Мужские воины и курьер тоже могут образовывать независимую единицу из четырех человек или же действовать как отдельные существа в зависимости от обстоятельств. 5 страница

Женщина-нагуаль могла остановить ее и пройти сквозь нее, но при всех своих стараниях она была не в состоянии взять с собой нас двоих. В конце концов дон Хуан и Сильвио Мануэль должны были остановить стену для нас и физически протолкнуть сквозь нее. Ощущение, которое я испытал, входя в эту стену, сравнимо с тем, как если бы мое тело скручивали, как волокна веревки.

На другой стороне находилась ужасная пустыня с небольшими круглыми песчаными дюнами. Над нами зависали низкие желтые облака, но ни неба, ни горизонта видно не было. Клочья бледно-желтого тумана ограничивали видимость. Ходить было очень трудно. Давление, казалось, намного превосходило то, к которому привыкло мое тело. Мы с Ла Гордой шли в никуда, но женщина-нагуаль, казалось, знала, куда она идет. Чем дальше мы отходили от стены тумана, тем темнее становилось и тем труднее было двигаться. Мы с Ла Гордой больше не могли идти выпрямившись. Мы были вынуждены ползти. Мы выбились из сил. Женщине-нагуаль пришлось тащить нас волоком назад к стене и затем вытаскивать оттуда.

Мы повторили это путешествие бесчисленное множество раз. На первых порах дон Хуан и Сильвио Мануэль помогали нам, останавливая стену тумана, но затем Ла Горда и я добились в этом едва ли не такого же мастерства, как женщина-нагуаль. Мы научились останавливать стену тумана, и произошло это для нас совершенно естественно. Что касается меня, то однажды я сообразил, что ключом является мое намерение, особый аспект моего намерения, ибо это не было волевым действием, насколько я его знаю. Это было интенсивное желание, фокусировавшееся в центре моего тела, своеобразная нервозность, заставляющая меня содрогаться, превращавшаяся затем в силу, которая в действительности не останавливала стену, не заставляла какую-то часть моего тела непроизвольно повернуться на 90 градусов вправо. В результате на мгновение у меня стало два поля зрения. Я видел мир, разделенный надвое стеной тумана, и в то же время я смотрел прямо на толщу желтоватого испарения. Последнее поле зрения взяло верх, и что-то втягивало меня в туман и сквозь него.

Кроме этого, мы научились смотреть на окружающую местность, как на действительность. Наши путешествия приобрели для нас такую же реальность, как экскурсии в горы или морская прогулка на яхте. Пустынная равнина с подобными песчаным дюнам буграми стала такой же реальной, как и любая другая часть мира.

У нас с Ла Гордой было такое ощущение, будто мы втроем провели между параллельными линиями уже целую вечность, однако мы не могли припомнить, что же с нами там происходило. Вспоминались только ужасающие моменты, когда нам надо было возвращаться в мир повседневной жизни. Это всегда были мгновения страшной тревоги и неуверенности.

Дон Хуан и его воины с большим любопытством следили за нашими потугами. Единственным, кто не соприкасался с нашей деятельностью, был Элихио. Хотя он и сам был несравненным воином, он не принимал участия в нашей борьбе и никоим образом не помогал нам. Ла Горда сказала, что Элихио удалось прикрепиться к Эмилито и, таким образом, непосредственно к Нагуалю Хуану Матусу. Он никогда не был вовлечен в нашу проблему, потому что войти во второе внимание и путешествовать там для него было все равно, что глазом моргнуть.

Ла Горда напомнила мне день, когда необычайные таланты Элихио позволили ему обнаружить, что я не их человек, задолго до того, как кто-нибудь хотя бы заподозрил истину.

Я сидел на заднем крыльце дома Висенте в северной Мексике, когда внезапно появились Эмилито и Элихио. Все принимали, как должное, что Эмилито должен был исчезать на длительное время. Когда же он вновь появлялся, то каждый опять-таки считал само собой разумеющимся, что он вернулся из путешествия. Никто не задавал ему никаких вопросов. Он докладывал о своих находках сначала дону Хуану, а затем любому, кто хотел его послушать.

В тот день все выглядело так, будто Эмилито и Элихио только что вошли через черный ход. Эмилито, как всегда, кипел. Элихио, как обычно, хранил спокойствие и бесстрастность. Я всегда думал, когда видел их вместе, что утонченность личности Эмилито подавляла Элихио и делала его еще более замкнутым.

Эмилито прошел вглубь дома, разыскивая дона Хуана, а Элихио улыбнулся и подошел ко мне. Он положил руку мне на плечо, приблизил свой рот к моему уху и прошептал, что сломал оболочку параллельных линий и теперь может ходить в такое место, которое Эмилито называл великолепием.

Элихио начал мне что-то объяснять насчет этого великолепия, но я никак не мог его понять. Казалось, мой ум способен фокусироваться только на периферии этого события. Окончив свои объяснения, Элихио взял меня за руку и поставил посреди дворика так, чтобы я смотрел на небо со слегка поднятым подбородком. Он стоял справа от меня в той же позе. Он велел мне расслабиться и падать назад под тяжестью моей макушки. Что-то схватило меня сзади и потянуло вниз. Позади была пропасть, и я свалился в нее. А затем я внезапно оказался в пустынной равнине с дюноподобными холмами.

Элихио хотел, чтобы я следовал за ним. Он сказал, что граница великолепия находится за холмами. Я шел с ним, пока не устал так, что больше не мог идти. Он бежал впереди меня безо всяких усилий, как если бы он был невесомым. Остановившись на вершине большого холма, он указал на него, затем сбежал вниз и попросил меня заползти на этот холм, который, по его словам, находился на границе великолепия. Он был, пожалуй, не дальше тридцати метров от меня, но я не мог больше продвинуться ни на сантиметр. Он пытался затащить меня на холм, но не мог даже сдвинуть с места. Мой вес, казалось, увеличился в сотни раз. В конце концов Элихио пришлось позвать дона Хуана и его партию. Сесилия подняла меня на плечи и вынесла оттуда.

Ла Горда сказала, что Эмилито подтолкнул Элихио к таким действиям со мной. Эмилито действовал в соответствии с правилом. Мой курьер совершил путешествие в великолепие; было обязательным, чтобы он показал его мне.

Я мог припомнить, с каким нетерпением и страстью Элихио предпринимал последние усилия, чтобы я смог стать свидетелем великолепия. Я припоминал также его печаль и разочарование, когда мне это не удалось. После этого он никогда со мной не заговаривал.

Мы с Ла Гордой так увлеклись своими путешествиями за стену тумана, что совсем забыли о следующей серии неделаний Сильвио Мануэля, ожидавшей нас. Он сказал, что это неделание может быть опустошительным и что оно состоит из пересечения параллельных линий с Хенарос и сестричками прямо к входу в мир полного осознания. Он не включил донью Соледад, потому что его неделания предназначались для сновидящих, а она была сталкером.

Сильвио Мануэль добавил, что ждет от нас, чтобы мы познакомились с третьим вниманием после того, как он вновь и вновь будет помещать нас к подножию Орла. Приготовив нас к потрясению, он объяснил, что путешествия воина в пустынную равнину с дюнами являются подготовительным шагом для действительного пересечения границ. Чтобы проходить за стену тумана, находясь в состоянии повышенного осознания или во время сновидения, требуется небольшая часть нашего полного осознания, тогда как телесный переход в другой мир влечет за собой вовлеченность всего нашего существа. Сильвио Мануэль решил использовать мост как символ действительного пересечения. Он рассуждал, что мост находится рядом с местом силы, а места силы являются трещинами, проходами в иной мир. Он считал, что мы с Ла Гордой получили достаточно силы, чтобы выдержать взгляд Орла.

Он заявил, что моим личным долгом является собрать этих трех женщин и трех мужчин и помочь им войти в самое обостренное состояние осознания. Это самое малое, что я мог для них сделать, поскольку я, возможно, и являюсь тем фактором, который сводит на нет их шансы на свободу.

Он перенес время нашего действия на предрассветный час, на утренние сумерки. Я старательно пытался заставить их сместить уровни осознания, как это делал со мной дон Хуан. Поскольку я не имел представления, как управлять их телами, или о том, что в действительности должен с ними сделать, то кончил тем, что начал лупить их по спине. После нескольких убийственных попыток наконец вмешался дон Хуан. Он подготовил их настолько, насколько это вообще было возможно, и передал их мне, чтобы я загонял их, как коров, на мост. Моя обязанность состояла в том, чтобы переводить их через мост одного за другим. Место силы находилось южнее нас – очень благоприятный знак. Сильвио Мануэль планировал перейти первым, подождать, пока я передам их ему, а затем ввести нас всей группой в неизвестное.

Сильвио Мануэль прошел через мост в сопровождении Элихио, который даже не взглянул на меня. Я удерживал шестерых учеников тесной группой на северной стороне моста. Они были перепуганы, вырвались из моей хватки и бросились врассыпную в разные стороны. Мне удалось одну за другой поймать трех женщин и передать их Сильвио Мануэлю. Он удерживал их у входа в трещину между мирами. Троих мужчин поймать не удалось. Гоняясь за ними, я смертельно устал и посмотрел через мост на дона Хуана, спрашивая совета. Он, вся его партия и женщина-нагуаль стояли тесной группой, глядя на меня. Они подбадривали меня жестами, чтобы я и дальше гонялся за мужчинами, смеясь над моими неуклюжими действиями. Дон Хуан сделал мне знак головой, чтобы я перестал обращать внимание на мужчин и переходил с Ла Гордой к Сильвио Мануэлю.

Мы перешли. Сильвио Мануэль и Элихио, казалось, удерживали стороны вертикальной щели в человеческий рост. Женщины побежали и спрятались позади Ла Горды. Сильвио Мануэль велел всем нам шагнуть в отверстие.

Я повиновался, женщины – нет. За входом не было ничего. Тем не менее, все там было до краев заполнено этим ничто. Мои глаза были открыты, все чувства предельно обострены. Я напрягался, пытаясь что-либо увидеть, но передо мной ничего не было, а если и было, то я не мог этого ухватить. Мои чувства не обладали той разделенностью, которую я научился рассматривать, как имеющую смысл. Все пришло ко мне сразу или, пожалуй, это ничто пришло ко мне в такой степени, которую я никогда не испытывал раньше или позже. Я чувствовал, что мое тело разрывается на части. Какая-то сила изнутри меня рвалась наружу. Я разрывался, и отнюдь не в переносном смысле. Внезапно я почувствовал, как человеческая рука выхватила меня оттуда прежде, чем я распался.

Женщина-нагуаль прошла туда и спасла меня. Элихио не мог двинуться, потому что он удерживал створки входа, а Сильвио Мануэль держал за волосы четверых женщин, по две в каждой руке, готовясь швырнуть их туда.

Я полагал, что все это должно было длиться с четверть часа, но в то время мне ни разу не пришло в голову подумать о людях на мосту. Время, казалось, каким-то образом остановилось, точно так же, как оно остановилось, когда мы вернулись на этот мост по пути в Мехико.

Сильвио Мануэль сказал, что хотя попытка и казалась неудачной, это был полный успех. Четверо женщин видели отверстие и сквозь него – другой мир, а то, что я испытал там, было истинным чувством смерти.

– В смерти нет ничего величественного и спокойного, – сказал он, – потому что после умирания начинается настоящий ужас. С той же неизмеримой силой, которую ты испытал, Орел выжмет из тебя последнюю искру осознания, которую ты когда-либо имел.

Сильвио Мануэль подготовил меня и Ла Горду к очередной попытке. Он объяснил, что места силы являлись реальными отверстиями в своего рода оболочке, не дающей миру потерять свою форму. Место силы может быть использовано так долго, пока человеку хватает силы, собранной во втором внимании. Он сказал, что ключом к тому, чтобы выстоять в присутствии Орла, является сила собственного намерения. Без намерения нет ничего. Он сказал мне, поскольку я был единственным, кто входил в иной мир, что меня там чуть не убила моя неспособность изменить свое намерение. Он был уверен, однако, что путем напряженных тренировок все мы придем к тому, что сможем удлинить свое намерение. Однако он не мог объяснить, чем же все-таки это намерение является. Он пошутил, что только Нагуаль Хуан Матус мог бы объяснить, что это, но его-то как раз и нет поблизости.

К сожалению, наша вторая попытка не состоялась, потому что я остался без энергии. Произошла скоропостижная и опустошительная потеря жизненных сил. Внезапно я так ослабел, что потерял сознание в доме Сильвио Мануэля.

Я спросил у Ла Горды, знает ли она, что произошло потом, так как сам я представления об этом не имел. Ла Горда сказала, что Сильвио Мануэль сообщил всем присутствующим, что Орел отделил меня от их группы и что я наконец-то готов к тому, чтобы меня подготовили к исполнению предначертанного мне судьбой. В его планы входило взять меня в мир между двумя параллельными линиями, пока я нахожусь без сознания, и позволить иному миру вынести из моего тела всю оставшуюся и бесполезную энергию. Его идея имела смысл, по мнению всех компаньонов, потому что, согласно правилу, туда можно входить только с осознанием. Войти туда без него означало смерть, поскольку при отсутствии осознания жизненная сила истощается физическим давлением того мира.

Ла Горда добавила, что они не брали ее вместе со мной. Однако Нагуаль рассказывал ей, что после, того, как я остался без жизненной энергии, практически мертвым, все они по очереди вдохнули в мое тело новую энергию. В том мире любой, кто обладает жизненной силой, может отдавать ее другим, дуя на них. Они прикладывали дыхание ко всем точкам, где находятся хранилища энергии. Первым дул Сильвио Мануэль, затем женщина-нагуаль. Оставшаяся часть меня была восстановлена всеми членами партии Нагуаля.

После того, как они вдули в меня свою энергию, женщина-нагуаль вынесла меня из тумана в дом Сильвио Мануэля. Она положила меня на землю головой к юго-востоку. Ла Горда сказала, что выглядел я мертвецом. Она, Хенарос и три сестрички были там же. Женщина-нагуаль объяснила им, что я заболел, но когда-нибудь вернусь, чтобы помочь им отыскать их свободу, потому что я не буду свободен сам, пока не сделаю этого. Затем Сильвио Мануэль дал мне свое дыхание и вернул к жизни. Вот почему она и сестрички запомнили, что он – мой хозяин. Он отнес меня в постель и уложил спать, как будто ничего не случилось. По пробуждении я уехал и не вернулся. Дальше она забыла, потому что никто больше не переводил ее на левую сторону. Она уехала жить в тот город, где я нашел ее вместе с остальными. Нагуаль Хуан Матус и Хенаро образовали два дома. Хенаро заботился о мужчинах, Нагуаль Хуан Матус – о женщинах.

Я отправился спать, чувствуя себя подавленным и слабым. Когда я проснулся, я отлично контролировал себя, был оживленным, полным необычной и незнакомой энергии. Мое прекрасное самочувствие было омрачено только словами дона Хуана о том, что я должен покинуть Ла Горду и стремиться в одиночку совершенствовать свое внимание, вплоть до того дня, когда я смогу вернуться, чтобы помочь ей. Он сказал мне также, чтобы я не боялся и не отчаивался, потому что носитель или носительница правила со временем покажется мне для того, чтобы раскрыть мою истинную задачу.

После этого дня я не видел дона Хуана очень долго. Когда я вернулся, он продолжал перемещать меня из правого осознания в левое, преследуя две цели. Во-первых, чтобы я мог продолжать свои отношения с воинами его партии и женщиной-нагуаль, во-вторых, чтобы он мог поместить меня под непосредственное наблюдение Зулейки, с которой я постоянно взаимодействовал в течение всех оставшихся лет моей связи с доном Хуаном.

Он говорил мне, что причина, по которой он поручает меня Зулейке, состоит в том, что по руководящему плану Сильвио Мануэля я должен был получить два рода инструкций – одни для правой стороны, а другие – для левой. Инструкции для правой стороны относились к нормальному состоянию осознания и были направлены на то, чтобы привести меня к интеллектуальному убеждению, что у человеческих существ имеется другой, скрытый тип осознания. Ответственным за этот инструктаж был дон Хуан. Инструктаж для левой стороны был поручен Зулейке. Он был связан с состоянием повышенного осознания и касался исключительно обращения со вторым вниманием. Таким образом, каждый раз, когда я приезжал в Мексику, половину своего времени я проводил с Зулейкой, а другую половину – с доном Хуаном.

ТОНКОСТИ СНОВИДЕНИЯ

Решение задачи введения меня во второе внимание дон Хуан начал с уведомления о том, что я уже имею большой опыт по вхождению в него. Сильвио Мануэль подвел меня к самому входу. Единственным упущением было то, что мне не дали соответствующих рациональных объяснений. Воинам-мужчинам нужно раскрывать серьезные причины, прежде чем они благополучно отправятся в неизвестное. Воинам-женщинам это ни к чему, и они могут идти без всяких колебаний, при условии, что они полностью доверяют тому, кто их ведёт.

Он сказал, что начать я должен с освоения тонкостей сновидения. После этого он поместил меня под наблюдение Зулейки. Он убеждал меня в необходимости быть безупречным и старательно практиковать всё, чему я научусь, а самое главное – быть целенаправленным и осторожным в поступках, чтобы не растратить понапрасну свою жизненную силу. Он сказал, что предварительным требованием для вхождения в любую из трёх стадий внимания является обладание жизненной силой, потому что без неё воин не может иметь ни направления, ни цели. Он объяснил, что сразу после смерти наше осознание тоже входит в третье внимание, но только на мгновение, для очищения перед тем, как Орёл поглотит его.

Ла Горда сказала, что Нагуаль заставил каждого из учеников научиться сновидению. Она считала, что нам всем эта задача была дана одновременно со мной. Инструктаж каждого так же делился на правый и левый. Она сказала, что инструкции для нормального осознания давали Нагуаль и Хенаро. Когда они решили, что ученики готовы, Нагуаль заставил их изменить осознание на повышенное и оставил каждого с соответствующим ему двойником. Висенте учил Нестора, Сильвио Мануэль – Бениньо, Хенаро – Паблито, Эрмелинда – Лидию, Нелида – Розу.

Ла Горда добавила, что Хосефина и она сама были поручены заботам Зулейки для того, чтобы вместе научиться тонкостям сновидения, чтобы они когда-нибудь смогли вместе прийти мне на помощь.

Более того, Ла Горда сделала собственное заключение, что мужчин отдавали также и Флоринде для обучения сталкингу. Доказательством этого была разительная перемена в их поведении. Она сказала, что знала еще раньше, чем вспомнила, что и ее обучали принципам искусства сталкинга, но очень поверхностно. Ее не готовили для практики, в то время как мужчинам давали практические задачи и знания. Это доказывала перемена в их поведении. Они стали беззаботными и веселыми, наслаждались жизнью, в то время как она и другие женщины из-за своих занятий сновидением становились все более мрачными и хмурыми.

Ла Горда считала, что мужчины не могли вспомнить свой инструктаж, когда я попросил их рассказать о том, что они знают об искусстве сталкинга, потому что они практиковали его, не зная, что они делают. Их тренированность, однако, бросалась в глаза, когда они имели дело с людьми. Они были прекрасными актерами, когда требовалось склонить людей к своему желанию. Благодаря своей практике сталкинга они также научились контролируемой глупости. Например, они вели себя так, как если бы Соледад была матерью Паблито. Любому наблюдателю они показались бы матерью и сыном, которые борются друг с другом, тогда как они просто играли эти роли. Они убедили всех. Иногда Паблито давал такие представления, что мог бы убедить самого себя.

Ла Горда призналась, что они были сбиты с толку моим поведением. Они не знали, то ли я сошел с ума, то ли являюсь мастером контролируемой глупости. Внешне по моему поведению казалось, будто я поверил в их маскарад. Соледад сказала, чтобы они не поддавались на эту удочку, потому что я действительно сумасшедший. Внешне кажется, будто я контролирую себя, но на самом деле я до такой степени идиот, что не могу вести себя как Нагуаль. Она уговорила каждую из женщин нанести мне смертельный удар. Она добавила, что я сам просил ее об этом однажды, когда был в своем уме.

Ла Горда сказала, что ей потребовалось несколько лет, чтобы под руководством Зулейки научиться сновидению. Когда Нагуаль Хуан Матус решил, что она достигла мастерства, он, наконец, свел ее с ее настоящим двойником, Нелидой. Именно Нелида показала ей, как вести себя в мире людей. Она не только заботилась о том, чтобы Ла Горда естественно чувствовала себя в западной одежде, но и прививала ей хороший вкус. Таким образом, когда она надела свою одежду в Оахаке и изумила меня своей грацией и очарованием, она была уже опытна в таких превращениях.

В качестве гида во второе внимание Зулейка была очень эффективна. Она настояла на том, чтобы наши взаимодействия проводились только ночью, в полной темноте. Для меня Зулейка была только голосом во мгле – голосом, начинавшим все наши контакты с приказания мне фокусировать внимание на ее словах и ни на чем больше. Ее голос и был тем женским голосом, который, как думала Ла Горда, она слышала в сновидениях. Зулейка говорила мне, что если сновидение проводится в закрытом помещении, то лучше всего осуществлять его в полной темноте, сидя или лёжа на узкой кровати или, ещё лучше, сидя в ящике, напоминающем гроб.

Она считала, что все сновидения вне помещений должны проводиться под защитой пещеры в песчаных районах у источников или сидя спиной к камню (к скале) в горах, но никогда не на плоских равнинах или рядом с реками, озерами морем, потому что плоские равнины, как и вода, противопоказаны второму вниманию.

Каждый из моих сеансов с ней был полон мистических обертонов. Она говорила, что самый верный путь прямого попадания во второе внимание лежит через ритуальные действия, монотонное пение, сложные повторяющиеся движения.

Ее учение не затрагивало предварительных ступеней сновидения, которым меня обучил дон Хуан. Она исходила из того, что каждый, кто к ней приходит, уже знает, как делать сновидение, поэтому она касалась исключительно эзотерических моментов левостороннего осознания.

Инструкции Зулейки начались в тот день, когда дон Хуан привел меня в ее дом. Мы приехали туда вечером. Дом казался пустым, хотя когда мы приблизились, входная дверь открылась. Я ожидал появления Зойлы или Марты, но в дверях никого не было. У меня было ощущение, что открывший дверь сразу же убрался с нашей дороги. Дон Хуан повел меня в патио[18] и посадил на ящик, к которому была приделана спинка, превратившая его в подобие стула. Сидеть на ящике было очень жестко и неудобно. Я опустил руку под тонкую ткань, покрывавшую ящик, и обнаружил там острые камни. Дон Хуан сказал мне, что моя ситуация была затруднительной, потому что я был вынужден изучать тонкости сновидения в спешке. Сидение на жесткой поверхности было способом удерживать мое тело от ощущения того, что оно находится в нормальной ситуации. За несколько минут до прибытия к дому дон Хуан изменил уровень моего осознания. Он сказал, что инструкции Зулейки должны проводиться в таком, состоянии для того, чтобы я имел нужную мне скорость. Он предупредил меня, чтобы я полностью расслабился и доверился Зулейке. Затем он приказал, чтобы я сфокусировал взгляд с максимальной концентрацией, на какую только способен, и запомнил детали патио, находящиеся в поле моего зрения. Он настаивал, чтобы я запомнил и такую деталь, как ощущение моего сидения здесь. Чтобы удостовериться, что я все понял, он еще раз повторил свои инструкции, а затем ушел.

Скоро стало совсем темно, и, сидя там, я начал волноваться. У меня не было достаточно времени, чтобы сконцентрироваться на деталях веранды. Я услышал какой-то шуршащий звук позади себя, а затем голос Зулейки заставил меня вздрогнуть. Приказным шепотом она сказала, чтобы я поднялся и следовал за ней. Автоматически я повиновался. Лица ее я видеть не мог. Она была только темной фигурой, идущей в двух шагах впереди меня. Она привела меня к нише в самом темном зале ее дома. Хотя мои глаза привыкли к темноте, я все еще не мог что-либо различить. Я споткнулся обо что-то, и она приказала мне сесть внутрь узкого корыта и опереться спиной на что-то, что я принял за жесткую подушку.

Вслед за тем я ощутил, что она отошла на несколько шагов за меня, что меня крайне озадачило, потому что я думал, что моя спина находится лишь в нескольких сантиметрах от стены. Находясь за мной, она мягким голосом приказала мне сфокусировать внимание на ее словах и позволить им вести себя. Она сказала мне держать глаза открытыми и фиксированными на точке, находившейся прямо передо мной на уровне глаз, добавив, что эта точка превратится в очень приятный и яркий оранжево-красный свет.

Речь Зулейки лилась плавно и монотонно. Я слышал каждое сказанное ею слово. Темнота вокруг меня, казалось, активно подавляла любые отвлекающие внешние факторы. Я слушал слова Зулейки в вакууме, а затем до меня дошло, что внутри меня царит такая же тишина, как и в зале.

Зулейка объяснила, что сновидящий должен начинать с точки цвета; интенсивный же свет или ничем не нарушаемая темнота бесполезны для первоначальной атаки сновидящего. Прекрасными отправными точками являются такие цвета, как пурпурный, светло-зеленый или насыщенно-желтый. Сама она, однако, отдавала предпочтение оранжево-красному цвету, который, как показывал её опыт, приносил ей максимальное ощущение покоя. Она заверила меня, что как только я добьюсь успеха во вхождении в оранжево-красный цвет, я смогу постоянно вызывать своё второе внимание, при условии, что окажусь в состоянии осознавать последовательность физических событий.

Мне потребовалось несколько сеансов с голосом Зулейки, чтобы я своим телом осознал, чего она от меня хочет. Преимущество пребывания в состоянии повышенного осознания состояло в том, что я мог следить за своим переходом из состояния бодрствования в состояние сновидения. В нормальных условиях этот переход замутнен, но в этих особых обстоятельствах я действительно ощутил во время одного из сеансов, как второе внимание взяло на себя контроль.

Первым шагом была необычная затрудненность дыхания. Не то чтобы мне было трудно вдыхать и выдыхать, и не то чтобы мне не хватало воздуха – просто мое дыхание внезапно изменило ритм. Моя диафрагма начала сокращаться и вынудила мой живот втягиваться и выпячиваться с большой скоростью. В результате получилось самое учащенное дыхание, какое я знал. Я дышал нижней частью легких и ощущал сильное давление на кишечник. Безуспешно пытался я прервать судорожные сокращения диафрагмы. Чем больше я старался, тем более болезненным это становилось. Зулейка приказала мне позволить моему телу делать все, что нужно, и даже не думать о том, чтобы направлять или контролировать его. Я хотел послушаться, но не знал, как. Спазмы, длившиеся минут по десять – пятнадцать, внезапно прекратились и сменились другим странным, потрясающим ощущением. Я ощутил его вначале как очень странную щекотку, как физическое чувство, которое нельзя было назвать ни приятным, ни неприятным – это походило на нервную дрожь. Дрожь стала настолько интенсивной, что заставила меня сфокусировать на ней свое внимание, чтобы определить, в какой части тела она имеет место. Я был поражен, когда понял, что она отсутствует в моем физическом теле, находясь снаружи его, но, тем не менее, я ее чувствовал.

Не слушая приказа Зулейки войти в окрашенное пятно, образовывающееся на уровне моих глаз, я полностью отдался исследованию этого странного ощущения, находящегося вне моего тела. Зулейка, должно быть, увидела, что со мной происходит. Она внезапно начала объяснять мне, что второе внимание принадлежит светящемуся телу, также как первое – телу физическому. Точка, в которой собирается второе внимание, расположена как раз там, где указал Хуан Тума при нашей первой встрече, – приблизительно в полутора футах перед серединной точкой между желудком и пупком в десяти сантиметрах правее.

Зулейка приказала мне массировать это место, двигая пальцами обеих рук по этой точке, как будто я играю на арфе. Она заверила меня, что рано или поздно я почувствую, как мои пальцы проходят через что-то плотное, подобное воде, и как, в конце концов, я нащупаю свою светящуюся оболочку.

Двигая пальцами, я ощутил, как воздух становится всё плотнее и превращается в какую-то массу. Неопределённое физическое наслаждение растеклось по всему телу, и я подумал, что прикасаюсь к нерву своего тела, но тут же понял абсурдность и этой мысли, и всего происходящего. Я остановился.

Зулейка предупредила меня, что если я не буду двигать пальцами, то она ударит меня по голове. Чем дольше я продолжал волнообразные движения, тем ближе к телу ощущал почесывание. В конце концов оно оказалось в двенадцати- пятнадцати сантиметрах от моего тела. Как будто что-то во мне осело. Мне действительно казалось, что я могу чувствовать впадину. Затем последовало еще одно неземное ощущение. Я засыпал и, тем не менее, находился в полном осознании. В ушах у меня зазвенело, это напомнило мне рев быка, а затем я почувствовал, как какая-то сила опрокинула меня на левый бок, не разбудив. Эта же сила скатала меня очень туго, как сигару, и засунула внутрь щекочущего углубления. Мое осознание осталось взвешенным там, неспособное проснуться, но и настолько плотно накрученое на себя, что я также не мог и уснуть.