Одежда, за которую можно умереть 1 страница

Валери Стиверс

Кровь нынче в моде

одежда, за которую можно умереть 1 страница - student2.ru

OCR: Призрак; Spellcheck: tatjana-yurkina

Валери Стиверс «Кровь нынче в моде»: АСТ; АСТ: Москва, Москва, 2009

Оригинальное название: Valerie Stivers «Blood Is The New Black», 2007

ISBN 978-5-I7-052899-8, 978-5-9713-9819-6

Перевод: Л.Н. Христофоровой

Аннотация

Кейт Макэллистон по знакомству получила работу в престижном глянцевом журнале.

Теперь прекрасный и недоступный мир высокой моды раскроет ей все свои тайны? Несомненно.

Но пока у Кейт больше вопросов, чем ответов.

Почему работа в офисе начинается во второй половине дня? Почему шторы всегда задернуты, а жалюзи опушены? И наконец, почему каждая корпоративная вечеринка непременно заканчивается загадочным убийством?!

Впору подумать, что вместо гламурного издательства Кейт попала в какой-то вампирский замок!

А с другой стороны — зря, что ли, говорят, что мода — индустрия, высасывающая кровь?

Вампиры вокруг или нет — какая разница? Выжить бы!

Валери Стиверс

Кровь нынче в моде

Пролог

Я сжалась в комок, сидя на корточках под письменным столом в закутке секретарей-ассистентов. Знаю, им известно, что я здесь. То ли они чувствуют мой запах, то ли слышат мое дыхание, то ли еще как-то иначе, но они безошибочно угадывают мое присутствие. Устраиваясь на работу, я, конечно, допускала, что в «Тэсти»[1] могут «высосать всю кровь», но не в буквальном же смысле. Я была готова к напряженной работе и бесконечной суете, но и предположить не могла, что меня будут окружать вампиры! Мое тело покрывается мурашками — как и в тот раз, когда я впервые почувствовала, что кто-то наблюдает за мной из-за ксерокса. Звук крадущихся шагов все ближе. Сейчас цоканье шпилек для меня — самый страшный звук из тех, которые я когда-либо слышала. Я не могу точно сказать, кому из женщин-вамп принадлежат эти шпильки, но уверена, что она направляется в мою сторону.

У меня в руках кол. Мне больше негде прятаться. Остается только одно — ждать, пока она найдет меня.

Глава 1

ОДЕЖДА, ЗА КОТОРУЮ МОЖНО УМЕРЕТЬ

— Дорогая, ты помнишь Лиллиан Холл? Ты познакомилась с ней в прошлом месяце, когда мы были в Нью-Йорке. Помнишь? В Брайант-парке? Ту самую, которая так тобой заинтересовалась? Ладно, в общем, я только что случайно встретила ее в Милане — оказывается, она остановилась в том же отеле, что и я. Это показалось мне странным, потому что издатели предпочитают «Феррагамо», но это к делу не относится. Представляешь, она предложила устроить тебе одногодичную стажировку в «Тэсти»!

Душа ушла в пятки. Я отчетливо помню Лиллиан Холл — холодную, жесткую женщину, которая напугала меня так, что я чуть не умерла со страху.

— Ну ты знаешь «Тэсти», да? Это самый популярный среди девушек модный журнал в Америке. Лиллиан Холл возглавила его полгода назад, и именно с ее подачи издание обрело свой сегодняшний статус. Тираж стремительно вырос... — тараторила без остановки моя тетя.

Ее манера разговаривать по телефону ассоциировалась исключительно с пулеметной стрельбой.

Я считаю, что тетушка Виктория пытается устраивать мои дела из чувства вины, поскольку знает, где находится моя мать, но не говорит. А может, это и не так... Скорее всего, выйдя замуж слишком поздно, чтобы иметь детей, она сожалеет об этом.

— Это мое последнее лето перед поступлением на медицинский факультет. Неужели ты действительно думаешь, что я все брошу ради того, чтобы получить работу в модном журнале? — спрашиваю я. — Не будет ли это легкомысленно с моей стороны?

— Дорогая, легкомысленность — это не про тебя.

Мне нелегко разобраться в своих чувствах. Тетя знает, что с модой у меня более чем напряженные отношения. Дело в том, что моя мать Эва была модельером и ее успехи и неудачи в этой области привели нашу семью к... ну, в общем, туда, где все плохо.

Благодаря Эве я научилась шить с раннего детства. И до сих пор частенько хожу как в фильме «Милашка в розовом»[2], умудряясь купить по дешевке какой-нибудь оригинальный балахон, или совершаю набег на эконом-маркет, где откапываю что-нибудь из ряда вон.

Я осведомлена о мире высокой моды гораздо лучше, чем большинство двадцатитрехлетних девушек, не обремененных деньгами, живущих дома со своими папашами и справившихся с вопросами Эм-Си-Эй-Ти[3].

Возможно, я преувеличиваю, но совсем чуть-чуть. Можно только мечтать при моем-то финансовом положении о таких брэндах, как Альберта Ферретти, Тэкун, Минт. Мне нравятся творения Зака Позена. Я с уважением отношусь к маргиналам — последователям Мартина Марджела. И считаю, что Марни делает одежду, за которую можно умереть.

Тем не менее, я не собираюсь следовать по стопам своей матери, а хочу сделать карьеру там, где упорный труд гарантирует вам работу, безопасность и уважение. Чтобы не попасть в газеты в качестве эпатажной или выходящей за рамки особы. Тогда мне не придется тратить все свое время на то, чтобы произвести впечатление на стадо пустоголовых бездельников.

— Я польщена, — отвечаю я Виктории. — Однако найдется множество людей, которым... такое предложение пришлось бы гораздо больше по душе, чем мне.

Повисает длинная неприятная пауза, во время которой я вдруг вспоминаю, что она оплачивает мое обучение. Тетушка вздыхает:

— Второй раз такой возможности не представится. «Олдем инкорпорейтед» — та самая медиаимперия, которая издает «Тэсти», — получает сотни резюме на каждую вакансию. Но их даже не рассматривают. Такой лакомый кусочек, как практика в «Олдем», можно получить только благодаря связям. То, что Лиллиан приметила тебя, — это судьба.

Действительно, в этом было нечто сверхъестественное. Виктория взяла меня с собой на какой-то благотворительный обед на Манхэттене. Она светская дама и, каждый раз принимая пищу, приносит благо обществу. На выходе из кафе-гриль в Брайант-парке мы столкнулись с Лиллиан — невысокой, изящной, печальной, темноволосой женщиной с такой прозрачной кожей, что это натолкнуло меня на мысль, что она, возможно, смертельно больна. Виктория знала Лиллиан, так как знала всех. Она бросилась к ней с объятиями:

— Дорогая!

В ответ Лиллиан слегка скучающим тоном эхом произнесла:

— Дорогая! — На ее красивых белых руках сверкали бриллианты и рубины.

Тетя представила меня:

— Это моя племянница Кейт Макэллистон.

— О? — Лиллиан разглядывала меня так пристально и так долго, что я смутилась.

На мне было надето собственноручно сшитое мини-платье в синий цветочек, в стиле а-ля халатик пятидесятых, однако, казалось, не это вызвало ее интерес. Под взглядом ее ледяных голубых глаз я почувствовала себя маленькой, окоченевшей и какой-то... затравленной.

Потом — и это самое жуткое — она взяла меня за подбородок, сказав:

— Я целую вечность мечтала, познакомиться с тобой, — и прошла мимо, обдав нас шлейфом ледяного воздуха.

— Она, вероятно, спутала нас с кем-то. — Даже Виктория была ошеломлена. — Мы не настолько близко знакомы.

На том все и закончилось, до сего дня.

Теперь моя тетя начинает закручивать гайки.

— Ты никогда не придавала значения своим эстетическим наклонностям и творческим способностям из-за ужасного поведения моей сестры. Я это понимаю. Но как только ты поступишь в медицинскую школу, будет поздно. Мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовала себя нереализованной всю жизнь, и не понимаю, почему ты против.

Я? Никогда!

— У меня уже есть планы на жизнь, — возражаю я. — Я окончила подготовительные медицинские курсы в Брауне. Уже слишком поздно.

— Планы существуют для того, чтобы их отменять. — Виктория мыслит иначе, нежели большинство матерей.

— Я совершенно не гожусь для этой работы. Мне даже нечего надеть.

Неужели я только что сказала это?! Виктория предвкушает победу.

— Ты не веришь в себя. Одежда, которую ты шьешь, очаровательна.

— Как раз сейчас на мне надет топ, сшитый из наволочки.

— Ты сделала из нее нечто потрясающее, по-моему.

— Я живу в Монтиселло, Нью-Йорк. Работаю в Службе спасения. Вчера вечером я наблюдала за работой гидравлических ножниц, так называемых «челюстей жизни».

— Тогда ты тем более готова бесстрашно вступить в «челюсти смерти», не так ли? Только не говори мне, что позволишь комплексам, которыми наградила тебя твоя мать, помешать тебе осуществить свою давнишнюю мечту.

Она умеет манипулировать мной, и это срабатывает. Я закрываю глаза.

— За стажировку что-нибудь заплатят? — спрашиваю я.

— Разумеется. И более того, поскольку это в Нью-Йорке, приезжай ко мне и проведем это лето вместе.

Я действительно грезила об этом, будучи еще подростком, — страстное, казавшееся несбыточным желание. Но даже если бы такая возможность и представилась, я не могла бы сделать этого раньше, потому что первые годы нового тысячелетия были тяжелым временем для моего отца. Мне пришлось неотлучно находиться дома и присматривать за ним. Однако сейчас Дэн Макэллистон чувствует себя намного лучше, и я стала относительно независимым человеком.

Таким образом, она меня заполучила. В конце концов, подумаешь — одно-единственное лето...

Глава 2

ГОРГУЛЬИ

Спустя две недели желтое такси выгружает меня, два огромных армейских вещевых мешка и чемодан на колесиках со швейной машинкой на тротуар Семьдесят второй улицы Западной стороны. Передо мной — высокое каменное здание с горгульями.

Я прибыла к дому тети Виктории.

Жара в Нью-Йорке просто чудовищная. Мои волосы, недавно выкрашенные в салоне в рыжий цвет и тщательно уложенные, тут же прилипают к шее. Я страшно вспотела — дорогие румяна ягодного цвета неприлично размазались по всему лицу. Макияж, прическа и ярко-малиновый маникюр свидетельствуют о моих попытках соответствовать новой работе. Но все это ни к чему. Я так и осталась застенчивой, бледной, худосочной, и, без сомнения, мой внешний вид оставляет желать лучшего. Скорее всего моя новая работодательница будет сильно разочарована. Кроме того, я чувствую себя не в своей тарелке каждый раз, когда приезжаю в Нью-Йорк.

Мой багаж — это в основном вещи, которые я сшила сама в течение последних нескольких лет, плюс несколько платьев из коллекции «Эва фор Эва», оставшихся от мамы. Вещи такие тяжелые, что я с трудом волочу их между двумя припаркованными автомобилями. Останавливаюсь передохнуть, и только тут какой-то мужчина в ливрее выскакивает из дома и забирает их у меня, сообщая, что миссис Роджерс велела ему быть наготове.

Я уже бывала здесь раньше, и понятие «швейцар» мне знакомо, однако я по-прежнему робею.

Хотя, конечно, швейцар в данном случае — самый меньший из моих напрягов. Муж Виктории, Стерлинг Роджерс, занимается недвижимостью, и они живут в претенциозном, многоуровневом пентхаусе, занимающем целый этаж, с идущей по всему периметру террасой, откуда открывается замечательный вид на Манхэттен. Необъятные, просторные апартаменты декорированы главным образом в серо-черных угольных тонах, чтобы привлечь внимание к художественным произведениям, которые могли бы сделать честь любому музею, редким орхидеям и обрамленным в рамки доисторическим зубам и челюстным костям, которые коллекционирует Стерлинг, — это его хобби.

Раздается звонок, и двери лифта открываются непосредственно в роскошной гостиной. Поток кондиционированного воздуха обдает меня с головы до ног. Я восхищаюсь этой чудо-техникой, шаря в кармане в поисках мелочи для Мигеля, швейцара. Вручив ему купюру, передергиваюсь от неловкости. А вы даете чаевые швейцару?

— Белиссимо! Добро пожаловать! Ты осталась в живых после автобуса! — восклицает моя тетя, выплывая из другой комнаты.

Я настояла на том, чтобы расходы на мое проживание этим летом оплачивались из моих сбережений. Именно поэтому — автобус.

Виктория, как обычно, шикарно выглядит. Ее волосы абсолютно прямые, темно-коричневые, коротко подстриженные, губная помада ярко-красная. И то и другое подчеркивает ее худое лицо. Она всегда была образцом красоты для моей мамы Эвы.

— Привет, тетя Вик! — Я обнимаю ее. — Ты замечательно выглядишь!

Что это со мной? Понятно. Я вживаюсь в роль.

— Спасибо, дорогая. Однако девушка никогда не должна говорить комплименты женщине при ее появлении.

— Почему?

— Это подчеркивает разницу в возрасте. Несчастные будут думать, что ты насмехаешься над ними.

Виктория буквально сыпет перлами житейской мудрости. Мол, лучшая подруга Сильвия, восторгаясь светскими дамами в целом и моей тетей в частности, заносит ее высказывания в свою записную книжку.

Виктория берет своими прохладными пальцами мою потную руку:

— Пойди, поздоровайся со Стерлингом, дорогая. Он сегодня вечером улетает в Японию.

Ее супруг — очень высокий, хмурый, седовласый мужчина с большими ушами, слегка сутулится. Подозреваю, что у него в анамнезе гипофизарное нарушение. Сильвия, которая видела фильм «Дракула», говорит, что он просто копия графа. Это верно, но нехорошо, поскольку Виктория сходит по нему с ума.

Когда я была маленькой, моя тетя была довольно проблемной особой. Эва пеняла ей на то, что Виктория всегда встречалась не с теми мужчинами (и, если читать между строк, слишком быстро начинала спать с ними). А потом — бац! — тетушка встретила Стерлинга и в одночасье стала баснословно богатой, начала совершать сделки с предметами искусства. Я думаю, она догадывается, как ей повезло, и не устает благодарить судьбу за это.

Мы находим отраду ее сердца в спальне. Дракула пристраивает шелковый носовой платок в карман сшитого на заказ блейзера. Английского, конечно, — одни косые незаметные карманы и шикарная бутылочно-зеленая подкладка чего стоят! Вик целует его и изящным движением поправляет носовой платок.

— Кейт! — Стерлинг протягивает мне для рукопожатия ладонь размером с тарелку. — Должно быть, ты волнуешься из-за своей стажировки. Виктория говорит, что это очень престижно.

— Не могу дождаться, — говорю я со всем энтузиазмом, какой только могу изобразить.

Не уверена, что слово «волнуешься» адекватно передает мои чувства. Здесь более уместны были бы «озабочена» или «ужасно напугана».

— Лиллиан Холл — наша знакомая по благотворительным приемам «Севен он севенс», — продолжает Стерлинг. — Они арендуют одно из наших зданий для проведения торжеств. Она удивительная женщина. Острая как бритва.

— Она выглядит целеустремленной, — говорю я, вспоминая, как пристальный взгляд ее тусклых андроидно-голубых глаз пронзил меня насквозь.

Я сразу поняла, что Лиллиан оценила мое приталенное платье, — все остальные были в балахонах типа «малышка настроена серьезно», трапециевидных и вообще объемных одеяниях.

— Лиллиан чрезвычайно умна, — соглашается Виктория. — Надеюсь, у тебя будет возможность понаблюдать, как она работает, хотя и представить не могу, чтобы она проводила много времени со стажерами.

— Кстати, о времени, дорогая... — Стерлинг легонько постукивает по своим часам.

Мы с Викторией удаляемся из спальни.

Мы идем по выкрашенному в красный цвет коридору, на стенах которого развешаны эскизы Генри Фюсли, поворачиваем налево у музейных витрин, заполненных акульими зубами, и открываем резную китайскую дверь.

— Мы решили поселить тебя в комнате Уильяма Блэйка. — Виктория подмигивает мне. — В юности Стерлинг был коллекционером, наделенным даром предвидения.

Средних размеров комната выполнена в том же самом готическо-азиатском стиле, как и остальная часть квартиры. Стены черные. Деревянные жалюзи прикрывают окна. Покрывало из красного бархата на низкой широкой кровати. Приставные столики рядом с кроватью представляют собой старинные китайские шляпные коробки. На них — цветущие орхидеи. Над кроватью подсвеченная акварель — изможденный мужчина с окладистой белой бородой, в мольбе простирающий руки к небесам. Потрясающе.

— Нравится? — спрашивает Виктория. — А то у нас есть еще одна комната для гостей...

— Комната чудесная, — говорю я. — Впечатляет.

— Ну вот и хорошо. — Она улыбается мне. — Пожалуйста, не открывай днем жалюзи. Яркий свет вреден произведениям искусства. Ты ведь не против, дорогуша?

— Конечно, нет. — В душе я разочарована.

Я надеялась, что буду наслаждаться видами окрестностей сквозь открытые настежь окна.

Виктория помогает мне затащить в комнату мои пожитки и распаковать их. Фактически занимается этим она одна, в то время как я вальяжно возлежу на красном бархатном покрывале и не мешаю ей.

— Я скоро ухожу и вернусь поздно, — сообщает она и предлагает: — Давай обсудим планы на завтра.

— Разве мы не пообедаем вместе? — Я представляла себе, что в мой первый вечер в мегаполисе мы предпримем что-нибудь типично урбанистическое — например, закажем еду в японском ресторане.

— О, ты же знаешь, каковы клиенты! — беззаботно говорит она. — Завтра я представлю тебя Алексе Ларкин. Это редактор отдела светской хроники, и именно она автор большинства скандальных материалов о знаменитостях в «Тэсти». Неофициально она отвечает за сплетни. В данный момент она проводит конкурс, и ей необходима помощь.

Только этого не хватало. Сплетни? Я не ослышалась?

— Твой рабочий день будет начинаться в девять тридцать, однако завтра Алекса попросила тебя прийти к одиннадцати — в это время у них начинается производственное совещание. Ты должна самым непринужденным образом войти в круг модной элиты.

Виктория на секунду замолчала, рассматривая небесно-голубой шелковый топ, сшитый по образцу «Вог винтаж».

— Твой цвет, — говорит она. — Очень идет к твоим глазам.

Она вешает его на плечики в центре моего нового стенного шкафа, а справа и слева от него — вещи, которые ей особенно понравились, группируя их по цвету. Так же как и все остальные женщины в нашем роду, она обладает отличным вкусом.

— Я не знаю точного адреса, но ты точно не заблудишься. Это две пятидесяти этажные башни из темного стекла, справа от Коламбус-Серкл, — они похожи на двух бросившихся в объятия друг друга людей. Их создал Рем Коолхаас в конце девяностых для семейства Олдем. Нет более впечатляющей корпоративной штаб-квартиры в центре города. Тебе понравится! — Она с сияющей улыбкой смотрит на меня.

— Звучит заманчиво, — храбро говорю я. — Но если мне надо быть там не раньше одиннадцати, то, значит, я увижусь с тобой завтра утром, не так ли?

— Вряд ли, дорогая. Утром я люблю поспать.

После того как Стерлинг отбыл в аэропорт, а тетя упорхнула по своим вечерним делам, я остаюсь одна в пышной, модной квартире, бесцельно слоняясь из угла в угол. Я осторожно ступаю по красному коридору, робко приоткрывая двери и заглядывая в комнаты в поисках телевизора. В конце концов, я набредаю на кабинет Виктории. Я уже была здесь несколько лет назад, когда она выписывала мне чек.

Нехотя приближаюсь к стене, на которой развешаны фотографии в рамках. На большинстве из них Вик и Стерлинг на отдыхе в тех местах, где обычно проводят время сливки общества. Катаются на лодке по реке Ирравадди в Бирме, позируют с местными жителями в Бутане, прогуливаются по островку Иль-де-ла-Сите в Париже, где у них есть свой второй дом. А вот и семейные фотографии, и среди них один большой снимок, запечатлевший начало карьеры моей мамы. На нем Эва создает образец одного из первых знаменитых платьев для линии «Эва фор Эва». Это середина девяностых. Ее длинные волосы аккуратно подстрижены и красиво уложены. Легкое платье на бретельках в стиле сексуально соскальзывающего белья сшито из тончайшего шелка. Эва подшивает его по косой линии, которую довольно трудно выровнять, особенно если ткань скользит, однако все, что выходило из-под ее рук, было превосходным. Она умела строчить образцы сразу по эталонным швам и не тратить понапрасну ни одного лоскутка. На другой фотографии, одетая в это платье, она стоит на лужайке перед нашим домом, и вид у нее — счастливейший.

Это были годы, когда она еще не ушла в работу с головой. Вот она просматривает образцы в первом магазине с коллекцией одежды «Эва фор Эва». Рядом — моментальные фото ее сшитых дома платьев для подружек невесты по случаю свадьбы Вики и Стерлинга, среди них один ужасный снимок — я, тогда еще маленькая девочка, держу свадебный букет во время венчания. В тринадцать лет я была уже почти такой же высокой, как сейчас, почти достигнув своих пяти футов девяти дюймов.

Даже по фотографиям можно заметить изменения, происходившие с Эвой. Когда ей стал сопутствовать успех, улыбка ее стала более напряженной, а между бровями появилась морщинка. Ей пришлось подчиниться правилам игры. Дважды в год она посещала Неделю высокой моды в Нью-Йорке. Кроме того, она должна была ездить в Париж, Лондон и Милан. Она получила рекламный бюджет, и ей приходилось контролировать фотосессии собственных моделей, часто проходившие в разных городах Европы. А для семьи времени у нее оставалось все меньше и меньше.

Пока, наконец, его у нее для нас совсем не осталось.

Спустя пару лет после того, как Эва бросила нас с отцом, я прошла по всему нашему дому, собрала все ее фотографии, сложила их в коробку и засунула в самый дальний угол моего стенного шкафа. В доме Виктории я, конечно, не могла сделать то же самое, однако решила избегать кабинета, где они висели. Я просто ушла оттуда и закрыла за собой дверь.

В конце концов я нашла домашний кинотеатр с экраном во всю стену, но смотреть что-то в одиночестве показалось мне слишком скучным, поэтому я позвонила Сильвии.

Мы с ней дружили в школе. А начиная со второго курса в Брауне жили вместе и были настолько близкими подругами, что делились друг с другом абсолютно всем. После получения диплома она уехала домой в Лос-Анджелес, чтобы работать там помощником стилиста модного сайта! В Интернете тоже проходят показы моделей модной одежды. Я сделала то, что считала благоразумным, — вернулась в родной город, где мне предстояла работа в Службе спасения. Мы давно не виделись.

— Вот жопа! — произносит она вместо приветствия. Должно быть, она за рулем. — Извини, милая. Ты у Виктории?

— Да.

— Сделай побольше фотографий для иллюстрации моего романа.

— Ладно.

Сильвия — невысокая полная мечтательная девушка с милым личиком, хотя в свою привлекательность она не верит, — старательно иллюстрировала свой мрачный шедевр еще со школы, хотя, начав работать, не могла больше уделять этому много времени. Этот роман — туманная садомазохистская выдумка про ангелов и демонов в замысловатом стиле Римской империи. Не уверена, что он будет пользоваться спросом.

— Я как раз только что думала о тебе, — говорит Сильвия. — Ты ведь, наверное, в этом месяце прочла все модные журналы от корки до корки? Плюс все веб-сайты? Потому что Нико, мой босс, говорит, что Лиллиан Холл узнает все новости раньше других. Говорят, будто она, проводя все ночи напролет на модных показах, отправляется оттуда сразу на работу и, тем не менее, не заглядывая ни в одну газету, знает обо всех важных событиях. Она, мол, черпает это прямо из эфира — как сотовый телефон перезагружается днем, чтобы сэкономить время.

— Разве это хорошо, если твой мобильник умнее тебя?

— Безусловно, дорогая.

— Всюду спрашивают про «Олдем», — продолжает она. — В народе его называют Империей дьявола, а само здание — Темной башней. Испугалась? Да брось! Это самая преуспевающая издательская компания в мире. Они хорошо платят. Однако там очень любят увольнять людей — публично и оскорбительно. У них это своего рода ритуал.

Во что я вляпалась?

— Я постараюсь избежать этого ритуала.

— Милая, у тебя все получится. А теперь скажи мне, что ты решила надеть...

Глава 3

ЛЕД В ЕЕ ВЕНАХ

Не доходя несколько домов до «Олдем инкорпорейтед», я уже чувствую: что-то не так.

Когда я решила прогуляться пешком от дома моей тети до своей работы, то поначалу утренняя суета центра Нью-Йорка приятно отвлекала мое внимание от нервных кишечных спазмов. Я даже сделала с помощью мобильника фото для Сильвии — рекламный щит «Тэсти», провозглашающий: «Чем больше вы покупаете, тем вы привлекательнее!»

Однако по мере приближения к офису я начинаю замечать ледяные взгляды других женщин. Они изучают мое лицо, тело, одежду, и во всех этих взглядах можно прочитать: «Я оцениваю тебя, и пусть тебе не кажется, что мое мнение — это вздор». Я ловлю на себе чей-то пристальный взгляд. Женщина уставилась на меня так, как будто я телеканал, который она в данный момент смотрит, причем ей скучно. Я прохожу мимо вереницы свободных такси, продавцов-разносчиков «Нью-Йорк пост» и серебристых тележек, с которых продают кофе, пончики и сандвичи с яичницей. Мимо меня то и дело снуют высокие тонкие девушки в шикарных нарядах — все больше блондинки в невероятных черных узких юбках до колен или обтягивающих черных брюках и туфлях на высоком каблуке. Передо мной мелькает множество вариантов хлопчатобумажных блуз с высокими воротничками и короткими рукавами. И никаких гипертрофированных спортом женских бицепсов или неприятного искривления пальцев на ногах. На углу Пятьдесят второй улицы и Седьмой авеню я поднимаю глаза и смотрю вверх, выше и выше... до тех пор, пока не начинает кружиться голова. Я вглядываюсь в высоченную конструкцию из черного стекла, которая может быть только штаб-квартирой «Олдем», и ничем иным. Темная башня — самое подходящее название.

Что я здесь делаю? Я чувствую ледяной холод в жилах, приступ настоящего страха, потом меня накрывает волна смущения.

Вчера вечером, после телефонного разговора с Сильвией, я решила, что если уж собираюсь работать в стильном журнале, то мне следует иметь и свой собственный стиль. Моя коллекция платьев от Эвы, к счастью, давала такую возможность, а после просмотра старых семейных фотографий у меня зачесались руки. Для своего дебюта в «Тэсти» я выбрала шелковое облегающее фигуру платье Эвы с красно-белым рисунком, напоминающее арабскую куфию. Длиной оно было до пола, но я укоротила его и сделала разрезы, так чтобы были видны бедра, и затянула на талии широким поясом из кожзаменителя. Под это платье подошли только хлябающие матерчатые туфли, и, чтобы отвлечь от них внимание, я повязала на запястье красную бархатную ленточку. Я выгляжу... мягко говоря, нестандартно.

Не сошла ли я окончательно с ума?

Я подхожу к зданию, чувствуя на себе множество взглядов. Эти белокурые клоны вот-вот начнут уничтожать меня взглядами за нарушение дресс-кода. Я резко останавливаюсь у горы из черного стекла перед вращающейся дверью, а затем так же резко делаю шаг в сторону. Просто надо взять себя в руки, успокоиться. Навстречу мне спешит женщина, которой далеко за тридцать, выглядящая не такой совершенной, как другие, и очень напряженной. Ее светлые волосы небрежно собраны в конский хвост. Рукой, в которой она держит стакан айс-кофе, женщина прижимает к груди довольно внушительную беспорядочную кипу бумаг. Бумажные листы выскальзывают... Я бросаюсь вперед, чтобы помочь ей. Она отскакивает назад, очевидно, испугавшись меня. Теперь уже вся кипа вываливается из ее рук, и подхваченные ветерком бумаги, кружась, разлетаются перед входом.

— О, черт!

— Простите! Я не хотела пугать вас, — говорю я, нагибаясь (осторожно, поскольку юбка очень короткая), чтобы поднять несколько листов. — Просто я заметила, что бумаги выскальзывают у вас из рук, и подумала, что могу помочь.

— Акт альтруизма в «Олдем инкорпорейтед»? — удивленно-вопросительно произносит женщина. — Вы, должно быть, новенькая.

— Класс! Угадали, — улыбаюсь я.

Мы вместе ползаем, собирая разлетевшиеся бумаги.

— У меня сегодня тоже в некотором смысле первый день — говорит она. — Я только что вернулась из декретного отпуска после рождения третьего ребенка. Невероятно, но факт. — Она, кажется, впервые поднимает на меня глаза, потом тихо говорит: — Не обижайтесь, но вы совсем не похожи на сотрудников «Олдем».

Как она это определила?

— Знаю. Но это долгая история.

— О?! — Она забирает у меня последние бумаги. — Ну, удачи! — Женщина скрывается за вращающейся дверью.

Возможно, люди здесь не такие уж плохие.

Блондинка, похожая на газель, быстро оглядывает меня с ног до головы и чуть не фыркает от смеха прямо мне в лицо, проходя мимо.

Надо быть готовой к самому худшему. Эти девушки могут оказаться монстрами.

Я топчусь снаружи еще несколько минут, пока река из блондинок не превращается в ручеек — они не очень-то спешат на работу, но я догадываюсь, что 10.30 — это крайний срок. Наконец вступаю в «чрево зверя». Холл — сверкающее обсидиановое пространство — наполнен жужжанием и суетой. Здесь расположены газетный киоск, кафе, а множество элегантных белозубых людей стоят группами и общаются. На возвышении в центре толпа охранников наблюдает за входом и двумя лифтами, обозначенными «1-25» и «26-50». Те, кто здесь работает, уверенно проходят через турникеты, касаясь пластиковыми картами сенсорных датчиков. Я боюсь встретить среди всей этой публики знакомых, меня обуял просто панический страх, хотя непонятно, с какой стати.

Наши рекомендации