Конфликты национализма согласно Э. Геллнеру.

В политическом смысле правильнее понимать национализм как идейно-политическую доктрину организации власти на определенных принципах. Британский теоретик Эрнест Геллнер, в отличие от многих авторов, исполь­зующих для трактовки национализма по преимуществу этнический или ант­ропологический подход, осмысливал этот феномен в политико-философском аспекте. Он усмотрел важную связь между культурой и политикой, объясня­ющую природу национализма. В основе стремления к национальной госу­дарственности — необходимость защиты национальной культуры, т.е. инсти­тутов создания, сохранения, передачи культурных ценностей этноса. Такую функцию в современном обществе может выполнить только государство. Значит, национализм — это прежде всего политический принцип, «согласно которому политические и национальные образования должны совпадать».

Два человека считаются принадлежащими к одной нации, если они разделяют культуру, систему идей и знаков, а также ассоциаций, типов поведения и общения. Два человека считаются принадлежащими к одной нации тогда и только тогда, когда они осознают себя принадлежащими к этой на­ции. .. Это их осознание каждого как способного воспринимать такое осознание, именно это и объединяет их в нацию, а не все те общие атрибуты, отделяющие их от не-членов нации, какими бы они ни были. Геллнер, «Нации и национализм»

По Геллнеру, самоидентификация человека сводится к субъективному суждению, формирующемуся под влиянием различных факторов, прежде всего субъективной воли, культуры и политики, которые и образуют трие­динство, лежащее в основе национализма как идеологии. Именно национа­лизм порождает осознание своей национальной принадлежности. Сама по себе культура какого-либо сообщества воспринимается им как данность, но по мере вторжения в его жизнь инородных «мобильностей», инноваций и средств коммуникации местная культура все больше воспринимается как основа идентификации человека. Таким образом, культура народа начинает оказывать влияние на самоидентификацию нации только в динамике, кото­рая, в свою очередь, зависит от общественно-политической и экономической ситуации. Еще яснее эта мысль высказана учеником Геллнера Энтони Сми­том(род. 1933): национализм— это «идеологическое достижение и уста­новление автономии, сплоченности и индивидуальности социальной груп­пы, часть членов которой видят себя реальной или потенциальной нацией».

Известность ученому принесла оригинальная тео­рия национализма, которую он разрабатывал с начала 1960-х гг.

Геллнер считал: отличительные черты человеческого общества и одновре­менно отправные точки любой социальной жизни — культура и организация; они вечны, универсальны и повсеместно распространены, в то время как на­ции и национализм таковыми не являются. Геллнер сформулировал исследова­тельскую задачу таким образом: при каком сочетании культуры и организации может возникнуть национализм, который был, определен им как «политичес­кий принцип, согласно которому культурное сходство (принадлежность к од­ной культуре) есть основа социальных связей»; иными словами, политическое образование легитимно при условии, что оно состоит из представителей одной культуры. Национализм предполагает, что в политическом образовании суще­ствует высокоинституционализированная власть — государство, которым обя­зательно управляют люди, принадлежащие к «титульной» культуре. Геллнер подчеркнул, что националисты (впрочем, и их оппоненты — интернационали­сты) воспринимают национализм в качестве всеобщего, естественного неиз бежного принципа социальной организации. Существует и альтернативное по­нимание национализма в виде «идеологической случайности», «заразы позднего Просвещения», «доктрины, изобретенной в Европе в начале XIX в.» (Эли Кедури).Отвергнув обе эти крайние трактовки, Геллнер доопределил национа­лизм как следствие вовсе не универсальных, хотя и все более распространяю­щихся в мире социальных условий. С их выявлением логически связан спор модернистов и примордиалистов (это те, кто приписывает национализму «древ­ние корни»), где Геллнер придерживался модернистской позиции: национа­лизм — продукт современности, современного индустриального общества.Обоснование такое: в обществах собирателей и охотников, не имевших разви­той политической власти и «высокой» культуры (т.е. кодифицированной, пись­менной, стабильно воспроизводящейся), национализма не было — для него от­сутствовало жизненное пространство культуры и государства. Сменившие их сельскохозяйственные общества обладали более сложной, иерархизированной социальной организацией (появились государства) и «высокой» культурой. Из-за технологической неразвитости они были жестко ограничены по производи­тельности («мальтузианские общества»), что делало их закрытыми, строго иерархическими, статичными. Этим была обусловлена их значительная внут­ренняя культурная дифференциация. Поскольку главная функция культуры сель­скохозяйственного общества — усиление и демонстрация иерархии социальных статусов, а не обозначение границ политического образования, то внутренне дифференцированная культура не могла быть основой политических связей. Условия для возникновения и распространения национализма создает только индустриальный (и индустриализирующийся) мир: его базис — принцип эко­номического роста, являющийся также (наряду с национализмом) критерием политической легитимности. Эти общества отличаются и высоким уровнем со­циальной мобильности, анонимностью и атомизацией. Здесь труд приобретает семантическийхарактер (грубая мускульная сила не востребована, нужна спо­собность работать со смыслами); контекстыкоммуникаций уже не определя­ют содержание большой их части. В итоге «высокая» культура становится дос­тоянием всего социума (коммуникациям необходимо культурное единообразие для понимания их смыслов), что делает навыки владения ее атрибутами усло­вием членства в политическом образовании (государстве). То есть гомогенная культура стала основой социальных связей в рамках конкретного государства. В надвигающуюся вместе с индустриализацией и модернизацией эру национа­лизма культурное разнообразие аграрного мира уступает место ограниченному числу внутренне однородных и стандартизированных «высоких» культур с выраженными политическими притязаниями. По мнению Геллнера, именнокультурасоздает нацию,а не наоборот, как утверждают националисты. «Высо­кие» культуры с присущей им внутренней однородностью сменяют «низкие» культуры с их разнообразием, приобретая тем самым политическую значимость; «нации» — всего лишь их политические тени.

Геллнер также увидел связь между распространением национализма и ста­новлением романтизма— культурного течения, возникшего как реакция на рационализм Просвещения и вначале проявившего себя в литературе, а затем проникшего в науку и политику. Выдающимся представителем романтизма был И. Гердер, считавший, что человечество состоит из наций/культур, а их цен­ность — в культурной специфичности, уникальности; отсюда — прославление мультикулыурализма и фольклорных культур. Романтизм выдвинул идею «кор­ней» (возвращение к прошлому, к традиции, к «почве») как главного фактора идентификации; соответственно, государство (нация-государство) мыслилось в виде добровольного объединения людей «с общими корнями». Неудивительно, что романтизм стал стилем и своего рода языком национализма. Комбинация романтизма с дарвинизмом в самый напряженный период индустриализации и развития капитализма в XIX в. позволила воспринимать каждое национальное сообщество как культурно (с этим связаны тяга к традиционным ценностям и усиление образа «почвы») и биологически уникальное, отличающееся от лю­бых других сообществ, а его существование — как борьбу за выживание в аг­рессивной среде. В первой половине XX в. такие идеи превратились в разру­шительную практику (две мировые и многочисленные локальные войны).

Национализм в XX в. доказал, что является грозной и серьезнейшей пробле­мой; его нельзя игнорировать или подавлять. Геллнер все-таки предполагал: современные экономические и политические процессы содержат в себе тен­денции к нивелировке национального в том смысле, что необходимые решения будут приниматься или на наднациональном (например, в поддержании меж­дународного мира, порядка, предотвращении глобальных катастроф), или на местном и региональном уровнях. Он также прогнозировал «дефетишизацию земли», распространение форм национализма, не привязанных к территории («нетерриториальный национализм»), развитие культурного плюрализма.

Национализм—это прежде всего политический принцип, суть которого состоит в том, что политическая и национальная единицы должны совпадать.

Националистический принцип может нарушаться разными способами. Политическая граница государства может не охватить всех представителей соответствующей нации; или, охватив их всех, также включить инородцев; или сделать и то и другое одновременно: не охватить всех представителей данной нации и включить представителей другой. Кроме того, нация может жить, не смешиваясь с иноплеменниками, во множестве государств, не имея собственного национального государства.

Но есть одна форма нарушения националистического принципа, на которую особенно болезненно реагирует националистическое чувство: националисты считают совершенно недопустимым с точки зрения политических норм, если правители политической единицы принадлежат не к той нации, к какой относится большинство населения. Это может быть либо результатом присоединения национальной территории к большему государству, либо результатом доминирования чужеродной группы.

Короче говоря, национализм — это теория политической законности, которая состоит в том, что этнические границы не должны пересекаться с политическими, и в частности, что этнические границы внутри одного государства—вероятность, формально исключающаяся самим принципом в его общей формулировке,—не должны отделять правителей от основного населения.

Националистический принцип может иметь этический, «универсалистский» характер. Могут существовать и существуют абстрактные националисты, не склоняющиеся на сторону какой-нибудь одной—своей—национальности и великодушно проповедующие общую для всех доктрину: дать всем нациям возможность жить под собственной политической крышей и дать им волю не принимать под нее инородцев. В утверждении такого неэгоистического национализма формально нет ничего несообразного. В пользу его как доктрины можно выставить довольно веские аргументы, такие, как желательность сохранения культурной самобытности, разнообразия мировых политических систем, ослабление напряженности внутри государства.

Именно национализм порождает нации, а не наоборот. Конечно, национализм использует существовавшее ранее множество культур или культурное многообразие, хотя он использует его очень выборочно и чаще всего коренным образом трансформируя.

Основной обман и самообман, свойственный национализму, состоит в следующем: национализм, по существу, является навязыванием высокой культуры обществу, где раньше низкие культуры определяли жизнь большинства, а в некоторых случаях и всего населения. Это означает повсеместное распространение опосредованного школой, академически выверенного, кодифицированного языка, необходимого для достаточно четкого функционирования бюрократической и технологической коммуникативной системы. Это замена прежней сложной структуры локальных групп, опирающихся на народные культуры, которые воспроизводились на местах—и в каждом случае по-своему—самими этими микрогруппами, анонимным, безличным обществом со взаимозаменяемыми атомоподобными индивидами, связанными прежде всего общей культурой нового типа.

Национализм обычно борется от имени псевдонародной культуры. Он берет свою символику из здоровой, простой, трудовой жизни крестьян, народа. Есть определенная доля истины в националистической самооценке, когда народ управляется чиновниками другой, чужой высокой культуры, гнету которой должно быть противопоставлено прежде всего культурное возрождение и в конечном счете война за национальное освобождение. Если национализм добивается успеха, он устраняет чужую высокую культуру, но не заменяет ее старой низкой культурой. Он возрождает или создает собственную высокую (обладающую письменностью, передающуюся специалистами) культуру, хотя, конечно, такую культуру, которая имеет определенную связь с прежними местными народными традициями и диалектами.