Новая область исследования 4 страница

Твоя ошибка заключается в том, что ты забываешь: бросивший вызов смерти переступает эти пределы тысячи и тысячи раз. Не надо быть гением, чтобы понять, что арендатор не связан больше теми силами, которыми пока еще связан ты.

Я объяснил ему, что мое недоверие, если это можно назвать недоверием, относится не к нему лично, но вызвано тем, что практическая сторона магии, о которой мы говорим, до сего времени выглядела для меня настолько отвлеченной, что я никогда не рассматривал ее как реальную возможность. Я повторил, что на своем собственном опыте я действительно убедился, что именно в сновидении возможно все. Я напомнил, что сам же он и культивировал во мне подобную идею наряду с требованием остановки внутреннего диалога. Но то, что он рассказывал об арендаторе, не укладывалось в привычные рамки. Это было бы нормальным для тела сновидения, но не должно было иметь никакого отношения к действиям в обычном мире. Я дал ему понять, что подобная версия была для меня противоестественной и потому неприемлемой.

Откуда такая реакция непримиримости? — спросил он, улыбаясь.

Его вопрос застал меня врасплох. Я был в растерянности.

— Я думаю, что это претит моей сущности, — предположил я. И именно это я и имел в виду. Мысль о том, что женщина в церкви была мужчиной, вызывала во мне отвращение.

В моей голове вертелась мысль: возможно, арендатор — просто травести. Я серьезно спросил об этом дона Хуана. Он так рассмеялся, что, казалось, не сможет остановиться.

— Такая возможность слишком земная, — сказал он. — Может быть, твои прежние друзья могли делать такое. Твои теперешние друзья более изобретательны и менее склонны к мастурбации. Я повторяю — это существо в церкви — женщина. Это «она». И у нее есть все органы и атрибуты женщины.

Он ехидно улыбнулся. — Тебя всегда привлекали женщины, не так ли? Похоже, что эта ситуация — для тебя, как по заказу.

Его радость была столь по-детски откровенной, что заразила и меня. Мы рассмеялись вместе. Он — неудержимо, я — понимающе.

Затем я принял решение. Я встал и громко заявил, что у меня нет желания иметь дело с арендатором ни в каком состоянии. Я решил пренебречь всем этим и вернуться в дом дона Хуана, а затем — к себе домой.

Дон Хуан сказал, что он ничего не имеет против моего решения, и мы направились назад к его дому. Мои мысли бешено скакали. Правильно ли я поступаю?

Убегаю ли я от страха? Конечно, я сразу расценил свое решение как правильное и неизбежное. В конце концов, убеждал я себя, меня не интересуют приобретения, а дары арендатора напоминали приобретение собственности. Было много вопросов, которые я мог бы задать бросившему вызов смерти.

Мое сердце стало биться так сильно, что я почувствовал его пульсацию в желудке. Внезапно это биение сменилось голосом эмиссара. Он нарушил свое обещание не вмешиваться и сказал, что невероятная сила учащает биение моего сердца, чтобы заставить меня вернуться в церковь. Идти в дом дона Хуана означало — идти к смерти.

Я остановился и быстро сообщил дону Хуану слова эмиссара:

— Это правда?

— Боюсь, что да, — застенчиво согласился он.

— Почему ты сам не сказал мне, дон Хуан? Ты хотел, чтобы я умер, потому что считал меня трусом? — спросил я, приходя в ярость.

— Так ты не умрешь. Твоя телесная энергия имеет бесконечные ресурсы. И мне никогда не приходило в голову, что ты трус. Я уважаю твои решения, и меня совершенно не интересует, что движет их принятием.

Ты в конце пути, так же, как и я. Так будь настоящим нагвалем. Не стыдись самого себя. Я думаю, что если бы ты был трусом, ты бы умер от страха много лет назад. Но если ты боишься встретиться с бросившим вызов смерти, тебе лучше умереть, чем встретиться с ним. В этом нет стыда.

— Давай вернемся назад в церковь, — сказал я как можно спокойнее.

— Сейчас мы приближаемся к самому главному! — воскликнул дон Хуан. — Но сначала давай вернемся в парк, присядем на скамью и тщательно продумаем варианты твоих действий. Мы можем выиграть время; к тому же не стоит слишком спешить к тому, что находится рядом.

Мы вернулись в парк, тут же нашли незанятую скамью и сели.

— Ты должен понять, что только ты сам можешь принять решение, встречаться или не встречаться с арендатором, принять или отвергнуть его дар силы, — сказал дон Хуан. — Но твое решение должно быть высказано женщине в церкви наедине; иначе оно не будет иметь силы.

Дон Хуан сказал, что дары арендатора необычайны, но плата за них огромна. И сам он не одобряет ни дары, ни цену.

Перед тем, как ты примешь настоящее решение, — продолжал дон Хуан, — ты должен знать все детали наших действий с этим магом.

— Лучше бы мне больше об этом не слышать, дон Хуан, — взмолился я.

— Ты обязан знать, — сказал он. — Как же иначе ты примешь решение?

— Не кажется ли тебе, что чем меньше я буду знать об арендаторе, тем будет лучше для меня?

— Нет. Не дело прятать голову под крыло, чтобы не видеть опасности. Это момент правды. Все, что ты сделал и испытал в мире магов, привело тебя к нему. Я не хотел этого говорить, потому что знал, — тебе скажет об этом твоя телесная энергия; но нет пути избежать того, что предназначено. Даже через смерть. Ты понял? — Он потряс меня за плечо. — Ты понял? — повторил он.

Я понял так хорошо, что попросил его, если это возможно, помочь мне сменить уровень осознания, чтобы уменьшить мой страх и дискомфорт. Я чуть не подпрыгнул, когда он взорвался своим «нет».

— Ты должен встретить бросившего вызов смерти хладнокровно и как нечто давно ожидаемое, — продолжал он. — Ты можешь сделать это только по собственному убеждению.

Дон Хуан стал спокойно повторять мне все, что уже рассказал о бросившем вызов смерти. По мере того как он говорил, я понял, что мое замешательство отчасти является результатом его манеры использовать слова. Он переводил «бросивший вызов смерти» на испанский как «el desafiante de la muerte», и «арендатор» как «el inquilino», причем оба автоматически указывали на то, что речь идет о женщине. Но описывая взаимоотношения между арендатором и нагвалями своей линии, дон Хуан продолжал путать мужской и женский род в испанском языке, вызывая у меня чувство замешательства.

Он сказал, что, как предполагается, арендатор будет расплачиваться за энергию, которую он забирает у нагвалей нашей линии, но чем бы он ни заплатил, — это будет связывать магов на поколения. После того, как со всех этих нагвалей взята плата энергией, женщина в церкви обучает их, как в точности расположить их точку сборки в определенных особых положениях, которые она. Выбирает сама. Другими словами, она связывает каждого из этих людей с даром силы, представляющим собой предварительно выбранную особую позицию точки сборки и всего, что ей сопутствует.

— Что ты имеешь в виду под «тем, что ей сопутствует», дон Хуан?

— Я имею в виду негативные результаты этих даров. Женщина в церкви индульгирует в высшей степени. В этой женщине нет сдержанности и умеренности. Например, она обучала нагваля Хулиана, как расположить свою точку сборки в таком положении, как у нее — женщины. Эти уроки для моего бенефактора, который был неисправимым сластолюбцем, стали чем-то вроде вина для пьяницы.

Но разве для каждого из нас не является правилом нести ответственность за то, что мы делаем?

— Да, конечно. Однако это совсем не так просто. И умышленно увеличивать эти сложности, как делает эта женщина, — значит только создавать ненужное давление.

— Почему ты думаешь, что женщина в церкви делает это умышленно?

— Так она поступала с каждым из нагвалей моей линии. Если мы посмотрим на себя честно и беспристрастно, нам придется согласиться с тем, что бросивший вызов смерти своими дарами превратил нас в линию очень индульгирующих и зависимых магов.

Меня начали раздражать постоянные несоответствия в его речи при использовании мужского и женского рода.

— Ты должен говорить об этом маге или как о мужчине, или как о женщине, но не как об обоих сразу, — резко сказал я. — Я не столь пластичен, и твое произвольное использование грамматического рода вызывает у меня нарастающее чувство дискомфорта.

— Мне самому не по себе, — признался он. — Но что поделать, если бросивший вызов смерти действительно является и тем и другим — и женщиной, к мужчиной. Я никогда не мог по-настоящему привыкнуть к этому. Я уверен, что и ты должен чувствовать себя так же, ведь ты уже видел его как мужчину.

Дон Хуан напомнил мне о том, как однажды, много лет назад, он взял меня на встречу с бросившим вызов смерти, и я увидел мужчину — странного индейца, не молодого и не старого, очень хрупкого телосложения. Больше всего мне запомнился его странный акцент и одна необычная метафора, которую он использовал, описывал вещи.

Он говорил: «mis ojos se pasearon» — «мои глаза идут вперед». Например, он говорил: «Мои глаза идут вперед на шлемы испанских завоевателей».

Воспоминание об этом было столь мимолетным, что мне всегда казалось, что встреча продолжалась лишь несколько минут. Но позднее дон Хуан сказал мне что я пробыл с бросившим вызов смерти целый день.

— Я предполагал, что тогда, много лет назад, ты сам назначил встречу с бросившим вызов смерти, — продолжал дон Хуан, — поэтому и пытался выведать у тебя, знаешь ли ты о том, что происходило.

— Ты был обо мне слишком высокого мнения, дон Хуан. От такого предположения рехнуться можно. Как тебе могла прийти в голову такая идея?

— Мне показалось, что бросившему вызов смерти ты понравился. А это значит, что уже тогда он мог наделить тебя даром силы, хотя ты этого и не помнишь. Либо он мог назначить тебе встречу, приняв облик женщины. Я даже подозревал, что она дала тебе точные инструкции.

Дон Хуан заметил, что бросивший вызов смерти, определенно являясь существом ритуальных привычек, неизменно встречал нагвалей нашей линии сначала в облике мужчины, как это случилось с нагвалем Себастьяном, а впоследствии — в облике женщины.

— Почему ты называешь дары бросившего вызов смерти дарами силы? И в чем тут тайна? — спросил я. — Ведь ты и сам можешь перемешать свою точку сборки куда угодно, разве не так?

— Это дары силы, потому что они являются продуктом особого знания магов древности, — сказал он. — Это тайна, потому что никто на этой земле, кроме бросившего вызов смерти, не может явить нам пример таких знаний. Я, конечно, могу расположить свою точку сборки там, где хочу, внутри или за пределами энергетической формы человека. Но чего я не могу, и что подвластно лишь бросившему вызов смерти, — это знать, что нужно делать с моим энергетическим телом в каждом из этих положений с тем, чтобы достигнуть полного восприятия, полного единства.

Затем он объяснил, что современные маги не знают особенностей многих тысяч возможных позиций точки сборки.

— О каких особенностях ты говоришь? — спросил я.

— Особые способы обращения с энергетическим телом, направленные на достижение прочной фиксации отдельных позиций точки сборки, — ответил он.

Он привел в пример себя. Он сказал, что дар силы, полученный им от бросившего вызов смерти, заключался в знании позиции точки сборки вороны и способах манипуляции своим энергетическим телом для достижения полного восприятия себя вороной. Дон Хуан объяснил, что полное восприятие и полное отождествление — это то, чего старые маги добивались любой ценой, и что в случае с его собственным даром силы полное восприятие пришло к нему в результате постепенного процесса обучения, шаг за шагом, как учатся работать на очень сложной машине.

В дальнейшем дон Хуан объяснил, что большинство сдвигов точки сборки, осуществляемые современными магами, — это незначительные сдвиги в пределах тонкого пучка светящихся энергетических волокон внутри светящегося яйца; пучка, называемого «человеческой полосой», или просто человеческим аспектом энергии вселенной. За пределами этого пучка, но все еще в пределах светящегося яйца, располагается сфера глубоких сдвигов. Когда точка сборки смещается в любое место этой сферы, восприятие для нас все еще возможно, но для абсолютного постижения требуется крайне детальные процедуры.

— Неорганические существа попросту надували вас с Кэрол Тиггс в вашем последнем путешествии, якобы помогая вам при попытке достигнуть абсолютного слияния, — сказал дон Хуан. — Они сместили ваши точки сборки в максимально отдаленное место, помогая вам воспринимать так, словно вы находитесь в своем повседневном мире. Это почти невозможная вещь. Для такого восприятия магу требуются или практические знания, или могущественные друзья.

Твои друзья в конце концов предали бы вас с Кэрол, и вам пришлось бы учиться практическим способам борьбы за выживание в этом мире. В результате вы оба до краев бы наполнились прагматизмом, уподобившись в этом наиболее знающим магам древности.

— Каждый глубокий сдвиг точки сборки требует особой проработки, — продолжал он, — которую современные маги могли бы изучить, если бы знали, как фиксировать точку сборки на довольно длительное время при любом таком сдвиге. Только маги древности обладали необходимыми для этого особыми знаниями.

Дон Хуан продолжал объяснять, что знание особых действий, необходимых для таких сдвигов, не были доступны восьми нагвалям нашей линии, предшествовавшим нагвалю Себастьяну. Затем арендатор продемонстрировал нагвалю Себастьяну возможность достигнуть полного восприятия в десяти новых позициях точки сборки.

Нагваль Сантистебан получил семь, нагваль Лухан — пятьдесят, нагваль Розендо — шесть, нагваль Элиас — четыре, нагваль Хулиан — шестнадцать. Сам он получил две. Всего это составило девяносто особых позиций точки сборки, известных его линии.

Он сказал, что на вопрос, считает ли он это преимуществом, он ответил бы «нет», потому что под тяжестью этих даров наша линия явно сместилась в сторону настроения древних магов.

— Сейчас твоя очередь встретиться с арендатором, — продолжал он. — Возможно, что дары, которые он тебе даст, станут последней каплей, после чего наша линия окончательно погрузится во мрак, поглотивший магов древности.

— Это ужасно болезненно, — сказал я.

— Я тебе искренне сочувствую, — серьезно ответил он. — Знаю, что тебя не успокоит, если я скажу тебе, что это самое серьезное испытание для современного нагваля. Встреча с таким древним и таинственным существом как арендатор вызывает не столько страх, сколько отвращение. Так, по крайней мере, было со мной, и это факт.

— Почему я должен пойти на это, дон Хуан?

— Потому что, сам того не зная, ты уже принял вызов бросившего вызов смерти. За время твоего ученичества я подготовил тебя к этой встрече незаметно для тебя самого, точно так же, как это проделал со мной мой учитель.

— Я прошел через такой же ужас, только, пожалуй, в чуть более грубой форме. — сказал он, посмеиваясь. — Нагваль Хулиан был мастер на жестокие шутки. Он сказал мне, что одна очень красивая и пылкая вдова влюблена в меня до безумия. Нагваль часто брал меня с собой в церковь, и я видел там женщину, подолгу смотревшую на меня. Она показалась мне красивой. Я был молодым невежей, и когда нагваль сказал, что она любит меня, я в это поверил. Меня ожидало сильное разочарование.

Я с трудом удержался от смеха при жесте дона Хуана, означавшем потерю им невинности. Затем меня поразила мысль о том, что положение, в котором он оказался, было совсем не смешным, — оно было просто страшным.

— Ты уверен, дон Хуан, что эта женщина была арендатором? — спросил я, все еще надеясь, что это ошибка или плохая шутка.

— Я совершенно уверен, — сказал он. — Кроме того, даже если бы тогда я и был таким тупым, чтобы забыть арендатора, мое видение не может меня подвести.

— Имеешь ли ты в виду, дон Хуан, что арендатор обладает иным типом энергии?

— Нет, не иным типом энергии, но, без сомнения, другими признаками энергии, что отличает его от нормального человека.

— Ты абсолютно уверен, что та женщина — арендатор? — настаивал я, почувствовав внезапный прилив отвращения и страха.

— Эта женщина была арендатор! — воскликнул дон Хуан тоном, не терпящим возражения.

Некоторое время мы сидели молча. Я ожидал следующего прилива неописуемой паники.

Я уже сказал тебе, что быть натуральным мужчиной или натуральной женщиной является вопросом положения точки сборки, — сказал дон Хуан. — Но, естественно, я имел в виду того, кто родился или мужчиной или женщиной. Для видящего самая яркая часть точки сборки обращена наружу, если это женщина, и вовнутрь, — если это мужчина. Точки сборки арендатора первоначально была обращена вовнутрь, но он менял ее положение, и вращая ее, превратил свою яйцеобразную энергетическую оболочку в подобие спиралевидной раковины.

ЖЕНЩИНА В ЦЕРКВИ

Мы сидели в молчании. Мои вопросы иссякли, а дон Хуан, казалось, сказал мне все, что считал нужным сказать. Было никак не больше семи вечера, но площадь была против обыкновения пустынной. Вечер был теплым. По вечерам в этом городе люди обычно сновали по площади до десяти и даже одиннадцати часов.

Я воспользовался моментом затишья, чтобы осмыслить то, что со мной произошло. Мое время с доном Хуаном подходило к концу. Он и его партия были близки к осуществлению магической мечты — оставить этот мир и войти в непостижимые пространства. Основываясь на своих ограниченных достижениях в области сновидения, я верил, что их притязания были не иллюзорными, а напротив — исключительно трезвыми, хотя и противоречащими разуму. Они стремились постичь непознаваемое, и они сделали это.

Дон Хуан был прав, когда говорил, что сновидящий, вызывая систематическое перемещение своей точки сборки, раскрепощает восприятие, расширяя диапазон и масштабы того, что может быть воспринято. Для магов его партии сновидение не только открывало врата в любые воспринимаемые миры, но и готовило их ко вхождению в эти миры в полном осознании. Сновидение для них было чем-то невыразимым, беспрецедентным, чем-то таким, на что можно было лишь намекнуть, как это сделал, например, дон Хуан, когда назвал его вратами к свету и темноте во вселенной.

Им осталось сделать только одно — свести меня с бросившим вызов смерти. Я сожалел о том, что дон Хуан не позволил мне записывать, чтобы я мог лучше подготовиться. Но он был нагвалем, который в деле любой важности полагался на экспромт или вдохновение, почти ни о чем не предупреждая заранее.

На мгновение я почувствовал себя хорошо, сидя с доном Хуаном в этом парке и ожидая дальнейшего развития событий. Но затем моя эмоциональная стабильность стала улетучиваться, и я в мановение ока оказался на грани темного отчаяния. Меня захватили мелочные соображения относительно своей безопасности, своих целей, своих надежд в этом мире, своих проблем и тревог. Однако поразмыслив, я вынужден был признать, что единственное истинное беспокойство, которое у меня оставалось — это беспокойство о моих трех соратниках по миру дона Хуана. Но даже это реально не волновало меня. Дон Хуан научил их быть такими воинами, которые всегда знали, что делают, и, что самое главное, он научил их всегда знать, что делать с тем, что они знают.

Имея все возможные земные причины, чтоб испытывать муки, беспокоившие меня с давних пор, все, с чем я остался, было беспокойством за себя самого. И я без тени стыда предавался ему. Одно последнее индульгирование на дорожку: страх умереть от руки бросившего вызов смерти. Мне стало страшно до спазмов в желудке. Я пытался извиняться, но Дон Хуан рассмеялся.

— Ты не уникален в своем страхе, — сказал он. — Когда я встретил бросившего вызов смерти, я наложил в штаны. Поверь мне.

Я долго ожидал в молчании, это были тяжкие минуты.

— Ты готов? — спросил он.

Я сказал — да!

Вставая, он добавил: — Тогда идем, посмотрим, как ты сможешь выйти на линию огня.

Он направился назад в церковь. Все, что я могу вспомнить до сегодняшнего дня, — это то, как он тащил меня весь этот путь. Я не помню, как мы дошли до церкви, как вошли в нее. Дальше мне запомнилось, как я опустился на колени на длинную потертую деревянную скамью рядом с женщиной, которую заметил раньше. Она улыбалась мне. В отчаянии я оглянулся, пытаясь найти дона Хуана, но его нигде не было. Я бы заметался, как летучая мышь, вырвавшаяся из мрака, если бы женщина не удержала меня, схватив за руку.

— Ты что, боишься меня, маленькую? — спросила меня женщина по-английски.

Я стоял, словно приклеенный к тому месту, где преклонил колени. Ее голос — вот что мгновенно приковало мое внимание. Я не могу описать, что было в этом резком звуке, проникнувшем в самые потаенные уголки моей памяти. Мне показалось, что я знал этот голос всегда.

Я остался стоять неподвижно, загипнотизированный этим звуком. Она спросила меня по-английски еще о чем-то, но я не мог понять, о чем она говорила. Она опустилась на колени справа от меня.

— Я понимаю, что такое настоящий страх. Я живу с ним.

Я только собрался заговорить с ней, когда услышал голос эмиссара у своего уха.

— Это голос Хермелинды, твоей кормилицы, — сказал он.

Единственное, что я знал о Хермелинде, — это история, рассказанная мне о том, как она была насмерть сбита грузовиком. Этот женский голос, взывавший к таким глубинам памяти, потряс меня. Я испытал мгновенное мучительное волнение.

— Я — твоя кормилица! — негромко воскликнула женщина. — Как необыкновенно! Хочешь молочка? — Смех сотрясал ее тело.

Я приложил сверх усилие, чтобы остаться спокойным, хотя чувствовал, что земля уходит из под моих ног и в следующее мгновение я потеряю сознание.

— Не обращай внимания на мои шутки, — сказала женщина низким голосом. — По правде говоря, ты мне очень нравишься. Ты переполнен энергией. Похоже, мы с тобой поладим.

Прямо перед нами опустились на колени два старика. Один из них неожиданно обернулся, странно посмотрев на нас. Она не обратила на него никакого внимания, продолжая шептать мне на ухо.

Разреши мне держать тебя за руку, — попросила она.

Однако ее просьба звучала как приказ. Я подчинился и оставил свою руку в ее, не в силах ответить нет.

— Спасибо за твое доверие и веру в меня, — прошептала она.

Звук ее голоса вверг меня в безумие. Его резкость была так необычна, так абсолютно женственна. Ни при каких обстоятельствах не смог бы я спутать его с мужским голосом, пытающимся звучать по-женски. Это был резкий голос, но не хриплый или грубый. Он более походил на хруст гравия под босыми ступнями.

Я приложил неимоверное усилие, чтобы разорвать невидимую пелену энергии, которая, казалось, окутала меня. Кажется, это мне удалось. Я встреч, собираясь уходить, и я бы сделал это, но женщина тоже поднялась и прошептала мне на ухо:

— Не убегай. Мне надо так много сказать тебе.

Я автоматически сел, остановленный любопытством. Странно, но мое волнение внезапно исчезло, — пропал и мой страх. У меня даже хватило смелости спросить:

— Ты действительно женщина?

Она тихо усмехнулась, словно молодая девушка. Затем она заговорила.

— Если ты опасаешься, что я превращусь в грозного мужчину, который в состоянии причинить тебе вред, то глубоко ошибаешься, — сказала она еще более гипнотическим, странным голосом. — Ты мой благодетель. Я твоя слуга, и я была слугой всем твоим предшественникам.

Сконцентрировав всю свою энергию, я высказал ей свои мысли.

— Пожалуйста, бери мою энергию, — сказал я. — Это мой дар тебе. Но я не хочу от тебя никакого дара силы. Я так решил.

— Я не могу взять твою энергию даром, — прошептала она. — Я плачу за то, что получаю. Это сделка. Глупо отдавать свою энергию даром.

— Я был глупцом всю мою жизнь. Поверь мне, — сказал я. — Я, конечно, могу позволить себе сделать тебе такой подарок. У меня нет с этим проблем. Тебе нужна энергия — бери ее. Но я не нуждаюсь в излишествах. У меня ничего нет, и мне это нравится.

— Возможно, — сказала она задумчиво.

Агрессивным тоном я спросил, что, собственно, «возможно» — возможно взять мою энергию, или возможно ее недоверие к тому, что у «меня ничего нет, и мне это нравится».

Она довольно ухмыльнулась и сказала, что она, возможно, возьмет мою энергию, раз я столь великодушно ее предлагаю, но она должна будет расплатиться. Она должна мне отплатить чем-то равноценным.

Слушая ее, я понял, что она говорит по-испански с очень сильным и странным акцентом. Никогда в своей жизни я не слышал, чтобы кто-либо так говорил. В каждом слове она добавляла лишнюю фонему в середине слога.

— У тебя очень необычный акцент, — сказал я. — Откуда он?

— Почти из загробного мира, — сказала она и вздохнула.

Между нами установился контакт. Я понял, почему она вздохнула. Она была ближе всего к вечности, в то время как я был чем-то временным. Это было моим преимуществом. Бросившая вызов смерти загнала себя в угол, а я был свободен.

Я внимательно рассматривал ее. Казалось, что ей где-то между тридцатью пятью и сорока годами. Это была смуглая женщина, настоящая индеанка, довольно крепкая, но не толстая. Я мог видеть гладкую кожу ее рук, молодые и упругие мускулы. В ней было около пяти футов и шести или семи дюймов роста. Она была одета в длинное платье и черную шаль. Она стояла на коленях, и я мог видеть ее гладкие пятки и часть ее сильных икр. Ее талия была тонкой. У нее были большие груди, которые она не могла или, возможно, не хотела скрывать под своей шалью. Ее блестящие черные волосы были заплетены в косы. Она не была красавицей, но не была и простушкой. Ее черты ни в коей мере не были выдающимися. Я ощущал, что ничто в ней не может привлечь внимания, кроме ее глаз, обычно опущенных, прикрытых веками. Ее глаза были прекрасны, ясны и спокойны. Кроме дона Хуана, я ни у кого не видел столь сияющих и живых глаз.

От ее глаз мне стало совершенно спокойно. Такие глаза не могут быть злыми. Я ощутил прилив доверия и оптимизма и почувствовал, что я как бы знаю ее всю жизнь. Но я так же хорошо осознавал и другое — свою эмоциональную нестабильность. Это всегда беспокоило меня в мире дона Хуана, заставляя постоянно быть в подвешенном состоянии. У меня были моменты абсолютного доверия, интуитивно сопровождаемые лишь ничтожными сомнениями и недоверием. Эта ситуация не выглядела иначе. В мой подозрительный ум внезапно пришла мысль, предупреждающая меня: я попал под влияние женских чар.

— Вы начали изучать испанский недавно, не так ли? — сказал я, чтобы отделаться от своих мыслей, боясь, что она их прочтет.

— Только вчера, — отпарировала она и рассмеялась хрустальным смехом, показывая маленькие, невероятно белые зубы, сверкающие как жемчуг.

Люди повернулись и посмотрели на нас. Я опустил голову ниже, словно углубясь в молитву. Женщина придвинулась ко мне ближе.

— Есть ли здесь место, где мы могли бы поговорить? — спросил я.

— Мы разговариваем здесь, — ответила она. — Здесь я говорила со всеми нагвалями твоей линии. Если говорить шепотом, никто не услышит нашего разговора.

Я сгорал от нетерпения, желая спросить о ее возрасте. Но меня отрезвило одно мое воспоминание. Я вспомнил одного своего приятеля, который на протяжении многих лет устраивал всяческие западни, чтобы вынудить меня открыть свой возраст. Я ненавидел этот его мелочный интерес, а сейчас я сам был на грани такого же поведения. Я тотчас же отбросил эту мысль.

Я хотел ей сказать об этом, чтобы просто поддержать разговор. Казалось, что она знает, какие мысли приходят мне в голову. Она по-дружески сжала мне руку, словно затем, чтобы сказать, что наши мысли совпадают.

— Можешь ли ты вместо подарка дать мне какое-нибудь напутствие? — спросил я ее.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, — прошептала она. — Мы совершенно разные. Даже более разные, чем мне представлялось возможным.

Она поднялась и соскользнула со скамьи. Ловко преклонила колени, став лицом к главному алтарю. Перекрестилась и дала знак следовать за ней к большому боковому алтарю слева от нас.

Мы стали на колени перед большим Распятием. До того, как я успел что-либо сказать, она произнесла:

— Я живу очень долгое время. Причиной моей долгой жизни является мое умение контролировать сдвиги и перемещение моей точки сборки. Вместе с тем я не остаюсь слишком подолгу здесь, в вашем мире. Я должна сохранять энергию, которую я получаю от нагвалей вашего рода.

— Прикована ли ты только к этому месту, находясь в этом мире?

— Нет. Я хожу везде, где хочу.

— Ты всегда женщина?

— Я была женщиной дольше, чем мужчиной. Мне это определенно больше нравится. Я почти забыла, как быть мужчиной. Я полностью женщина!

Она взяла мою руку и заставила прикоснуться к ее промежности. Мое сердце колотилось у меня в горле. Она действительно была женщиной.

— Я не могу просто взять твою энергию, — сказала она, меняя тему. — Мы должны заключить соглашение другого рода.

На меня накатила еще одна волна бесконечного благоразумия. Я хотел спросить ее, где она жила, когда бывала в этом мире. Оказалось, что у меня не было необходимости произносить свой вопрос вслух, чтобы получить ответ.

— Ты гораздо-гораздо моложе меня, — сказала она. Но и тебе уже теперь очень непросто сообщать людям, где ты живешь. И даже если ты приводишь их в дом, за который платишь и который является твоей собственностью, — он не является тем местом, где ты живешь.

— Есть так много вещей, о которых я хотел бы спросить тебя, но мне в голову приходят лишь бестолковые мысли, — сказал я.

— Тебе не нужно о чем-либо спрашивать меня, — продолжала она. — Ты уже знаешь все, что знаю я. Тебе требуется лишь толчок, чтобы вызвать свои знания. Я дам тебе такой толчок.