И в этом они не ошибались. Земля – действительно наш первичный источник.

Больше он не сказал ничего до тех пор, пока, пройдя вдоль дороги примерно милю, мы не встретили Хенаро. Он ждал нас, сидя на придорожном камне.

Очень тепло Хенаро приветствовал меня и сказал, что нам предстоит взобраться на вершину одного из скалистых холмов, покрытых чахлой растительностью.

– Мы – все втроем – сядем, прислонившись спиной к камню, – объяснил дон Хуан, – и будем смотреть на солнечный свет, отраженный от восточных гор. А когда солнце опустится за горы на западе, Земля, возможно, позволит тебе увидеть настройку.

Поднявшись на вершину горы, мы сели, прислонившись спинами к камню. Дон Хуан велел мне занять место между ним и Хенаро.

Я спросил у дона Хуана, что он собирается делать. Его загадочные фразы, перемежавшиеся длительным молчанием, производили зловещее впечатление. Я чувствовал себя ужасно обеспокоенным.

Дон Хуан не ответил. Он продолжал, словно я не произнес ни слова:

– Древние видящие были теми, кто, открыв, что восприятие есть настройка, наткнулись на нечто монументальное. Очень досадно, что их заблуждения опять не дали им возможности понять, что они совершили.

Он указал на горный хребет к востоку от городка.

– На этих горах достаточно блеска, чтобы подтолкнуть твою точку сборки. Прямо перед тем, как солнце зайдет за западные пики, у тебя будет несколько мгновений, чтобы поймать все нужное тебе сверкание. Магический ключ, который открывает двери Земли, – это внутренняя тишина и любая сверкающая вещь.

– Что я должен делать? – спросил я.

Оба они изучали меня. Я думал, что вижу в их глазах смесь любопытства и отвращения.

– Просто отсеки внутренний диалог, – ответил дон Хуан.

Меня охватили чувства тревоги и сомнения, смогу ли я сделать это, но потом я просто расслабился. Я осмотрелся. Мы находились достаточно высоко. Вся длинная узкая долина лежала перед нами как на ладони. Солнце еще освещало косыми лучами подножия гор на востоке, по другую сторону долины. Выветренные склоны казались охряно-оранжевыми, а голубоватые пики вдали приобрели пурпурный оттенок.

– Ты ведь отдаешь себе отчет в том, что уже делал это раньше? – шепотом спросил у меня дон Хуан.

Я ответил, что не отдаю себе отчета ни в чем.

– Мы уже сидели здесь не один раз, – настаивал он, – но это не важно. В счет идет только этот раз. Сегодня Хенаро поможет тебе найти ключ, которым отпирается все. Пока что ты не сможешь им воспользоваться. Но ты будешь знать, что он такое и где он находится. За то, чтобы это узнать, видящие платят непомерную цену. И сам ты все эти годы выплачивал свой долг.

Он объяснил, что ключом ко всему называет непосредственное знание того, что Земля – живое существо, и, будучи таковым, способна дать воину мощнейший толчок. Этот толчок суть импульс, исходящий из осознания самой Земли в тот момент, когда эманации внутри кокона воина настраиваются на соответствующие им эманации внутри кокона Земли. Поскольку и Земля, и человек являются живыми существами, их эманации совпадают, вернее, у Земли есть все эманации, присутствующие в человеке и все эманации, присутствующие во всех живых существах, как органических, так и неорганических. Когда имеет место момент настройки, чувствующие существа используют эту настройку в ограниченной мере и воспринимают свой мир. Воин может использовать настройку либо для того, чтобы воспринимать подобно всем другим существам, либо как толчок (поддержку), позволяющий ему проникнуть в невообразимые миры.

– Я долго ждал от тебя вопроса – одного-единственного имеющего смысл вопроса, который ты в принципе можешь сейчас задать, – продолжал дон Хуан. – Однако ты так его и не задал. Вместо этого ты зацепился за выяснение того, находится ли тайна всего этого внутри нас. Впрочем, это уже не очень далеко от того, что я имею в виду.

В действительности неизвестное не лежит внутри кокона человека – в эманациях, не задействованных осознанием – и в то же время, образно говоря, оно там. Это тот момент, который остался тебе непонятен. Когда я рассказывал тебе о семи мирах, которые ты можешь собрать помимо известного мира обычной жизни, ты думал, что речь идёт о вещах сугубо внутреннего характера, поскольку в целом ты склоняешься к вере в то, что лишь воображаешь всё, что делаешь с нами. Поэтому ты никогда не спрашивал меня, где действительно находится неизвестное. Годами я множество раз, указывая рукой на окружающий мир, говорил тебе: там – неизвестное. Но ты никогда не улавливал связи.

Хенаро засмеялся, потом закашлялся, встал на ноги и произнес, обращаясь к дону Хуану:

– Он ее так и не уловил.

Я признался в том, что, если какая-то связь и существует, то я ее не вижу.

Дон Хуан снова и снова твердил, что та часть эманаций, которая заключена внутри человеческого кокона, находится там только для осознания. Само же осознание суть соответствие некоторой части внутренних эманаций какой-то части эманации внешних, то есть больших. Большими они называются, потому что они бесконечны, и сказать: непознаваемое находится вне кокона человека – то же самое, что сказать: непознаваемое – внутри кокона Земли. Однако внутри её кокона присутствует также и неизвестное. Неизвестное же внутри человеческого кокона суть эманации, не тронутые осознанием. Когда свечение осознания их затрагивает, они становятся активными и могут быть настроены на соответствующие им большие эманации. Как только это происходит, неизвестное делается объектом восприятия и превращается в известное.

– Я слишком туп, дон Хуан. Ты бы разбил свое объяснение на части. Может, по кусочкам тебе удалось бы получше мне его разжевать.

– Сейчас Хенаро тебе все разжует, – пообещал дон Хуан.

Хенаро принялся ходить походкой силы, той самой, которую он использовал тогда на вспаханном поле возле своего дома, когда ходил вокруг большого плоского камня. В тот раз дон Хуан увлеченно следил за его движениями. На этот раз он прошептал мне на ухо, что следует постараться услышать движения Хенаро, обращая особое внимание на звук, который сопровождает подъем бедер, когда при каждом шаге они поднимаются к грудной клетке.

Взгляд мой следовал за каждым движением Хенаро. Через несколько секунд я ощутил, что его ноги поймали какую-то часть меня. Движение его бедер не отпускало меня. Появилось такое ощущение, будто я иду вместе с ним. Я даже запыхался. Потом я осознал, что уже вовсе не сижу на прежнем месте, а действительно иду вслед за Хенаро.

Дона Хуана я не видел. Хенаро все тем же странным образом шел впереди меня. Мы шли уже много часов подряд. От усталости у меня разболелась голова, и неожиданно меня стошнило. Хенаро остановился, потом подошел ко мне и встал рядом. Все вокруг нас было залито ярким сиянием, свет которого отражался в чертах лица Хенаро. Глаза его светились. Вдруг в ушах моих зазвучал голос:

– Не смотри на Хенаро! Взгляни вокруг!

Я подчинился. Я подумал, что попал в ад! Шок от того, что я увидел, был настолько силен, что я вскрикнул, ужаснувшись. Но не издал при этом ни звука. То, что я видел вокруг, как нельзя лучше соответствовало картине ада, запечатленной в моем сознании католическим воспитанием. Я видел красноватый мир, жаркий и гнетущий, темный, испещренный пустотами. В этом мире не было неба, и отсутствовал какой бы то ни было свет, кроме зловещих отражений красноватых огней, метавшихся вокруг с немыслимой быстротой.

Хенаро двинулся дальше, и что-то потянуло меня за ним. Сила, заставлявшая меня двигаться вслед за Хенаро, не давала также и взглянуть вокруг. Все мое осознание было приклеено к движениям Хенаро.

Я увидел, как Хенаро рухнул на землю, словно окончательно обессилев. В миг, когда он всем телом коснулся земли и вытянулся, чтобы отдохнуть, что-то во мне обрело свободу, и я снова смог оглядеться. Дон Хуан с любопытством меня разглядывал. Я стоял прямо перед ним. Мы находились на том самом месте, где сидели с самого начала – на широком уступе невысокой скалистой горы. Хенаро сопел и отдувался, как, впрочем, и я. Весь я был покрыт потом. С волос капало. Одежда тоже вся промокла, как будто меня выкупали в речке.

– Господи, да что же это такое!? – воскликнул я с выражением абсолютной серьезности и крайней озабоченности.

Вопрос мой прозвучал настолько глупо, что дон Хуан и Хенаро засмеялись.

– Мы пытаемся сделать так, чтобы ты понял настройку, – ответил Хенаро.

Дон Хуан аккуратно помог мне сесть. Сам он опустился на землю рядом со мной и спросил:

– Ты помнишь, что происходило?

Я ответил, что помню. Он потребовал, чтобы я в точности описал все, что видел. Требование это шло вразрез с тем, что он говорил раньше, а именно с тем, что значение имеет только смещение точки сборки, но не содержание тех или иных конкретных видений.

Дон Хуан объяснил, что Хенаро уже не единожды пытался помочь мне подобным же образом, но в прошлые разы я не мог вспомнить ничего. Он сказал, что Хенаро вел мою точку сборки, как уже делал это раньше, к сборке мира в другой большой полосе эманаций.

Последовала долгая пауза. Я был оглушен и поражен, однако осознание мое было как никогда острым. Мне показалось, что я наконец-то понял, чем является настройка. Что-то внутри меня, задействованное мною неизвестно каким образом, наполняло меня уверенностью, что мне удалось постичь великую истину.

– Похоже, ты начинаешь ускоряться, – сказал мне дон Хуан. – Ладно, идем домой. Для одного дня достаточно.

– Ну что ты! – возразил Хенаро. – Он сильнее быка. Нужно его еще немного подтолкнуть.

– Нет! – отрезал дон Хуан. – Нужно беречь его силы. У него их не так уж много.

Хенаро настаивал на том, чтобы мы остались. Он взглянул на меня и подмигнул. А потом, указывая на цепь гор на востоке, сказал:

– Смотри – солнце прошло совсем немного. А ведь ты брел по аду много часов. Тебя это не впечатляет?

– Не пугай его без необходимости! – почти яростно запротестовал дон Хуан.

Тут-то я и увидел все их маневры. Голос видения сказал мне, что дон Хуан и Хенаро – два великолепных сталкера, которые со мной играют. Именно дон Хуан всегда толкал меня за пределы моих возможностей. Однако роль погоняющего он предоставлял играть Хенаро. И в тот день, в доме Хенаро, когда я достиг опасной стадии истерического страха, и Хенаро спрашивал у дона Хуана, стоит ли толкать меня дальше, а дон Хуан уверял меня, что Хенаро надо мной потешается, Хенаро действительно за меня волновался.

То, что я увидел, настолько потрясло меня, что я рассмеялся. И дон Хуан, и Хенаро взглянули на меня с удивлением. Потом дон Хуан, похоже, мгновенно понял, что происходит у меня в уме. Он сказал об этом Хенаро, и оба они засмеялись, совсем как дети.

– Растешь! – сказал мне дон Хуан. – Всему свое время: ты не слишком глуп, но и не блистаешь. Совсем, как я. Правда, заблуждения твои от моих отличаются. В этом ты больше похож на нагуаля Хулиана. За исключением того, что тот был просто великолепен.

Дон Хуан встал и потянулся, бросив на меня самый пронзительный и яростный взгляд, какой я видел в своей жизни. Я тоже поднялся.

– Нагуаль никогда не позволяет знать, что он у руля, – сказал он, обращаясь ко мне. – Нагуаль приходит и уходит, не оставляя следов. Именно эта свобода делает его нагуалем.

Мгновенно сверкнув, глаза его подернулись дымкой мягкости, доброты и человечности, снова став глазами дона Хуана.

Я почти потерял равновесие, едва не падая в обморок. Хенаро подскочил ко мне и помог мне сесть. Оба они сели по бокам.

– Ты поймаешь толчок Земли, – прошептал мне в одно ухо дон Хуан.

– Думай о глазах нагуаля, – шепнул в другое Хенаро.

– Толчок Земли придет в тот самый миг, когда ты увидишь сверкание на вершине вон той горы, – сказал дон Хуан и указал на самый высокий пик восточного хребта.

– Ты больше никогда не увидишь глаз нагуаля, – шепнул Хенаро.

– Отправляйся с толчком туда, куда он тебя возьмет, – сказал дон Хуан.

– Если ты будешь думать о глазах нагуаля, ты осознаешь, что медаль имеет две стороны, – прошептал Хенаро.

Я хотел подумать о том, что оба они говорили, но мысли мне не подчинялись. Что-то давило на меня. Я чувствовал, что сжимаюсь. Я ощутил приступ тошноты. Я видел, как вечерние тени быстро поднимаются по склонам гор на востоке. Я чувствовал, что словно бегу за тенями.

– Ну – вперед! – сказал Хенаро мне на ухо.

– Следи за большим пиком, смотри на сверкание, – сказал с другой стороны дон Хуан.

Там, куда указывал дон Хуан, на вершине самого высокого пика восточного хребта действительно появилась сверкающая точка. Я смотрел, как она отражает последние лучи заходящего солнца. Под ложечкой образовалась пустота, словно я несся вниз по американской горке.

Затем я скорее почувствовал, чем услышал, гул далекого землетрясения, которое внезапно захватило меня. Сейсмические волны были настолько огромны и производили такой грохот, что утратили для меня всякое значение. Сам же я был никчемным микробом, которого крутило и вертело.

Постепенно движение утихло. Последовал еще один мощный толчок, после чего наступила остановка. Я попытался осмотреться. У меня не было точки отсчета. Я словно рос подобно дереву. Надо мной был белый сияющий непостижимых размеров купол. Его существование вдохновило меня. Я полетел к нему, вернее, был выброшен, как снаряд. Я испытывал ощущение комфорта, ухоженности, безопасности. Чем ближе я поднимался к куполу, тем чувства эти становились все более интенсивными. Наконец, они переполнили меня, и я утратил всякое самоощущение.

Следующим, что я знал, было ощущение парения. Я покачивался в воздухе, словно падающий лист. Я чувствовал, что бесконечно устал. Неведомая засасывающая сила куда-то тянула меня. Пройдя сквозь темную дыру, я оказался рядом с доном Хуаном и Хенаро.

На следующий день мы с доном Хуаном и Хенаро отправились в Оахаку. Вечером, когда дон Хуан и я прогуливались по главной площади, он неожиданно завел разговор о том, что мы проделали в предыдущий день. Дон Хуан поинтересовался, понял ли я, что он имел в виду, говоря, что древние видящие наткнулись на нечто монументальное:

Я ответил, что понимаю, но облечь это понимание в слова не могу.

– А как ты думаешь, ради чего мы поднимались вчера на вершину той горы? Что ты должен был там найти? Самое главное?

– Настройку, – произнес голос у самого моего уха в то же мгновение, когда слово это сорвалось и с моих уст.

Я рефлекторно обернулся и нос к носу столкнулся с Хенаро, который шел за мной след в след. Быстрота, с которой я обернулся, была для него неожиданностью. Он усмехнулся, а затем обнял меня.

Мы присели на скамейку. Дон Хуан сказал, что сказать о том толчке, который я получил вчера от Земли, ему в общем-то почти нечего. В подобных случаях воин всегда остается один на один с самим собой. Истинное же понимание приходит гораздо позже, спустя годы борьбы.

Я сказал дону Хуану, что сложности, связанные с пониманием, в моем случае значительно увеличиваются еще и из-за того, что они с Хенаро делают всю работу. Я же все время остаюсь лишь пассивным объектом, способным лишь реагировать на их действия. Для меня было невозможным инициировать какое-либо действие, потому что я не знал ни каким оно должно быть, ни как его начать.

– Все совершенно верно, – согласился дон Хуан. – Ты пока и не должен знать. Ты останешься здесь один, и тебе придется пересмотреть и реорганизовать в себе все то, что мы сейчас с тобой проделываем. Перед такой задачей рано или поздно оказывается каждый нагуаль. Нагуаль Хулиан сделал то же самое со мной. Но гораздо безжалостнее, чем мы поступаем с тобой. Он знал, что делает, поскольку был блестящим нагуалем. Ведь чтобы реорганизовать все, оставленное ему нагуалем Элиасом, самому ему потребовалось всего несколько лет. Он практически не тратил времени на многие вещи, которые у тебя или у меня заняли бы всю жизнь. Разница в том, что нагуалю Хулиану требовался лишь незначительный намек, а дальше за дело бралось его осознание, которое и открывало единственную имеющуюся дверь.

– Что ты имеешь в виду, говоря о единственной двери, дон Хуан?

– Я имею в виду, что, стоит точке сборки преодолеть некий критический порог, и результат оказывается одним и тем же для любого человека. Приёмы, её сдвигающие, могут быть бесконечно разнообразными. Но результат всегда один: точка сборки собирает другие миры с помощью толчка Земли.