина разных стилистических систем...». (Виноградов 1941: 510).

Итак, выделение функциональных стилей может быть произведено корректно только в том случае, если выделяемый стиль отвечает двум обозначенным требованиям: а) он обслуживает определенную сферу общественной деятельности (выделенную не произвольно, а на основе форм общественного сознания), и б) он представляет собой относительно замкнутую систему языковых средств. Отвечая первому требованию, язык художественной литературы не отвечает второму. Таким образом, на вопрос о правомерности выделения среди функциональных стилей современного русского лите­ратурного языка художественного функционального стиля должен быть дан отрицательный ответ: сфера словесного искусства обслуживается не функциональным стилем литературного языка, а языком художественной литературы, который представляет собой преломление всего русского национального языка сквозь призму эстетически отраженной коммуникативной функции (Максимов 1975).

Именно попытка придать языку художественной литературы статус функционального стиля обедняет наше представление о нем, загоняет его в прокрустово ложе всего лишь одной подсистемы литературного языка, игнорируя его стилевое богатство. «Возьмем для примера сочинения Киплинга. Это писатель очень сложного стиля, в котором библейская ритмика парадоксально сочетается с газетным жанром, солдатские вульгаризмы — с мелодикой старинных баллад. В большинстве его произведений есть несколько стилистических линий», — говорил К.И. Чуковский о произведениях одного писателя (Чуковский 1930:47). Тем более правомерным это положение о разностильности, стилевом богатстве оказывается в том случае, когда Речь идет о языке художественной литературы в целом.

Заключая рассмотрение этого вопроса, отметим еще один важный момент, который проясняет причины, вызвавшие такие разногласия по поводу «художественного стиля». Названный момент связан с уже упоминавшимся неразличением стилей языка и стилей речи. не случайно В.В. Виноградов так настаивал на различении этих понятий; если это различение проводить последовательно, то картина прояснится: функционирование языка в различных сферах общественной деятельности, где он (язык) не выполняет эстетической функции, привело к тому, что в самом литературном языке выработались подсистемы средств, призванных обслуживать каждую из этих сфер, ~ подсистемы, воспринимаемые носителями языка как отгра­ниченные друг от друга, связываемые в их представлении с той или иной сферой общественной деятельности, т. е. сформировались функциональные стили. Иное дело в сфере художественной литературы: отбор языковых средств, их комбинация, сочетание при создании художественного произведения настолько индивидуальны у каждого художника, что и не могло выработаться какой-то ограниченной системы средств, которая носителями языка воспринималась бы как «художественная», т. е. эффект «художественности» рождается каждый раз только в речи, на уровне речи. Это отмечалось учеными, противопоставлявшими «практический» язык (нехудожественный) языку «поэтическому» (художественному). Тогда последовательное разграничение стилей языка и стилей речи позволит нарисовать следующую картину, отражающую соотношение рассматриваемых понятий (понятий «национальный язык», «литературный язык», «функциональные стили литературного языка», «стили речи», «художественная литература): весь национальный язык включает в себя в качестве «центра» литературный язык и в качестве «периферии» нелитературный, разговорный язык, диалекты, арго, жаргоны, архаические элементы и узкие профессионализмы; при этом литературный язык пред­ставлен функциональными стилями языка, объединенными межстилевыми, нейтральными языковыми средствами. Весь национальный язык, выполняя эстетическую функцию, выступает как поэтический язык (или художественный язык, или язык художественной литературы) (не стиль!). Изучая литературный язык с его функциональными стилями, мы имеем дело с определенным инвариантом, отвлекаемся от некоторых конкретных варьирующихся особенностей тех жанров и стилей речи, в которых он воплощается. Точно так же, изучая поэтический (художественный) язык, мы изучаем закономерности, лежащие в основе художественного творчества, общие черты художественных произведений, выявляем признаки литературных направлений, школ — это тоже определенный инвариант, некая научная абстракция. Но и «практический» язык, и «поэтический» находят воплощение в речи, в текстах, поэтому, переходя к их изучению, мы де лаем шаг от абстракций уровня языка к уровню речи, различая многочисленные стили нехудожественной речи (стиль заявления, приказа, закона, храмовой проповеди, научной статьи, научно-популярной статьи, автореферата диссертации, очерка, хроникальной заметки и т. д.). А поэтический язык реализуется в художественных текстах, которые также в зависимости от уровня абстракции могут рассматриваться в аспекте общих признаков (например, стиль роман­тизма, идиостиль писателя или стиль определенных жанров — стиль новеллы, элегии и т. д.), а могут рассматриваться в аспекте особенностей данного, конкретного текста (стиль конкретного художественного произведения). И здесь уже изучается не художественный язык, не поэтический язык вообще, а художественная речь. Тогда те три стилистики, которые выделял В.В. Виноградов (стилистика языка, стилистика речи и стилистика художественной литературы), должны быть соотнесены несколько иначе, а именно: должны быть выделены и «разведены» лингвистическая стилистика и литературоведческая стилистика, или поэтика; первая должна разделяться на стилистику литературного языка (именно здесь место функциональным стилям литературного языка как его подсистемам) и стилистику речи («практической», представленной приводившимися в пример стилями заявления, фельетона, хроникальной заметки, проповеди и т. д.), а вторая — на стилистику поэтического языка и стилистику художественной речи:

СТИЛИСТИКА

лингвистическая литературоведческая

стилистика стилистика речи стилистика стилистика

литературного языка (нехудож) поэтического языка художественной речи

(«практического»)

Стилистика функциональная

ресурсов стилистика

Эта схема наглядно показывает, что художественная литература не может быть вписана в число функциональных стилей литератур­ного языка. Она отличается от них тем, что 1) строится на базе всего национального языка, всех его богатств, включая языковые средства, находящиеся за пределами литературного языка; 2) выполняет эстетически преображенную коммуникативную функцию, не свойственную языку «практическому»; 3) отбор средств и их комбинация, осуществляемые художниками слова при создании художественного тек ста, являются в значительной степени индивидуальными, чего или нет, или почти нет, когда речь идет о функциональных стилях языка и их реализации в стилях нехудожественной («практической») речи.

Примечание: Здесь подчеркнем, что в стилистике речи (нехудожественной) не ставятся задачи изучить особенности текста конкретного заявления, или конкретного закона, конкретного автореферата диссертации и т. п. Есть такие жанры и стили речи, которые вообще исключают авторскую индивидуальность, и есть жанры, допускающие в этом плане большую свободу, т. е. такие, в которых авторская индивидуальность может проявиться. Последнее имеет место, например, в некоторых жанрах газетно-публицис­тического стиля, в разговорной речи. В таких случаях можно говорить о творческой языковой личности. Однако в пределах не­художественной речи это скорее исключение, чем правило, тогда как в сфере художественной речи проявление авторской ин­дивидуальности — это именно правило.

Разграничение лингвистической и литературоведческой стилистики никоим образом не следует понимать так, что между ними проводится непроходимая демаркационная линия и что они не имеют к друг другу никакого отношения, — напротив, только их неразрывная связь поможет достичь адекватного понимания и корректного анализа произведений словесности. Однако любое комплексное описание объекта предполагает а) четкое различение объекта и предмета, б) осмысление уровня анализа и единиц этого уровня, в) применение понятий и соответствующих терминов в строгом соответствии с их дефиницией. Соблюдение этих требований к объективному научному исследованию в нашем случае означает необходимость в одном объекте — языке — выделять различные стороны и различные аспекты, а следовательно, различать стилистику лингвистическую и литературоведческую.