СТАЛИН (ДЖУГАШВИЛИ) Иосиф Виссарионович (1879 — 1953)

— преемник абсолютной власти Ленина в партийно-гос. иерархии Советской России, создатель тоталитарного гос-ва в СССР и обосновывающей его теоретико-полит. доктрины, получившей (в устах его оппонентов, в эмигрантской прессе) название сталинизма. Ряд политико-культурологич. идей вождя и диктатора лег в основание советской тоталитарной культуры, просуществовавшей в Советском Союзе в виде целостной системы (с незначит. изменениями) свыше 60 лет. Имя С. стало символом социалистического тоталитаризма в его наиболее “совершенном”, “беспримесном”, “идеальном” варианте (по сравнению с позднейшими явлениями — кит., северокорейским, албан., вьет., кубин., кампучийским и т.п.). Полит, харизма С., воссоздающая амбивалентный облик волевого и мудрого правителя, учреждающего в мире жестокий, но безупречный порядок, в наибольшей мере несла на себе отпечаток мифол. сакральности и религиоподобного идеол. культа.

Родился в семье сапожника-кустаря; образование получил в Горийском духовном училище (1888-94) и Тифлис, православной семинарии (исключен в мае 1899 в связи с неявкой на экзамены; впоследствии представлял свое исключение как наказание за пропаганду марксизма). Показал хорошие способности в обучении (диплом с отличием в училище), твердость, настойчивость, независимость и честолюбие; был нетерпим к критике и, по воспоминаниям товарищей, не понимал шуток. Как и все рус. семинаристы, С. испытал сильное и противоречивое влияние православной догматич. доктрины и производных от нее атеизма и материализма; марксизм понимал теологически. “Капитал” Маркса С. прочел по сокращенной рукописной копии. Много читал; наряду с произведениями запрещенных Дарвина, Маркса, Плеханова и Ленина в круг чтения С. входили и худож. произведения. Лит. происхождение имеет и самый известный псевдоним С. — “Сталин”, производный от фамилии переводчика поэмы Руставели на рус. яз. (Тифлис, 1888/89) Е.С. Сталинского.

С 15 лет С. в революц. движении (по его признанию в беседе с нем. писателем Э. Людвигом, к революц. деятельности его побудили “издеват. режим” и “иезуитские методы” в семинарии); в марксизме его привлекало “цельное мировоззрение” (трактуемое догматически и теологически). С 1887 С. являлся членом группы “Месаме-даси” (организации груз. социал-демократов), с августа 1898 он также член РСДРП; занимался пропагандистской работой в рабочих кружках. С 1901 на нелегальном положении; активный участник нелегальной груз. социал-демократич. газ. “Брдзола” (“Борьба”), организатор партийной работы в Батуме, Тифлисе, Баку. По всем спорным вопросам занимал сторону большевиков и поддерживал ленинскую линию. В 1902-13 неоднократно арестовывался и ссылался — в Иркут. и Вологод. губ., в Нарым. и Турухан. край, причем в 6 из 7 случаев С. удалось бежать из ссылки. В ссылке держался особняком, независимо, высокомерно и угрюмо, в том числе и с товарищами по большевизму (Я. Свердлов, Л. Каменев, О.Д. Каменева и др.). В 1903 С., по его утверждению, познакомился с Лениным по переписке (что подвергается сомнению многими исследователями), а в дек. 1905, на Таммерфорсской конференции — лично. Увидев в С. своего преданного единомышленника и оценив его кажущуюся “простоту” (“один чудесный грузин” — из письма Ленина Горькому в февр. 1913), Ленин начинает “выдвигать” Сталина (впрочем, до 1915 он знает его только по партийной кличке Коба, но не по фамилии). С 1910 С. “агент ЦК”, после Праж. конференции (1912) — член ЦК РСДРП, Рус. бюро ЦК, с марта 1917 введен в состав Бюро ЦК, в окт. — член Военно-революц. центра по подготовке вооруженного восстания. После Окт. революции С. в составе Совета народных комиссаров — нарком по делам национальностей (ноябрь 1917 — 1923), с 1919 — нарком Госконтроля (позднее Рабоче-крестьянской инспекции — Рабкрина), с 1919 член Политбюро (один из 5); 3 апр. 1922 по предложению Ленина избран генсеком ЦК РКП (позднее ВКП(б) — до 1952), о чем уже вскоре Ленин пожалел, отметив в письме к очередному съезду партии “грубость” С., соединенную в его лице с “необъятной властью”. Однако С. сумел не только удержаться на посту генсека до конца жизни, но и уничтожить политически и физически всех своих реальных и потенциальных соперников в борьбе за власть.

Среди произведений С. нет собственно культурологич. работ — даже в том узком и ограниченном смысле, как статьи Ленина о Толстом, Герцене, партийности лит-ры и т.п. Во многих случаях С. ограничивался краткими афоризмами-лозунгами (о Маяковском, о поэме Горького “Девушка и Смерть”, о писателях как “инженерах человеч. душ”), к-рые затем распространялись и интерпретировались партийными идеологами (вроде А. Жданова). По сравнению с Лениным культура понимается С. еще более прямолинейно и схематично, политизированно и утилитарно — как средство и материал, как аспект текущей политики. (Характерно, что во время своей последней ссылки С. много времени уделил изучению книги Макиавелли “Государь”, теоретически готовя себя к политико-гос. деятельности и отыскивая филос. обоснование приоритета полит, целей перед культурными средствами.) Ценность явления культуры С. определял лишь его актуальным полит, значением для данного истор. момента с т.зр. проводимой им линии. Принципиальная метафизич. установка С. при осмыслении любых социальных и культурных явлений была сформулирована еще в его самых ранних, неизвестных рус. читателю статьях: в каждом явлении видеть две тенденции — положит, и отрицательную; первую необходимо поддерживать, вторую отвергнуть. Выдвигая и награждая деятелей культуры, подвергая их критике и репрессиям, идеологически карая или физически уничтожая их, С. последовательно проводил в жизнь большевистские принципы культурно-полит, селекции и нетерпимости в борьбе с полит, врагами и “друзьями”, превратив их в фундамент своей культурной политики, направленной на создание монолитной тоталитарной системы. Отсюда — особый интерес С. к селекционным проектам акад. Лысенко, направленным на волюнтаристское “выращивание” должного — вопреки естественно-истор., объективным условиям, на насильств. преобразование природной и социальной действительности в соответствии с априорным идейным “планом” или авантюристич. мечтой.

Все культурные явления делились у С. нареакционные, служащие интересам отживших сил об-ва, иреволюционные, служащие интересам передовых сил. Первые “тормозят” развитие об-ва и должны быть отринуты и уничтожены; вторые — достояние народных масс, мобилизующее их на борьбу и преобразующее об-во в направлении прогресса. Особая роль в культурно-истор. развитии об-ва принадлежит революц.насилию, к-рое упраздняет “старые порядки” и утверждает “новые”, и тем “новым обществ, идеям” в культуре, к-рые сознательно и целеустремленно готовят “перевороты” в истории — революции. В оценках советской культуры С.

также пользовался понятиями классового и общеполит. порядка: “пролетарское” — “непролетарское”, “советское” — “антисоветское”, “революционное” — “контрреволюционное”. Используя лозунги классовой и внутрипартийной борьбы, С. изыскивал все новые варианты (мнимые) классово-враждебной культуры в СССР:

меньшевики и эсеры, деятели выдуманных “Промпартии” и “Трудовой Крестьянской партии”, идеологи кулачества и подкулачники, культурные агенты троцкизма и “правого уклонизма”, наконец, “шпионы и диверсанты” иностр. разведок, пособники зап. империализма и т.п. С. доказывал, что с развитием социализма классовая борьба в СССР неуклонно развивается и обостряется, меняя свои социокультурные формы. Даже психол. мотивы принимают полит, характер: столкновение “бодрых” и “жизнерадостных” с “нытиками” и “отчаявшимися” — это борьба волевых борцов с капитулянтами. Таково же противостояние возрастное — партийной молодежи и “старой гвардии”, — или стратификационное — партийной массы и партгосаппарата. Для увеличения числа борцов и сокращения числа врагов в культуре правомерны средства массового террора и организующих его репрессивно-карательных институтов советской власти (ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ), превратившихся при С. в своеобр. феномен тоталитарной культуры, способствующий консолидации об-ва и “отсечению” внутр. его “врагов” (актуальных и потенциальных).

С. любил “ставить на место” деятелей культуры, как и своих соратников по партии: так он поступал с А. Богдановым и Луначарским, А. Воронским и Л. Авербахом, Пильняком и Платоновым, М. Булгаковым и Мандельштамом, Ахматовой и Зощенко, А. Авдеенко и Довженко, Вс. Пудовкиным и Эйзенштейном... Многие из них сталижертвами тоталитарного режима. Даже сталинские “избранники” не избежали его сокрушит, критики (Д. Бедный, Шолохов, Фадеев и др.). Книгам лит. “вельмож”, самомнению лит. “имен” С. сознательно предпочитал “незначит. брошюру неизвестного в лит. мире автора” (Е.Микулина, автор “Соревнования масс”, демонстративно противопоставляется “Тихому Дону” Шолохова). Эстетич. или худож. достоинства при этом не принимались в расчет. Подобное предпочтение мотивировалось популистски — как в известном сталинском тосте в Кремле 25 июня 1945: “За людей простых, обычных, скромных”, за “винтики” гос. механизма” — и вполне выражало идею тоталитаризма как типа цивилизации. На этом основании в сталинскую эпоху получила преувеличенное развитие критика культуры “снизу”, из толщи безымянных и беспринципных масс.

Как “крупнейший теоретик партии по нац. вопросу” С. очень скоро пересмотрел ленинскую концепцию “двух культур” в каждой нац. культуре, признав, что лозунг нац. культуры стал лозунгом пролетарским, когда у власти оказался пролетариат. Советская культура определяется С. как культура, социалистическая по содержанию и национальная по форме. Аналогичным образом С. пересмотрел в 40-е гг. и принцип партийности культуры, допуская, что борьба с беспартийностью свойственна лишь дореволюц. периоду, когда большевики были в оппозиции; после же своего прихода к власти коммунисты отвечают за все об-во, за блок коммунистов и беспартийных. Т.о., ленинский принцип партийности С. к концу жизни заменилпринципом советской государственности, идеей монолитного “морально-полит. единства” советского народа и его культуры.

Постепенно С. пересмотрел и идеюпролетарского интернационализма, выражающего общечеловеч. содержание. Сама Советская власть, в представлении С., — национальная по форме: она вышла из рус. народных масс и родная, близкая для них; отсюда — сталинская идея “советизации” нац. регионов как формы объединения окраин с центр. Россией. Сам С. как характерный продукт полит, культуры европ. окраины колебался между подражанием европ. модели и славянофильской привязанностью к рос. самобытности, к самоизоляции. Ассимиляция и русификация нац. культур представлялись С. естеств. направлением развития советской культуры в целом, ядром к-рой является рус. культура. С. уже до революции ощущал себя представителем не груз., а рус. нации и впоследствии сознавал свою ис-тор. роль как рус. царя, вождя, полководца в ряду соответствующих нац. эталонов и символов. Пересмотр нац. политики в области культуры привел С. к признанию того, что в нац. культуре есть такие явления и формы, к-рые носят неполит, (внеклассовый или надклассовый) характер — прежде всегоязык. Язык тем самым признается не только формой культуры, обеспечивающей культурно-истор. преемственность эпох в жизни каждой нации, но и единственной формой культуры, где еще сохраняется нац. своеобразие, в то время как содержание всех нац. культур в условиях социализма унифицируется и диктуется прежде всего полит, идеологией, надстройкой.

Обращаясь к молодежи, С. потребовал изменить отношение к науке и людям культурным, а рабочему классу — создать собственную интеллигенцию. Именно новая, советская, рабоче-крестьянская интеллигенция была призвана заменить на ключевых постах в народном хозяйстве представителей дореволюц. интеллигенции, бурж. “спецов” и большевистскую “старую гвардию”. Позднее С. сформулировал “осн. экон. закон социализма”, в к-ром постулировалось “обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего об-ва путем непрерывного роста и совершенствования социалистич. производства на базе высшей техники”. Т.о., значение социалистич. культуры было “поднято” С. до уровня материальных процессов в экономике, промышленном производстве и технике. Управление культурой для С. сводилось к манипулированию “кадрами” и совершенствованию “техники”, т.е. проф. инструментария науки, искусства, производства и т.п. С др. стороны, представление о культуре как эманации полит, воли (источником к-рой выступает вождь, демиург творимого коллективно “нового мира”) превращало любого де-

ятеля социалистич. культуры (художника, ученого, философа и т.п.) лишь в посредствующее звено глобального мимезиса этой трансцендентной воли в коллективной действенности осуществляемого культурного проекта.

Создав монолитную концепцию тоталитарной культуры, унифицированной и управляемой сверху, бесклассовой и национальной лишь по форме, включенной в массовое производство и обслуживаемой новой “трудовой” интеллигенцией, огосударствленной и деперсонифицированной (поскольку в основании ее механизма находятся простые и безликие “винтики”, а не “вельможи” от культуры), предельно политизированной и грубо утилитарной, С. не избег противоречий, оказавшихся роковыми для судеб советской тоталитарной культуры и тоталитаризма как типа цивилизации. Выдвинув в кон. 40-х гг. лозунг борьбы с бурж. “космополитизмом” и “низкопоклонством перед Западом”, С. завершил культурную и информац. самоизоляцию советского об-ва, обусловившую его научно-техн. и информ. отставание от мирового уровня. Уничтожение “критики и самокритики” в советском об-ве как враждебной “клеветы” на советский строй и искоренение “нытиков” вылились в “теорию бесконфликтности”, объяснявшую все противоречия социокультурного развития страны конфликтом между “хорошим” и “отличным”, что породило торжество бездумной апологетики и создание помпезного “светского культа” существующей власти, привело к застою и стагнации в экономике, науке, искусстве, философии и т.д. Деперсонализация и полит, идеологизация советской культуры привели к общему снижению уровня создаваемых произведений искусства и научных открытий во многих областях социального и естественнонаучного знания, а развязывание “критики” культурыснизу приводило к тому, что некомпетентность темных люмпенизированных масс становилась критерием оценки культурного уровня и достижений культуры вопреки мнению профессионалов и в ущерб мастерству деятелей культуры.

Сразу же после смерти С. все эти противоречия сказались на единстве и целостности тоталитарной культуры, к-рая до того могла поддерживаться в стабильном, неизменном виде исключительно за счет террора, идеол. манипуляции обществ, сознанием и закрытости советского об-ва. Попытка наследников С., с одной стороны, как можно быстрее вытеснить его образ и авторитет из сознания народа, а с др. — как можно решительнее отмежеваться от крайностей тоталитаризма, связанных с именем и деятельностью вождя, с идеологией сталинизма привела к противоречивым рез-там, приводившим либо к концу тоталитарной системы со всеми ее социокультурными атрибутами, либо к оправданию в той или иной мере С. и сталинизма как неизбежных и необходимых компонентов коммунистич. строительства. Аналогичным образом последоват. критика С. и сталинизма их противниками не могла остановиться лишь на личности С. и его “отступлениях” от “ленинских норм”, но требовала также критики Ленина и ленинизма, марксизма и коммунизма в целом, что подвергало сомнению всю советскую историю, политику, культуру — как досталинскую, так и послесталинскую. Поэтому процесс “десталинизации” советского, а позднее и рос. об-ва оказался долгим, трудным и мучительным: соблазн тоталитаризма в его наиболее простом и ясном варианте сталинизма оказался для люмпенизированных масс гораздо привлекательнее хрущевской “оттепели” и горбачевской “перестройки”, а тем более — бурж. демократии, требующей частной инициативы, активности, развития конкуренции и т.п., а издержки тоталитарной несвободы и полит, репрессий окупались идеократич. иллюзиями и патерналистской политикой тоталитарного гос-ва, требовавшего молчаливого послушания, простой исполнительности и слепой веры в мудрость полит, предопределений власти.

Соч.: Соч.: В 13 т. М., 1946-1951; О Великой Отеч. войне Советского Союза. М., 1946; Вопросы ленинизма. М., 1952; Экон. проблемы социализма в СССР. М., 1952; Марксизм и вопросы языкознания. М., 1955; История ВКП(б): Краткий курс / Под ред. комиссии ЦК ВКП(б). М., 1938.

Лит.: СтронгА.-Л. Эра Сталина. М., 1957; Осмыслить культ Сталина / Под ред. X. Кобо. М., 1989; Суровая драма народа: Ученые и публицисты о природе сталинизма / Сост. Ю.П. Сенокосов. М., 1989; Зевелев А.И. Истоки сталинизма. М., 1990; Капустин М.П. Конец утопии?: Прошлое и будущее социализма. М., 1990; Карр Э.Х. Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929. М., 1990; Медведев Р. О Сталине и сталинизме. М., 1990; Такер Р. Сталин: Путь к власти. 1879-1929. История и личность. М., 1990; Авторханов А. Технология власти. М., 1991; Амрекулов Н. Тайна культа личности и ее разоблачение: Эпоха сталинизма, логика ее развития и изживания. Алма-Ата, 1991; Гефтер М.Я. Из тех и этих лет. М., 1991; Файнбург З.И. Не сотвори себе кумира...: Социализм и “культ личности” (Очерк теории). М., 1991; Философия в тисках политики // Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования. М., 1991. Вып. IV; Изживая “ждановщину” / Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования. М., 1991. Вып. VI; Киселев Г.С. Трагедия общества и человека: Попытка осмысления опыта советской истории. М., 1992; Марьямов Г.Б. Кремлевский цензор: Сталин смотрит кино. М., 1992. Гройс Б. Стиль Сталин // Он же. Утопия и обмен.М., 1993; Добренко Е. Метафора власти: Литература сталинской эпохи в историческом освещении. Мюнхен, 1993; Сойфер В.Н. Власть и наука. История разгрома генетики в СССР. М., 1993; Штурман Д. О вождях российского коммунизма: В 2-х кн. Париж; М., 1993 (Исследования новейшей русской истории. Вып. 10); Геллер М. Машина и винтики: История формирования советского человека. М., 1994; Голомшток И.Н. Тоталитарное искусство. М., 1994; Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму: 1917-1929 гг. М., 1994; Антонов-Овсеенко А.

Театр Иосифа Сталина. М., 1995; Геллер М., Некрич А. Утопия у власти: История Советского Союза с 1917 года до наших дней: В 3-х кн. М., 1995. Кн. 1-2; Морен Э. О природе СССР: Тоталитарный комплекс и новая империя. М., 1995; Геллер М. Концентрационный мир и советская литература. М., 1996; Волкогонов Д.А. Сталин: Политический портрет: В 2 кн. М., 1996; Ранкур-Лаферриер Д. Психика Сталина. Психоаналитическое исследование. М., 1996; Максименков Л. Сумбур вместо музыки: Сталинская культурная революция 1936-1938. М., 1997; Fisher L. The Life and Death of Stalin. N.Y., 1953; L., 1953; Seton-Watson H. From Lenin to Malenkov. The History of World Communism. N.Y., 1953; Levine I.D. Stalin's Great Secret. N.Y., 1956; Wolfe B.D. Khrushchev and Stalin's Ghost. N.Y., 1957; Feldman A.B. Stalin: Red Lord of Russia, 1879-1953. Philadelphia, 1962; Payne R. The Rise and Fall of Stalin. N.Y., 1965; Stalin / Т.Н. Rigby. Englewood Cliffs. N.Y., 1966; Deutscher I. Stalin: A political biography. N.Y., 1967; McNeal R.H. (ed.). Stalin's Works: An Annotated Bibliography. Hoover Institution Bibliographical Series, XXVI. Stanford, 1967; Smith E.E. The Young Stalin. The Early Years of an Elusive Revolutionary. N.Y., 1967; Hyde H. Stalin: The History of a Dictator. N.Y., 1971; Souvarine B. Stalin: A Critical Survey of Bolshevism. N.Y., 1972; Kulturpolitik der Soviet-union// Hrsg. 0. Anweiler, K.-H. Ruffman. Stuttgart, 1973; Ulam A.B. Stalin. The Man and his Era. N.Y., 1973; Hingley R. Joseph Stalin: Man and Legend. N.Y., 1974; Stalinism: Essays in Historical Interpretation. N.Y., 1977; Grey I. Stalin, Man of History. Garden City; N.Y., 1979; Krotkov I. The Red Monarch: Scenes from the Life of Stalin. N.Y., 1979; Nove A. Stalinism and after. L., 1981; Crowl J. Angels in Stalin's Paradise. Lanham, Md. 1982; Les interpretations du stalinisme / E. Pisier-Kouchner. P., 1983: Bolshevik Culture / Ed. by A. Gleason et al. Blooming-ton, Ind., 1985; TaylorS.J. Stalin's Apologist. Oxf, 1990; Read C. Culture and Power in Revolutionary Russia.L., 1990.

И.В.Кондаков