Хронометраж пленэра на фоне альпиниады 1 страница

Свет гор и очарованье вещей

создают сиянье весны.

Зачем же при лёгкой тени уже

торопиться скорей домой?

Ведь даже в самый погожий день,

без единой капли дождя,

когда в облака глубоко войдёшь,

всё равно промокнешь насквозь.

Чжан Сюй (VIII в.)

Апреля

6-00. Городские светофоры наконец-то позади, мы вырулили на трассу и понеслись. Светило разгорается и постепенно согревает мир, плавно перекрашивая блеклое серо-голубое предутреннее небо в огненно-золотистый цвет рассвета.

Постоянная городская спешка, озабоченность, нервозность, занятость и напряжённость, вечные сомнения, мрачные предчувствия, разочарования, огорчения, обиды, неосуществимые идеи, несбыточные планы, заботливо вскормлённый застарелым эгоизмом призрак собственного величия — остались позади... Затухает предстартовое возбуждение... Нисходит покой... И просветлённость... В душе поднимается нетерпеливое предвкушение встречи с горами…

Вокруг яркая, свежая зелень и белизна весеннего цветения. Дали ясные, влекущие. В природе и в душе праздничная чистота и радость.

К 9 часам всплыли из-за горизонта и, вперемежку с облаками, повисли над цветущей долиной розовые вершинные снега приближающихся гор. Всякий раз этот первый миг свидания радует и волнует, как впервые. И, как тогда, вновь верится в добро, волю и свободу, в радость и счастье, в бесконечность и осмысленность жизни.

…Частые и долгие, тщательные проверки на армейско-милицейских блок-постах с дзотами, с БМП и БТР. Доживём ли до времени, когда Кавказ вновь будет мирным?..

Стада коров по сторонам дороги незаметно сменились овечьими отарами. А высоко над округлой голубизной предгорий засветился ледяной конус Эльбруса.

...13-05 — мы в Архызе. Для автобуса эта остановка конечная.

…В 14-45 двинулись дальше вверх на ЗИЛе по прозвищу «Крокодил»: сидя, лёжа, стоя - тридцать пять человек вперемежку с рюкзаками, сумками, баулами, ледорубами, бухтами страховочной верёвки, лыжами и лыжными палками, ящиками, коробками, пластмассовыми бочками и мешками... Дорога обычная горная — привычно и безропотно трясёмся и подпрыгиваем на ухабах, хором охаем и дружно взвываем, ударяясь головами в низкий ребристый потолок кунга, ударяясь плечами, спинами, локтями и коленями об стальные стены.

Через полчаса мучительной езды, на заметно покрутевшей дороге встретился участок заледенелого зимнего снега. Народ вывалил наружу и, взявшись за ледорубы, прорубает путь. Солнце палит. Ветер стих, и жара несусветная.

…«Крокодил» преодолел расчищенный участок и с вдохновенным рёвом пополз по следующему обледенелому куску дороги. Выскочил!

Дорога стала положе и вышла из густого леса под солнце — на открытом месте она обтаявшая, бесснежная, сухая. В жуткой тряске, очень медленно, но едем! — лучше плохо ехать, чем хорошо идти! Особенно если большой груз...

Через 20 минут вновь остановка — на дороге завал.

Хорошо, когда дружного народа много – за ветви и сучья ухватились, поднатужились…с помощью, как говорится, лома и какой-то матери сбросили завал с обрыва в реку!

Через четверть часа конвульсивных машинных дёрганий с надрывно-истошными моторными завываниями, езда вновь застопорилась — впереди опять крутой снежно-ледовый участок дороги. Уже не столько автомобиль нас везёт, сколько мы его. Объединив машинные и людские усилия, проявив общее героическое напряжение, преодолели и это препятствие! Сколько их ещё?

Поехали дальше, а через 30 минут снова — стоп! Очередной завал на дороге - путь перекрыла большущая сосна, вывороченная зимними бурями с корнем из глинистого склона.

Взялись за топоры, пилы и ледорубы. Солнце между тем клонится к западу и уже прицеливается, как изящнее за скальный гребень унырнуть. До запланированного места базового лагеря, в общем-то, уже недалеко. Но скоро стемнеет. Если придётся челночить, перенося грузы в несколько ходок, будет несладко...

Намучившись с гигантским деревом и не справившись с ним вручную, догадались использовать достижения технического прогресса - сдёрнули сосну с дороги лебёдкой нашего «Крокодила». Теперь он, рыча и плюясь сизым дымом, везёт наш багаж, подпрыгивая и трясясь по камням. А мы, не отставая, неспеша идём рядом.

Солнце закатное ещё не догорело, а с противоположной стороны на небосвод уже всплыла из-за горной гряды огромная луна, нежная, удивительно похожая на медузу, висящую в прозрачной морской воде. Кажется, что до луны можно запросто дотянуться лыжной палкой.

...К 18 часам добрались до места. Широкая, ровная, чуть наклонённая к реке поляна в обрамлении заснеженных хребтов и их крутых отрогов, поросших хвойным лесом. Сверху ущелье замкнуто прекрасным ледниковым цирком, ограниченным на юге изящной седловиной перевала Софийское Седло. С запада — отвесные сбросы изорванного гигантскими трещинами ледника и, правее, поблёскивающие свежим снегом крутые склоны отрогов пика София. Истинное – местное имя этой горы – Сопият. Красивее и справедливее, честнее. Но ничего не поделаешь — рядом стоят горы с ещё более дикими для древней карачаевской земли названиями: пик БСД (Болгаро-советская дружба), пик Димитров–100 (Сто лет со дня рождения болгарского коммунистического лидера)…

Вокруг глубокий снег. Под снегом и убогие, полуразрушенные строения летней молочной фермы, в которых мы намерены разместиться. Инструкторы, новички, значкисты, разрядники — все выбирают себе норы по вкусу. Как в стихе Аркадия Слуцкого:

Был сруб о четырёх стенах

От четырех ветров.

И к срубу с четырёх сторон

Прибился зимний путь.

Разрыли сугробы, откопали входы, забрались внутрь, устраиваемся. Найденной здесь же, среди хлама, погнутой лопатой выгребли снег и ужасающий мусор. Веником из соснового лапника тщательно вымели свою хоромину. Проваленный пол засыпали снегом и накрыли куском полиэтиленовой плёнки. Другой плёнкой завесили проём отсутствующей двери. Раскатали на полу карематы, раскинули поверх спальники, в изголовье – рюкзаки, на подоконники — свечи, и уют состоялся. Заурчали примуса, загудели газовые горелки, чаёк созрел, ужин на подходе — жизнь вошла в привычную горную колею...

В комнатке нас четверо: Горбачевский Александр Дмитриевич (сокращенно – ГАД) – начальник и старший тренер альпиниады; ещё инструктор Толик Чепур; ещё инструктор Саша Пашкин, и я. Инструктор Васильниколаич Кривов, ловко пользуясь тем, что некурящий, устроился в соседней комнате среди девушек.

Инструктор Витя Волковский – активно курящий. Но пренебрёг нашим ободранным жилищем и гордо поставил свою палатку на расчищенных от снега бетонных плитах, среди каких-то недостроенных кирпичных стен. Поскольку Волковский в восходительских кругах известен, как Граф, его обиталище тут же получило название «Графские развалины».

... Всё вокруг за синим шёлком сумерек. Темнеет и холодает. Луна взобралась по небу уже высоко и стала маленькой, неинтересной. Так и в людских судьбах часто бывает — чем выше, по жизни, оказывается человек, тем он становится мельче… тем меньше походит на себя, каким был раньше…

Далеко на севере над тёмным силуэтом хребта Абишера-Ахуба неподвижно зависли мрачные, грязно-фиолетовые тучи. А на юге близкая красавица Сопият, взметнувшись над всеми окружающими горами, ещё светится на фоне неба нежным оранжево-розовым светом. Над иззубренным гребнем Софийского хребта зажглась первая звезда — яркая и большая, добрая. По искрящемуся под луной снегу пролегли изумрудные тени. Влажный снег быстро смерзается в наст, он с хрустом проламывается при ходьбе – лунный свет вспыхивает на острых сколах. Вспомнилось из Визбора:

Пока уходят облака,

Устав от снеговой работы,

Луна поглядывает в ноты,

Смычки лучей держа в руках.

Сыграть ей надо в эту ночь

В сугробах множество мелодий,

Круги зажечь на небосводе,

Чтоб привидениям помочь.

29 апреля.

Фонтанирующий жизненной энергией Граф, проснувшись ни свет ни заря, уже успел скатиться с Софийского Седла на лыжах и вскипятил на своём «Шмеле» воду для утреннего инструкторского кофе.

На чистое, прозрачное небо взошло яркое солнце. А дно ущелья ещё в тени хребта Чегет-Чат и в нашем лагере царствует мороз. Впрочем, он не настолько силён, чтобы, как на зимнем Эльбрусе, разводить акварель водкой — обхожусь кипятком, приготовленным для кофе. Работаю в облаке пара, напоминая градирню.

... К 9 часам закончил вид вниз по ущелью. Слишком жёстко получилось, это вообще моя давняя и постоянная проблема. Хотя, как всегда толпящиеся за спиной зрители, бурно выражают восторг.

Приехал на УАЗике заместитель начальника Карачаево-Черкесской поисково-спасательной службы Саша Гофштейн — привёз базовую радиостанцию и привет от Погосяна с его личной просьбой сработать альпиниаду безаварийно (с понтом, мы сами этого не хотим!). Завяз гофштейновский УАЗ — пришлось его на руках из сугроба вытаскивать, разворачивать, в колею ставить и подталкивать. Зато теперь можем напрямую со всем Северным Кавказом общаться, можем, при необходимости, с Краснодаром связаться. Дай Бог, чтобы не возникла такая необходимость!..

... В 10 часов все отделения отправились к Софийскому Седлу на снежные занятия, а я принялся писать маслом Сопият-Софию. Очень трудно! И потому безумно жаль себя. Но искренне жалко и упустить окружающую видимую, ощущаемую природную красоту, обидно не запечатлеть её для будущих зрителей. Потому что очень жаль людей, красоты этой не видевших, её не знающих — для них и ради них работаю. Для себя я сейчас в тёплой краснодарской мастерской цветочки-букетики рисовал бы или какие-нибудь огурчики-тыквочки, ракушечки, горшочки-кувшинчики. Может быть... Хотя вряд ли! Скорее, как все нормальные люди в эту минуту, с бездумным удовольствием топтал бы глубокий снег на склоне Софийского Седла.

...Пишу практически вслепую, не видя цвета на затенённом холсте — лишь тон ощущаю. Да ещё, совершенно недопустимо для живописца, работаю в солнцезащитных очках. Но без них, при нынешней яркости, можно запросто ослепнуть: даже в очках глаза болят и слезятся. При этом бесит сознание того, что ошибся в пропорциях холста, нужно было взять формат длиннее. А сейчас тот горный пейзаж, что пытаюсь изобразить, в мой холст не вмещается. Чтобы как-то закомпоновать, безбожно вытягиваю горы вверх, сужая их до неузнаваемости. Потом искусствоведы с умным видом будут объяснять зрителям, что сделано это специально, ради образности и выразительности... Впрочем, кроме коллег по горному спорту, никто и не заметит нарушения пропорций вершин. Но с трудом преодолеваю желание изломать кисти и втоптать холст в снег…

К 15 часам, ненавидя живопись и себя, дотюкал свое ублюдочное творение до максимально возможной, в данный момент, степени совершенства. Восторга моё произведение, честно говоря, не вызывает…

Альпинистские отделения устало возвращаются со снежных занятий. Металлическое снаряжение на людях в такт шагам звенит и брякает, как коровьи ботала, словно стадо бредёт в родное стойло.

Нашёл в стене нашего жилища гвоздь, повесил сушиться напачканный сегодня холст.

Горбачевский и Чепур напоили водкой и чаем с печеньем. Потом разными шутками-прибаутками ненавязчиво вывели меня из депрессии, незаметно перевели из творческой неудовлетворенности в состояние умиротворённости. Хорошо с ними!

Солнце палит нестерпимо — снег вокруг домика раскис, под ногами чавкает глубокая грязь, обильно перемешанная с многолетним навозом. Естественно, всё это тащится на обуви в жильё. Но брезгливых чистоплюев среди альпинистов и туристов не бывает, ведь всем известно, что микроб тварь нежная – грязи боится.

Горбачевский проявил замечательную инициативу и сварганил на примусе яичницу с колбасой. С благодарностью умяли её, и я ощутил прилив творческих сил. В 16-30 взялся за новый холст — начал писать пик Пештера в контровом свете. Но сделать не успел — солнце передвинулось по небосводу и та освещённость, ради которой взялся за работу, исчезла. Продолжу пейзаж завтра, если погода позволит.

Посмотреть, что я делаю, подошли две ставропольские альпинисточки. Разговорились, и оказалось, что они знакомы с нашими песенными корифеями Русланом Шмаковым и Валей Ушкановым, встречались не раз на фестивалях и слётах. Попросили приветы им передать. И потом поинтересовались, не знаю ли я в Краснодаре художника Дудко — он тоже горы рисует. В прошлом году на его персональную выставку многие ставропольские альпинисты специально в Краснодар ездили и все в диком восторге. Я сказал, что знаком с этим художником, и они попросили ему тоже привет передать и их восхищенье...

В 18-30 солнце зашло за гребень Софийского хребта и сразу — холод. А с высокого, крутого отрога с громовым рокочущим гулом — мощная лавина. Не дай Бог оказаться на её пути! Буйство природы всегда потрясает и подавляет своей циклопичностью, рядом с ним наше человеческое существование обретает истинный масштаб, оказывается до крайности уязвимым и хрупким...

То ли в знак протеста против своей природной физической мизерности, то ли под стимулирующим действием алкоголя, взгромоздился с этюдником на склон Чегет-Чата над лагерем и начал акварелью писать Софию в закатном свете.

Горизонт погас. Догорели облака в зените.

Работал до темноты, пока хоть что-то было видно, и пока акварель и кисти не заледенели. Кажется, получилось неплохо.

...Обильный ужин с традиционными «ГАДСКИМИ» ста граммами водочки, деликатно сдобренной бальзамом… и, уже непосредственно перед сном, поверх всего лессировка сухим вином «Изабелла»...

Забыли мы

Про старые печали,

Сто чарок

Жажду утолят едва ли.

Ночь благосклонна

К дружеским беседам,

А при такой луне

И сон неведом,

Пока нам не покажутся,

Усталым,

Земля — постелью,

Небо — одеялом.

Почти полторы тысячи лет прошло с тех пор, как Ли Бо написал этот стишок. Ничего не изменилось.

Апреля.

Подъём в четыре часа ночи. У альпинистов сегодня тренировочные восхождения — пойду наверх с отделением Пашкина. Не на вершину, конечно, а до того места, которое мне приглянётся для живописи. Пашкин, кстати, тоже собирается порисовать.

Ночь к утру подозрительно потеплела, на небе ни единой звёздочки — явно погода портится.

Позавтракали отвратительной гречневой кашей, неумело приготовленной безответственными новичками. Лишь кофе и печенье примирили с действительностью, притупив чувство голода.

Темно. Ребятишки идут вверх налегке, а в моём рюкзаке, как всегда на пленэре, груз почти неподъёмный. И ещё я больше, чем на двадцать лет старше самого старшего в отделении. А двадцать лет тому назад у меня тоже лёгкие не хлопали, как форточка на сквозняке! И даже под ещё большим грузом, и не на здешних наивных высотах, и не на таких примитивных склонах. Были когда-то и мы рысаками...

Ночная темнота постепенно сменяется утренней белёсостью. Яркий рассвет, который я рассчитывал застать наверху, нынче не состоялся.

К шести часам взобрались выше зоны леса. Дальше — чистый снежный склон, плавно поднимающийся к скальному гребню, ведущему к вершине. Остановились перекурить под одинокой, кривой, самой верхней на склоне сосной.

Огляделся — на севере красиво освещается Абишера-Ахуба, можно его отсюда написать. Остаюсь здесь. Договорились с Пашкиным, что при любой погоде я буду на этом месте ждать их возвращения с вершины.

Оставив под сосной свой этюдник и планшет, Саня повёл отделение на гору. Идут медленно, глубоко проваливаясь в снег. А я свой этюдник раскрываю. Не будет из Пашкина толкового художника до тех пор, пока он не займётся живописью целенаправленно и углублённо, напряжённо, осмысленно и ответственно, а не ради удовольствия между восхождениями, как он делает много лет. Я тоже долго пытался искусство со спортом совмещать. Пока не понял, что необходимо однажды сделать выбор...

Преодолевая сонливость, начал работать. Поначалу взялся за холст и масляные краски, да сообразил, что надвигающиеся тучи не позволят работать долго. Достал бумагу и акварель — это быстрая техника.

Горы то полностью скрываются, то проступают сквозь облачную завесу. Очень красиво! Но, едва начал писать, полил дождь.

Пришлось срочно сооружать укрытие из полиэтиленовой плёнки. Репшнуром привязал один её край к сосне, углы другого края закрепил воткнутым в снег ледорубом и лыжными палками. При этой суете опрокинул принесённую снизу воду, пришлось для своей акварельной работы наплавить воду из снега. И лишь заглушив примус, сообразил, что можно было набрать дождевую воду, ручьями стекающую по моей прозрачной крыше. С возрастом у меня не только с выносливостью, но и с умом приключилось что-то…

...Дождь стучит по моему укрытию, ветер его треплет, задувая капли на лицо и начатую новую акварель, придавая ей особую, недостижимую в студийных условиях убедительность, достоверность и выразительность. А метрах в пятнадцати выше на склон сыплет густой снег.

...Работа над пейзажем заняла часа полтора. В неподвижной скрюченности под брызгающейся крышей закоченел так, что зуб на зуб не попадает. Но акварель получилась!

Ветер поутих, и дождь ослабел, но не перестаёт. Чтоб согреться, занялся благоустройством — растянул плёнку шире и натянул туже, теперь под ней всё пашкинское отделение поместится.

... Вроде бы погода улучшается, в облаках появились разрывы, сквозь них красиво проглядывают близкие вершины. Можно было бы ещё что-нибудь написать, да бумагу ветром унесло. А маслом столь быстро меняющиеся природные состояния писать нереально, даже пытаться бессмысленно. Напрасно затащил сюда два холста.

Судя по времени, Пашкин уже должен быть на спуске. Раскочегариваю примус для чая.

А вот они и появились — далеко, высоко на склоне стали различимы среди клубящихся туч малюсенькие фигурки. Медленно ковыляют вниз по рыхлому, мокрому снегу, проваливаясь выше колен.

Ветер совсем затих, но дождь, вроде бы почти прекратившийся, вдруг полил с новой силой. Снизу, из ущелья, быстро и густо, как выкипающая манная каша, полезли тучи, всё вокруг заволокло туманом, и сразу крупными хлопьями повалил снег.

...К полудню промокшие, курящиеся, как гейзеры, облачками пара, все пашкинские значкисты забрались под мой навес, поближе к кипящему чаю. Открыли сгущёнку, нарезали дольками лимон, распечатали печенье и шоколад — заслужили вкусноту успешным восхождением.

Перекусив, свернули хабари и под снегопадом пошли вниз. Спуск через лес неприятный — круто, мокро, скользко. Но дошли до базы аккуратненько, без происшествий.

В лагере дождь. И Горбаческий с пивом — угощает вернувшихся с высоты инструкторов. Здесь уже и разрядники из отделений Чепура и Волковского — спустились раньше нас, взойдя по маршруту 2-А на Пештеру. Через полчаса после нашего возвращения и Кривов привёл усталых, промокших, но счастливых новичков, одолевших в непогоду первую свою вершину. Их встречали особо торжественно — всем составом выстроились в грязи под дождём в одну линейку, трижды прокричали дружным хором: «Физкульт-привет!», а старший тренер после этого выдал каждому по баночке «Пепси».

...Обед изысканный, в узком кругу, сугубо тренерский — водочка с бальзамом под сальцо и селёдочку с вареной картошечкой, с лучком и чесночком, с дружескими подколами и добродушным трёпом. Великое дело — высокая спортивная квалификация, отличная тренированность и большой жизненный опыт: измученные восхождениями молодые альпинисты спят, как наигравшиеся киски, а только что слезшие с горных вершин инструктора сидят дружным кругом за накрытым столом - бодры и веселы, полны сил, оптимизма, аппетита и жажды.

А дождь всё льёт. А под ним на верёвках многочисленные разноцветные шмотки «сушатся». Эх, молодо-зелено, неразумно!..

Волковский с Чепуром собрали все вещи, спрятали под крышу. Кривов из примуса «Шмель» и какого-то гнутого ржавого глюкала соорудил общую сушилку для обуви. А я, вдохновлённый обедом, надумал попытаться ещё одну акварельку сегодня сделать. Неподалёку от лагеря нашёл бугор, где грязи поменьше. И укрывшись вместе с этюдником полиэтиленовой плёнкой, сумел-таки действительно написать еще один вполне приличный акварельный пейзаж. А потом всё вокруг наглухо затянуло туманом, тучи прямо по нашему лагерю топчутся.

Но к вечеру дождь всё-таки иссяк и начало распогоживаться — в небе синие просветы обозначились, некоторые части отдельных вершин даже осветились солнышком.

Волковский выпросил один из двух моих больших кусков полиэтилена и, рядом со своей палаткой, в углу «Графских развалин» соорудил... душ не душ, баню не баню... в общем, место для купания, защищённое от снега, дождя, ветра, сквозняка и нескромных взглядов. Теперь весь женский состав собрался там, образовав на редкость миловидную очередь. Витя при этом и за банщика, и за истопника — греет им воду на своём примусе, в его палатке купальщицы раздеваются-одеваются, что даёт нам замечательный повод для зубоскальства за ужином.

К ужину Горбачевский выделил инструкторскому составу бутылочку коньячку. Замечательно – вкусно и сытно, дружно и весело, тепло и расслабленно. Отдохновенно...

Мая.

С утра разрядники устроили праздничное шествие с разноцветными флажками, транспорантами и воздушными шариками, с криками «Ура!» и хоровым скандированием. Но кроме этого действа, да ещё прекрасного неспешного завтрака с коньячком в инструкторском кругу, праздник ни в чём не ощущается. В основном, конечно, это из-за непогоды: ещё с ночи льёт дождь и от всего окружающего мира мы отгорожены мрачным непроглядным туманом — сидим внутри плотной тучи.

Сегодня день отдыха, и все, укрывшись зонтиками, плащами и накидками, скучно слоняются без дела по грязюке или отсыпаются впредь, готовясь к предстоящим восхождениям. Я к 10 часам совсем заскучал и под зонтом отправился бродить по окрестностям. И нашёл себе подходящее место для работы — полуразвалившееся строение, превращённое альпинистами в общественный туалет. Правда, не смотря на сильный сквозняк, здесь крутой аромат, но дождь в один из углов не достаёт и отсюда красиво смотрится на фоне струящегося тумана группа деревьев на снежном, с проталинами, склоне. Притащил этюдник и планшет с бумагой, аккуратненько разместился среди экскрементов и принялся за работу.

Бумаги акварельной у меня осталось мало. Раньше всегда, отправляясь в горы на пленэр, набирал её с таким запасом, что половину привозил домой невостребованной. А в этот раз как-то промазал...

Дождь кончился. В небе бурное кипение тёмных туч. Солнце то прорывается сквозь них и обрушивает на горы ослепляющую яркость и летний жар, то вновь скрывается, погружая нас в холодную и сырую хмарь. Народ постоянно переодевается, то обнажаясь до плавок, то облачаясь в пуховки. При столь частой и резкой, а главное, быстрой изменяемости освещённости, писать маслом абсолютно нереально. А жаль — подрамников с натянутыми на них холстами у меня избыток.

Поднатужился и рывком закончил начатый пейзаж. Получилось отлично!

...От нечего делать перемыл всю посуду и в 14-30 решился ещё на одну акварель. И так удачно начал её — мощно, энергично, красиво!.. Тут ветер поднялся, этюдник качает, планшет с прикреплённой бумагой трясёт так, что не могу кистью прицелиться и не попадаю в нужное место. И замерзать начал...

По восточному кулуару взметнувшегося над лагерем отрога, с сотрясающим мир грохотом съехала мощная лавина. И тут же, словно это послужило сигналом, дождь полил! Спасая свою работу, мгновенно собрался, и бегом по снегу и грязи - прятаться в нашу нору. Доделал лист уже в комнате в тесноте и темноте, устроившись на ящике с медикаментами...

Обед устроили совместный с соседями — ставропольскими альпинистами — полным инструкторским составом альпиниады. Старший тренер Горбачевский поздравил всех с праздником, а начспас – ставрополец Славик Шипилов произнёс яркую, прочувствованную и очень эмоциональную речь о высокой лавинной опасности. Запили каждое выступление водочкой и заели борщом.

Запрет вина — закон, считающийся с тем,

Кем пьётся, и когда, и много ли, и с кем.

Когда соблюдены все эти оговорки,

Пить — признак мудрости, а не порок совсем.

...К вечеру Граф уговорил Горбачевского и Шипилова, получил их разрешение на выход и увёл своё отделение наверх. Небо прояснилось, заблестело-засверкало весёлое солнце. И я решил продолжить работу над холстом, начатым ещё позавчера. Как и тогда, взялся за живопись около семнадцати часов. И два часа вроде бы энергично работал, но ничего толком не сделал, лишь тени на снежных склонах проложил, да на скалах в тени снег обозначил. Но и это не доделал — как-то вдруг резко надоело всё, и последние минуты работал уже буквально с отвращением. Что-то этот пленэр у меня каким-то акварельным получается, работа маслом очень туго идёт...

Наблюдаем, как отделение Графа лезет на перемычку. В бинокль даже можно узнать, кто из них кто.

В какой-то момент очень красиво осветилась София. Хотел сфотографировать, да не успел — пока сбегал за фотоаппаратом, всё погасло.

Дождь и солнце сегодня заметно убавили количество снега в нашем лагере. И вокруг строений обнажился «культурный слой» — рваные сапоги, ботинки и галоши, прелые тряпки и ошмётки полиэтилена, битый кирпич и мятые вёдра, давленый шифер и гнутые трубы, ржавые кровати и ломаные раскладушки, какие-то покорёженные неопознаваемые железяки, множество бутылок, стеклянных и металлических консервных банок, битой посуды… и всякое подобное многочисленное, отвратительное. Удивительная способность у нашего народа загадить любое, даже самое красивое место! И спокойно жить в этом свинарнике — гадости не замечая, себя не уважая...

Пашкин сегодня маханул несколько этюдов маслом на картоне. Один из них весьма приличный. И, несмотря на наступающий вечер, Шура ещё работать отправился — вот завидная энергия у человека! К ней бы усидчивости, и вдумчивости, и чуточку художнической самокритичности. Может быть, даже не самокритичности, а просто способности иногда сомневаться в своей правоте.

... Долго восхищённо любовался, как меняются калейдоскопно вечерние краски на снежных, ледовых и скальных склонах гор, на небе и на облаках. До чего всё красиво, совершенно, гармонично в этом суровом, вздыбленном, так любимом мною мире!

... В 20 часов Граф не вышел на связь. Чепур тут припомнил фразу из обеденной антилавинной лекции Шипилова, процетировавшего мудрого и опытного Женю Финогенова, когда-то в Домбае сказавшего: «Цель молодых — залесть повыше и там героически помереть. А наша цель — не позволить им этого сделать!» Днём эта фраза смех вызвала. Но сейчас все на неё лишь хмыкнули тревожно.

Через час, на контрольной связи, Волковский вновь не вышел в эфир. Но Славик Шипилов беспокойства не проявляет и, как начспас альпиниады, никаких действий предпринимать не собирается: мы визуально контролировали выход отделения на перемычку, а после ухода за пределы видимости ничего сложного на пути до ночёвок нет. Видимо, как это часто бывает, отказала рация. А если бы при неработающей рации что-нибудь случилось, они подали бы световой сигнал с гребня, как не раз случалось здесь раньше. Такое же мнение высказали все ставропольские инструктора и спасатели. А они знатоки района.

И, как всегда, в 21 час 00 минут Горбачевский объявил начало обязательного ежевечернего инструкторского совещания — традиционный весёлый трёп, анекдоты, подколы, розыгрыши, песни. Тема отсутствия радиосвязи с Волковским дружно игнарируется.

…В 22 часа отбой. Мне засыпается трудно. Коллеги уже храпят, а я никак. Ещё со времён древних тибетских мудрецов известно и подтверждено новейшими исследованиями на стыке физики и физиологии, что необходимо спать головой на север. А мы нынче спим головами на юго-восток. За десятилетия странствий по горам мы привыкли спокойно и абсолютно отдыхательно засыпать при любой географической ориентации, лишь бы буйную головушку приклонить к чему-нибудь. Но сегодня что-то это у меня не получается. Постарел что ли до такой степени, что начал стороны света организмом различать?

В полпервого ночи, устав от бессонницы, вылез из спальника и долго стоял под холодными звёздами, стараясь замёрзнуть. Обычно это мне помогает — потом в постели согреюсь и легко засыпаю. Но сейчас приём не сработал, сон не приходит, ворочаюсь. Вспомнилось, как в прошлогоднем августе на сборах в «Алибеке» Граф два дня молчал в эфире, и как мы волновались. Он тогда новичков на Софруджу водил, и моя дочь Милочка участвовала в восхождении. Потом оказалось, что у него рация включалась только на приём, он прекрасно слышал нас, а мы его нет.

…Остаток ночи то неглубоко и ненадолго проваливаюсь в сон, то вдруг неожиданно просыпаюсь, как будто кто толкнул. Сны какие-то скомканные, дурацкие — помесь эротических глупостей-нелепостей с альпинистскими страстями-мордастями…

Мая.

В 4 утра отделения Чепура, Кривова и Пашкина пошли на восхождения. Проводив друзей и пожелав уходящим хорошей погоды, я благополучно проспал до полвосьмого. Разбудил ГАД, поднесший кофе прямо в постель. Спасибо, конечно, но я с большим удовольствием ещё поспал бы!

... В 8-00 радиосвязь с отделениями. У всех, в том числе, конечно, и у Графа всё впорядке. Но это со слов Шуры Пашкина, ибо слышим мы только его, со всеми остальными лишь через него удаётся связаться.