Гендерный фактор в семантике эмотивно-оценочного слова
Гендерные стереотипы – это один из видов социальных стереотипов, основанных на принятых в обществе представлениях о маскулинном и феминном. Под социальным стереотипом обычно понимается стандартизованный, устойчивый, эмоционально насыщенный, ценностно определенный образ…Синонимом стереотипа нередко выступают понятия предубеждения, предрассудка или клише [Пушкарева 1999]. Социальные стереотипы действуют в тех ситуациях, когда сложное явление упрощается до знакомого и привычного образца, взятого из арсенала исторической памяти, известного чужого примера и пр., вплоть до мифологических схем. Опознание (отнесение к известной схеме) в таких процессах, очевидно, заменяет понимание. В то же время стереотип может выступать и в качестве руководства к действию [Левада 1989].
В лингвистике гендерные исследования постепенно складываются в самостоятельное направление, в котором уже можно выделить некоторые аспекты изучения проблем, связанных с гендером: это лингвокультурологический [Телия 1996], коммуникативно-дискурсивный [Земская, Китайгородская, Розанова 1993] и социо- и психолингвистический [Горошко, Кирилина 1999 и др.]. Иными словами, активно изучаются наши представления, по данным языка, о мужчине и женщине и характерные черты мужской и женской речи.
Настоящее исследование лежит в семантико-прагматической области: это необходимый этап, с помощью которого можно выйти на решение проблем экспликации тех или иных фрагментов картины мира и лексикографической интерпретации участков словаря, связанных с отражением гендерной семантики.
Сочетание «гендерная семантика» кочует из работы в работу, причем это касается и психологических, и социолингвистических и собственно лингвистических исследований, однако место, статус и природа этого компонента лексического значения пока не осмыслены, а указанный компонент «не вписан» в существующие модели (дифференциальные и интегральные) значения слова. Очевидно, что гендерный компонент значения включается в состав денотативного и/или коннотативного (прагматического) содержания языкового знака.
Прагматический компонент в семантике слова – предмет изучения современной семасиологии и лексикографии [Апресян 1995; Скляревская, 1996, 1997; Булыгина, Трипольская 1998; Трипольская 1999; Булыгина 2001 и др.]. Состав и соотношение элементов, составляющих прагматический макрокомпонент, не определены, вопрос о них относится к числу наиболее дискуссионных (см. узкое и широкое понимание коннотации, соотношение коннотации и прагматического компонента (В.Н.Телия, Н.А.Лукьянова, Т.А.Трипольская, Е.Ю. Булыгина и др.)). В прагматическом макрокомпоненте выделяют в качестве имплицитных когнитивный и идеологический, а в качестве эксплицитных – коммуникативно-ситуационный и эмотивный компоненты [Скляревская 1997]. Идеологический компонент основывается, в отличие от когнитивного, не на всеобщих и вечных представлениях о мире, а на знаниях и истинах (искаженных, смещенных), навязанных, внушаемых, пропагандируемых в конкретном социуме [Скляревская 1997].
Представляется, что составляющие прагматической зоны значения не исчерпываются указанными элементами. К указанной зоне так или иначе тяготеют социальный, возрастной и гендерный факторы в смысловой структуре языкового знака. Отправной точкой в размышлениях о месте и специфике гендерного компонента является представление о том, что семная структура значения рассматривается как гетерогенная. В ней простраиваются разные типы смысловых отношений: в прагматической зоне значения как наиболее подвижной и диффузной складываются иерархические отношения, в которых вершинный компонент является переменной величиной (социальный компонент, или эмотивно-оценочный, или гендерный в разных семантических конфигурациях).
Гендерный компонент отражает, во-первых, онтологические характеристики предмета (денотативная семантика слова), во-вторых, он связан с широким кругом представлений/мнений/заблуждений социума, касающихся характеристик лица мужского и женского пола (прагматические смыслы). Этот факт неоднократно отмечался в работах И.А. Стернина о семном варьировании лексем женщина и мужчина (см., например, диспозициональные семы в лексическом значении слова) [Стернин 1985].
Гендерная семантика, о которой активно заговорили в лингвистических исследованиях (для психологии это более освоенная проблематика) последнего времени, безусловно, требует осмысления ее специфики, статуса и соотношения с другими микро- и макроэлементами в структуре лексического значения. Это проблема не только семасиологическая, но и лексикографическая: выявление и семантизация гендерных значений важно для толковых словарей и словарей активного типа. Кроме того, это интересный материал для исследования важнейших характеристик русской языковой картины мира.
Анализ словников разных толковых словарей свидетельствует о том, что гендерные характеристики в номинациях лица, признака, действия являются фрагментарными, очень скудными, а зачастую отсутствуют вовсе. Это естественное «положение дел» в лексикографической практике – ведь чтобы стать объектом внимания лексикографа, языковой факт (гендерная семантика, например) должен быть осмыслен, исследован лексикологом.
Информация о гендерном факторе является наиболее существенной в лексикографировании эмотивно-оценочной лексики (важными также являются возрастной и социальный факторы): характеристики лица мужчины или женщины, интерпретируемые словарями как тождественные, весьма существенно отличаются коннотативной семантикой, прагматическим потенциалом слова. См., например: модник – модница, болтун – болтунья (болтушка), трепло, рычать, трещать, ворковать, лепетать, чирикать, щебетать и др.
Особый интерес для изучения гендерной семантики представляют такие характеристики лица, как: сугубо мужские //женские: слон, остолоп, жулик, подкаблучник // фифа, пышка, лошадь, березка; общие характеристики (среди них и существительные общего рода): гений, талант, голова, молодец, гуляка, зевака, ломака, кривляка, кутила, злюка, замарашка и др.; словообразовательные пары: дурак – дура, злодей – злодейка, умник – умница.
Совершенно не описаны в аспекте гендерной семантики существительные общего рода (белоручка, грязнуля, неряха, неженка, чистюля, скряга, громила, лежебока). Будучи формально пригодными для номинации и характеризации лиц мужского и женского пола, существительные общего рода существенно различаются а) частотностью употребления применительно к мужчине или женщине; б) семантико-прагматическими элементами; в) особенностями функционирования в речи.
Так, по данным направленного ассоциативного эксперимента, выделяются характеристики лица общего рода, называющие сугубо мужские недостатки: кутила, гуляка, здоровяга, громила, пьяница, выпивоха, детина, лежебока и др. Понятие недостатка человека, отраженного в эмотивно-оценочном слове, желательно пояснить: зачастую основанием оценки является вовсе не тот признак, что положен в основу номинации. Детина, дылда и др. отражают отрицательное отношение к объекту оценки не за очень высокий рост или крепкое телосложение (это, скорее, положительные признаки внешности человека), но за негативные поступки, неподобающее поведение, несоответствие ожиданиям окружающих, хотя последние, будучи фактическими основаниями оценки, являются имплицитными, скрытыми. Иными словами, каузатор раздражения говорящего субъекта остается не эксплицированным.
Кроме того, имеются отрицательные оценочные единицы, связанные с «общими» недостатками, например, с жадностью и скупостью, однако соответствующие характеристики также избирательно применяются к лицам мужского и женского пола, ср., например: скряга, сквалыга (добавим окказиональные метафоры Гобсек, Скупой рыцарь). Возможно, они характеризуют наивысшее проявление признака характера, когда речь идет о всепоглощающей страсти, женская же скупость «измеряется», скорее, бытовыми мерками: жадина, жадюга, скупердяйка/скупердяй а и др.
Второй момент связан с существенными отличиями в семантике мужских и женских характеристик общего рода. Так, эмотивно-оценочное слово неженка, в котором словари не отмечают никаких особенностей, связанных с гендерной семантикой (ср.: неженка. м. и ж. Изнеженный, чересчур чувствительный человек – ТСОШ), отличается широким вариативным потенциалом эмотивно-оценочного значения, зависимого от гендерной составляющей:
(1) Завел роту в огромную лужу и велит ротному командовать: «Ложись!». Тот помялся, однако командует: «Ложись!». Солдаты растерялись, думают, что не расслышали. А генерал при нижних чинах давай пушить командира: «Как ведете роту! Белоручки! Неженки! Если здесь в лужу боятся лечь, то как в военное время вы их подымете… Не солдаты у вас, а бабы, и командир – баба! (А.Куприн. Поединок); (2) – Его ранила в живот. Рана глубокая. Я не знаю, довезу ли я вас к живому… – Что вы такое говорите? – у Мелитрисы вдруг все поплыло перед глазами, голова ее откинулась на подушки. – Фуй, какая чувствительная…право неженка! Выпейте вот это… оно взбодрит (Н.Соротокина. Канцлер).
Если в первом контексте мужские характеристики (белоручки, неженки, бабы) несут сугубо отрицательные коннотативные смыслы (уподобление бравых солдат бабам), то во втором – неженка передает вполне терпимое отношение к женским слабостям.
Нельзя не учесть и словообразовательные пары, прагматические значения которых не являются идентичными. Ср.: Трус. Человек, легко поддающийся чувству страха.║ж. трусиха (разг.). ║уменьш. трусишка (разг.); модник. (разг.) Франт, во всем следующий моде.║ ж. модница; Болтун. Болтливый человек ║ ж. болтунья ║уменьш. болтушка (ТСО, ТСОШ).
Отсутствие специальных толкований для женских и детских характеристик особо остро ставит проблему специального исследования гендерной, возрастной и эмотивно-оценочной семантики в их соотнесении. Простейший тест на сочетаемость с местоимением «я» (см. понятие иллокутивного самоубийства Вендлера) демонстрирует существенные отличия в прагматической зоне значения слов: – Я, знаете, такая трусиха! Ужасно боюсь темноты и – Я такой трус! (р.р.).Если первое высказывание представляется совершенно естественным в большом количестве коммуникативных ситуаций, то второе возможно, например, в шутливо-жалобном высказывании: Я такой трус! Страшно боюсь стоматолога или в вариантах: Я вел себя как трус, соотносимых с планом прошедшего (сейчас ситуация иная).
Подобным образом функционируют и словообразовательные пары модница (скорее, положительное или шутливое / мягко ироничное отношение) и модник (насмешливое, ироническое, негативное отношение к мужчине, чрезмерно увлекающемуся модой).
Сходная картина наблюдается и в области глагольной лексики, в частности в глаголах говорения (ворковать, чирикать, щебетать, пищать, рычать, рявкнуть, пропеть, ойкать, ахать, прошелестеть, лепетать, восклицать, брюзжать, басить, визжать и др.), которые были проанализированы с точки зрения соотношения гендерной и эмотивно-оценочной семантики. Вполне логично соотнести эти прагматические элементы и с социальным компонентом в структуре лексического значения [Крысин 1989].
Ср., например: щебетать.1. О птицах: петь. 2. перен. Говорить быстро, без умолку (обычно о детях, молодых женщинах) (разг.) [ТСОШ].
Данная словарная статья относится, скорее, к исключениям, так как содержит информацию о гендерной семантике слова. Обычно глаголы говорения не дифференцируются словарем с точки зрения принадлежности речи мужчине или женщине (рычать, рявкать, болтать, ворковать, визжать и др.). Указанные глаголы в реальной коммуникации могут (с разной долей вероятности!) характеризовать и мужскую, и женскую речь, однако при этом существенным образом меняется коннотативное содержание слова:
(1)–Не сержусь, не сержусь, мой ангельчик! – защебетала Марья Александровна, мигом оживляясь (Ф.М. Достоевский. Дядюшкин сон); (2)Наденька о чем-то радостно щебетала в кругу подруг (А.П. Чехов); (3) –О чем это выщебечете, пташки мои? Булавки-заколки сравниваете? (разг. речь); (4)– Шинель, шинель, шинель, шинель друга моего! Шинель моего лучшего друга! – защебеталразвратный человек, вырывая из рук одного человека шинель и набрасывая ее, для подлой и неблагоприятной насмешки, прямо на голову господину Голядкину; (5) – Яков Петрович, Яков Петрович! – защебетали оба регистратора, – вы здесь? По какому… поводу? (Ф.М. Достоевский. Двойник).
В примерах (1) и (2) глагол щебетать, обозначая женскую речь, актуализирует семантико-прагматические признаки «говорить легко, весело, оживленно, звонко + положительное коннотативное содержание»; в контексте (3) реализуется значение «говорить о чем-то мало существенном, о ерунде + насмешливо-ироническое отношение к говорящим»; в примере (5) защебетать характеризует мужскую речь – «говорить бойко, быстро, подобострастно, желая понравиться собеседнику + социальный компонент "речь, направленная снизу вверх" + резко отрицательная оценка». В контексте (4) актуальный смысл глагола говорения осложняется компонентом «нагло». Таким образом, мужские и женские речевые характеристики (как и прочие свойства человека), обозначаемые одним и тем же словом, отличаются неодинаковым объемом и качеством денотативной и коннотативной информации.
Для эмотивно-оценочного фрагмента словаря изучение гендерного фактора очень актуально, так как от гендерной семантики в существенной мере зависит содержание соответствующих коннотаций («эмотивность», «оценочность», «интенсивность/чрезмерность»). Гендерный фактор определяет знак, качество и интенсивность (категоричность) эмотивно-оценочного содержания слова. Подобное исследование дает возможность уточнить семантику эмотивно-оценочного слова, наметив широкий спектр денотативного и коннотативного варьирования, а также выявить особенности функционирования слова в дискурсе. Кроме того, это необходимый шаг в разработке лексикографических схем для лексики, содержащей гендерный семантический элемент. Выявленные семантико-прагматические отличия, связанные с гендерным и эмотивно-оценочными факторами, конечно, должны быть отражены в семантизации слова (в толковании, пометах, иллюстративном материале).
И, наконец, эмотивно-оценочный словарь, как видим, воплощает тонкие, уникальные элементы русской аксиологической картины мира и позволяет описать существующие гендерные стереотипы современного социума.
Литература
1. Апресян Ю.Д. Прагматическая информация для толкового словаря (1988) // Интегральное описание языка и системная лексикография. Избранные труды. М., 1995. Т.2. С. 135 – 155.
2. Апресян Ю.Д. Коннотация как часть прагматики слова (лексикографический аспект) (1992) // Интегральное описание языка и системная лексикография. Избранные труды. М., 1995. Т.2. С. 156 – 177.
3. Булыгина Е.Ю. Идеологический прагматический компонент в семантике слова и его лексикографическая интерпретация // Проблемы интерпретационной лингвистики: автор – текст – адресат. Новосибирск, 2001. С.61 – 66.
4. Булыгина Е.Ю., Трипольская Т.А. Способы отражения прагматической информации экспрессивного слова в словарях (опыт исследования и материалы к словарю) // Языковые единицы в семантическом и лексикографическом аспектах. Новосибирск. 1998. Вып. 2. С. 94 –111.
5. Горошко Е., Кирилина А. Гендерные исследования в лингвистике сегодня. Харьков. 1999.
6. Земская Е.А., Китайгородская М.А., Розанова Н.Н. Особенности мужской и женской речи // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. М., 1993. С. 90 – 136.
7. Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989.
8. Левада Ю.А. Интеллигенция // 50/50: Опыт словаря нового мышления. М., 1989.
9. Пушкарева Н. Гендерные исследования: рождение, становление и перспективы в системе исторических наук // Женщина. Гендер. Культура. М., 1999. С.38 –56.
10. Скляревская Г.Н. Реальный и ирреальный мир в толковом словаре (к вопросу о прагматическом компоненте слова) // Семантика и коммуникация. СПб., 1996. С. 68–80.
11. Скляревская Г.Н. К вопросу о прагматической информации в толковом словаре: возможны ли прагматические пометы? СПб, 1997.
12. Стернин И.А. Лексическое значение слова в речи. Воронеж, 1985.
13. Телия В.Н. Русская фразеология: семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996.
14. Трипольская Т.А. Эмотивно-оценочный дискурс: когнитивный и прагматический аспекты. Новосибирск, 1999.
Т.А. Трипольская
Новосибирск
Динамические процессы в языковой картине мира
(особенности аксиологической парадигмы современного социума)
Интерпретационная лингвистика исходит из того, что «содержание, выражаемое формальными средствами, всегда выступает в той или иной языковой интерпретации как «прошедшее сквозь призму» системы и структуры данного языка [Бондарко 1996]. В свете этого языковая картина мира может рассматриваться как «мировидение через призму языка» (Е.С. Яковлева), как языковая интерпретация действительности. Это, можно сказать, точка пересечения интересов интерпретационной и когнитивной лингвистики.
В настоящем докладе рассматриваются динамические процессы в аксиологической парадигме социума, представленные семантико-прагматическими сдвигами в лексической системе языка.
Для образования и существования концептуальной системы необходимо предположить существование некоторых исходных, или первичных концептов, из которых затем развиваются все остальные. Концепты как интерпретаторы смыслов все время поддаются дальнейшему уточнению и модификациям. Концепты, оказываясь частью системы, попадают под влияние других концептов и сами видоизменяются. Сама возможность интерпретировать разные концепты в разных отношениях свидетельствует о том, что и число концептов и объем содержания многих концептов. беспрестанно подвергается изменениям [Павиленис 1983:102]. Так как люди постоянно познают новые вещи в этом мире и поскольку мир постоянно меняется, человеческое знание должно иметь форму, быстро приспосабливаемую к этим изменениям: основная единица передачи и хранения такого знания должна быть достаточно гибкой и подвижной [Barsalou 1992: 67 / Цит. по: Кубрякова, Демьянков … Краткий словарь когнитивных терминов 1996]. Видимо, в ряде случаев можно говорить о переинтерпретации внеязыковой ситуации: изменении смысловых акцентов и аксиологических характеристик.
Отправной точкой исследования послужил факт семантических, прагматических, стилистических изменений в синонимическом ряду друг – товарищ («Человек, близкий к-н по общности взглядов, действий, условий жизни» ТСО ) – приятель. Этот синонимический ряд репрезентирует фрагмент картины мира. Наибольший интерес для настоящего исследования представляет слово друг.
Как известно, смысловые и функциональные изменения одного из членов синонимического ряда неизбежно влекут за собой подобные сдвиги и у “соседей” по семантическому пространству языка.
Так, семантико-прагматический потенциал слова товарищ модифицируется в языке Совдепии, нейтрализуя смысловую связь со словом друг и приобретая доминирующие идеологические коннотации: соратник по партии, свой, тот, кто противостоит проискам Запада (и это оценивается положительно) См.: Толковый словарь русского языка конца ХХ века / Под ред. Г.Н. Скляревской; Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии. Это значение «Человек как член советского общества, как гражданин советского общества, стран народной демократии» (ТСО) являлось доминирующим в семантической структуре слова.
Об этом слове немало написано в публицистических и собственно лингвистических работах. Ср.: «новые власти повелели народу в общих случаях употреблять обращение «товарищ», в зловещих случаях – «гражданин». С «товарищем» вышло недоразумение: во-первых, это понятие узко корпоративное и коммерческое, обозначающее купца, который торгует тем же товаром, что и ты… во-вторых, в женском роде «товарищу» соответствует «товарка», поэтому «товарищ Сидорова» – это такая же лингвистическая нелепость, как «кормилица Иванов»» (В. Пьецух). Сегодняшнюю судьбу слова товарищ решил процесс смены коннотации с положительной на отрицательную, который отражает сдвиги в ценностной картине мира.
К девяностым годам процесс смыслового размежевания синонимов друг и товарищ получил подтверждение в разных словарях, например, в материалах РАС (товарищ теперь не центральная реакция). Наращение идеологических смыслов семантически «развело» синонимы друг и товарищ, смысловые различия которых ранее касались, во-первых, степени близости отношений между людьми (друг один, товарищей много), а во-вторых, стилистических нюансов.
В результате семантико-прагматических сдвигов в синонимическом ряду существенно меняется и “портрет” слова друг.
Думаю, что все это свидетельствует об активных процессах в указанной концептуальной области. Эту мысль можно обосновать, опираясь на анализ разновременных ассоциативных словарей русского языка. Известно, что ассоциативно-вербальная сеть фиксирует знания, имеющие вербальную форму выражения, но они-то и составляют большую часть наших знаний о мире (Ю.Н. Караулов).
Ср.:
«Словарь ассоциативных норм русского языка» А.А. Леонтьева (М., 1977):
ДРУГ – товарищ 39, враг 30, верный 29, хороший 16, мой 10, недруг 9, близкий 5, настоящий, старый 4, брат, дорогой, надежный, преданный, приятель 3, закадычный, лучший, любимый, он, собака 2, большой, вечный, в нужде, волк, давний, далекий, девушка, детства, добрый, дорога, друга, единственный, желанный, женщина, любовь, мальчик, милый, Мишка, муж, навсегда, не верится, нет, общий, откровенный, парта, первый, плохой, подлость, подруга, предатель, приходить, противник, сердечный, сестра, собака – друг человека, честный, чудеса.
РАС:
ДРУГ – верный 68; враг 47; детства 33; мой 28; товарищ 27; лучший 20; собака 17; близкий, хороший 16; милый 12; брат, подруга 10; единственный, надежный, настоящий, недруг 9; закадычный 8; детство, человека 5; круг, любимый, приятель, семьи, сердечный, старый, хорошо, человек 4; большой, вдруг, верность, жизни, преданный 3; дорогой, дружба, и враг, любовь, на всю жизнь, навеки, навсегда, нет, по несчастью, рядом, товарищ и брат, ушел 2; бесценный, близкий по духу, близкий человек, будет, вечный, вместе, Вовка и Славка, враки, врач, всегда, выручать, говорит, до гроба, до гробовой доски, добрый, доверяю, дорогой человек, друг друга, друзей, если не враг, желанный, женщина, животное, защита, зверей, зверь, здорово, и брат, и недруг, измена, или больше, или враг, коричневый, которого уважаю, крепкий, ладонь, липовый, ложный, любезный, любовник, мальчик,, мама, машина, надежность, Надя, не всю жизнь (???), не оставит в беде, недоверие, незаменимый, нужный, обращение, общий, одноклассник, оказался вдруг, он, отличный парень, первый, песни Высоцкого, печали, письма, плохой, по парте, погиб, познается в беде, покойный, помог, помощь, понимание, портянка, постоянный, прекрасный, прогулка, редкий, редко, родной, рыжий, самый близкий человек, самый дорогой человек, самый лучший, скука, собрат, собутыльник, советчик, спина, счастье, Таня, твой, телефон, тепло, тупой, ты мой единственный, уехал, улыбка, умер, умный, хороший человек, хуже врага, ценность, чей, школьный, это друг, Юра.
Если говорить о ядерной, стабильной зоне концепта, то она выявляется с опорой на оба словаря.
Общие элементы данного фрагмента картины мира:
друг –
· Верность: верный, преданный, надежный;
· Эмоциональная оценка: близкий, хороший, сердечный, лучший, дорогой; брат, настоящий, большой; это тот, кого любят, уважают, кому доверяют.
· Дружба - понятие, связанное с продолжительным временным отрезком: навсегда; старый, до гробовой доски, детство, парта, дружба с детства, дружба проверяется временем.
· Уникальность дружеских отношений: единственный, один, не много.
· Связь с другими чувствами и отношениями: любовь, женщина, девушка, муж.
Кроме того, выявляются следующие общие представления о друге и дружбе:
кто является другом (друг – человек, женщина, животное, собака, мама, мальчик, сестра, муж, Мишка, подруга и др).;
чего мы ждем от друга (друг - это тот, кто не оставит в беде, кто познается в беде, кто понимает, кто откровенен, кто поможет, кто советчик, выручит, защитит, незаменимый, нужный).
Неизменными остаются представления о том, что от друга требуется много больше, чем от второй стороны: друга я люблю, уважаю, ему доверяю, а друг должен быть верным, близким, настоящим, на всю жизнь, друг должен помогать, поддерживать, не предавать и т.д. Представления о друзьях не симметричные – гораздо меньше усилий делаю сам как друг, но жду большего, чтобы назвать человека другом. Нет ни одной реакции типа: для друга я нечего не пожалею, для друга я сделаю все, что смогу и др. В свете того, что реакции в РАС представлены не только одним словом, но и словосочетаниями и «осколками» фраз, подобные реакции могли бы быть представлены, если бы они занимали ядерные позиции в ментальном лексиконе говорящих.
Сдвиги в когнитивном пространстве начинаются, как правило, в области коннотативных или прагматических смыслов. Именно в области созначений начинается пересмотр имеющихся представлений. Это может быть единичный случай, но он может и встраиваться в общий процесс пересмотра аксиологической парадигмы.
Так, в семантике слов этого словарного фрагмента произошли множественные семантико-прагматические модификации. В сфере коннотации (эмотивность, оценочность, социальный компонент, эстетический компонент, гендерный фактор и др.) возможны следующие сдвиги: появление коннотации у нейтрального слова; исчезновение коннотации; изменение коннотации.