Как претворит в себеоткровения системы каждый артист — это неповторимая тайна егоиндивидуального творчества, еготаланта. Подражаниекому бы то ни было в искусстве невозможно. 16 страница

На прошлом занятии мы говорили, как отыскивать сквозное действие каждого акта роли, сквозное действие всей роли, сверхзадачу каждого акта — конечно, некоторую подготовительную часть её от общей сверхзадачи, — и сверхзадачу всей роли.

Подумайте и скажите: чем каждый из нас занимается, проделывая эту работу? Будет ли это работа над ролью или мы всё ещё продолжаем работу над собой?

Вы задумались, молчите, а я ясно читаю на ваших лицах, что вы не мой вопрос обдумываете, а решаете совершенно другую задачу. А именно: «Как бы не попасть впросак, выскочу, да не туда попаду. Лучше помолчу, пусть преподаватель сам скажет».

Нет, товарищи, в творчестве на постоянной подсказке другого человека ничего истинно прекрасного не найдёте. Станиславский говорил:

«Артисту-творцу нужна его собственная инициатива. В искусстве нельзя жить как живёт мало сознательный студент, молящий товарищей подсказать ему на экзамене решение задачи. Он не понимает, что учится не для школы, а для жизни. Подсказку он услышит, но, не понимая логического хода мыслей задачи, всё равно её не решит. В лучшем случае, он правильно спишет, но объяснить ничего в ней не сможет, так как ни логики, ни последовательности задачи не понял.

Основа нашего искусства: идеи должны быть поданы в спектакле эмоционально, а не сухим протоколом "рассуждений от лица роли". Живая жизнь пойдёт на сцене и передастся в зрительный зал лишь тогда, когда действенная, движущаяся без остановок, в логике и последовательности, сила воображения, мысли и чувства найдут источник в самом артисте. Настало время вам ещё раз, по-новому, передумать то, что я вам много раз твердил: вы, артист-творец, — путь искусства. И вне вас путей в него нет. Всё творчество в вас. И чем дальше вы будете продвигаться по своей творческой тропе, чем больше будет шириться ваша мысль и ваша любовь к искусству, тем вы будете увереннее и смелее в том деле, которое выбрали и которому отдали жизнь. И мои слова об артисте, о том, что артист — главная сила в театре, станут для вас не самолюбивой и тщеславной мечтой, но огромной ответственностью перед тем народом, которому вы служите. Но чтобы стать когда-то главной силой театра, ни одному артисту нельзя сидеть на занятиях, пассивно воспринимая слова режиссёра или преподавателя. Артист среди прочих талантов должен развивать в себе и дар творчески мыслить в искусстве.

Я спросил вас, чем артист занимается, когда отыскивает сквозное действие и сверхзадачу роли? Что это? Работа над ролью или работа над собой? И никто из вас не постарался выяснить в себе, найти, распознать в своём состоянии ответ на мой вопрос. Что же вам неясно?

Разберём. В чём заключается весь труд разбора вашей роли, когда вы отыскиваете её сквозное действие, ищете её сверхзадачу? Прежде всего, вы ориентируетесь в роли, и только в своей роли. Вы переводите всё на себя. Собираете самый тесный круг внимания. И наконец, пристально вчитываясь и вдумываясь в жизнь героя роли, хотите понять: "Если я такой-то человек роли, то как "я" действую, как "я" понимаю, то есть чувствую его положение!"

Постепенно у вас складывается состояние "я", а не "он", но видения ваши не имеют ещё ни малейшего сцепления с партнёром. Вы ещё лепите "жизнь человеческого духа роли", хотя уже я чувствую так, я воспринимаю впечатления от предлагаемых обстоятельств роли, я леплю киноленту видений фактов и эпизодов, я вывожу ряд физических действий, я отбираю главное, я отметаю условное, я органически живу.

Этот период, даже когда артист показывает преподавателю нафантазированный им самим этюд и играет в нём роль, — это только работа над собой. Я, артист, готовлю путь к распознаванию в себе, как глубоко я могу воплотить в себя те двигающие толчки и позывы к творчеству, которые дал автор "мне" — человеку роли.

Я, артист, ищу в себе всё новые видения, чтобы воображение толкнуло мои чувства. Всё моё внимание согрелось движением сердца. В сердце уже родился какой-то новый ритм. Но этот ритм оживил ещё не слова, но те физические действия, по которым двинулся мой творческий триумвират: чувство, ум, воля. Эмоциональная память подбрасывает воображению всё новые толчки, и я начинаю уже жить непрерывной линией, ощущаю ясно и точно, что "я", человек роли, живу в том же непрерывном движении, в котором живёт всё меня окружающее на сцене. Но дальше лично "моих" интересов человека роли моя сценическая жизнь ещё не идёт. Я пристраиваюсь сам к человеку роли, ищу его в себе и очень часто нахожу такие неожиданности, такие новые и яркие моменты сегодня, которые сметают всё, что я слепил вчера. Я меняю даже иногда какое-то физическое действие, потому что понял всю жизнь мою, человека роли, иначе. Почувствовал новый ритм для некоторых физических действий, потому чтолюё сердце ощутило некоторые из них совсем в другом ритме. Я снова передумал всю роль и выбросил часть, казавшихся мне раньше верными, физических действий. Я их выбросил, потому что ясно и глубоко почувствовал себя в роли. Я выбирал и выполнял сначала то из моей воображаемой жизни роли, что мне сразу было понятно и доступно. Хотя это было не так много, но я начал чувствовать себя в роли.И чем дальше я шёл, жить от лица человека роли мне становилось всё легче, и я почувствовал самую роль в себе.Теперь все те физические действия, которые я зафиксировал в роли, только укрепили мою внутреннюю жизнь и спаяли её в монолитное целое, слив мои чувства и мысли в гармонию.

Я почувствовал, что окреп внутренне, и логика, последовательность, сцепление видений слились во мне в простое, сильное, убеждённое существование. Я начал жить.Теперь я могу действовать, и уже слово само просится, я его шепчу, чтобы не спугнуть своих видений, чтобы не заштамповать интонаций. Но это только мояработа за столом, работа в уголке дивана, в уединённой сосредоточенности.

Когда же я перейду к работе над ролью? Тогда, когда начну искать отражения во внешнем поведении моим физическим действиям, воображая перед собой партнёра. Тогда я начну громко искать интонаций слов, которые у меня будут рождаться всё по-новому от новых видений. Теперь, уже пристроившись сам к моему человеку роли, я начинаю жить и ориентироваться в своей роли среди других людей сцены, моих партнёров, непосредственных и дальних. Среди их задач и физических действий я найду, осознаю точно, определю своё место и положение. Слова партнёров будут теперь для меня не просто "слова", а будут вызывать во мне ответную жизнь, вплетаться в мои физические действия и двигать мою жизнь сегодня иначе, чем вчера, потому что их слова, рождённые на сегодняшних видениях, затронули во мне по-другому сердце и мысль. Сердце моё забилось в ином ответном ритме, воображение двинуло в этом новом ритме чувство — и вся сцена с партнёром, став не менее убедительной для зрителя, была сыграна сегодня совсем иначе.

Какой вывод вы можете сделать из нашего разговора сейчас? Можете ли провести резкую, разграничивающую линию, точно ножом разрезать всю работу и сказать: "Вот работа над собой, а вот работа над ролью?", — если только вы не занимаетесь специально тренингом и муштрой.

На этом этапе работы — безразлично, принёс ли он вам успех в роли или вы в ней провалились, — вы непременно росли, если работали в страстном увлечении, если бескорыстная любовь к искусству руководила вами.

Здесь, как и в каждом пройденном этапе, первая, созидающая рост артиста сила — его трудоспособность. Ещё в начале занятий я говорил вам: в каждом труде надо уметь сделать всё трудное привычным, привычное лёгким и лёгкое прекрасным. Эти слова характеризуют всё поведение артиста-творца. Это относится одинаково и к внешнему, и к внутреннему миру артиста. Воспитывая себя, необходимо внутри и вовне создавать привычки, облегчающие творчество. То есть работать одинаково над муштрой и тренингом тела и психики, вырабатывая цельность внимания, гибкость воображения, точность мысли. Ваше творческое хозяйство всегда должно находиться в полном порядке. Нельзя подойти ни к одной творческой работе, не достигнув полного самообладания. Вы никогда не поймёте глубины смысла в произведении автора, если не найдёте помощи в собственном самообладании. Одна из великих сил артиста — его самообладание. Именно оно даёт самую лёгкую возможность привести весь свой организм к равновесию, без которого нельзя даже подступить к творчеству».

Я вижу, что слова Станиславского вдохновили вас, вам захотелось действовать. Пользуясь вашей пробудившейся энергией, я предлагаю разбиться на группы, на небольшие коллективы, и начать писать новую маленькую пьеску.

Две группы авторов-студийцев работают над одной пьесой. Пишите другую. Попробуйте завлечь в свои группы как можно больше соавторов. В коллективном труде учащихся не все могут «писать» пьесу. Но все люди артистического склада могут её чувствовать, увлекаться её идеями и правдивостью, могут что-то подсказать, толково покритиковать.

Вы говорили мне, что вас увлекает история Древнего Рима, что вам захотелось познакомиться с этой жизнью и вам читают лекции об этой эпохе. Воспользуемся этим увлечением. Пусть будет время — Древний Рим. Эпоха — цезари. Отыщите в художественных изданиях одежду того времени. Среда — богатые торговцы. Заметьте, не о придворной среде вам надо почитать, а порыться в книгах и понять среду предрассудков и условностей, обычаев и нравов, поведения людей в семейном быту римских торговцев. Обстановка мирная, после побед народ богатеет. Поищите не только одежду, но и домашнюю обстановку, привычки, манеру общения в этой среде. Ищите понять жизнь, давно отшедшую от нашего века так, чтобы воображение ярко воссоздало вам эту жизнь, старайтесь угадать её ритм.

Придумаем сейчас и фабулу пьесы. Она не должна быть сложной. Один из студийцев говорит, что носится уже несколько дней с мыслью о такой пьесе и предлагает свою фабулу.

Девушка, дочь богатого торговца, любит одного из приказчиков своего отца. Она верит в его честь, он же лицемер, чрезвычайно осторожен в своём поведении, подобострастно льнёт к девушке, когда этого никто не видит. При других он почтительно скромен и внимателен, безупречен в своём внешнем поведении. На самом же деле — он бесчестный человек, бросил одну жену с ребёнком, женился на другой, но мечтает отделаться и от неё, чтобы изловчиться и жениться на богатой дочери торговца, которую не любит и ищет только её денег. Ту же девушку любит знатный патриций, богатый, благородный. Он подозревает низость приказчика, хочет спасти девушку, и это ему удаётся. Он ловко показывает девушке вторую жену приказчика с ребёнком, которых тот выгнал из дома.

Фабула принимается всеми студийцами.

Можете варьировать сюжет, как вам захочется. В каждой группе могут быть свои отступления, но старайтесь, чтобы не было длинных монологов, в которых, разумеется, у вас и получатся «рассуждения» от лица роли. Ищите действий, отражённых в живых диалогах. Можете ввести и других действующих лиц, если ваша фантазия будет так обширна и прихотлива. Можете ввести какого-нибудь старого торговца, милосердного, подобравшего первую жену приказчика с ребёнком. Можете заставить кого-то помогать молодому патрицию убедить девушку в подлости приказчика, — вот у вас и получатся коллизии страстей, задачи за и против по отношению к сквозному действию, противоречащие или содействующие сверхзадаче пьесы.

Перед этим новым заданием передумайте ещё раз слова Станиславского, которые я повторил вам в конце прошлого занятия. Сосредоточенно продумайте их, вспомните и о том, что я говорил о самонаблюдении в работе по физическим действиям. Чтобы ещё больше облегчить вам новую задачу, я привожу слова Станиславского, сказанные им на одном из занятий по физическим действиям.

«Когда вы правильно делаете любое физическое действие, ведь вы делаете его не формально. Внутри у вас идут какие-то диалоги с самим собой. Их, кроме вас, никто не слышит, но сами-то вы знаете, что они в вас идут и движутся сообразно вашим телесным действиям. Если вы — по моему настоянию — проделываете несколько раз одно и то же действие, добиваясь, чтобы ваши мускулы нигде не фальшивили, а действовали верно, то нередко не только вы сами, но и я, и все ваши товарищи угадываем по вашим внешним действиям, что внутренние ваши диалоги с самим собой полны недовольства и раздражения. Ваше физическое действие отражает вашу движущуюся по-иному, чем вначале, внутреннюю жизнь. Подумайте, что это значит? Какая важная творческая сила раскрывается для вас, артиста, в физическом действии?

Физическое действие втянуло в работу нормальным, естественным путём какие-то ваши творческие силы, которые не поддаются учёту. Они заработали в вас интуитивно.

Переходя к задаче написания пьесы, о которой мы с вами много раз говорили в студии и часто разбирали один и тот же вопрос всё с разных сторон, сегодня мы вновь коснулись остова пьесы. Разрабатывая остов вашей пьесы и каждой роли в ней, учитывайте, что у каждого человека роли — его индивидуальные и интуитивные действия и весь творческий путь свой собственный. Нельзя подражать какому-то "пленительному" образу.

Необходимо видеть,а не "пялить глаза", слышать,когда слушаете, и действовать,отдавая одинаковое внимание внешнему и внутреннему поведению, то есть надо отдавать свой обострённыйинтерес тому, что делаете вы, актёр, сейчас. И закаждого человека роли вы сами, автор-актёр, должны уметь так прожить.

Что имеет самое большое влияние на все ваши действия? Вы должны по-человечески знать: кто вы, что с вами случилось, в каких условиях вы живёте, как проходит ваш день, откуда вы пришли, куда и зачем должны отправиться — то есть все "предлагаемые обстоятельства" вы, актёр-автор, должны уметь так создать, чтобы каждому актёру, человеку сцены, было возможно легче их оправдать и в них действовать в сценических правде и вере.

Какова бы ни была пьеса, пусть это будет просто этюд, учитесь в каждой работе разбираться в фактах. Какой смысл в том, что вы наберёте множество фактов и слепите их в эпизоды? Это самое простое. Значительно труднее отыскать характерные факты, суметь их оценить, дать правильное направление по логике и последовательности всей работе. Сам по себе взятый факт — это только отправная точка, тот сырой материал, в котором надо увидеть и из которого извлечь правду. Надо всюду искать органическое, а в фактах, которые набираете, надо быть особенно разборчивым и внимательным. Из фактов надо извлечь смысл, понять и распознать связь фактов,а не набирать их произвольно, лишь бы их было побольше, чем вы думаете доказать богатство и гибкость своего воображения.

Если вы встанете на этот путь, можете легко запутаться в самолюбовании и будете задавать своему вниманию совсем не творческие задачи. И эти не творческие задачи будут особенно вредны, потому что будут уводить ваше внимание от основного, органического смысла роли.

Воображение, как бы оно ни было гибко и плодотворно, должно строить эпизоды близко к задачам роли, о чём я вам повторял уже тысячи раз. Если вы будете брать факты произвольно, они не будут служить основанием для правильных выводов».

Не смущайтесь же новой работой. Первая пьеса, как она ни слаба, всё же показала, что вы можете выражать мысли ясно и даже увлекательно. Работайте спокойно. Никто вас не торопит, нам надо заниматься ещё разбором первой пьесы.

Кстати, должен сказать, что к работе над телом вы относитесь небрежно. Я просил вас объявить неделю кистей рук и ступней ног. Объявление в студии я вижу, а результатов вашей работы не замечаю. Сколько я ни наблюдал во время перерыва, у всех были руки-лопаты, а уж о ногах и говорить грустно. Так всей ступнёй, с пятки и шлёпаете. Напоминаю: ходить надо так, чтобы работала гибко вся ступня, кончиками пальцев надо отталкиваться от пола. Только так выработаете походку, которая не будет мешать вам на сцене.

Глава 18

Путём разбора ряда ролей вы поняли, что нет такой роли, в которой не было бы самых важных физических действий, пронизанных одной и той же идеей, одними и теми же порывами, стремлением действовать в каком-то одном направлении. Вы поняли, что всякое отклонение от сквозного действия, как руководящей линии героя сцены, создаёт те коллизии борьбы страстей, на которых создаётся пьеса и без них — нет пьесы.

Точно так же, выводя сквозное действие роли, вы убедились, что оно ведёт непосредственно к сверхзадаче роли.

Эту «теорию» системы Станиславского вы вывели из живой жизни ваших собственных действий в студии. Вы нашли ей не только оправдание, но она была логическим звеном в ваших переживаниях, вы постигли её творческие корни в себе, в собственной душе. Вы осознали, что это не формальное утверждение Станиславского, а основная задача вашего сценического творчества.

Перейдём к новым, поданным мне пьесам студийцев. Из восьми написанных на заданную тему пьес, только одна может быть признана — и то с большой натяжкой — за таковую. И эта пьеска состоит из одного акта. Но для нашей студийной работы этого совершенно достаточно. Пьесу я зачитывать не буду, пусть артисты, её написавшие, действуют в ней перед нами как хотят и умеют. Мы знаем только, что перед нами должен жить быт торговцев старого Рима.

Что должны вы, артисты, готовящиеся сейчас действовать без грима, тог, покрывал, венков, без всякой обстановки того времени, дать нам, зрителям, чтобы мы поверили вашей внешней жизни, воскресшей для нас из древности?

Вы отвечаете верно. В работе над телом надо, в первую очередь, собрать внимание к походке — в те времена в старом Риме люди не знали каблуков. Затем, надо отметить изящество и свободу движений, так как почти каждый человек там был спортсменом, с предельно развитыми ловкостью и силой. Надо ещё определить темпоритм, в котором идут физические действия каждого из людей сцены. Вы прибавляете, что для определения внутренней жизни лиц сцены надо угадать и ритм, и темп той темпераментной жизни в среде простых торговцев, где страсти не прикрывались холодной выдержкой и особенной воспитанностью, как это могло бы быть у высшей римской знати или у народов Севера, но рвались на поверхность, прикрытые только слоем условной вежливости или подавляемые жестокой необходимостью.

Нельзя сказать, чтобы вы указали много органического в вашей задаче. Но мы, не предрешая ничего наперёд, не будем сейчас обсуждать ваших позывов к творчеству. Мы просим вас, актёров-авторов, действовать так, как диктуют вам ваши видения. Мы постараемся быть очень внимательными к вашему двойному труду и будем слушать так, как этому учит Станиславский.

На сцену выходят: студийка Д. — дочь торговца, студиец Ф. — её богатый отец. Молодой патриций — студиец Н., приказчик — студиец Т. и старый торговец — студиец В. Авторы объясняют, что сцена представляет дом богатого купца. Дочь его сходит с лестницы своего дома. Лестница, ведущая наверх из зала студии, очень удобна для замысла авторов. Через окно лестничной клетки девушка пристально вглядывается в нижний этаж дома на противоположной стороне улицы, где помещается лавка её отца. Отец заметил, что за последнее время дочь стала слишком часто заходить туда.

Дочь. Как я хотела бы быть мужчиной! Так тягостно чувствовать над собой чей-то постоянно наблюдающий глаз. И почему это отец спросил, что так особенно интересует меня в лавке? Почему я всё роюсь в заморских тканях? Он пришлёт мне их домой сколько хочу. Нет, нет, только не это! Ведь тогда мне не удастся видеть Фабия. О, боги, а вдруг сам Фабий принесёт мне их сюда? Ну, нет, такого счастья быть не может. Побыть с ним наедине, при одной доброй няньке! Но что я вижу? Фабий выходит из лавки, несёт на плече тюк товаров. Неужели повернёт сюда? Да, идёт к нам. Убегу! К няньке? Нет, останусь. Здесь на лестнице буду смотреть, здесь больше света и нянька далеко.

Приказчик (входит). Госпожа, отец твой, мой господин, прислал тебе на выбор китайские, индийские, персидские ткани. Куда прикажешь их отнести?

Дочь. Я буду выбирать их здесь. Здесь светло и по ковру можно раскинуть много кусков тканей. Но какой громадный тюк ты принёс. Бедный Фабий, тебе было тяжело? Сегодня так жарко.

Приказчик. О, госпожа моя, если бы я мог сложить к твоим ножкам не эти мёртвые ткани, но всё моё живое сердце, мои мысли, мои мечты, они были бы больше, чем этот тяжёлый тюк. Они окутали бы всю твою жизнь. Но что об этом говорить? В наши дни не бывает волшебных сказок.

Дочь. Как горестно ты сказал это, Фабий. Почему так печален твой взгляд? Почему так дрожат твои руки? Тебе тяжело живётся?

Приказчик. Ах, госпожа моя, не задавай таких вопросов. Не говори со мной таким сердечным голосом, иначе я подумаю, осмелюсь подумать, что ты интересуешься судьбой ничтожного слуги.

Дочь. Не говори о себе так, Фабий. Богатство не делает человека выше или ниже. Одно честное сердце ставит человека высоко или низко. Не только я так думаю, но и отец часто говорит, что людей равняют честь и честность, благородство и справедливость, а не богатство или бедность.

Приказчик. Госпожа моя, слова говорят люди одни, а действуют в жизни по-другому. Если бы отец твой, видя моё всегда униженное перед ним и тобою положение, только допустил мысль, что ты можешь говорить со мной как с равным, можешь заинтересоваться моей судьбой, он послал бы к тебе другого. Он не видел пламенной любви к тебе в моих глазах, потому что я редко в его присутствии поднимал их на тебя. Но боги видят; как тяжело я страдал, когда ты ласкова бывала с патрицием Камилл ом.

Дочь. Как странно слышать мне твои слова. Камилл почти что брат мне. Мы выросли вместе, нас обоих воспитала моя нянька. Мы в детстве одновременно лишились матери.

Приказчик. Вот то-то и ужасно, что близость эта даёт ему право приходить к тебе во всякое время, говорить о людях что угодно. Я уверен, он тебе уже говорил обо мне что-нибудь плохое.

Дочь. О тебе? Плохое? Нет, никто и никогда не произносил твоего имени передо мной.

Приказчик. Госпожа, я дорожу каждым мгновением, что могу быть с тобой. Ведь отцу твоему может показаться долгим моё присутствие в его доме, он может прислать за мной, а я ещё и не развязал товаров. Раскинем их побольше, тогда мне можно будет их долго собирать. Я буду разворачивать перед тобой ткани, но не их будут видеть мои глаза, не их будут касаться мои руки, — только одну тебя, прекрасную, я буду в мечтах одевать в эти ткани.

Дочь. Как быстро, ловко, красиво ты работаешь, Фабий. Тебе очень пристал бы наряд патриция.

Приказчик. Не терзай сердца, госпожа моя. Зачем сказала ты это ненавистное мне слово? Патриций подозревает мою любовь к тебе. От ревности он будет мне вредить в твоих глазах. Он оклевещет меня перед тобою. А где же я, несчастный, могу тебя встретить, чтобы оправдаться?

Дочь. Я тебя не понимаю, Фабий. О чём ты говоришь? Зачем патрицию клеветать на тебя? Он благородный и честный человек. Если и ты такой же, если ты любишь и любовь твоя чиста, как моя, кто может оклеветать тебя?

Приказчик. О, что ты сказала, госпожа? Твоя любовь? Ты любишь нищего по сравнению с тобой приказчика? Не может быть, прости мне, страсть увлекла меня, я ослышался, я охмелел, забылся.

Дочь. Милый Фабий, какая в тебе скромность, как ты деликатен. Посмотри, вот на груди моей те розы, что ты вчера украдкой подал мне. Ты их не узнаёшь? Не деньги мне нужны, а любовь и верность, чистота души, правдивость — вот те сокровища, что я ценю и хочу видеть в любимом человеке.

Приказчик. Ах, госпожа, любви моей и предела нет. И я, как и ты, ценю одну чистую любовь. Приходи ко мне тайком, коль ты мне веришь и любишь. Тебя не отдадут мне честью замуж. Выбирай одно из двух: или в этом доме остаться без меня, или уйти ко мне и вновь вернуться, тайно обручившись. Боги благословят наш брак и без благословения твоего отца. А потом придётся и отцу нас простить.

Дочь. Ты меня ужасаешь. Что заставляет тебя думать, что мой чудесный отец может не согласиться на наш брак? Он меня не только любит, но даже обожает. Он нередко мне говорил, что единственное счастье его жизни — это я. Он даст согласие, и лжи нам не надо.

Приказчик. Ты ещё совсем дитя, госпожа, ты жизни не знаешь. Мало ли что можно сказать человеку? Поверь, как только ты назовёшь отцу моё имя, так сразу будет буря, и всему нашему счастью конец. Если любишь, слушайся меня. Убеги сегодня же ночью, я буду ждать у лавки. Убеги, если любишь. Верь до конца, а если поколеблешься, всё пропало.

Дочь. Фабий, я не знаю, что заставляет тебя идти путём тайн и обмана. Мне это не по душе. Я не верю, что людям нельзя идти прямой дорогой. Но если ты лучше меня знаешь жизнь и её сложности и знаешь, что обойти их можно только побегом, пусть будет так. Я тебе верю. Если любишь человека, надо действительно верить до конца. Но клянись мне на этих цветах любовью матери, что говоришь правду, что любовь твоя чиста и бескорыстна и что только я украшаю всю твою жизнь.

Приказчик. Клянусь тебе, Юлия, тебя одну люблю. Доверься мне, дай поцелуй в залог свиданья ночью.

Патриций. (Стоял, скрываясь внизу лестницы и слышал весь разговор дочери и приказчика. Он вбегает.)

Дочь. Как ты испугал меня, Камилл. Почему ты так дышишь? Ты издалека бежал?

Патриций. Да, сестрёнка, я бежал, торопился, хотел покатать тебя на новой колеснице и показать новое зрелище в цирке. Там преуморительно развенчивают одного подлого лжеца. Но вижу, ты увлечена новыми тканями и даже щёки твои пылают, как эти пламенные цвета материй в твоих руках. Ну, что же делать, отложим катанье и зрелище, давай рассуждать, какие ткани тебе больше к лицу.

Дочь. Видишь ли, мне очень нужен совет отца. Не можешь ли ты сходить к нему в лавку и попросить прийти ко мне сюда? Скажи ему, я подожду, если он занят. Но чтобы пришёл непременно как только освободится.

Патриций. Отца позвать? Да мы пошлём Фабия. Его, кстати, ищет женщина с ребёнком на руках, его жена, которую он неделю назад выгнал из дому. Ты мне не веришь? Да посмотри сама. Вон там, у лавки, стоит печальная красавица. Она меня только что просила заступиться перед мужем за неё. Он сию минуту клялся тебе в любви и любовью матери уверял, что любовь его так же чиста, как твоя. Я всё слышал, сестра. Он тебе клялся, а сам уже дважды женат, и дети у него есть от обеих жён. Ты всё мне не веришь?

Приказчик (собирает ткани и тихо говорит дочери). Я ведь говорил, госпожа, что буду оклеветан перед тобой. Вот как скоро сбылись мои слова по твоей неосторожности.

Патриций. Ты оклеветан? Да весь город знает, что ты первую жену, промотав её состояние, выгнал из дому, чтобы жениться обманом на второй. А теперь, промотав состояние и второй, ты выгнал и её для того, чтобы подобраться к третьей женщине и омрачить её душу.

Приказчик. Выбирай, госпожа, мне ведь оправдываться нечем против явной лжи патриция. (Шепчет:) Придёшь ли ночью?

Старый купец. Что тут у вас за ссора? На весь дом гремит твой голос, Камилл.

Патриций. Как кстати ты пришёл, наш общий друг. Знаешь ли ты этого человека?

Старый купец. Этого приказчика из лавки отца Юлии? Как не знать этакое сокровище? Давно я удивляюсь, что его держит у себя твой отец, Юлия. Ведь он мошенник, какого редко встретишь. Я его брошенную жену, больную, в нищете, с ребёнком подобрал. Живёт у меня второй год. А этот, тихоней притворяющийся, завёл уже и вторую жену. Теперь и та с ребёнком, а он и их гонит. Вот она стоит, молила меня сейчас послать к ней мошенника. Надеется выпросить разрешение пожить ещё хоть неделю в его доме. Ведь без гроша гонит. Мне неудобно взять и вторую его жену, хоть хлеба мне им не жалко. Не возьмёшь ли ты их, Юлия? Боги благословят тебя за доброе дело. Отцу твоему я сам всё расскажу, он, наверное, не будет противиться твоему желанию. Да что с тобой? Дитя моё, да ты совсем больна!

Дочь. Нет, нет, я не больна. Сердце, сердце треснуло.

Старый купец. Нянька, нянька! Где ты там запропастилась? Доктора! Камилл, беги к её отцу.

Патриций. Нет, я должен здесь остаться. Я после всё объясню тебе, друг. Вон, ты, мерзкая гадина! Не смей касаться товаров или я разрублю тебя мечом. Беги, друг, за отцом. Нянька, зови доктора.

Дочь. Успокойся, брат. Мужественны женщины Рима. Постой и ты, старый друг, не тревожь отца. А ты, Фабий, ты останься. При тебе должен быть кончен наш разговор. Вы оба, брат мой, с детства вместе со мною росший, и ты, мой второй отец, так часто любовью и лаской заменявший мне мать, вы оба мои друга, с самого детства я привыкла вам верить во всём. Но в этот страшный для меня час, когда точно мечом мне боги сердце раскололи, я вас спрашиваю перед их лицом. Вы... правду мне сейчас сказали?

Старый купец. Сказал я тебе перед богами всю правду, по совести моей. Но, дитятко, от старости я, должно быть, соображение потерял? Тебе-то что до жизни этого распутника? Я могу понять твоё возмущение, твоё сострадание несчастным женщинам, которых он опутал и прогнал. Но от негодования и милосердия ведь не раскалываются у девушек сердца?