БИЦИЛЛИ Петр Михайлович (1879-1953)

- историк и философ культуры, литературовед. Окончил в 1905 историко-филол. ф-т Новоросс. ун-та как историк-медиевист. С 1911 приват-доцент Новоросс. ун-та. В 1917 защитил магистерскую дис. “Фра Салимбене” и был избран профессором. По своим полит, взглядам Б. был левым либералом. С 1920 в эмиграции. В 1920-23 проф. ун-та Скопле (Югославия), в 1924-48 проф. Софийского ун-та. В 1948 отстранен от преподавания как “буржуазный ученый”. Автор более 300 печатных работ.

В кн. “Салимбене. Очерки итал. жизни XIII в.” (1916), посвященной известному итал. хронисту 13 в., его мироощущению и истор. мышлению, Б. на примере Салимбене анализирует ментальность “рядового человека” ср.-вековья, его понимание жизни и переживание истории. Особо выделяются моменты зарождения личного и нац. самосознания, судьбы францисканства и иоахимизма, как они были усвоены массой средних людей рубежа ср.-вековья и начинающегося Возрождения.

В книге Б. “Элементы ср.-век. культуры” (1919) дана общая характеристика ср.-век. человека, его истор, и культурных горизонтов отражения и трансформации в его сознании окружающего его и созидаемого им мира. Специфич. формами ср.-век. восприятия и переживания мира Б. считает символизм и иерархизм мышления. Ср.-вековье — эпоха абсолютно моноцентрич. и универсалистского мировоззрения, рассыпающегося по мере усложения жизни и утончения человеч. личности и превращающегося в пустую форму, доказывает Б. Ср.-вековье не было эпохой “историзма”, ср.-век. человек не способен воспринимать жизнь как процесс, его мышление статично, что связано с непосредств. восприятием и переживанием жизни, медленностью ее течения, неподвижностью, узостью пространств, горизонтов. Анализ пространственно-временных представлений и символики ср.-век. человека — ценная сторона работы.

Как историк-медиевист Б. был близок к Петербург. школе историков ср.-век. культуры (И.М. Гревс, О.А. Добиаш-Рождественская, Л.П. Карсавин, Г.П. Федотов, А.И. Хоментовская). Работы Б. отличает целостный анализ культуры, особый интерес к духовной и религ. культуре, тонкое чувство истор. и культурного стиля ср.-вековья. Важными и продуктивными были его ис-

следования истор. и социальной психологии — именно к этой области следует отнести его изыскания, хотя до конституирования этих дисциплин было еще далеко и этими терминами Б. не пользовался. Медиевистич. культурологию Б. можно считать предварением многих тем и выводов совр. зап. медиевистики, разработка к-рых связана с деятельностью школы “Анналов”.

В эмиграции Б. обратился к темам теории истор. знания и философии культуры. Он участвовал в двух ранних евразийских сборниках (1922, 1923), но с сер. 20-х гг. критиковал полит, философию евразийства с либерально-демократич. позиций.

Осн. труд Б. по теории истории — “Очерки теории истор. науки” (1925). Б. дает очерк развития истор. чувства и истор. мышления от античности до нач. 20 в. с яркими характеристиками истор. метода Геродота, Данте, Макиавелли, Вольтера, Гердера, Гёте, Маколея, Моммзена, Ранке, Буркхардта, Трёльча, Шпенглера. Как теоретик истор. знания Б. — представитель неоиде-алистич. историзма, связанного с именами Дильтея, М. Мера, Кроче, под определяющим воздействием к-рых сформировались его взгляды. Особенно близки ему установки Кроче; Б. принимает многие центр, положения Риккерта и Трёльча (разделение наук на номотетические и идиографические), Дильтея (утверждение примата “переживания”, “жизнеощущения” над понятийно формулированным “мировоззрением”), М. Вебера (борьба против гипостазирования отвлеченных понятии, концепция рационализации как отличит, признака новоевроп. цивилизации), Бергсона. Б. критиковал историософские концепции Шпенглера и Карсавина с позиций крочеанского “абсолютного историзма”.

В книге “Место Ренессанса в истории культуры” (1933) Б. дает целостную характеристику Возрождения как культурного периода в его отношении к ср. векам и позднейшему Новому времени с выделением специфики ренессансного понимания мира, Бога и человека.

За границей Б. печатался в “Совр. записках”, “Числах”, “Новом Граде” и др.; опубликовал цикл статей о проблемах совр. культуры (Нация и гос-во, 1929; Нация и язык, 1929; Эволюция наций и революция, 1930; Проблема нового средневековья, 1932; Трагедия русской культуры, 1933 и др.). Б. напечатал большое число работ по истории рус. лит-ры, охватывающих период от “Слова о Полку Игореве” до Зощенко и Набокова. Особенно значительны его работы по поэтике Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Л. Толстого, Чехова. Б. — один из видных лит. критиков рус. зарубежья.

С конца 80-х гг. работы Б. вновь издаются и переиздаются в России и Болгарии.

Соч.: Салимбене: Очерки итал. жизни XIII в. О., 1916; Падение Римской империи. О., 1919; Элементы ср.-век. культуры. О., 1919; Тоже. СПб., 1995; Очерки теории истор. науки. Прага, 1925; Этюды о рус. поэзии. Прага, 1926; Место Ренессанса в истории культуры. СПб., 1996; Творчество Чехова: Опыт стилистич. анализа. София, 1942; Пушкин и проблема чистой поэзии.

София, 1945; К вопросу о внутр. форме романа Достоевского. София, 1946; Проблема человека у Гоголя. София, 1948; Избранное: Историко-культурологич. работы. Т. I. София, 1993.

Лит.: Каганович Б.С. П.М. Бицилли как литературовед // Studia Slavica. Будапешт, 1988. Т. 34. N 1-4; Он же. П.М. Бицилли как историк культуры // Одиссей. 1993. М., 1994.

Б. С. Каганович

БЛАНШО (Blanchot) Морис (р. 1907)

- франц. писатель, философ, эссеист. Творч. путь Б. начался в годы Второй мир. войны романами “Темный Тома” (1941, вторая ред. 1950) и “Аминадав” (1942). В дальнейшем Б.-прозаик писал преимущественно повести: “При смерти” (1948), “В желанный миг” (1951), “Последний человек” (1957) и др. Тогда же началась и деятельность Б. — критика и эссеиста; его многочисл. статьи собраны в кн. “Лотреамон и Сад” (1949), “Обречено огню” (1949), “Пространство лит-ры” (1955), “Грядущая книга” (1959), “Бесконечный диалог” (1969) и др. С 70-х гг. Б. выпускал в осн. соч. смешанного жанра, состоящие из разнородных, худож. и филос., фрагментов: “Шаг по ту сторону” (1973), “Катастрофическое письмо” (1980) и др.

Философско-критич. эссе Б., в большинстве своем написанные на материале худож. лит-ры и философии 20 в., создавались под влиянием таких мыслителей, как Ницше, Хайдеггер, Левинас, и таких писателей и поэтов, как Малларме, Кафка, Батай. Существ, роль в становлении взглядов Б. сыграла воспринятая во многом благодаря Левинасу ср.-век. иудаистская философия, особенно идея сотворения мира как умаления, а не приращения бытия: Бог, создавая отдельный от себя мир, как бы выгораживает в своей бытийной полноте участок не-себя, небытия. Такую негативную природу имеет, по мысли Б., и всякий творч. акт, совершаемый человеком, в частности создание лит. произведения. В нек-рых, преимущественно ранних текстах, эта негатив-ность толкуется Б. в смысле диалектич. отрицания: уже в простейшем акте номинации, указывает Б. вслед за Гегелем, Малларме и Сартром, утрачивает свою реальность не только конкр. именуемая вещь, но и вообще весь мир, превращаемый в знак, отбрасываемый в область “возможного”, воображаемого. Подменяя реальные вещи словами, лит-ра не может остановиться, пока не изгонит бытие из всего мира; в этом смысле образцовым писателем оказывается маркиз де Сад, с его неутолимой страстью к разрушению и поруганию любых бытийных ценностей. Писатель “ничтожит” окружающий мир, а тем самым неизбежно уничтожает и себя самого, поэтому творч. акт сопоставим со смертью, с актом самоубийства, только это самоубийство творческое — “смерть приводит к бытию... небытие помогает созиданию мира”.

Уничтожить мир — значит лишить его осмысленности; этого настойчиво добивается совр. писатель, и этого не

дано “настоящему” самоубийце (образ Кириллова из “Бесов”), к-рый до конца остается в рамках своего сознательного — а, стало быть, осмысленного — экзистенциального проекта. При разрушении, упразднении смысла от мира остается “нейтральное”, темное и немое “пространство лит-ры”, пространство “сущностного одиночества”, где нет времени и целенаправленного движения, а возможны лишь “блуждания”, подобные странствиям Моисея по пустыне (практич. вариант таких блужданий — “автоматич. письмо” сюрреалистов). Из метафизич. пустоты рождается слово, пророческое и литературное: так главным итогом странствий народа иудейского явилось не завоевание мира, а обретение Книги завета.

Понятие “нейтрального”, небытийного, к-рое скрывается в глубине бытийного мира, разрабатывается в ряде текстов Б. Образом такого странного Ничто служит, в частности, “коловращение слов” (ressassement eternel, переосмысленный ницшеанский мотив “вечного возвращения”) — безличный, неопр. поток речи, к-рый сохранился бы в нашей жизни после исчезновения лит-ры. Задача писателя, творца-разрушителя, состоит в том, чтобы принудить к молчанию даже и эту “ничью” речь, отвоевать у гула человеч. языка островок небытия-безмолвия. Соответственно задача критики, в противоположность бытующим представлениям, состоит не в погружении исследуемого произведения в максимально плотный смысловой контекст, а, напротив, в изъятии его из контекста, в создании вокруг него разреженной атмосферы пустоты и безмолвия. Критика и филос. мысль должны стремиться рассматривать Другого (напр., исследуемого автора) как абсолютно чуждого субъекта, не имеющего с нами “общего горизонта”, как некое подобие мертвеца, с к-рым невозможен диалектич. диалог. Критич. текст, нацеленный на такое постижение абсолютной инаковости, должен отказаться от континуальности и усвоить себе дискретную, фрагментарную структуру.

Конкр. выражениями такой творч. программы оказываются, согласно Б., утопия Книги у писателей типа Малларме, “блуждающая” писательская стратегия Кафки, “опыты-пределы” совр. мистиков, напр. Батая или С. Вейль. Концепция безмолвия, “отсроченности смысла” как идеала лит. творчества, а также связанные с нею идеи иллокутивной “смерти автора” и “гула языка”, глубоко усвоенные франц. “новой критикой” и постструктурализмом у (в частности, Р. Бортом), были впервые с большой философ, глубиной сформулированы в работах Б. В своем собств. худож. творчестве Б. также реализует идеи такого рода, стремясь к максимальной абстрактности, бытийной разреженности атмосферы, обезличенности персонажей: нек-рые из них (в повестях “При смерти”, “Последний человек”) непосредственно переживают мистич. опыт смерти. С помощью повторов, намеренных неясностей фабулы, мотивов бессилия языка и его гибели в произведениях Б. создается оригинальный худож. эффект “утечки”, ускользания смысла. В поздних книгах Б. окончательно отказывается даже от слабых остатков сюжета и переходит к фрагментарному построению, где отд. островки смысла (и — иногда — сюжетности) теряются в общем течении дисконтинуального текста. Лит-ра здесь имеет тенденцию превращаться в иную, комбинаторно-игровую (хотя и в высшей степени ответственную) деятельность, лишенную катартического разрешения и не отягощенную ответственностью за судьбу конкр. героя.

Соч.: Сад // Маркиз де Сад и XX век. М. 1992; При смерти // Иностр. лит-ра. 1993. № 10; Орфей, Дон Жуан, Тристан // Диапазон. 1993, № 2; Лит-ра и право на смерть // Новое лит. обозрение. 1994. № 7; Смерть как возможность // ВЛ. 1994. Вып.III; Опыт-предел // Танатография эроса. СПб., 1994.

Лит.: Collin F. Maurice Blanchot et la question de Fecriture. P., 1971.

C.H. Зенкин