Вот ринутся с азартом на фишт, на фишт! 1 страница
От автора
Посвящается моей жене Людмиле –
без неё я бы ничего не смог...
Понимаю, что книга воспоминаний о путешествиях в горах не должна быть просто констатацией фактов, «инвентаризацией» событий. Важен художественный образ. В нужном месте нужны акценты. Но что акценты без пауз? И приходится себя ограничивать во многом.
А ведь мелочи, происходящие в горах, очень важны. В горах мелочей не бывает. От неучтённых пустяков там иногда зависит жизнь.
Нормальным людям – не альпинистам, не туристам – книжка эта покажется нудной. Как долгая ходьба вверх. Но внемлите, если уже последовали за мной и открыли первую страничку – я приглашаю Вас в горы. Очень высокие, очень далёкие, где очень многие люди никогда в жизни не побывают.
Моя книжка не художественное произведение. Она не претендует на причастность к литературе. Она возникла из походных заметок, дописанных и подправленных внизу. Это репортаж, дополненный эмоциями и размышлениями. Это воспоминания о событиях, свидетелем и участником которых довелось быть в горах.
В горах всё происходит страшно медленно. И, для непосвящённых, очень скучно. Но не о них, и не для них эта книжка. Она для коллег по спорту. И ещё для тех людей, кому не безразлична моя живопись – им будет интересно узнать, при каких обстоятельствах она создавалась. Моя живопись не для всех, у кого есть деньги. Она для умных, смелых и романтичных. Как Иван Алексеевич Бунин сказал:
На высоте, на снеговой вершине,
Я вырезал стальным клинком сонет.
Проходят дни. Быть может, и доныне
Снега хранят мой одинокий след.
На высоте, где небеса так сини,
Где радостно сияет зимний свет,
Глядело только солнце, как стилет
Чертил мой стих на изумрудной льдине.
И весело мне думать, что поэт
Меня поймёт. Пусть никогда в долине
Его толпы не радует привет!
На высоте, где небеса так сини,
Я вырезал в полдневный час сонет
Лишь для того, кто на вершине.
Записки, из которых сложилась эта книжка, не всегда изо дня в день регулярны, в течение каждого дня отрывочны. Они не полно и недостаточно глубоко отражают события. И, конечно, они субъективны. Но они рождены непосредственным впечатлением. И общее настроение горных экспедиций передают, по-моему, достаточно точно.
Туристы и альпинисты ходят в горы не по чьёму-то приказу, а по собственному желанию, отправляются в высоту с радостью, не за наградами – за удовольствием. А трудности и опасности – лишь фон, на котором положительные эмоции становятся острее и ярче.
…Мне уже за 60. (Не ожидал, что абсолютное совершеннолетие наступит так скоро.) Когда-то густые, тёмные волосы теперь седые и редкие. Шевелюра с небрежным пробором то слева, то справа – как получится, – постепенно трансформируется в аккуратную лысину. И короткая бородка и усы уже совсем седые. Глаза вообще-то, серые, но чаще красные. Лоб низкий, с глубокой продольной морщиной. Крупный нос со шрамом на переносице и частым насморком. Мясистые щёки. Грудь в седой шерсти, впалая. Рост сто восемьдесят один сантиметр, вес более сорока лет без изменений — семьдесят пять килограммов.
По одному гороскопу Лев, по другому — Крыса.
Люблю жену, детей и внуков. Люблю друзей. Люблю зиму, лето, весну и осень. Люблю нашу страну со всеми её несуразностями и непредсказуемостью. Люблю Краснодар-Екатеринодар со всеми старыми и новыми закоулками. Женщин люблю больше, чем мужчин. Люблю халву и сгущёнку, чебуреки с пивом, яичницу с колбасой и пельмени под водку. Люблю подводную охоту, но глубоко нырять мешает давняя травма барабанной перепонки в правом ухе. Люблю кошек. Люблю костёр и песни под гитару. Люблю читать стихи вслух.
Не люблю кого-нибудь о чём-нибудь просить, брать деньги в долг. Не люблю тяжёлые рюкзаки, но ещё больше — тяжёлые хозяйственные сумки. Не люблю собак и темноту. Терпеть не могу любые собрания, заседания, хождения по кабинетам и магазинам, стояние в очередях, работу по дому и на даче. Не люблю навязчивых, шумных, говорливых. Не понимаю ленивых, ненавижу необязательных. Не смотрю телевизор. Не люблю голые скалы, даже сухие и тёплые. Не люблю лес — там мне тесно и душно. Не люблю степь — там мне неуютно и скучно. Очень не люблю лавины и камнепады. И грозу не люблю, особенно если она застаёт высоко на маршруте. Ненавижу телефон, автобусные и железнодорожные вокзалы.
Люблю высокие снеговые горы и ледники. Люблю аэропорты и морские порты. И альпийские луга в пору цветения. Люблю смотреть на речные перекаты и пороги, на облака и звёзды. Люблю слушать птиц и водопады, и как ветер свистит в скалах, и как снег скрипит в такт шагам. Люблю мыть посуду, точить кухонные ножи и гладить бельё – ни ума, ни таланта, никаких усилий не требуется, и результат виден сразу. Люблю крепкий чай, крепкие сигареты, крепкие напитки. И сухие вина люблю, особенно красные. Ну и пиво, конечно! Ещё Салтыков-Щедрин считал, что сон и пиво – лучшие друзья человечества. А Ли Бо, когда-то давным-давно, точно обо мне сказал:
В стихах иль в выпивке, была б охота,
Сравнюсь с любыми сыновьями века;
Так что прошу не сбрасывать со счёта
Меня, уже седого человека!
Люблю рисовать мои любимые горы. Горы не только крутизна, высота, риск и опасность. Это и необычайная для жителей равнин красота надоблачного поднебесья. В немалой степени именно за красотой стремятся люди к вершинам. Я стараюсь запечатлеть эту красоту, сохранить для тех, кто видел, знает и любит её. Открыть тем, кто был пока лишён счастья общения с высотой.
Несмотря на искреннее желание и немалые усилия, никак не могу избавиться от ненавистной суеты и досадных творческих простоев...
Мне нравится жить. Жить очень интересно. Хотя не всегда приятно. И, почему-то, всегда непросто. И никогда достатка нет. Наверное, ума и способностей не хватает. А может быть, силы воли. Или удачи. Но жизнь дана и прожить её надо. И судьба веселью не помеха. Как сказал Фиогнит:
Я ничего не исправлю слезами,
Но хуже не будет, если не стану бежать
Шумных утех и пиров.
…С пятнадцати лет хожу по горам. Горы избавляют от суеты, напряжённости и неуверенности. В горах обретаешь ясность и покой. Здесь заново осознаёшь, что просто быть живым и относительно здоровым – уже огромная радость. В горах понимаешь, что отсутствие несчастья – и есть счастье.
В Краснодаре живу с трёхлетнего возраста, а родился на Енисее в старинном казачьем городе Красноярске. В семье считалось, что наши предки пришли в Сибирь в составе боевой дружины атамана Ермака, своим походом (1581-1584) положившего начало освоению Сибири русским государством. Может быть, это правда и моё влечение к трудным походам по диким местам оттуда?..
Автор
Часть 1. Ступени к Гималаям
Тридцать дней на крыше мира
Удобный безопасный выступ
Покинь и выходи на скалы.
Прорви кольцо волшебных радуг,
Заключивших
Тебя в свой плен несбывшихся надежд!
А. Теннисон
...Рюкзак нагружен и, застревая в дверях, я вытаскиваю его во двор.
— Папа, ты уезжаешь? — спрашивает четырёхлетняя дочь.
— Да, ты же знаешь.
— На Памир? — уточняет трёхлетний сын.
— Да. Подай ледоруб.
— Памир красивый, — убеждённо говорит дочь.
— Да, — подтверждает сын, — и там никогда не тает снег. А мама тоже с тобой поедет?
— Нет, мама останется с вами.
— А когда же мама в горы пойдёт? — недоумевает сын.
— Когда я вернусь. Тогда я буду готовить кушать, мыть посуду и стирать, буду с вами играть, читать книжки и показывать на стене диафильмы. А мама пойдёт в горы.
— А мы когда?
— Когда ещё немного подрастёте.
— Я уже большой, — обижается сын, — купи мне ледоруб.
— Подрастёшь — возьмёшь мой.
— А я мамин, — говорит дочь.
Я поднимаю рюкзак на скамью, расправляю широкие грузовые лямки. Присев, продеваю в них руки. Охнув, встаю, стараясь не покачнуться под грузом.
— Привет ребятам, — говорит жена, — и хорошей вам погоды, и удачи. И будь осторожнее...
Зажав под мышкой ледоруб, я обнимаю её, и целую.
Жена поднимает обоих детей на руки, и они, уворачиваясь от моих поцелуев, прощально машут ладошками. Я ворошу волосы дочери, бодаю лоб в лоб сына.
— Ведите тут себя хорошо, не обижайте маму.
Дочь запросила пить, и жена, кивнув головой на прощанье, уводит детей в дом.
Расставания привычны. И сентиментальность не в нашем стиле.
… Позади традиционная для краснодарского аэропорта нервотрёпка при регистрации билетов и на посадке.
Удивительно — нигде, в самых дальних странствиях, мы со своими рюкзаками и ледорубами не встречаем такого непонимания, презрительного высокомерия и неприязни, как в аэропорту родного города! Ну да ладно... Мы великодушны. Мы оптимисты. Потому, легко перетерпев грубость аэрофлотовских чиновников, исключительно по «одёжке» оценивающих людей, не унижаемся обидой. Лишь улыбаемся им сочувственно, с соболезнованием...
... Уже несколько часов мы в полёте.
Промежуточная посадка в Гурьеве. Жара, горячий ветер над выжженной степью, раскинувшейся вокруг стеклянного ящика аэровокзала, в котором раскалены даже деревянные перила лестниц.
Я никогда раньше не был в Гурьеве.
Наверное, никогда больше не буду.
В памяти на всю жизнь останется лишь звук названия города, рождающий на ладонях ощущение горячих лестничных перил аэровокзала.
Да что Гурьев! Я не был в Вильнюсе, Риге, Таллинне, в Ереване и Тбилиси, Ашхабаде, Минске, Баку, Свердловске, Новосибирске и еще во множестве городов. Третий раз лечу на Памир, а не был ни разу в Самарканде и Бухаре. И в этот раз опять не буду...
Везде побывать и всё увидеть невозможно. А хочется!
...Вновь летим. За иллюминаторами небо с плавной растяжкой цвета от ультрамарина в зените до разбелённой охры у бледного, словно размытого, горизонта.
А ещё ниже — оранжевая пустыня с волнами барханов. Пустыня огромна. Барханы бесконечны. Ориентиров никаких и масштаб неясен, на глаз невозможно определить высоту полёта. Она грандиозна — семь тысяч метров, конечно барханы внизу гигантских размеров. Но легко представить их крохотными. И кажется, что медленно скользишь совсем низко над ними — как с аквалангом над песчаным морским дном…
Пустыня плавно плывёт внизу, отражаясь изгибами барханов в сверкающе-полированной кромке круто скошенного самолётного крыла.
...Постепенно рельеф под нами становится резче, расчленённее — потянулись вверх безжизненные, выгоревшие под беспощадным азиатским солнцем горы, причудливо извиваются между ними безводные ущелья.
Солнце светит поперёк полёта, рождая на оранжевой поверхности планеты фиолетовые тени. Ущелья, поперечные курсу самолёта, ярко освещены. А параллельные нашему полёту – залиты плотной тенью. Эти беспорядочные, но подчинённые какому-то неизъяснимому ритму, тёмно-синие полосы теней придают пейзажу динамичность, напряжённость, особую выразительность и буквально художественную завершённость.
...Появились облака. Набирающие мощь гранёные горы с мутно-белёсыми пятнами снежников подёрнулись плотной дымкой, стали расплывчаты и неконкретны, нереальны. Самое тёмное и самое светлое в пейзаже – теперь на облаках. Контровое освещение рождает на них ослепительный ажур. А в середине каждого облака причудливый по форме, постоянно меняющий очертания сгусток тени. И прямо на зависшей в воздухе дымчатой вуали — прозрачные тени от облаков. А между ними ослепительные веера солнечных лучей. Всё движется, всё меняется... Фантасмагория света и тени... Нереальная, чарующая красота...
Начался плавный спуск — подлетаем к Душанбе. Горы уступили место зелёным полям хлопчатника. Они аккуратно расчерчены блестящими, как станиоль, узкими полосками арыков.
Вот, среагировав на вираж самолёта, поля резко накренились, вновь выровнялись, и арыки на них ярко заголубели. Потом, вырастая с каждым мгновением, устремились нам навстречу белые кварталы города.
Обычное в конце долгого полёта радостное возбуждение, короткая предфинишная напряжённость и привычный толчок шасси о бетон... Мгновенное расслабление и плавно замедляющийся бег тополей вдали...
Жара 47 градусов, но дышится легко — сказывается сухость здешнего воздуха.
...Вновь далеко внизу под нами медленно плывёт подёрнутая серебристой дымкой земля — теперь летим в Андижан...
Дальше — автобусом в Ош. Это традиционный стартовый пункт большинства памирских экспедиций. Когда-то здесь пересекались торговые пути из Индии, Афганистана, Китая и слава о богатом городе летела во все концы мусульманского мира.
Сейчас от былого величия мало что осталось. Лишь, как и тысячи лет назад, близкие вершины предгорий Алайского хребта высятся вокруг. Да белопенная Акбура, гремя и брызгаясь на перекатах, всё так же несётся через город.
...Почему-то особенно запомнились бронзоволицые аксакалы в халатах и чалмах, в мягких сапогах с загнутыми вверх острыми носами – восседая на меланхолично жующих осликах, невозмутимо пережидают у светофоров потоки машин...
А над всем этим высится святая Сулейман-гора. Когда-то к ней тянулись огромные вереницы паломников, взбирались по крутым склонам к чудодейственной вершине. За многие века скалы на пути подъёма отполированы богомольцами до зеркального блеска.
Смотрим с пониманием. Но мы своё счастье будем искать выше, на более трудных путях…
Из Оша к началу маршрута предстоит проехать триста километров. Вроде бы это и не очень много. Но здесь не кубанская степь и представления о пространстве и времени иные — путь идет через перевалы, высота которых составила бы честь многим кавказским вершинам.
Рейсового пассажирского сообщения здесь нет, и уехать вверх можно лишь в кабинах грузовиков, везущих грузы на Памир.
У забора автобазы дальних памирских перевозок дремлем в ожидании обещанных машин. Лежим на чахлой пыльной траве среди растоптанных окурков, сухих арбузных и дынных корок, яблочных и помидорных огрызков. Жарко, душно, голодно, кусаются оводы...
Изголодавшись и отчаявшись дождаться транспорт, взваливаем на себя рюкзаки и тяжело бредём в ближайшую столовую. Мы не гурманы и культа из еды не делаем. Но, каждый раз теряя в сложных походах по десять – пятнадцать килограммов собственного веса, умеем достойно ценить кулинарное искусство. И не боимся лопнуть. Потому, что каждый горник знает: лучше переесть, чем недоспать; не стоит откладывать на завтра то, что можно съесть сегодня; пока толстый похудеет, худой околеет; как полопаешь, так и потопаешь...
В столовой, вернувшиеся из рейсов разноплемённые шофёры интернационально хлещут из-под столов горячую водку. Пьют с видимым усилием и отвращением, явно без желания, лишь отдавая дань устоявшейся традиции. Способность алкать в такую жару вызывает восхищение. Воистину человеческие возможности, как и глупости, безграничны…
...Кабина ЗИЛа раскалена, распахнутый потолочный люк не спасает от жары, духоты и тошнотворного запаха бензина. Но настроение восторженное — с каждым поворотом дороги мы всё ближе к долгожданным горам. И хочется петь.
Вдоль дороги невысокие грунтовые откосы ярко-красного цвета. Дальше — поля вызревающего хлопчатника, за ними — горы. Жаркое марево дрожит над зелёными полями, и горы у основания размыты зноем до мутного пыльно-голубого цвета и сливаются с цветом раскалённого неба. Их чёткие контрастные вершины кажутся висящими в воздухе.
А впереди крутые фиолетовые серпантины асфальта. Сочетание цветов в пейзаже торжественно-праздничное, подстать настроению.
Иногда в стороне от дороги мелькает рощица, в прохладной тени которой укрылась чайхана.
Хорошо бы посидеть на достархане в благословенной тени... С пиалой ароматного чая... Или лучше с остуженной в арыке дыней... А ещё лучше с холодным пивом. И никуда не спешить!
В спортивном походе всегда всё расписано по часам, нам всегда некогда. Отсутствие свободного времени — норма. Но иногда надоедает.
Много знаем тихих, красивых, укромных и уютных местечек, где можно прекрасно провести неделю-полторы. Много друзей и добрых знакомых, обретённых в дальних странствиях, зовут в гости! Но всегда некогда…
...Перегораживая долину, впереди возник скальный хребет — изящный и ажурный в кружеве многочисленных отрогов, гребней, рёбер и контрфорсов. Река, кажется, вытекает прямо из стены — скалы так тесно прижались друг к другу.
Грузовики с грохотом проносятся по узкому ущелью, и оно расширяется. Пологая округлость близких гор сменилась грациозной стрельчатостью скальных стен. Предзакатное солнце бежит вдогонку за нами, ослепительно вспыхивая между скальных башен западного борта ущелья.
Последние солнечные лучи пунктирно горят на параболах проводов высоковольтной ЛЭП, объединяя общим перламутровым колоритом буруны быстрой реки, галечные отмели, мокрые камни у воды, красные откосы береговых террас с курчавыми островками зелени. Тёмная река сверкает яркими вспышками на волнах…
Одна за другой разгораются звёзды — огромные, яркие в тёмной бархатистой изумрудности остывающего неба. Вон в центре рукоятки ковша Большой Медведицы светится звезда. Её зовут Мицар, что значит «конь». Вблизи неё слабенькая звёздочка Алькор — «всадник». Когда-то в давние времена по двум этим звёздам определяли остроту зрения воинов — тот, кто видел и коня и всадника, мог стать метким стрелком из лука.
... С каждой минутой холодает сильнее. Каким бы жарким ни был день, ночь на памирских высотах всегда по-настоящему холодна и часто морозна. Ветер, врывающийся в кабину, уже не радует — закрываем люк и окна, натягиваем пуховки.
Извиваясь по крутизне, дорога карабкается в вышину, и по ней, надсадно вереща моторами, взбираются со скоростью пешехода тяжелогружённые ЗИЛы.
Наконец, натужно дрожа, автомобили медленно вползают на широкий плоский гребень перевала Талдык. Высота 3630 метров над уровнем моря.
Вниз – долгим визгом тормозов сдерживая скорость на крутых поворотах. И, едва сбросив высоту, опять вверх — на перевал 40-летия Советской Киргизии. А какое, интересно, его настоящее имя? Ведь и за тысячи лет до сорокалетнего юбилея шли здесь караваны...
Дорога — узкий уступ. Слева, вплотную к машине, громоздятся отвесные скалы. Справа - заполненная мраком пропасть. Скромные обелиски у кромки обрыва. На крутых поворотах фары освещают клубящиеся облака.
...Мы в Алайской долине.
Из туманной рассветной дымки медленно возникает нереальный, в своей грандиозности, Заалайский хребет. Вознесённые в небесную бездну, облитые слепящей солнечной яркостью ледяные громады — великолепные, вечные строения природы. И выше самых высоких вершин золотится исполинская ледяная пирамида пика Ленина.
Вот она, заветная цель – две с лишним сотни походных километров нашего предстоящего маршрута, вздыбленные на заоблачную высоту. Красота. Мощь.
Лучи поднимающегося солнца плавят ночной иней — трава вдоль дороги склонилась под тяжестью росы, и капли дрожащей влаги сверкают цветами радуги. Всё вокруг свежо, прозрачно, легко, первозданно чисто и радостно. У всех парней на мятых, небритых физиономиях — восторг и умиление.
...Нас восемь. Краснодарцы: преподаватель института физкультуры Витя Буйленко, студент-физик Алик Аракелов и я; и пятеро харьковчан: учёный-физик, научный сотрудник Константин Шебеко, инженер-конструктор Иван Евтеев, инженер-технолог Василий Осадченко, мастер цеха Иван Отрыжко, заведующий отделом конструкторского бюро Юрий Голубов. Он и руководит экспедицией.
Это первое наше совместное путешествие с харьковчанами, мы даже никогда не виделись с ними раньше. Но первые же часы, проведённые вместе, родили надёжное товарищество. Ведь по маршрутам высшей категории сложности ходят люди не просто самые умелые и опытные, но самые верные и надёжные. И по-настоящему интересные. Случаются досадные исключения, но редко.
...Пятый день, который мы вне дома, стал первым ходовым днем. Но погода испортилась — из Афганистана задул ветер, знаменитый «афганец». Он несёт тучи песка и пыли – вскоре плотная серая пелена полностью скрыла горы. На зубах омерзительно захрустел песок.
Укрывшись от секущей пыли за огромными своими рюкзаками, лежим на берегу Кызыл-Су, пережидая песчаную бурю. Кызыл-Су в переводе означает «красная вода». И действительно, вода в реке буро-красного цвета — под цвет размываемых ею горных пород.
...Ветер поутих, и мы двинулись. Наш путь – в верховья реки Алтын-Дара, орографически правого притока Кызыл-Су. Непривычно, для Памира, чистая и прозрачная вода Алтын-Дары, в контрасте с красной водой Кызыл-Су, выглядит невероятно голубой. Сливаясь, обе реки долго сохраняют свою индивидуальность и несутся рядом в одном русле, не смешиваясь.
...Идём, идём, идём. Небо затянулось облаками, солнца нет. Хорошо, что нет жары — она бы нас доканала. Идти тяжело. Невыносимо давит плечи тяжеленный рюкзак. Пока ещё непривычная, уже более чем трёхкилометровая высота рождает одышку. Да ещё общая слабость и удары головной боли при каждом шаге... да ещё пульс захлёбывается... Это не только от недостатка акклиматизации, но и от неустроенности и нервотрёпки на подъездах. Если бы представители олимпийских видов спорта испытывали перед соревнованиями такие мытарства, показывали бы они свои выдающиеся результаты?..
Ущелье сузилось в каньон — крутая тропа вьётся по уступу над кипящей далеко внизу рекой. Потом скальные стены раздвинулись, и перед нами распахнулась широкая плоская долина – подошли к устью бокового ущелья Кызыл-Хунгой. Нам сюда. Впереди поросшие жёлтой пыльной травой гигантские валы конечной морены древнего ледника — взбираемся по долгой крутизне. Вверху белым трамплином — крутой висячий ледник с пика Свердлова. Качается в глазах в такт усталым шагам.
Под ногами пушистые звёздочки эдельвейсов.
Чуть над землёй приподнимал
Свой огонёк,
Но храбро с ветром воевал
Твой стебелёк.
Это про них – Роберт Бернс.
...Вечером дыхание у всех, как у астматиков. Голова раскалывается от боли при каждом движении. Но километр высоты за день набрали и располагаемся ночевать уже на льду — у основания круто взвившегося в небо ледового склона, ведущего к седловине нашего перевала.
...Первый перевал нынешнего маршрута. Мы поднимаемся на него вторыми после эстонцев, впервые прошедших этот гребень в прошлом году.
Вверх огромными ступенями уходит крутой лёд – чем выше, тем круче. Там облако. А что за ним выше — пока не видно.
Лезем к облаку. Хрустим по льду кошками, звеним ледорубами, позвякивая при каждом движении остальным металлом: карабинами, ледобурами, жумарами.
Срубая верхний слой рыхлого, ноздреватого льда, завинчиваем ледобурные крючья. На них вешаем страховочные верёвки. По перилам на жумарах взбираемся всё выше.
Погода прекрасная!
А самочувствие опять отвратительное: слабость, головная боль, тошнота и одышка — обычный набор недомоганий походного начала, периода акклиматизации. Идётся сегодня ещё труднее, чем вчера.
…Прошли сквозь облака. На высоте 4580 упёрлись в изорванную трещинами ледовую стену. Продолжаем трудный подъём, не задерживаясь на ненадёжных снежных мостиках над ледяными пропастями. Предельная сосредоточенность на том, что произойдёт в каждый следующий миг. Нет времени и возможности оглядеться. Да и не покрутишь лишний раз больной головой! Лишь периферическим зрением различаю приникших к крутизне товарищей, поочерёдно медленно карабкающихся вверх.
...Взобрались на гребень. Высота 4740 ощущается — любое ускорение темпа заставляет колотиться сердце, сбивает дыхание, вынуждает жадно глотать жиденький холодный воздух. Еле-еле хватило здоровья взобраться до верха — на гребень выползли уже без сил, лишь на энтузиазме и самолюбии. Есть половина перевала. Теперь — благополучно спуститься...
Траверсируя хребет в поисках удобного спуска, перелезаем скальные жандармы. Впечатляющее занятие. Есть куда падать. Далеко!
...На спуске крутые осыпные кулуары меж отвесных скал. Скатились по осыпи в грохоте и пыли — быстрее, чем на эскалаторе. Но страшнее, чем в метро...
И опять вверх. Пробуксовывая, шаг за шагом по крутой мелкой осыпи вскарабкались на гребень скального отрога, ограничивающего справа ледниковый цирк. Потом долгий и напряжённый траверс неустойчивых осыпных склонов. Вымотались. И, кажется, уже близки к тому рубежу усталости, за которым начинаются ошибки. Пора ночевать. Площадок под палатки — нет, приходится выравнивать скалистый гребень.
…Вышли с бивака в 5 утра. Подъём по осыпям и сильно разрушенным скалам крутого контрфорса. Упёрлись в отвесную стенку, повернули вправо. Траверсируя склон, пересекли камнепадоопасный кулуар и по широкому скалько-осыпному жёлобу, залитому натёчным льдом, выбрались на узкое, наклонное фирновое плато. Это и есть наш следующий перевал. Высота 5100. Здесь мы первые, тут никто никогда не проходил.
На спуске ледовая стена, над ней нависают снежные карнизы — на вид прочные, обламываться, как будто, не собираются. Выбрав место, закрепляем первую верёвку – сорок метров вертикально вниз. Потом на шестидесятиметровых перилах спуск по стене с левым траверсом в обход огромного бергшрунда – дна не видать. Потом прямо вниз ещё шестьдесят метров. При выходе на пологое плато ледника вновь бергшрунд – разинул широко алчную пасть. Прыжок!.. Бергшрунд мелькнул ужасающей глубиной и остался позади.
…Бредём по глубокому снегу, пересекая плато, зондируем путь ледорубами, часто обходя или перепрыгивая прикрытые снежными надувами трещины ледника. Несколько раз проваливались. В связках, на страховке — не страшно.
Выбрались на широкую осыпную седловину хребта. Здесь тоже первопрохождение!
Взгляду вниз не за что зацепиться. Он скользит по блестящей крутонаклонной заснеженной поверхности льда, исчезающей в облачной мгле. Опять пускаем в дело ледобуры — одну за другой, всё ниже по склону закрепляем верёвки. Спустились на сорок метров, потом ещё трижды по сорок, потом ещё сорок – до верхней кромки отблёскивающего бирюзой, огромного ледового разлома. По краю его отвесной стенки заложили обходной траверс вправо. И снова вниз — шестьдесят метров до заваленного ледяными глыбами широкого бергшрунда. От него вниз ещё сто метров вертикальных перил. Тут очередной бергшрунд на пути открылся. Организовав страховку, переползли через него по снежному мостику — след сошедшей здесь лавины. Тренировка для нервов…
Ниже бергшрунда навесили ещё одну сороковку и спустились на неширокую ледовую террасу. Отдохнуть бы и отдышаться, да место страшноватенькое, лавинное... Вниз по добру – по здорову!
Склон сплошь изорван опасными трещинами, но наконец-то выполаживается постепенно.
...Через пятнадцать часов сбрасываем осточертевшие рюкзаки на уютной песчаной площадке у реки. Кажется, постепенно жизнь налаживается – сегодня к вечеру уже не умираем при ходьбе, дыхание и пульс не такие позорные, как в прошлые дни.
...Лезем на очередной горный хребет. Несложно, но утомительно. Но очень-очень красиво. Путь — по скальному каньону, потом по скально-осыпному склону меж каменных стен, блоков, столбов, башен, арок, гротов. Скалы всевозможных оттенков красного цвета с растяжкой от жёлто-оранжевого до коричнево-фиолетового. И везде множество кристаллов пирита — блестят, как золотые самородки. Жаль, что до конца похода ещё почти весь поход, а то можно было бы набрать домой красивейших камней!
...Здравствуйте дорогие, родные мои! Неожиданно появилась возможность послать вам весточку — московская группа, которая должна была занести нашу заброску в верховье ущелья Ачик-Су, не справилась с высотой и весом, оставила груз в кишлаке. Вот нам и пришлось спуститься с маршрута до заброски, а заодно уж добежали до почты.
У нас всё отлично, закончили высотную акклиматизацию. Первый перевал прошли вторыми в Союзе, сняли с гребня записку первопроходцев и их вымпел. Ещё сделали довольно сложный двойной первопроход связки перевалов и, при выходе на заброску, ещё прошли красивую скально-осыпную седловину, прям-таки "Золото Маккены"!
Группа отличная. Ребята замечательные. Отношения прекрасные. Самочувствие нормальное, хоть в первые дни высота давила. Но мой майский Эльбрус хорошо себя проявляет и высоту 5100 — максимальную, на которой мы пока были, я пережил неплохо.
Теперь выходим на основную, самую высокую и сложную часть маршрута.
Следующая заброска лежит в Международном альплагере под пиком Ленина. Может быть, удастся и оттуда весточку послать. А может быть, и не удастся. Люсенька, не волнуйся. Со мной никогда ничего плохого не случится.
Погода пока вполне приличная, правда на высоте очень много снега и ежедневно после обеда ещё подсыпает. Постреливают лавины. Зато камнепадов почти нет.
Соскучился уже по дому, снитесь все каждую ночь. Люблю всех вас. Обнимаю и целую!
P. S. Посылаю эдельвейсы, надёрганные на ходу, при спуске к заброске.
…Карабкаемся на следующий перевал. Под ногами крутой скальный гребень с частоколом жандармов. Скалы очень выветренные, разрушенные, рыхлые и хрупкие — нужно тщательно выбирать место, куда поставить ногу, за что взяться рукой. Всё под нагрузкой разваливается, разбирается блоками — страховку не организовать. А по обе стороны узкого гребня километровые отвесы.