Стиль от лаврентия павловича

Офицерский вариант «русского стиля» следует рассматривать особо. Основой его является школа А.А.Кадочникова. В отличие от подавляющего большинства «древнерусских» систем, разработки Кадочникова — не фикция, направленная лишь на то, чтобы тешить национальные чувства. Они вполне применимы как в уличной, так и в окопной схватке.

Думается, именно поэтому стиль Кадочникова вызывает яростные нападки со стороны многих «русских школ». В частности, его обвиняют в том, что он является чисто практическим рукопашным боем, не опирающимся на глубокую теорию. Между тем, Кадочников пока что единственный, кто опубликовал детальную методику. Так что теоретическая база у его школы, безусловно, имеется.

Его методика базируется в первую очередь на вращательных движениях, облегчающих как уход с линии атаки, так и проведение болевых захватов (удары имеют подчинённое значение). Бой может вестись в стойке и лёжа, на ближней, средней и даже дальней дистанции, хотя система Кадочникова больше адаптирована к условиям ближней схватки в стойке. Известны и приёмы на обезоруживание, причём нападающий использует предметы не из древнерусского, а из современного арсенала: нож, автомат со штыком, сапёрную лопатку.

Рисунок боя очень напоминает некоторые школы джиу-джитсу (и отчасти — айкидо). Случайно ли это сходство? Сам Кадочников никогда не утверждал, что создал свой вариант «русского стиля». По его словам, он лишь систематизировал те навыки, которыми испокон веков владели русские воины. Если же быть абсолютно честным, следует признать: не «испокон веков», а менее века...

Тот факт, что какое-либо боевое искусство процветало в кругах служилого дворянства, не делает его исконно русским, иначе пришлось бы признать таковым и фехтование на шпагах. В конце прошлого — начале нашего столетия в Россию пришло джиу-джитсу, причём явилось оно «с двух концов»: через Дальний Восток — путём прямых контактов с японцами, и через Запад — от японцев, приезжавших в Европу. Этот вид боевого искусства вызвал всплеск интереса прежде всего у офицерского сословия, и в первую очередь — своими обезоруживающими приёмами.

Конечно, джиу-джитсу явилось не на пустое место: к моменту его появления в России уже применялся бокс, стала популярной греко-римская (или «французская») борьба. Кроме того, навыки штыкового боя, фехтования саблей и шпагой значительно облегчали усвоение если не самих приёмов, то базовых движений. Но всё же именно японская боевая система стала тем стержнем, на который «насаживались» все остальные школы...

Строго говоря, то же самое происходило и в Европе 1890-1930-х годов, где создавался более-менее единый для всех стран «стиль от спецназа». Разумеется, кое-какие отличия существовали: в Англии сильнее был выражен боксёрский компонент, во Франции — элементы савата, практикующего бой ногами. В России, конечно, были свои нюансы. Но лишь Россия несколько десятилетий спустя стала напрочь «замалчивать» японскую первооснову. Однако происхождение, как известно, можно отрицать, но нельзя отменить.

В подавляющем большинстве случаев сейчас, столетие спустя, уже невозможно определить, какая именно разновидность джиу-джитсу легла в основу каждой отдельно взятой школы рукопашного боя. К тому же, хотя многие такие школы рекламировали своё «универсальное, уникальное, непревзойдённое боевое искусство», наиболее эффективные из них с самого начала работали для весьма узкого круга людей, понимая, что излишняя реклама в ряде случаев — помеха.

Сведения о них доходят до нас уже в сильно искажённом, иногда романтизированном виде. Например, слухи о таинственном «белогвардейском» (на самом деле просто офицерском) «искусстве убивать красиво», похоже, базируются как раз на существовании таких школ, представляющих либо чистое, либо «гибридное» джиу-джитсу. Может быть, судя по опыту некоторых открытых школ, сенсационность в нём преобладала над боеспособностью. Возможен, конечно, и прямо противоположный вариант.

Не самым сильным, не самым ранним, но наиболее известным из «джиу-джитсеров» (так их тогда называли) дореволюционной России следует признать Нила Ознобишина. Его школа стала довольно представительной ещё начиная с 1910-х годов.

Ознобишин исповедовал принцип «атлета-универсала». Его комплексная боевая система, кроме джиу-джитсу, опиралась на английский и французский бокс, приёмы «фланкирования» (т.е. фехтования не клинковым оружием, а штыком или пикой) и европейские виды боевой борьбы, как современной, так и возрождаемой в то время «городской борьбы» Средневековья. К последней относятся прежде всего знаменитые «85 приёмов фон Ауэрсвальда». Управляться с «подсобным» оружием Ознобишин не учил, но контрприёмы против действия им рассматривал.

Приёмы джиу-джитсу, взятые в том числе из школы Ознобишина — хотя и не только оттуда — как раз тогда начала перенимать... российская охранка! Полицейским они были нужны для обезоруживания как уголовников, так и «подрывных элементов» — революционных боевиков. Сам Нил Нилович о своих достижениях в области обучения агентов полиции предпочитал широко не распространяться — и его можно понять. Ведь в последующие годы ему пришлось наставлять агентов тайной полиции уже советского образца.

Осуждать его за это остережёмся: что ему оставалось делать, если НКВД «наложил лапу» почти на все аспекты применения рукопашного боя? Мы ещё увидим, как это отразилось на творческом пути других мастеров боевого искусства...

Кроме того, школа Ознобишина не слишком помогла чекистам, так как была в значительной мере декоративной. Из опубликованных им уже в 30-х годах методик вроде бы следует, что те, кто освоил его систему, могут успешно защитить себя от одного и даже нескольких противников, вооружённых длинномерным или коротким холодным, а иногда — и огнестрельным оружием! Но именно потому, что его школа существовала сравнительно недавно и не была абсолютно засекреченой, о ней сохранили воспоминания многие борцы, боксёры и прочие «рукопашники» тех лет.

Из их воспоминаний складывается следующая картина: когда в дореволюционный период Ознобишин, демонстрируя возможности своей системы, участвовал в показательных боях — одержать победу ему удавалось довольно часто, но только не в тех случаях, когда против него выходил подготовленный боксёр. Такие противники тогда были всё-таки редкостью и поэтому не возникало нужды кардинально перерабатывать технику школы. Но через два десятилетия уже не сам Ознобишин, а его ученики столкнулись с проблемой: если безоружный противник, избегая захватов, навязывал им бой на дистанции удара — они оказывались почти бессильны...

Школа Ознобишина ударами не пренебрегала, но в ударную тактику её основатель чересчур прямолинейно перенёс борцовскую тактику, основывающуюся на равноправном действии обеих рук. Ознобишин предпочитал прямую, а не боковую стойку и работу «двойным ударом», с одновременным выбросом обоих кулаков в голову и торс противника. При этом очень сильно ограничивались возможность собственной защиты, что вдвойне опасно при схватке не только с боксёром, но и с вооружённым врагом, а тем более — с несколькими.

Похоже, Ознобишин не сумел создать именно универсальную боевую систему, заставляя подстраиваться учеников под собственный стиль, во многом определявшийся его личными особенностями: высоким ростом и длинными конечностями при малом весе и почти хрупком телосложении.

И всё-таки Ознобишин сделал очень многое: пусть не столько как боец и даже учитель, а как пропагандист и теоретик комплексного рукопашного боя. Ведь именно во время создания им своей системы триумфальное шествие «боевой борьбы», основывающейся на джиу-джитсу, начало приостанавливаться. Большинство её адептов, механически копируя не лучшие приёмы не лучших учителей (вдобавок дошедшие до них уже через вторые-третьи руки), да ещё пренебрегая систематическими тренировками, вскоре убедились: в уличной драке их «школа» — помощник слабый.

На этом фоне даже ограниченные, но всё-таки результативные системы работающих открыто мастеров позволяли не угасать сохраняющимся очагам боевого искусства. И ждать, когда придёт творческое осмысление, которое сможет превратить их в подлинную ШКОЛУ.

Ждать пришлось не так уж долго.

Одним из первых, кто сумел творчески освоить новый вид единоборства, был офицер русской армии В.А.Спиридонов. Нынешние адепты «офицерского стиля» не скрывают, что Кадочников, условно говоря, «внук» Спиридонова (ученик его учеников). И основные навыки боевого искусства он получил не от «обобщённого» русского воина, а в спецучилище минобороны, где готовили военных разведчиков-диверсантов.

Сам Спиридонов вплоть до конца 1930-х и не думал отрицать, что его система основывается в первую очередь на японском искусстве ближнего боя. Правда, потом ему пришлось это сделать, но не по своей воле...

Всё сказанное отнюдь не умаляет заслуги Спиридонова (а также Кадочникова). Фактически, они создали новую школу джиу-джитсу: оригинальную, мощную, вполне конкурентоспособную. Только не стоит отстаивать её древность — раз, и «исконность» — два.

Родившись на Сахалине, Ощепков детство и юность провёл в Японии, где успел получить 2-й дан дзюдо — причём это было ещё классическое дзюдо, не успевшее «европеизироваться» в виде спортивного единоборства. В 1920-х годах он работал в российской части Дальнего Востока, на границе с Китаем, где ознакомился с некоторыми школами ушу. Тогда же Ощепков начал создавать свою систему. В первую очередь она основывалась на дзюдо, но гармонично включала элементы других боевых систем — Китая, Европы и даже Америки (так называемая «американская боевая борьба», возникшая на стыке европейских и... индейских единоборств).

Несколько лет спустя, приехав в столицу, Ощепков продемонстрировал такие феноменальные результаты, что сумел потеснить даже школу Спиридонова, пустившую к тому времени глубокие корни. Сами мастера-основатели не очень-то ладили, но их ученики вскоре нашли общий язык. Ощепков, в отличие от своего «коллеги», отказался замалчивать восточное происхождение своей школы. В результате он был арестован как «агент японского милитаризма» и почти сразу же погиб в тюрьме. По слухам, «сталинские соколы», не зная толком, с кем имеют дело, попробовали его пытать — и он дал свой последний бой, в котором его не смогли взять живым, хотя очень старались...

Созданная им школа официально продолжала существовать: именно она легла в основу современного самбо. Но её новые руководители (в первую очередь — знаменитый Анатолий Харлампиев, поспешно объявленный «основателем самбо»), памятуя судьбу своего учителя, приложили максимум усилий для того, чтобы самбо перестало походить на восточное боевое искусство.

В результате очень скоро оно перестало походить на БОЕВОЕ ИСКУССТВО вообще...

Ну конечно, среди самбистов этого направления тоже встречались настоящие мастера. В их число, безусловно, входил и сам Харлампиев (хотя роль, сыгранная им в истории единоборств советского периода, мягко говоря, двусмысленна). Но речь не о них — а об общей тенденции.

А что до того, что позднее самбо оказалось сравнимо с современным дзюдо, то не забудем, что сравнивалось оно не просто с современным, но со СПОРТИВНЫМ дзюдо, которое вызвало бы резко отрицательную оценку и у доктора Кано, и у теперешних стороннников подлинного дзюдо, которых немало не только в Японии. Впрочем, такую же оценку вызвало бы современное самбо (и спортивное, и так называемое «боевое») у его российских основателей, вне зависимости от того, к какой школе они принадлежали.

Правда, Харлампиевское самбо не пыталось объявить себя «русским» единоборством, предпочтя «советское» обличье. Вероятно, это было сделано с учётом личных пристрастий Вождя Всех Народов. Теоретики самбо, говоря о том, что их стиль сложился на основе техники национальных видов борьбы народов СССР, не забывали с особой теплотой упоминуть грузинскую борьбу чидаоба. (Эта борьба действительно повлияла на раннее самбо — хотя и не в большей степени, чем узбекский кураш, азербайджанское гурассу, армянский кох. И в гораздо меньшей степени, чем боевое дзюдо...)

Сейчас, когда ссылки на стили борьбы советских народов вышли из моды, а поиски древнерусских корней, наоборот, в моду вошли, сторонники классического самбо, наверно, волосы рвут от досады: слишком часто ссылались они на Среднюю Азию и Кавказ, чтобы это могло быстро забыться.

Кое-какие попытки «русифицировать» самбо всё же предпринимаются. К примеру, начали распространяться утверждения, что базовую технику А.А.Харлампиев перенял всё-таки у своего отца, который якобы являлся потомственным кулачным бойцом, унаследовавшим древние российские традиции.

Но Харлампиев-старший был не кулачным бойцом, а боксёром — и, кстати, не очень высокого уровня: несколько лет подряд он выступал на французском профессиональном ринге (нет, не в савате, а именно во французском варианте английского бокса), где показал весьма средние результаты, что по меркам «спорта высших достижений» тоже очень даже неплохо. Ему повезло — если это везение — в том, что в предреволюционные годы он оказался одним из очень немногих в России боксёров-профессионалов (боксёров-любителей было куда больше). А в годы послереволюционные Харлампиев-боксёр, отец Харлампиева-самбиста, некоторое время вообще оставался чуть ли не единственным «действующим» носителем традиций этого вида единоборств.

Возможно, его судьба повлияла на выбор сыном спортивной профессии (тот закончил Московский институт физической культуры) — но уж никак не на контуры самбо...

Впрочем, спортивно-боевая деятельность Аркадия и Анатолия Харлампиевых — отца и сына, боксёра и самбиста — переплетены в довольно сложный узел. Попробуем распутать его хитросплетения.

После возвращения в страну победившего пролетариата из Европы (где он задержался на несколько лет не из-за очередных спортивных гастролей, а по причине попадания в плен во время Первой Мировой), А.Г.Харлампиев некоторое время занимался тренерской работой, повышая квалификацию разношерстных, слабо подготовленных боксёрских команд. Никакие иные единоборства, кроме бокса, его тогда не интересовали.

Кстати, именно в тот период о народных боях «стенка на стенку» он несколько раз отзывался крайне неуважительно, как о варварском, примитивном явлении, от которого надо отходить. Известно, что во время тренировок и показательных выступлений ему ассистировали сыновья, Анатолий и Георгий.

Спустя несколько лет интересы Аркадия Харлампиева изменились. В те годы процветало явление, довольно откровенно называемое «массовыми действами»: широкомасштабные мероприятия, сочетавшие элементы спектаклей, игрищ, тренировок, групповых рукопашных боёв... На первый взгляд это действительно было многообещающее начинание, которое могло стать фундаментом, на котором возникнет новое отношение масс к физической культуре вообще и к её боевому аспекту в частности. (Рассмотреть же, что за этими «действами» кроется стремление уже крепнущего тоталитаризма ввести все элементы культуры, в том числе и физической, в рамки централизованных мероприятий с постепенно растущим уровнем милитаризации — было и в самом деле нелегко).

Харлампиев выбрал стезю «массовых действ». Обвинять его в этом трудно — именно так ему тогда виделся Путь, тот самый Путь, о котором принято говорить на Востоке: путь духовного совершенствования через физическое.

Итак, весь свой творческий потенциал один из лучших в тот период спортсменов (и бойцов) страны на многие годы отдал разработке гимнастико-атлетических игрищ. Он успешно систематизировал и доработал ряд «нестандартных» российских и зарубежных спортивных игр, большинство из которых, кроме общеразвивающих, имели боевые элементы. В комплекс навыков, необходимых участнику «массовых действ», входили разные виды метания (на точность и силу броска), а также групповая — можно сказать, «стеночная» — борьба... Даже названия практиковавшихся на действах игр говорят сами за себя: «Осада», «Воинский долг», «Стрелковая цепь в атаке», «Взятие в плен»...

Игра «Лев на ловле» совмещала правила пятнашек и схваток ударно-толчкового действия, причём атаки производились движением обеих рук одновременно, при наложении одной кисти на другую. Игра «Скримадж-бол», она же «Толкучка», напротив, представляла собой переработанный Харлампиевым вариант одноручного регби, в котором и ведение мяча, и борцовские действия выполнялись только правой рукой. (Такова была одна из тенденций массового спорта в раннем СССР: превращать «буржуазные» виды в «пролетарские» путём простейшей переделки их из обоеручного варианта в одноручный — и наоборот).

Не менее примечательна игра «Отважный защитник». В ней тоже один противостоял нескольким, в стойке, обороняя от них определённую территорию: то огороженную площадку, то помост, то насыпной холм. При этой защите главную роль играли не удары, а подсечки и силовые толчки — ладонями, предплечьем... (Если техника славяно-горицкой борьбы хоть в какой-то мере опирается ещё на что-то, кроме фантазий её основателя, то это «что-то» — техника «Отважного защитника» и подобных ему игр. После того, как «массовые действа» перестали быть массовыми, некоторые их осколки закрепились в военно-спортивных, юношеских и даже детских полуофициальных играх типа «Зарница». Оттуда они уже могли быть вновь извлечены как воспоминания о народных боевых играх. Да они ведь и в самом деле были таковыми; но, во-первых, не обязательно русского народа — вспомним скримадж-бол — а во-вторых, по сравнению с народными, очень серьёзно доработаны и сознательно насыщены боевыми атрибутами).

...Потратив много лет на совершенствование «массовых действ», Аркадий Харлампиев в конечном итоге разочаровался в них. Разочаровался потому, что основой формирования нового стиля они так и не стали, превратившись в официальные показушные мероприятия. Окончательно осознав это, корифей российского бокса вернулся туда, где начинал свою деятельность — в бокс. Но теперь уже и рамки бокса как чисто спортивного единоборства оказались ему тесны...

Оставшиеся ему немногие годы жизни Харлампиев посвятил, наряду с совершенствованием бокса спортивного, разработке бокса боевого. Но мало преуспел в этом деле по ряду причин.

Прежде всего, бокс на тот момент обладал уже сложившейся техникой и набором правил, практически идеальных для спортивного поединка. Совершенствовать эту систему было очень трудно, легче испортить... Кроме того, сказывалось следующее обстоятельство: бокс, хотя и несколько условное, но высокоразвитое единоборство. Когда Харлампиев попытался ввести в практику методы «небоксёрских» атак и защит, которые он применял в армейских гимнастико-атлетических играх, выяснилось, что эти приёмы в схватке с боксёром высокой квалификации не работают, ибо чреваты мгновенным нокаутом.

И всё-таки некоторые предложения Харлампиева (и не только его одного: у него были единомышленники из числа лучших мастеров бокса) выглядят недооценёнными. Например, предлагалось ввести в систему не самих поединков, но предварительных тренировок штыковой бой и схватки на коротких гимнастических палках в обоеручном варианте — специально для того, чтобы работа с оружием шире раскрыла перед тренирующимися сложную структуру боя. Такая практика имеет параллели во многих школах Востока. Для достижения тех же целей предполагалось обогатить тренировки за счёт включения в них свободного рукопашного боя, базирующегося на... упрощённых методиках школы Ощепкова! О том, что через несколько лет создание этой школы припишут его сыну, а через несколько десятилетий ему самому — Харлампиев и подозревать не мог (да и сын не подозревал)...

Кроме того, как раз тогда во всё ещё узком кружке мэтров отечественного бокса, в который входил Харлампиев, созрела идея групповых боксёрских чемпионатов на специальных рингах. Такой групповой бокс должен был представлять собой не поединки, а единовременную схватку сыгранных команд, таким образом наследуя все достоинства русской «стенки» без её недостатков.

Такой путь развития бокса как боевого искусства представляется вполне возможным и очень перспективным. Осуществись он - возник бы не просто новый вид спорта. Пожалуй, все виды единоборств тогдашнего СССР получили бы мощный импульс. И, скорее всего, наиболее эффективные школы практического рукопашного боя уже с 1930-х годов сложились бы на основе ударной, а не захватно-бросковой техники.

Но тут выяснилось, что эпоха экспериментаторства закончена — и в спорте, и вообще везде. Советское боевое искусство, как и все прочие виды искусств, вступило в период «социалистического реализма», требовавшего неукоснительного следования утверждённым канонам. А поскольку спорт стал одним из рычагов большой политики, то спортивные и околоспортивные боевые школы начали приводить к общему знаменателю.

Харлампиев-сын продолжал ассистировать отцу и во время увлечения того «массовыми действами» и после его повторного возвращения в бокс, во всяком случае, первые годы. Некоторые атлетические игры, с которыми можно было ознакомиться в период их распространения, восходили к национальным видам борьбы Азии и Кавказа. Но они представляли скорее этнографический, чем боевой интерес.

К моменту ареста и гибели Ощепкова, Анатолий Харлампиев был, так сказать, «младшим из старших» его учеников. Безусловно, очень перспективным начинающим мастером «вольной борьбы», но далеко не первым бойцом и тем более не первым учителем этой школы. Вплоть до 1940-х годов его квалификации ещё не хватало даже на то, чтобы составить полный атлас приёмов с приложением методических указаний. Первые методики такого типа выпускали более подготовленные на тот момент мастера, старшие ученики Ощепкова — Н.Галковский, И.Васильев, А.Ларионов, А.Рубанчик, В.Волков... Фамилия «Харлампиев» упоминается лишь в ряду второстепенных соавторов — тех, о которых говорится: «в подготовке книги принимали также участие:...»

Почему же именно он был «официально утверждён» в качестве основателя школы самообороны без оружия?

К сожалению, прежде всего потому, что он раньше и громче прочих успел обругать «западное»(?) дзюдо и похвалить совершенно уникальные советские условия, где в семье дружных народов сложился новый, тоже уникальный вид единоборства, успел прибавить дополнительную долю похвалы грузинскому стилю борьбы.

Потому, что умудрялся вставлять в теоретическую часть своих методик крайне демагогические (более того — прямо противоположные тому, что он применял на практике!) тезисы вроде: «Нужно идти не от системы, а от народа»...

Потому, наконец, что почти всех мастеров самбо сожрала война — а Харлампиев на фронт не попал с анекдотической для мастера боевых искусств формулировкой — «по состоянию здоровья». Да, боевая практика в довоенный период обеспечила ему сколько-то травм, но всё же уровень его боеготовности настолько превышал уровень рядового призывника, что тут явно просматривается вмешательство «компетентных органов»...

Под маской самозащиты без оружия продолжила своё официальное существование вероятно лучшая из боевых школ советского периода, постепенно всё более и более перерождаясь в далеко не самое лучшее спортивное единоборство...

Поначалу название «самбо» (ещё раньше — «самоз») применялось к спиридоновской системе. Свою школу Ощепков называл то «дзюу-до» (тогдашнее произношение), то «вольная борьба». Последнее название чаще употреблялось для спортивного варианта этого единоборства. Когда же в СССР завоевала популярность вольная борьба по олимпийской программе (free-style wrestling), являющаяся, в свою очередь, спортивным вариантом кэтча — название ощепковского стиля перешло на неё, а сам он «переименовался» по спиридоновскому образцу!

Систему Спиридонова ожидала прямо противоположная участь. Она, наоборот, перестала существовать официально — но сохранилась на практике (хотя и с грифом «для служебного пользования»). Дело не только в том, что Спиридонов согласился молчать — кто посмеет упрекнуть его за это?! — но и в том, что его школа с самого начала приобрела популярность не среди армейских офицеров, как у Ощепкова, а в НКВД... Раньше об этом говорили бы с гордостью. А теперь — предпочитают вообще не говорить!

Ведомство Ягоды, Ежова и Берии, конечно, предпочитало «шерстить» чужих — например, армейцев — а не своих. К тому же эта мрачная организация нуждалась в собственной боевой системе как минимум по трём причинам.

Во-первых, ради самооправдания. Очень скоро выяснилось, что «враги народа» вовсе не оказывают при аресте такого бешенного сопротивления, которое следует ожидать от матёрых шпионов и вредителей. В этих условиях наличие своей школы рукопашного боя как раз и помогало демонстрировать, что служба «и опасна, и трудна».

Во-вторых, ради... пыток! Спиридоновское самбо позаимствовало от джиу-джитсу не только обезоруживающие приёмы, но и знание болевых точек организма, при воздействии на которые не остаётся внешних следов. Система Кадочникова тоже сохранила эти навыки, применяемые главным образом не в бою, а на «форсированном» допросе. Об этом, разумеется, также предпочитают не говорить. И в-третьих — для подготовки террористов. Это ведь тоже была прерогатива НКВД, достаточно вспомнить группу П.Судоплатова. Так что не исключено, что среди тех, кто безуспешно пытался одолеть Ощепкова в его последней схватке, были и ученики Спиридонова, и учителя Кадочникова. Вряд ли это понравилось бы им обоим. Но из песни слов не выкинешь. Существуют в этой истории и более зловещие сюжеты, правда, недосказанные. Дело в том, что, по некоторым данным, Спиридонов был одним из инициаторов ареста Ощепкова.

Во всяком случае, когда между их школами наметился конфликт, последний предложил решить его тем же способом, как Дзигоро Кано в 1886 году разрешил спор между своей школой и школой синто-рю: организовав массовый турнир, который позволит сравнить достоинство мастеров того и другого стиля. Судя по дошедшему до нас мнению современников, мало кто сомневался — у Ощепкова и его учеников были предпочтительные шансы на победу. Но турнир не состоялся. Для этого Спиридонов прибегнул к средствам, доступным влиятельному сотруднику НКВД, каковым он являлся в то время... А вскоре после опалы его противника последовал и арест...

«Офицерский стиль» в его нынешнем виде тоже отчасти сохраняет не боевой, а диверсионно-террористический уклон. Большинство приёмов рассчитаны на внезапное нападение, или наоборот на защиту от такого нападения. Быть может, именно поэтому бойцы данного стиля охотно демонстрируют показательные поединки друг с другом, но в свободный спарринг с представителями других школ предпочитают не вступать. Снять часового ученики Кадочникова сумеют, пожалуй, лучше, чем кто бы то ни был. А вот выстоять в открытой схватке против сильного, опытного, готового к нападению противника им будет гораздо сложнее. Хотя бы потому, что их школа почти не приспособлена для отражения не тяжёлых, пробивающих, а лёгких хлёстких ударов.

По правде говоря, это общий недостаток большинства школ джиу-джитсу. И это же — главная причина того, что подлинный бум восточных единоборств произошёл на Западе лишь в 1950-х, с «открытием» каратэ и ушу — а не за полвека до того, когда Европа познакомилась с джиу-джитсу. Тогда европейские боксёры быстро разобрались, что против джиу-джитсу надо работать не «ломом» (иначе инерция удара будет использована против тебя самого), а «хлыстом». Поэтому и возникла нужда в «комплексном» боевом искусстве, в котором японские наработки занимали почётное место, но дополнялись многими другими.

Разумеется, Ощепков и Спиридонов были не единственными создателями комплексной школы российского боевого искусства. Более-менее удачные попытки имели место не раз. И в 1910-20-е годы (уже упомянутый Н.Н.Ознобишин и близкий к нему по технике «атлет-универсал» Иван Солоневич), и через сорок с лишним лет (например Т.Касьянов, разработавший стиль, которому до сих пор обучают десантников), и даже в последнее время. Иногда основатели новых школ не скрывают их происхождение, а иногда, увы, пытаются создать себе дополнительную рекламу...

Грустная получается картина. Очень уж по-советски развиваются те виды боевого искусства (да и только ли боевого?!), которые теперь называют «исконно русскими». Можно возразить: а лежит ли вина на них самих? Ведь и восточные единоборства не раз использовались для чёрного дела (для тех же пыток); ведь и восточные мастера часто преувеличивают древность своих школ, затемняют их историю...

Действительно: мало ли как могут использовать боевое искусство деятели типа Лаврентия Павловича Берия. И впору усомниться, что без Спиридонова они, бедняги, так бы ни до чего и не додумались.

Но тогда не стоит утверждать, как делают сейчас представители всех разновидностей «русского стиля», что именно их боевая система является наиболее подходящей для русского, украинского, белорусского (нужное подчеркнуть) народа, а все прочие противоречат национальному духу, традициям православия (или, наоборот, язычества) и вообще являются диверсией со стороны чуждой культуры. Потому, что так «выступать» могут только «совки», с их изуродованной психологией... ...."