МАРСЕЛЬ (Marcel) Габриэль Оноре (1889-1973)
-франц. философ, драматург, театральный и музыкальный критик; с его именем тесно связано возникновение экзистенциализма во Франции. Как драматург продолжил традиции франц. католич. лит-ры, представленной именами Ш. Пеги, П. Клоделя, Ф. Мориака. Образование получил в лицее Карно и Сорбонне. Ранние работы посвящены философии Колриджа и Шеллинга; большое влияние оказали на него в эти годы работы Ф. Брэдли, Дж. Ройса, У. Хокинга. Первое из произведений М., обозначивших новую веху в европ. философии, “Метафизич. дневник” (1927): в нем он приходит к утверждению филос. статуса конкр. человека, статуса индивида какэкзистенции. Позднее он обращается к проблемам онтологии, продолжая мыслить бытие в неразрывной связи с человеч. существованием, с “онтологич. потребностью” человека (“Онтологич. таинство и конкр. приближение к нему”, 1933). Бытие утверждается в качестве гаранта абсолютной значимости экзистенции, основания ее надежд и таких человеч. ценностей, как верность, любовь, братство людей. “Конкр. приближение” к бытию, продумывавшееся М. в работах 30-х гг. вне традиц. категорий томистской онтологии полностью находится в русле того, что он в дальнейшем называлинтерсубъективностью.
Приняв католичество в 1929, М. отрицательно относился к схоластич. метафизике неотомизма, тяготея к августинианству. Онтология М. довольно необычным образом вырастает из контекста критич. анализа совр. об-ва, из протеста против отчужденного, обезличенного существования индивида в об-ве, представляющем собой бюрократич. механизм, с функциональной дробностью, обессмысленностью человеч. труда, как и всех других аспектов человеч. существования индивида. М. определяет “онтологич. потребность” человека как потребностьбыть, вопреки и независимо от условий такого существования. Конкр. черты реального отчуждения, 20 век с его “технологиями обесчеловечения” — предмет филос. критики М. (“Люди против человеческого”, 1951; “Человек, ставший проблемой”, 1955).
По убеждению М., многие функции философии сегодня берет на себя искусство. Так, интерес к театру, присущий многим экзистенциальным мыслителям, начиная с Кьеркегора, обусловлен самой потребностью философии, поскольку стихия драмы — диалог, речь — это органич. среда интерсубъективности, к-рую нельзя выразить средствами философии, требующей объективации. В совр. эпоху всякая теория угрожает прежде всего интерсубъективности. В сциентифицированной философии стала ничтожной доля мудрости, связанной с проблемами человеч. существования, роль повседневной рефлексии о жизни и смерти. Глубокий метафизич. кризис поразил отношение человека к себе, к собств. существованию, к близким. Проблема общения между людьми — область, где предпочтение должно быть отдано искусству: музыке, живописи — и, в особенности, драматургии.
В работах 50-60-х гг. М. уделяет большое внимание
проблеме духовного наследия, отношению к культурному достоянию прошлого как связующему звену истории цивилизации: всему этому огромный ущерб нанесен войной, позже — враждебной культуре фанатизацией массового сознания, усугублением атмосферы нетерпимости в период холодной войны, а также, в 60-е гг., леворадикальным анархизмом и псевдореволюционариз-мом, выразившимся прежде всего в нигилистически-разрушит. тенденциях в отношении культурно-истор. ценностей духовного наследия цивилизации. Теор. основой такой позиции М. считает “историзм” как неизбежно ведущий к релятивизации ценностей реально сложившейся культуры: нравств. и религ. идеалов, эстетич. представлений, памятников. Критика М. истор. сознания во многом близка феноменология, критике историзма. Хотя М. не испытывал влияния Гуссерля, он разделял многие позиции феноменологии. М. занимал резко отрицат. позицию не только в отношении панлогич. историзма гегелевского типа, но и в отношении философии жизни с присущим, в частности, методологии Дильтея психологизмом, поскольку философия жизни, в свою очередь, опирается в качестве предпосылки на историчность самосознания субъекта. Здесь заключена двойная опасность: релятивизация прошлого совершается в едином русле с обесцениванием будущего. Теории о непрестанной эволюции, изменениях в качестве “естественно-истор. закономерностей” являются осн. причиной утраты об-вом интереса к собств. судьбам.
Для М. реально существующая история есть сфера духовного, культурно-истор. творчества прошлых поколений, бесконечно возникавших творч. возможностей, открытый плюрализм к-рых несовместим с попыткой определения к.-л. истор. закономерностей. Идея единства истор. процесса препятствует всестороннему исследованию этих возможностей; между тем, только это поле культурно-истор. творчества способно действительно обеспечить преемственность цивилизации. Наследие цивилизации — неисчерпаемый выбор постоянно актуализируемых духовных возможностей.
По той же причине М. отвергает герменевтику; роль, к-рая в ней отводится личности, способностям, интуиции исследователя, “истор. чутье” — постулат того же релятивизма, тогда как гл. задача здесь — определить основыбезусловной ценности того, что входит в понятие духовного наследия цивилизации. Интроспекция, понимание, “вживание” в качестве методол. посылок — не более чем психологизм, характеризующийся отсутствием общей направленности сознания, а это — главное. Что может дать духовное наследие — определяется в значит, мере позицией сознания,сознат. позицией по отношению к прошлому, интенциональной направленностью сознания субъекта как совладельца истор. наследия.
Преемственность поддерживается не концепциями, не работой историка; отсюда — поиск связей иного порядка, поиск того, что должно способствовать пониманию предшественников в истории, людей людьми любой эпохи: если у Ясперса преемственность скреплена надистор. общностью великих мыслителей, то, по М., человечество с его насильственно, варварски отторгаемым прошлым (как это было во время мировых войн, равно и катаклизмов разных времен) воссоединяют свидетельства, а это прежде всего человеч. жизни: опыт человеч. страданий, свидетельство мученика в пользу попираемой истины не исчезают в водовороте страданий, остаются внятными последующим поколениям.
Важенхарактер акта, приобщающего к бытию и уже этим связывающего между собой людей любых эпох, — он сказывается в эмоц. воздействии на нас источников, памятников, шедевров мирового искусства, в примере, какой являют собой жизни. Вопрос об “онтологич. потребности” М. связывает с ситуацией все ускоряющегося развития техники и сопряженной с этим очевидной опасностью — истощением смысловых ресурсов существования. Поэтому в философии на первый план должно быть выдвинуто то, что неопровержимо свидетельствует впользу бытия: проблемы восприятия, осязательности, “вещности” мира, телесности, инкарнированности человека, равно как человеч. открытости, способности к универсальному общению. В передаче опыта “осязательности”, “вещности” приоритет должен быть признан за искусством (Клодель, Сезанн); открытость души непревзойденным образом выражена в “Оде к радости” в Девятой симфонии Бетховена.
В 40-60-е гг. М. не раз затрагивал тему “нового орфизма”, одухотворенного тонкой, глубокой поэтич. рефлексией Рильке, как мировоззрения, способного помочь европ. мысли; оно может оказать “бальзамическое воздействие” на современника: именно в свете его “исчезнут как предутренний кошмар призраки истории — инквизиторы и технократы”. М. посвятил творчеству Рильке большую работу — “Рильке, свидетель духовного” (“Rilke, temoin du spirituel”, I, II // Homo Viator, 1944). Рильке всегда был особенно близок М., ибо напоминал о творч. миссии человека, заключающейся в видении, сакрализации, сбережении мира, неизбежно уходящего в прошлое, частично уже “незримого”, недоступного восприятию, о позиции человека перед исчезающей цивилизацией. Главным для обоих было онтологич. окружение человека, мир природы и “вещей”. М. было чрезвычайно близко понятие “образа” у Рильке, необходимость вернуть, “высказать”, воплотить вещь вновь,назвать ее в речи. “Образ” — то, что остается от вещей, уносимых ворвавшимся в существование человека вихрем техн. прогресса; “образ” занимает во внутр. мире человека место вещи, не сбереженной развитием новой цивилизации, — если только человек в достаточной мере наделен воображением, питаемым любовью.
В экзистенциальной философии М. (как и в экзистенциализме вообще) под “восприятием” всегда подразумевалось наполнение его глобальным смыслом контакта с миром, co-esse (со-бытии). Отсюда любовь М. к путешествиям. Он особенно подчеркивал роль пейзажа в своей жизни и в философии: пейзаж приобщает к самому сердцу бытия, восприятие ландшафта — невыра-
зимая, неисчерпаемая форма причастности. Гибель природы на наших глазах — мировая трагедия. Для М. природа и гуманизм смыкаются самым тесным образом: их синтез — искусство. В этом вопросе, как и во многих других, М. ссылается на творчество М. Пруста.
Соч.: Journal Metaphysique. P., 1927; Du Refus a 1'invocation. P., 1940; Le Mystere de 1'Etre. T. 1-2. P., 1951; Presence et Immortalite. P., 1959; La Dignite humaine et ses assises existentielles. P., 1964; Essai de philosophie concrete. P., 1967; Быть и иметь. Новочеркасск, 1994; Трагич. мудрость философии. М., 1995.
Лит.: Ricoeur P. Gabriel Marcel et Karl Jaspers.P., 1947; Prini P. Gabriel Marcel et la methodologie de 1'inverifiable. P., 1953; Troisfontaines R. De 1'existence a 1'Etre, la philosophie de Gabriel Marcel. 2 vol. Louvain; P., 1968.
Г.М. Тавризян