Мое пробуждение в комнате с диваном. Возвращение в лабораторию. Беседа в ней с Владыкой. Божественное видение 4 страница

- Ты не можешь выйти из этой комнаты, мой друг, не оставив в ней всей раздражительности, свойственной твоему характеру. Сюда можно войти, сохранив неполное самообладание, ибо сила Санат Кумары создает такому человеку особый Свой Вихрь. Но выйти отсюда для деятельности и разделения Его труда на благо людей может только тот, в ком совершилось полное преображение, и о том ты сама только что читала. Если бы ты сохранила в этот миг полное самообладание, ты немедленно и ясно увидела бы выход из своего положения.

Владыка не прибавил больше ни слова. Он пошел к стене, прикоснулся к ней обеими руками - и башни стихий, и башни лучей закрылись от моего взора, точно потухли и никогда не существовали.

Опечаленный внезапно охватившей меня темнотой и слепотой, я не имел времени сосредоточиться на этом явлении, так как грустный вид моей подруги, сидевшей между кучами разбросанных ею фолиантов, взывал, казалось мне, к скорейшей моей помощи.

Обведя взглядом всю комнату, я увидел у противоположной стены прислоненную к полкам с книгами лестницу, как раз на той высоте, где сидела Наталья Владимировна. Лестница была гигантской и казалась тяжести непомерной даже для моих голиафовых сил. Я увидел также, что полка, где сидела горестно моя подруга, была настолько широка, что без всякой опасности для жизни, даже при ее грузности, она могла бы пройти по краю полки до конца и там спуститься по мелким украшениям полки, точно по специальной лесенке, вниз.

Но я знал уже по опыту, что раздражение дорогой моей приятельницы только возрастало от указаний, делаемых ей в такие трудные для ее самообладания минуты. Поэтому я решился попробовать перенести лестницу к ее полке, хотя поднять этакое чудище над высокими столами и казалось мне задачей невозможной.

"Не бойся тяжелой ноши", - вспомнил я слова, неоднократно слышанные от своих наставников, улыбнулся своей, все еще детской, психологии: раздумывать там, где надо действовать. Я призвал имя моего великого друга Венецианца и подошел к странной лестнице.

Она оказалась прикрепленной вверху к золотой, на вид толстой проволоке, и поднять ее не было никакой возможности. Оглядевшись внимательно, я увидел, что золотая проволока шла параллельно всем полкам с книгами. И сама лестница стояла на подобии вогнутого внутрь рельса. Я попробовал двинуть ее по направлению к книгам, где сидела Андреева, и она покатилась сравнительно легко. Трудно было протащить лестницы по открытому пространству мимо той части стены, где не было книг. Я не был уверен, что относительно тонкий золотой прут, шедший и здесь, выдержит такую ужасающую тяжесть без опоры на край полки. Пот лил с меня градом. Почти задыхаясь, смертельно усталый, я все же протащил лестницу мимо открытого места стены и подтащил ее к полке, где сидела Андреева.

Здесь дело снова пошло легче, и через несколько секунд лестница стояла у ее ног. Полными слез кроткими глазами она смотрела на меня и тихо-тихо мне сказала:

- Мой друг, мое дорогое дитя, о, если бы Вы знали, чем рисковали Вы, проходя мимо не уставленного книгами куска стены! Простите мне. Еще один раз Вы подаете мне ничем не оценимую помощь, и еще один раз я вношу в свою вечную память благодарности Ваше имя. Но как я сойду на эту лестницу! Ведь она совершено вертикальна.

- Ну, это-то дело уже совсем простое, моя дорогая, - ответил я ей, мигом влез на самый верх лестницы, подхватил Наталью Владимировну левой рукой за талию - и через минуту оба мы стояли у ног Владыки.

Молча, улыбаясь, смотрел он на нас, и от суровости его тона, каким он говорил Андреевой о самообладании, не осталось и следа.

- Труднее смерти выковывание полного самообладания и выдержки для легко возбуждающегося человека, - продолжал Владыка. - А между тем можно много раз рождаться и умирать, имея все данные для высокого слияния с трудом Божественной Силы, и все возвращаться назад, все к тому же препятствию - отсутствию полного самообладания. Ты тащил лестницу с таким смертным трудом мимо рабочего места Санат Кумары в этой лаборатории. Мало того, что вибрации, которыми Он напитал это место, почти невыносимы для твоего физического тела и без моей помощи сердце твое лопнуло бы. Но в этом я мог помочь тебе и послать тебе свою защищающую твой организм от чрезмерного Света силу. Но в чем я был совершенно не властен - это в тех чувствах и мыслях, что руководили тобой во время твоего прохождения Его рабочего места - алтаря и святыни для меня, места моего с Ним сотрудничества для блага людей земли. Малейшая мысль жалости к себе, малейший намек на неполное бескорыстие предпринятого тобою труда, малейший проблеск страха или тщеславия в сердце, и ты сгорел бы, испепеленный Огнем стихий, ибо только до конца чистого он не сжигает, как ты читал сам в даваемых тебе записях Огня.

Владыка придвинул нас обоих к себе и подошел с нами к той части стены, что он назвал рабочим местом Бога, своим алтарем.

- Идите в мир и выйдите отсюда не просто одаренными новыми силами в своих преображенных организмах. Унесите знание и память вечную о том труде всего Светлого Братства, что открылись вам здесь не как сказка, не как предание, но как опыт вашего простого дня. Теперь, когда будете говорить людям, что нет иного пути к совершенству, как путь серого будня и труда в нем, вы будете сами ясно и твердо знать, где этот будень каждого начинается и кто сотрудник каждого в его дневном, труде.

- Тебе, мой милый друг, - обратился Владыка к Наталье Владимировне, - тебе путь многотрудный. Ты выйдешь отсюда, ибо сила моя, то есть передаваемая тебе непосредственная забота Великого, тебя вводит в русло тех гонцов Его, что могут нести Его миссию Земле. Но так как ты сама - в мелочах дня, в единении с людьми - еще не можешь добиться полного и нерушимого спокойствия, то жизнь твоя и будет двойственна. Небу ты будешь служить в верности до конца, людям - всегда будешь искать раньше, где прыгнуть, как тигр, а потом уже сообразишь, что твои тигриные силы не по плечу мягким и ласковым собакам, кошкам и лошадям, окружающим тебя. Выходя отсюда, прости всем людям, кто до сих пор тяжко ранил тебя. Пойми, что и ранили тебя только потому, что б тебе нет спокойствия. И еще пойми, что это качество легкой возбуждаемости мешает жить всем, кто по законам кармы должен жить с тобой в непосредственной близости. Всякая рана, всякая обида, наносимая тебе, есть отклик твоей собственной работы среди людей. Учти это навсегда. Теперь обоим вам и всем, вошедшим с вами сюда, пора двинуться в обратный путь, к труду среди людей. С той минуты, как вы сюда вошли, по современному вам счету земли прошел ровно год.

Услыхав эти последние слова Владыки, оба мы с Натальей Владимировной превратились в соляные столбы. И, должно быть, мы представляли такое уморительное зрелище, что даже на вечно серьезном лице Владыки мелькнула улыбка. Ничего больше не сказав нам, ВладыкаГлава нажал небольшую пластинку на одном из своих столов. Раздался очень мелодичный звук, как бы удар очаровательно звеневшего колокольчика, за ним другой, третий - все в мажорном сочетании сплелись в какую-то прелестную музыкальную фразу.

Улыбнувшись все еще продолжавшемуся нашему остолбенению, Владыка объяснил нам, что вызванная колокольчиками музыкальная фраза была сигналом всем обитателям лабораторий стихий Владык мощи к выходу наружу, в тот дворик, где Владыки впервые встретили нас.

С этими словами Владыка взял посох в руки, и я поразился форме, тяжести, драгоценности и, вместе с тем, изяществу этого необыкновенного предмета. То, что Владыка назвал своим посохом, на самом деле заслуживало скорее названия булавы. В верхнюю часть булавы с огромным золотым шарообразным окончанием был вделан такой большущий алмаз, и бросал он такие невероятного блеска искры и лучи, что каждый раз, когда они проносились мимо моих или Натальиных глаз, нам приходилось закрывать их рукой.

Вокруг этого алмаза сидело семь тоже громадных выпуклых камней, соответствовавших цветам семи башен лучей. Весь посох был золотой, и на нем был изображен змей, обвивший его, как выпуклое изваяние. На всем посохе шли надписи и фигуры, значения и смысла которых мы не понимали.

- Когда придешь сюда в последний раз, чтобы унести знание еще о двух стихиях, которыми ты не был в силах овладеть сейчас, тогда узнаешь, что за посох у меня в руках, каков его смысл и значение в деле труда на благо людей, - сказал Владыка, обратившись ко мне. - Теперь же, - продолжал он, повернувшись к нам обоим, - унесите последним моим заветом вечную память о том, что только человеку в полном самообладании открывается путь Вечного.

Только в верности до конца достигается то бесстрашие, где человек может вступить в сотрудничество со Светлым Братством. Только овладевший этими двумя качествами может увидеть, где начинается и кончается серый день человека и кто разделяет его с человеком в его условиях окружения. Будьте благословенны! Будьте благословенны за то, что вы очистили в себе Единого так, что Светлое Братство могло провести вас сюда для извечно назначенного Любовью момента свершения человеческих судеб. Будьте благословенны за то, что мы могли передать людям через вас часть тех новых знаний, что настала пора раскрыть их жаждущему духовному взору. Будьте благословенны, как первые вестники нам нашего освобождения и прощения. Хвала небу и земле, хвала им, как Труду Вечного, и хвала вам в числе всех трудящихся. Примите нашу благодарность; и вечное слияние наше с вами в труде да будет в мире и усердии на благо всему живому. Да потечет труд ваш так, как видит и слышит Учитель ваш; да потечет верность ваша по стопам его, как и наш труд и верность да будут вовеки только отражением Света Вечного.

Владыка повернулся к выходу, остановился у огромной рамы двери, где огонь горел теперь совсем низкий, бездымный и ничуть не страшный.

Мы вышли во дворик, где все остальные Владыки уже ждали нас, стоя в первоначальном порядке и имея каждый перед собою своего ученика.

Владыку-Главу все приветствовали низким поклоном, на который он ответил, за ним ответили и мы. Он указал нам занять свои места и поднял высоко вверх свою булаву. Раздался сильный треск, и через минуту на громадном алмазе ее засияла пятиконечная звезда.

Владыка-Глава занял свое центральное место. Он опустил посох, держа его в правой руке и опираясь на него, поднял левую, как бы подавая знак всем Владыкам. Они - а вслед за ними и мы - опустились на колени, и раздался снова тот гимн Жизни, который пели Владыки в первый раз, у дверей их лаборатории.

Не знаю, сколько времени на этот раз пели Владыки. Не знаю, что делалось вовне. Я был в часовне Радости Великой Матери. Я благоговейно благодарил Ее за все милосердие, мне ниспосланное. Божественная фигура вновь подала мне свой живой цветок, и я услышал голос:

- Теперь пойди в часовню Скорби и принеси туда цветок моей Радости и утешения. Во встречах серого дня не важно слово человеческой философии.

Важно слово утешения, чтобы мог человек отыскать в себе путь ко Мне. Я - не судья, Я - не предопределение, Я - не неизбежная карма. Я - Свет в человеке, его Радость. Ко мне нет пути через помощь других, но только через мир в самом себе.

Когда я очнулся, Владыки исчезли, и передо мной стоял И. Он протягивал мне руки. Я бросился в его объятия. Сейчас я не был уже тем мальчиком, что тосковал о нем в Константинополе и бросался ему на шею, как соскучившийся по своему хозяину дог.

Теперь я обнимал моего друга-наставника, как луч и путь того Света, что он мне открыл; как Божественного Вестника, которым он для меня был; как часть всей вселенной, которую я мог в его образе познать, обнять, благословить и перед Ней в благоговении склониться.

Все та же сила радости, особенного мира и счастья охватила меня и на этот раз, когда я прильнул к его груди, которая охватывала меня всегда, во все моменты физической близости с ним. Но на этот раз я ощущал ярче на себе его духовную мощь. Я не испытал более того содрогания всего организма, которое раньше бывало первым ответом моего проводника на всякое прикосновение И.

Теперь я почувствовал, что весь мой организм напрягся: по всему спинному хребту, ногам, рукам, голове шел сильный ток, отдававшийся - на мое ощущение - как бы некоторым гулом, вроде того, который испытываешь, когда стоишь рядом с сильной машиной, пущенной в работу, на движение которой все вокруг отвечает ритмическим, мелким, частым и сильным дрожанием.

Это дрожание всего моего организма было сейчас таким экстазом счастья! Я сливался в моей силе с какой-то частью силы И. и ощущал это слияние как счастье полной гармонии с ним.

Я не нуждался теперь ни в каких словах И. Я в одно мгновение понял, что И. одобряет все мое поведение у Владык. Я понял, что и сила моя духовная, так гармонично слившаяся с силой моего дорогого Учителя, очистилась и выросла, и только потому я мог влиться в его чудесные вибрации. Я был принят им вновь с еще большей сердечностью в еще большую близость.

- Мой мальчик, ты уже перерос меня, - шутливо сказал мне И. - Вскоре ты и в самом деле станешь Голиафом, если так будешь продолжать. Пожалуй, тебе довольно расти, а то будешь чересчур привлекать внимание людей на всех улицах, по которым придется ходить, - улыбаясь, говорил он мне, и я прекрасно понимал, что он говорит мне эти шутливые слова, чтобы дать мне время справиться с моим экстазом счастья.

Я всей глубиной души сосредоточился на образе Великой Матери, давшей мне свой первый привет при моем возвращении в мир; я прижал к груди Ее новый цветок и только теперь увидел, что прежнего, который я носил на груди привязанным к черному алмазу Венецианца, не существовало. Не существовало и самого черного камня, а вместо него на тончайшей цепочке сверкал на моей груди крупный камень, бросая радугу лучей, - электрический камень.

Очевидно, во время тайной беседы, объясняя мне мое поведение по отношению к темным силам, Владыка-Глава снял с меня черный камень и надел мне на шею подарок от себя. Мысленно поблагодарив его, я спрятал цветок на Груди, Благословил свое новое вступление в жизнь и труд и посмотрел на всех своих товарищей, возвращавшихся вместе со мной к новому служению людям.

Часть моих друзей уже поздоровалась с И. и стояла возле него, блистая свежестью, мужеством и красотой. Часть еще ждала своей очереди, а в эту минуту перед И. стоял Бронский, восторженно глядя на него и низко ему кланяясь.

Я с удивлением глядел на артиста. Что с ним сталось? Это, несомненно, он, и в то же время - это никак не он. Это юноша, это Бронский двадцати, а не своих сорока с лишним лет. Это красавец, похожий на слетевшего на землю ангелоподобного труженика с сияющей башни лучей! Что с ним?..

Пока я раздумывал об этом, ко мне долетели слова И.:

- Перед новым рождением Вы стояли давно. Но надо было пройти весь путь бездны человеческих страданий и ни разу не возроптать, как это сделали Вы, друг Станислав, чтобы прийти к этому часу новой нашей встречи. Теперь уже никогда и ни в чем не может быть двойственности в Вашем пути земного труда.

В каждом встречном и деле его Вы будете видеть и небо, и землю и, в свою очередь, будете нести каждому в себе и небо, и землю в привет и во встречу, как и во взаимный труд.

Сияющий юноша Бронский отошел, а к И. подходила Андреева, которой он тоже протянул обе руки, ласково притягивая ее к себе, и сказал:

- Неизгладимое впечатление от слов Верховного Владыки мощи о двойственности Вашего труда, друг, о двойственности Ваших действий на земле как результате не вполне побежденной раздражительности опечалило Вас настолько, что даже в эту минуту вновь начинаемой жизни и труда для людей в Ваших глазах стоят непролитые слезы. Вы не забыли, дорогая, что всякая слеза - слеза только о себе. Забудьте с этой минуты навсегда о себе и оставьте в этом дворе всякую память о своей личности. Нет таких положений среди стихий Земли, где можно было бы сказать: "Я достиг совершенства, мне можно теперь отдохнуть и постоять на месте". Вс„ вперед движемся мы все, слуги Светлого Братства, и ни один из нас не может надеяться быть безгрешным в своих трудах. Но чему надо научиться каждому слуге Бога - это четкому, активному действию в постоянной ровной Радости. Из каких бы стран ни возвращался слуга Светлого Братства вновь к труду среди людей, как бы высоки ни были вибрации Света, воспринятые им в периоды своего усовершенствования, если он будет вновь и вновь начинать свой труд с людьми опечаленным, все его в себе носимое Сияние не будет путем мира и помощи людям; хотя только для них он живет, только для них он трудится, и только их утешение составляет цель его жизни.

И. оставил руки Андреевой, поставил ее рядом с собой и обратился ко всем нам, тесным кольцом окружившим его. В его голосе я теперь улавливал новые для меня тона непобедимой воли, как и во всем его образе я видел теперь огромное сходство с той мощной божественной фигурой Учителя пятого луча, которая так поразила меня на вершине его башни.

- Друзья мои! Каждый из вас точно понимает, где он был, чему он учился, что он вынес. Понимает и ощущает свое полное преображение и сознает свои новые, гигантские силы для нового земного труда. Не мне вас учить, как и кого вам благодарить за все знания, посланные вам Милосердием. Но мне, как старшему среди вас, а потому и самому ответственному перед Жизнью за всех вас и ваш дальнейший труд, предстоит принять и наставить вас в ваших первых шагах новой жизни. Оставьте в ограде этого двора все то, что раньше казалось вам важным, как бытовые условия в сношениях с людьми. Если вы что-то делали среди людей, что вам было поручено и что вы считали священным и великим, то вы всегда думали: "Насколько это полезно и просвещает дух людей?" Теперь же, трудясь с открытыми глазами, то есть зная, что все проникает вселенную, что серый день человека есть его движение в сосуществовании в сотрудничестве с Вечным, идите, легко выполняя свои задачи, и не ждите появления сейчас же плодов вашей работы. Вы - новые пахари; плоды созреют. Не о плодах труда заботьтесь, но о том, чтобы в вас никогда не мелькнуло желание наград или похвал за вашу работу. Не ждите, что вас встретят приветом, оценят и признают. Идите в Вечном Свете, чтобы ни на минуту не разделиться с Ним в труде земли. Вы будете унижаемы и огорчаемы; будете осмеяны и оклеветаны не раз; но для этих обстоятельств идите глухими и слепыми. Им - нет отклика в ваших сердцах. Там живет только Радость-Действие, Она встречает каждого, и Она же его провожает. Как встречает каждого РадостьДействие ваших сердец? Всех одинаково по любви, и каждого иначе по мудрости действий. Любовь, давшая вам знания, чтобы двинулись люди вперед, дала вам и понимание, как приспособить все силы своего организма так, чтобы в каждой встрече вы оберегали человека от возможности отрицания и раздражения. Полное понимание, как провести встречу с одним или тысячей людей во всей силе доброты и такта, - ваша первая обязанность, как только нога ваша перешагнет порог этого двора. Воздадим славу и благодарность великим труженикам мощи и вернемся в обычную жизнь. Мне не надо напоминать вам о молчании: каждый из вас получил свои специальные наставления.

И. глубоко склонился перед запертой дверью лаборатории и коснулся рукой земли. Я встал на колени, коснулся лбом и поцеловал священную для меня землю. Когда я поднялся с колен и направил последний взгляд в седьмой и первый этажи священной башни, я увидел там две фигуры Владык, благословлявшие меня широкие крестом. Владыка-Учитель держал в руках тонкую палочку и на ней сияла маленькая пятиконечная звезда. Владыка-Глава держал в руке булаву и на ней горел треугольник, а внутри его трепетала большая золотая пятиконечная звезда.

То было последнее мое видение.

И. двинулся вперед, мы вышли за ним, прошли узкую галерею с цветами, точно мы шли по ней вчера, вышли в оазис матери Анны, и... ни бреши, ни калитки в стене Владык.

Как сон, мелькнуло это "вчера" во мне, оставив только в сердце и сознании великое, действенное "сегодня" Любви.

Одна жизнь кончилась, мы шли за И. начинать другую, зная на опыте, что есть только одна Вечная Жизнь.

ГЛАВА 30