Января нового года и столетия. Е. б. ж. 6 страница

Я не говорю этого для того, чтобы утешить себя в том, что японцы побили нас. Стыд и позор остаются те же. Но только они не в том, что мы побиты японцами, а в том, что мы взялась делать дело, которое не умеем делать хорошо и которое само по себе дурно.

3) Не дописал 19-го и пишу нынче утром, 24 мая 1905. Ясная Поляна. Нынче приезжает Чертков. Все это время исправлял, дополнял "Великий грех". Кажется, кончил. Но последний разгром флота вызывает ряд мыслей, которые надо высказать.

[...] 5) Говорят о нечестности крестьян, о лживости, воровстве. Это-то и ужасно. Ужасно то, что мы, те, которые ограбили и грабим крестьян, - мы виноваты в этом. Какой честности, правдивости требовать от человека по отношению к разбойникам, которые ограбили и захватили его?

[...] 7) Стареясь, жалко молодых радостей: веселья, дружбы, любви... И не нужно лишаться их. Стареешься, живи этими радостями в молодых, переносясь в них, любя их, руководя ими.

[...] 9) Как мы не знаем жизнь трудового народа! Не знаем всех тех жертв жизнями, которые они несут ради своего труда. Все это я думал, глядя на то, как откапывали засыпанного Семена Владимирова. Самопожертвование, радость самопожертвования - видна в Алексее Жидкове, Герасиме. Удивительно. Надо бы выяснить это людям.

[...] 14) Очень важное: полезно заниматься особым родом молитвы. В мыслях перебирать людей нелюбимых, вникая в их душу и думая о них с любовью. У меня длинный список такого поминания. И у всех есть. Это очень полезно. [...]

15) Очень хочется вложить в Илюшин рассказ свою исповедь и откровение о мужиках. А то не успею. [...]

6 июня 1905. Ясная Поляна. Третьего дня уехал Чертков. Было очень, сверх ожидания, хорошо с ним. Был тяжелый разговор с С. (сыном). Трудное испытание. Я не выдерживаю его. Сократил "Великий грех", выбросил многое. Мне жалко. Поша милый приехал. Здоровье Сони нехорошо. Хотел написать: сомнительно, да боялся, что она прочтет. Оставляю, потому что точно сомнительно. Нынче приехал малеванец очень хороший, и жду с неудовольствием Долгорукова.

Вчера сидело много народа: старые, молодые, мужья, жены, девушки, дети, и мне так ясно стало, что это все отверстия - окна, через которые я вижу бога. Все они равномерно открываются мне сниманием той пелены, которая покрывает их. И, понимая это, сердиться на них: требовать от них одинакового понимания.

Начал купаться четыре дня тому назад. [...] Хорошо. Часто прямо сознаю, что хорошо. Записать надо:

[...] 4) Чем старше я становлюсь, тем воспоминания мои становятся живее. И удивительно, вспоминаю только радостное, доброе и наслаждаюсь воспоминанием не меньше, иногда больше, чем наслаждался действительностью. Что это значит? То, что ничто не проходит, ничто не будет, а все есть. И чем больше открывается жизнь, тем резче выделяется доброе, истинное от дурного, ложного.

5) Пропасть народа, все нарядные, едят, пьют, требуют. Слуги бегают, исполняют. И мне все мучительнее и мучительнее и труднее и труднее участвовать и не осуждать.

6) Аналогия церкви и науки подтверждается во всем: так же не доказывают, не объясняют, не вникают в несогласное, а утверждают, не слушают и сердятся.

[...] 8) Меня сравнивают с Руссо. Я много обязан Руссо и люблю его, но есть большая разница. Разница та, что Руссо отрицает всякую цивилизацию, я же отрицаю лжехристианскую. То, что называют цивилизацией, есть рост человечества. Рост необходим, нельзя про него говорить, хорошо ли это, или дурно. Это есть, - в нем жизнь. Как рост дерева. Но сук или силы жизни, растущие в суку, неправы, вредны, если они поглощают всю силу роста. Это с нашей лжецивилизацией.

9) Если гуляют и топчут хороший луг, я жалею, но не негодую, но когда под видом блага народа, любви к нему, в сущности же из корысти, славы людской и самых разнообразных целей, всковыривают луг и засевают абсянтом или портят, и он зарастает полынью, я не могу не негодовать. Знаю, что дурно, но не могу не негодовать против самодовольных либералов, которые делают это. [...]

12 июня 1905. Ясная Поляна. Было очень дурное расположение духа. Старался пользоваться им. Написал в два дня рассказ "Ягоды". Не дурно. Сейчас был Миша и разговаривал хорошо. Очень может быть, что в ном пробудится жизнь. Во всех должна пробудиться. Все больше и больше болею своим довольством и окружающей нуждою.

[...] Пишу и сплю. Так слабо себя чувствую. Хотел писать и "Силоамскую башню" и "Зеленую палочку" и ничего не могу.

18 июня 1905. Ясная Поляна. Больше недели чувствую себя физически очень дурно: желудок, кишки. Написал только вступление к "Великому греху" и несколько ничтожных писем. Записать надо несколько, кажущихся мне важными, вещей.

1) (К "Силоамской башне".) Это разгром не русского войска и флота, не русского государства, но разгром всей лжехристианской цивилизации. Чувствую, сознаю и понимаю это с величайшей ясностью. Как бы хорошо было суметь ясно и сильно выразить это. [...]

29 июня 1905. Ясная Поляна. Больше недели нездоров желудком. Почти ничего не делал. Лева здесь. Мне его всей душой жалко, но помочь ему невозможно. Может быть, так и нужно. И ему хорошо в его слепоте. Только нынче немного пописал "Силоамскую купель". Пошу чем больше вижу, тем больше ценю и люблю. Саша грубеет. Или нет идеалов, или очень низкие. Здоровье Сони не определенно. Скорее вероятно, что нет дурного. С ней очень хорошо.

Записать надо: самое главное.

[...] 2) (К "Силоамской башне".) Изменение государственного устройства может произойти только тогда, когда установится новая центральная власть или когда люди местами сложатся в такие соединения, при которых правительственная власть будет не нужна. А вне этих двух положений могут быть бунты, но не перемена устройства.

3) Toqueville говорит, что большая революция произошла именно во Франции, а не в другом месте, именно потому, что везде положение народа было хуже, задавленное, чем во Франции. En detruisant en partie les institutions du moyen age on avait rendu cent fois plus odieux ce qui en restait [Разрушая частично учреждения средних веков, сделали в сто раз более ненавистным то, что от них осталось (фр.)]. Это верно. И по той же причине новая, следующая революция освобождения земли должна произойти в России, так как везде положение народа по отношению к земле хуже, чем в России.

[...] 8) Революция только та благотворна, которая разрушает старое только тем, что уже установила новое (гурийцы). Не склеивать рапу, не вырезать ее, а вытеснять ее живой клетчаткой.

9) Увеличение свободы есть просветление сознания.

10) Свобода есть освобождение от иллюзии, обмана личности.

11) Как французы были призваны в 1790 году к тому, чтобы обновить мир, так к тому же призваны русские в 1905.

3 июля 1905. Ясная Поляна. Немного лучше. Переделывал предисловие к "Великому греху". Не работается. Нынче живо думал: только бы смотреть на выработку в себе любви как на главное дело жизни, и дела всегда есть, и не будешь жалеть, что не пишется. Думал: нездоровье, боль, дурное расположение духа? Я этого нынче желал, чтобы в этих состояниях испытать себя и победить.

1) Павла Николавна, как и многие, говорит, что не любит принципов, потому что нельзя live to it [жить этим (англ.)]. Это - неспособность мыслить. Принципы - это сознание истины, добра, и вся жизнь есть приближение к ним. Как же жить без них. [...]

5 июля 1905. Ясная Поляна. Вся жизнь наша есть проявление сознания...

Начал выписывать мысли, но чувствую себя столь слабым, что отложу до другого раза. Все боль желудка. Не спал от боли. И опять утро не работаю.

Все хочется писать совет людям в теперешнее время, и все не в силах. Видно, не надо. И так хорошо, и дело, самое важное дело, есть. Записать:

1) Цивилизация шла, шла и зашла в тупик. Дальше некуда. Все обещали, что наука и цивилизация выведут нас, но теперь уже видно, что никуда не выведет: надо начинать новое. [...]

31 июля 1905. Ясная Поляна. Не писал 28 дней. Никак не думал, чтобы так долго. Все это время был физически довольно здоров, но духовно слаб: мало писал. Мало подвинулся в "Конце века". Но кажется, за это время было немало мыслей, может быть, и интересных. Сейчас запишу их. За все это время была большая лень, слабость и дурное расположение, но, слава богу, мало проявлявшееся. Записываю:

1) Записано так: пассивная революция началась в России.

2) В такие времена борьбы, как теперь в России, нужно, первое: воздерживаться от того, чтобы помогать той или другой стороне; второе: отыскивать средства примирения.

3) Интеллигенция внесла в жизнь народа в сто раз больше зла, чем добра.

4) Записано: Не прав ли Сютаев? А теперь не могу вспомнить, в чем.

5) Революция теперь никак не может повторить того, что было 100 лет назад. Революции 30, 48 годов не удались потому, что у них не было идеалов, в они вдохновлялись остатками большой революции. Теперь те, которые делают русскую революцию, не имеют никаких: экономические идеалы - не идеалы.

6) Революция плодотворная только та, которую нельзя остановить. [...]

14) Как хорошо, что я бываю и зол, и глуп, в гадок и знаю это про себя. Только благодаря этому я могу (к несчастью, только иногда) кротко, прощая, переносить злость, глупость, гадость других.

[...] 16) Ничто так не подвигает к добру, как сознание того, что тебя любят. Оно подвигает и тем, что радостно быть любимым, и делаешь то, что вызывает любовь, подвигает и прямо, непосредственно тем умилением, которое возбуждает любовь, возбуждаемая и испытываемая.

17) Слишком хорошо, легко бы было жить, если бы не было того, что тревожит, огорчает, испытует.

18) Все совершающиеся изменения в жизни людей, все существенные совершаются по духовным причинам. Но это не только не значит того, что изменения эти произвольны, но, напротив, показывает, что они непроизвольны, так как изменения духовные вне власти человека - они сама жизнь.

19) Цивилизация лжехристианская завела христианские народы в такой тупик, из которого ясно, что нет никакого выхода, и надо идти назад, не всю дорогу назад, а ту часть дороги, которая завела в тупик.

20) Сидим на дворе, обедаем десять кушаний, мороженое, лакеи, серебро, и приходят нищие, и люди добрые продолжают есть мороженое спокойно. Удивительно!!!!

[...] 24) Русская революция должна разрушить существующий порядок, но не насилием, а пассивно, неповиновением. [...]

Нынче 10 августа 1905. Ясная Поляна. Был в Пирогове. Два или три дня чувствовал себя особенно слабым, но после трех дней стало работаться, и почти кончил "Конец века". Было очень хорошо в уединении и у Маши. Вернулся 7-го, и здесь было хорошо. Вчера нагрешил, раздражился о сочинениях - печатании их. Разумеется, я кругом виноват. Хорошо ли, дурно это, но всегда после такого греха: разрыва любовной связи - точно рана болит. Спрашивал себя: что значит эта боль? И не мог найти другого ответа, как только то, что открывается (посредством времени) сущность своего существа. Считаешь его лучшим, чем оно есть.

Странное испытываю я теперь в хорошие минуты ощущение понимания смысла жизни, такого ясного, что становится жутко. Надо попытаться выразить. [...]

11 августа 1905. Ясная Поляна. Порядочно работал. На душе хорошо.

"Подмененный ребенок" хорошо бы.

27 августа 1905. Ясная Поляна. Писал все время "Конец века". Кажется, порядочно. Почти кончил. Все еще "почти". Вышли "Единое на потребу" и "Великий грех", и кажется, что "Великий грех" врезался в препятствие, и прет, и, может быть, ломает. Сейчас прочел критику американца. Очевидно, против шерсти, и больно. То же отношение в России: или молчание, или раздражение боли. Хорошо.

Как мне ясно определилась теперь история моих отношений к Европе: 1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди; 2) радость, что они меня ценят наравне с своими; 3) что ценят выше своих; 4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят; 5) что они едва ли понимают; 6) что они не понимают; 7) ничего не понимают, что они, те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие. Сегодня получил критику на "Великий грех" жалкую и Questionnaire [Анкету (фр.)] редактора "Echo" о смертной казни, почему она необходима и справедлива. И фамилия редактора - Sauvagc.

Просыпаюсь утром и спрашиваю себя: что у меня впереди? и отвечаю: ничего, кроме смерти. Ничего не желаю. Все хорошо. Что же делать? Как же жить? Наполнять остающуюся жизнь делами, нужными пославшему. И как легко! Как спокойно! Как свободно! Как радостно!

Записать:

1) Кто свободнее: монгол, раб Чингис-хана или богдыхана, который может отнять у него имущество, жену, детей, жизнь, или бельгиец, американец, посредством выборов управляющий будто бы сам собою?

[...] 7) В детстве желают всего, в юности и мужестве - чего-либо одного, в старости - ничего.

8) Жизнь есть умирание. Хорошо жить - значит хорошо умирать. Постарайся хорошо умирать. [...]

9 сентября 1905. Ясная Поляна. От Маши дурные известия. Очень жаль ее, и не могу утолить боль. Все время писал "Конец века" и редко бывал чем-нибудь так доволен. Кажется, что хорошо. Могло бы и должно бы быть много лучше, но и так ничего. Перед этим было почему-то очень грустно. Чувствую себя одиноким, и хочется любви. Разумеется, это неправда. И так очень хорошо. Все так же часто слишком ясен смысл жизни и тяжела бессмысленная жестокая жизнь. Нынче был еврей, корреспондент "Руси". В конце разговора, вследствие моего несогласия с ним, он сказал: "Этак вы и убийство Плеве признаете нехорошим". Я сказал ему: "Жалею, что говорил с вами", - и с раздражением ушел, то есть поступил очень дурно.

Записать надо:

1) Во мне два начала: духовное и телесное; они борются. И постепенно побеждает духовное. Борьбу этих начал я сознаю собой и называю своей жизнью.

[...] 6) Все революции были большее и большее осуществление вечного, единого, всемирного закона людей. [...]

19 сентября 1905. Ясная Поляна. Совсем кончил "Конец века" и редко был так доволен тем, что написал. Это поймут меньше, чем что-либо из того, что я писал, а между тем это оставит след в сознании людей.

Маша опять потеряла начавшегося ребенка. Таня еще держится. Очень жаль их. Все время относительно здоров и порядочно работаю по утрам. Хочется для "Круга чтения" заменить рассказ "Царь и пустынник". Очень противен он мне. Весь выдуман.

[...] Читаю Канта. Очень хорошо.

20 сентября 1905. Ясная Поляна. Утром писал "Конец века". Все доволен. На душе тоска, которая не поборает меня, но которую не могу не чувствовать. Редко, кажется, никогда не испытывал такой тоски. Записать одно, очень важное:

1) Старо это. И много раз думал и говорил и писал, но нынче особенно живо чувствую: когда грустно, тяжело, стыдно, стоит только подумать, что это-то мне и нужно побороть, и все проходит, а иногда и радостно становится.

21 сентября 1905. Ясная Поляна. Унылое состояние. Начал думать, что это оттого, что никто меня не любит. Стал перечислять всех нелюбящих. Но вспомнил, за что меня любить? Именно не за что. Только бы мне любить, а это их дело. И любят меня много больше, чем я того стою.

Потом ночью много думал о себе. Я исключительно дурной, порочный человек.

1) Во мне все пороки, к в высшей степени: и зависть, и корысть, и скупость, и сладострастно, и тщеславие, и честолюбие, и гордость, и злоба. Нет, злобы нет, но есть озлобление, лживость, лицемерие. Все, все есть, и в гораздо большей степени, чем у большинства людей. Одно мое спасенье, что я знаю это и борюсь, всю жизнь борюсь. От этого они называют меня психологом. [...]

23 сентября 1905. Ясная Поляна. Кончил "Конец века". Маша вне опасности. Милое, духовное письмо. Сейчас - утро - письмо от интеллигентного сына крестьянина с ядовитым упреком, под видом похвалы "Великому греху", что я сам не отдаю свою землю. Ужасно стало обидно. И оказалось на пользу. Понял, что я забыл то, что живу не для доброго мнения этого корреспондента, а перед богом. И стало легко, и даже очень. Да, никогда не забывать всю серьезность жизни.

27 сентября 1905. Ясная Поляна. Был довольно дурно, тяжело, мрачно настроен. За это время думал: хорошо человеку не только физически, но и духовно пострадать. Жить в довольстве, согласии, любви со всеми людьми. Как же бы стал умирать тогда. Совсем кончил "Конец века" и примеряюсь к новой работе. Не знаю, что: учение или драму? [...]

6 октября 1905. Ясная Поляна. Продолжаю быть здоров, но работал за это время мало. Кончил "Конец века" и читал с отметками Александра I. Уж очень слабое и путаное существо. Не знаю, возьмусь ли за работу о нем.

Не помню, есть ли что записать. Одно, что есть: о значении старости, запишу отдельно, как предисловие к "Зеленой палочке" или учению о том, как жить и как воспитывать детей.

12 октября 1905. Ясная Поляна. Шесть дней не писал. Дня четыре нездоровится - печень. Ничего не писал. "Федор Кузмич" все больше и больше захватывает. Читал Павла. Какой предмет! Удивительный!!! Читал и Герцена "С того берега" и тоже восхищался. Следовало бы написать о нем - чтобы люди нашего времени понимали его. Наша интеллигенция так опустилась, что уже не в силах понять его. Он уже ожидает своих читателей впереди. И далеко над головами теперешней толпы передает свои мысли тем, которые будут в состоянии понять их. Записать:

[...] 3) Совершенно ясно понял и почувствовал все безумие нашей, богатых, освобожденных от труда сословий, жизни и то, что оно не может быть иначе. Люди, не работая, то есть не исполняя один из законов своей жизни, не могут не ошалеть. Так шалеют перекормленные домашние животные: лошади, собаки, свиньи. [...]

23 октября 1905. Ясная Поляна. Не писал долго. Все время поправлял, добавлял "Конец века". Продолжаю быть довольным. Кончил. Больше не буду. Чертков прислал корректуры "Божеского и человеческого", и мне очень не понравилось, а переделать хочется, но едва ли осилю: предмет огромной важности: отношение к смерти. Есть план, но как удастся исполнить. [...]

Мне тяжело среди окружающих. [...]

3 ноября 1905. Ясная Поляна. Почти две недели не писал. Нездоров последнее время - желчь: слабость и дурное расположение. Провинился вчера с Ильей. Спорил. Временами тяжело. Писал "Божеское и человеческое" недурно. Затеял обращение к народу. Нехорошо. Записано немного:

1) Ехал верхом и думал о своей жизни: о праздности и слабости большей ее части. Только по утрам исполняю свое назначение - пишу. Только это от меня нужно. Я орудие чье-то. [...]

22 ноября 1905. Ясная Поляна. За это время поправлял "Божеское и человеческое" и все недоволен. Но лучше. Начал Александра I. Отвлекся "Тремя неправдами". Не вышло. Здоровье - равномерное угасание. Очень хорошо. Великое событие - Таня родила. Приехала Маша с мужем. Очень хочется писать "Александра I". Читал Павла и декабристов. Очень живо воображаю. [...]

Пропустил эти страницы и пишу. 9 декабря 1905. Ясная Поляна. За это время закончил "Божеское и человеческое" Писал: "Свободы и свобода", как отдельную статью, и нынче включил в "Конец века" и послал в Москву и в Англию. Вероятно, поздно. Пускай по-старому. Вчера продолжал "Александра I". Хотел писать "Воспоминания", но не осилил. Все забастовки и бунты. И чувствую больше, чем когда-нибудь, необходимость и успокоение от ухождения в себя. Как-то на днях молился богу, понимал свое положение в мире по отношению к богу, и было очень хорошо. Да, забыл, третьего дня писал "Зеленую палочку". Записать надо:

1) Как это люди не видят, что жизнь есть зарождение нового сознания, а смерть - прекращение прежнего и начало нового.

2) Когда наступит новый, разумный, более разумный склад общественной жизни, люди будут удивляться тому, что принуждение работать считалось злом, а праздность - благом. Тогда, если бы тогда было наказание, лишение работы было бы наказанием.

[...] 5) Переход от государственного насилия к свободной, разумной жизни не может сделаться вдруг. Как тысячелетия слагалась государственная жизнь, так, может быть, тысячелетия она будет разделываться.

16 декабря. Писал немного "Александра I". Но плохо. Пробовал писать воспоминания - еще хуже. Два дня совсем ничего не писал. Все нездоров желудком и был очень сонен умственно и даже духовно. Ничто не интересует. Такие периоды я еще не привык переносить терпеливо. В Москве продолжаются ужасы озверения. Известий нет, поезда не ходят. Иногда думаю написать соответственно обращению к царю и его помощникам - к интеллигенции и народу. Но нет сильного желания, хотя знаю ясно, что сказать. Все борюсь с своей антипатией к NN и почти безуспешно. Вчера он не понял, начал из середины, не понимая, и у меня заколотило сердце. Colere rentree [Сдерживаемый гнев (фр.)] еще хуже. Надо, надо победить. От Черткова телеграмма. "Конец века" вышел 23, 10. Из Москвы ничего не знаю.

[...]Да, еще: ясно пришел в голову рассказ - сопоставление параличной старушки, радующейся на то, что может уже до печки дойти, с плешивым Потоцким: "Ah, que je m'embete!" [Ах, как я бешусь от скуки (фр.)]

18 декабря 1905. Ясная Поляна. Немного лучше, но продолжается умственная слабость. Вчера ничего не писал.

Нынче начал писать "Александра I", но плохо, неохотно. Записать надо то, что видел во сне.

Кто-то говорит мне: вы хороший человек? Я говорю: сказать, что я хороший человек, будет несмирение, то есть что я не - хороший человек; сказать, что я дурной, будет рисовка. Правда в том, что я бываю и хороший и дурной человек. Вся жизнь в том проходит, что, как гармония, стягивается и растягивается и опять стягивается - от дурного до хорошего и опять к дурному. Быть хорошим значит только то, чтобы желать чаще быть хорошим. И я желаю этого.

23 декабря 1905. Ясная Поляна. Здоровье лучше, умственно свежее. Говорил о революции и увлекся писать все то же в краткой форме: "Правительство, революционеры, народ". Все эти дни писал это, и кажется, годится.

[...] Не дотрогивался в это время ни до "Александра I", ни до воспоминаний. А хочется. Записать:

[...] 2) Один из главных мотивов революции это - чувство, которое заставляет детей ломать свои игрушки, страсть к разрушению.

3) Теперь, во время революции, ясно обозначились три сорта людей с своими качествами и недостатками. 1) Консерваторы, люди, желающие спокойствия и продолжения приятной им жизни и не желающие никаких перемен. Недостаток этих людей - эгоизм, качество - скромность, смирение. Вторые - революционеры хотят изменения и берут на себя дерзость решать, какое нужно изменение, и не боящиеся насилия для приведения своих изменений в исполнение, а также и своих лишений и страданий. Недостаток этих людей - дерзость и жестокость, качество энергия и готовность пострадать для достижения цели, которая представляется им благою. Третьи - либералы - не имеют ни смирения консерваторов, ни готовности жертвы революционеров, а имеют эгоизм, желание спокойствия первых и самоуверенность вторых.

Думал, что для воспоминаний - напишу ли я когда подробно - надо хотя бы из каждого возраста написать сцены, события, душевные состояния самые характерные.

27 декабря 1905. Ясная Поляна. Все эти дни исправлял "Правительство, революционеры и народ". Кажется, кончил, но не знаю, куда девать. Довольно хорошо себя чувствую и живу. Нынче - теперь утро - проводил Дунаева и Никитина, бездна Сухотиных, и чувствую себя слабым. Получил письмо от Великанова. Надо ответить наилучшим образом не только письмом, но и делом. Трудно. Тем лучше. Решай трудное. Поправил вчера корректуры "Круга чтения" за июль месяц. И мне очень не понравилось. Неприятное чувство остается от игры в карты, а все-таки несравненно лучше разговоров. Записать надо:

[...] 2) Дунаев ужасается на зверство людей. Я не ужасаюсь. Это кажется удивительно, но происходит это от b9f того, что тот ужас, который он испытывает теперь при проявившемся зверстве (причина которого в отсутствии религии), я испытал 25 лет тому назад, когда увидал себя вооруженным рассудком животным, лишенным всякого понимания смысла своей жизни (религии), и увидал кругом всех людей такими. Я тогда ужаснулся и удивлялся только тому, что люди не режут, не душат друг друга. И это не фраза, что я ужаснулся тогда. Я действительно ужаснулся тогда едва ли не более, чем люди ужасаются теперь. То же, что делается теперь, есть то самое, перед чем я ужаснулся и чего ждал. Я как человек, стоящий на тендере поезда, летящего под уклон, который ужаснулся, увидав, что нельзя остановить поезда. Пассажиры же ужаснулись только тогда, когда крушение совершилось.

[...] 6) Еще ясная пришла характеристика Александра I, если удастся довести хоть до половины. То, что он искренно, всей душой хочет быть добрым, нравственным и всей душой хочет царствовать во что бы то ни стало. Показать свойственную всем людям двойственность иногда прямо двух противоположных направлений желаний.

Сейчас ночь 31 декабря 1905, начало 1906. Все это время добавлял "Правительство, революционеры, народ". Иногда кажется нужно, иногда слабо. Здоровье недурно. Но нет живости мысли. Записать только две:

1) Читая Строганова о Ромме, был поражен его геройством в соединении с его слабой, жалкой фигуркой. Напомнило Николеньку. Я думаю, что это чаще всего бывает так. Силачи, чувственные, как Орловы, бывают трусы, а эти - напротив.

Другое 2) Моя двойственность. То я поутру и ночью истинно мудрый и хороший человек, то я - слабое, жалкое существо, не знающее, что с собой делать. Разница в том, что первое - настоящее, а во втором состоянии я знаю, что я в тумане заблуждений.

3) Еще ясно пришла мысль о том, что жизнь есть прохождение духовной сущности через отделенную расширяющую форму.

Сейчас начало нового, 1906 года. Помоги, господи, исполнять твою волю. Не для того, чтобы что-то сделать, а только для того, чтобы делать, что должно.

Дневник - 1906

4 января 1906. Ясная Поляна. Все эти дни все поправлял и переделывал "Правительство, революционеры, народ", и все не кончил. "Народ" плохо оттого, что хотел внести неподходящее: "Три неправды". Надеюсь, что выйдет. И что будет полезно. Читаю "Мысли мудрых людей" ежедневно и с большой пользой для души. Эти последние два или три дня, не переставая, без людей, работаю над собой: не позволяю себе дурных мыслей, легкомысленных поступков, вроде гимнастики, гаданья. И хорошо. Кабы удержаться так до смерти! [...]

6 января 1906. Ясная Поляна. Все поправляю "Правительство, революционеры и народ" и, кажется, кончил или близок к концу. Очень мрачно себя чувствую. Стараюсь и не могу победить. Ничем не выражаю своей недоброты, но чувствую и мыслю недоброе. [...]

16 января 1906. Ясная Поляна. Отослал в Москву и Англию "Правительство, революционеры и народ" и последнее время поправлял "Круг чтения" и "Мысли мудрых людей". Это радостная работа. [...]

18 января 1906. Ясная Поляна. Все нездоровится. Занимаюсь понемногу "Кругом чтения".

Думал нынче о том, что мне, старику, делать? Сил мало, они слабеют заметно. Я несколько раз в жизни считал себя близким к смерти. И - как глупо забывал, старался забывать это - забывать что? То, что я умру, и что во всяком случае - 5, 10, 20, 30 лет, смерть все-таки очень близка. Теперь я уже по годам своим естественно считаю себя близким к смерти, и забывать это уже не к чему, да и нельзя. Что же мне, старому, бессильному, делать? спрашивал я себя. И казалось, что нечего, ни на что сил нет. И нынче так ясно понял ясный и радостный ответ. Что делать? Уже показано, что умирать. В этом теперь, в этом и всегда оно было, мое дело. И надо сделать это дело как можно лучше: умирать и умереть хорошо. Деле перед тобой, прекрасное и неизбежное, а ты ищешь дела. Это мне было очень радостно. Начинаю привыкать смотреть на смерть, на умиранье не как на конец дела, а как на самое дело.

Читал вчера и нынче Максимова "Сибирь и каторга". Чудные сюжеты: 1) подносчика в кабаке, наказанного кнутом, чтоб скрыть стыд купеческой дочки; 2) чудный сюжет: "Странник".

22 января. Ясная Поляна. Здоровье хорошо. Делал "Круг чтения". Вчера и третьего дня писал рассказ из Максимова. Начало недурно. Конец скверно. Соня приехала из Москвы. "Правительство, революционеры, народ" очень, как и должно было быть, не понравилось всем и немыслимо напечатать. Сейчас написал Саше длинное письмо. Живу довольно внимательно к себе. [...]

30 января 1906. Ясная Поляна. Здоровье было нехорошо: тупость мысли. Но вот 3-й день хорошо. Немного продолжал рассказ - лучше. "Круг чтения" и много, хорошо думал. Многое - пока - забыл.