Агнесса: тревога, связанная с враждебностью и агрессией

Агнессе было восемнадцать лет, она танцевала в ночном клубе с тех пор, как покинула своего отца четыре года тому назад. Ее мать умерла, когда Агнессе исполнился год; она жи­ла со своим отцом и мачехой (оба католики). Когда Агнессе было тринадцать лет, мачеха тоже умерла. В течение года она одна вела домашнее хозяйство, а затем покинула своего отца, так как он очень много пил, а также из-за его отношения к ней: как выразилась Агнесса, он «совершенно не интересо­вался моими делами». У нее были сомнения, являются ли ее отец и мать ее настоящими родителями; эти сомнения разде­ляли также и социальные работники, так как точная дата ее

рождения была неизвестна. У Агнессы не было ни братьев, ни сестер. Ее отец и мачеха попытались усыновить мальчика, ко­гда Агнессе было восемь лет, но она выражала такое недо­вольство, что им пришлось отдать мальчика в приют для си­рот. Реакция Вассермана Агнессы при поступлении в Орехо­вый Дом составила +4, сифилис считался врожденным. Трудно определить принадлежность Агнессы к какому-то со-циоэкономическому классу; ее отец часто менял свои заня­тия, на момент обследования он работал поваром в ресторане. В то время, когда Агнесса находилась в Ореховом Доме, она хотела получить образование, покончить с шоу-бизнесом, по­ступить в художественное училище и стать профессиональ­ным художником. На основе целей Агнессы, так же, как и со-циоэкономического статуса ее родителей, мы отнесли ее к среднему классу.

Агнесса была беременна от женатого человека, значитель­но старше ее, с которым она познакомилась в шоу-бизнесе, где он занимал должность менеджера. Агнесса говорила, что «любит» его, поэтому охотно вступила с ним в связь, которая продолжалась примерно полгода.

Главной чертой результатов Агнессы по тесту Роршаха бы­ла значительная выраженность агрессии и враждебности¹. Почти все ответы, имеющие отношение к человеку, представ­ляли собой сражающихся людей или получеловеческих мон­стров. Монстры воспринимались в сексуальном аспекте: Аг­несса связывала секс с жестокой агрессией против нее. Хотя ее внутренние побуждения из области воображения получили значительное выражение, ее инстинктивные побуждения бы­ли подавлены и сексуальные побуждения подавлялись, чтобы она не стала жертвой агрессии. Тест Роршаха указывает на то, что, по мнению Агнессы, ею управляли ее собственные очень враждебные и агрессивные стремления (как потенциальные, так и актуальные), и если бы они не были хотя бы частично подавлены, она бы не смогла их контролировать. Существова­ла значительно выраженная эмоциональная возбужденность, особенно нарциссического толка. В целом тест Роршаха Аг­нессы показал садомазохистскую картину. Агнесса пыталась

1 Всего ответов 13: 6М, 2FM (5 дополнительных m), 2F, lFc, CF; попу­лярных ответов 3, оригинальных 7; W 62%; D 30%; Dd 8%; оценка интеллек­та: потенциальность 120, эффективность ПО.

избежать агрессии и враждебности, уходя в сферу фантазии, абстракции и морализирования, — например, агрессия рас­сматривалась как борьба между «добром и злом». Ее хорошие интеллектуальные способности использовались для удовле­творения агрессивного честолюбия — получения контроля над другими людьми. Враждебность и агрессия в протоколе обследования сопровождались значительной тревогой, вызы­ваемой в основном ее ожиданиями, что другие люди будут вести себя агрессивно и враждебно по отношению к ней, что, в свою очередь, было проекцией ее агрессивных и враждеб­ных чувств по отношению к другим. Ее основной способ управления тревогой состоял в том, чтобы отвечать на нее аг­рессией и враждебностью. Ее показатель тревоги по Роршаху составляет: глубина 2,5; широта 4,5; возможность управлять 4,5; этот результат относит ее к категории высокой тревоги по сравнению с другими девушками. По опроснику детской тре­воги Агнесса получила умеренно низкую оценку, а по опрос­нику будущей тревоги — умеренно высокую. Господствующи­ми областями тревоги были честолюбие и фобические мрачные предчувствия.

Казалось, в первых беседах с социальным работником и психологом Агнесса испытывала явный, хотя и контролируе­мый страх: ее глаза были широко раскрыты, она делала резкие и нервные движения телом, и хотя время от времени разда­вался ее смех с металлическим оттенком, она никогда не улы­балась. В этих первых беседах Агнесса как будто ожидала на сознательном или бессознательном уровне какого-то нападе­ния. То же самое ожидание направленной против нее агрес­сии проявилось в ее поведении в Ореховом Доме в форме фо-бической тревоги: всякий раз, когда Агнесса получала аспирин от медсестры, она внимательно его осматривала с чувством того, что ее могут отравить. (При рассказе об этих чувствах психологу она понимала их иррациональность.) Она утвер­ждала, что в подземных переходах и в ее комнате в Ореховом Доме у нее часто возникала «клаустрофобия», которую она связывала с травматическими переживаниями в детском воз­расте, когда ее мать, как она сказала, «устав меня шлепать, за­перла в чулан».

Взаимоотношения Агнессы с другими девушками характе­ризовались значительной открытой враждебностью и опреде­ленной долей презрения с ее стороны, при этом Агнесса со-

вершенно не стремилась быть дружелюбной. Как следствие, другие девушки были настроены враждебно по отношению к ней и часто ее дразнили, на что Агнесса предпочитала смот­реть свысока. Ее расположение духа характеризовалось, с од­ной стороны, подавленностью, а с другой — вспышками раз­дражения.

Существовали многочисленные свидетельства того, что Агнесса была вовлечена в постоянную борьбу за власть — по­лучение господства — с другими людьми. Она говорила, что чрезвычайно восхищается силой, особенно у мужчин. Она чувствовала презрение к своему отцу из-за того, что она назы­вала слабостью к спиртным напиткам, и презрение к мужчи­нам в ночных клубах, которые «гнули свою линию, что моя жена меня не понимает». Отношение Агнессы к отцу своего ребенка было в основном агрессивным: она «наймет адвоката и уничтожит его», если он не будет обеспечивать ее средства­ми к существованию во время беременности. При прямом контакте с ним эта агрессия, однако, обычно скрывалась под маской женской слабости; с полным сознанием того, что она делает, Агнесса все время рыдала над телефонной трубкой, стремясь убедить его в своей «беспомощности» и играя, как она сама говорила, «роль мученицы» («смотри, как я стра­даю»). Но когда он периодически присылал ей чек, ее времен­но наполняли дружеские чувства к нему, и она говорила, что неправильно о нем судила. Агнесса использовала свое экзоти­ческое женское очарование также и для агрессивных целей: когда она должна была встретиться с Бобом, мужчиной, от которого она была беременна, чтобы с ним пообедать (или точно так же в те дни, когда она должна была беседовать с психологом), она тратила целые часы на то, чтобы сделать се­бя настолько привлекательной, насколько это вообще воз­можно. После родов Агнесса испытала большое наслаждение, торжествуя по поводу сенсации, которую она произвела в ма­газине при демонстрации своей ошеломляющей внешности. Эти частные свидетельства ее агрессивной борьбы за приоб­ретение власти над другими людьми соответствуют картине садомазохизма, которая уже проявилась при выполнении ею теста Роршаха.

Вначале Агнесса отказывалась принять свою беремен­ность как реально существующий факт. Эта беременность яв-

но заставила ее чувствовать себя слабой и находящейся в по­ложении жертвы и не давала ей возможности использовать свою привлекательность как оружие при агрессивном поведе­нии. Но вскоре она смогла включить своего ожидаемого ре­бенка в садомазохистскую структуру своей психики: она нача­ла много говорить о своей ответственности как матери. (Из-за этого другие девушки саркастически обращались к ней «ма­донна».) Когда ребенок появился на свет, Агнесса отзывалась о нем, как об «игрушке», как о продолжении самой себя, и подчеркивала, что наконец-то имеет кого-то, кому может принадлежать. Такая установка по отношению к ребенку со­провождалась полным отсутствием реалистического планиро­вания его будущего. Ребенок теперь также использовался как агрессивное оружие против Боба; она говорила после родов, что ребенок — это нечто такое, «чем можно сражаться».

Было ясно, что Агнесса чувствовала, что родители ее в значительной степени отвергали. Кроме сомнений, являются ли они ее настоящими родителями (что показательно на сим­волическом уровне, а также, возможно, отражает реальное положение вещей), значительное количество фактических данных указывает на то, что у Агнессы были холодные и обо­юдно враждебные отношения со своей мачехой. Ее отец все­гда относился к ней и ее способностям с безразличием. После родов она совершила поездку в близлежащий город, где про­живал ее отец, якобы для того, чтобы получить фактические данные о том, как она родилась, но на самом деле она хотела наконец добиться, чтобы он продемонстрировал определен­ную заботу о ней, — что символически выразилось в ее наде­жде получить от него немного денег¹. Перед поездкой Агнесса выражала убеждение в том, что ее отец не будет «придавать значения материальному вопросу» — то есть снабжать ее ма­териальными свидетельствами своей заботы о ней. После по­ездки Агнесса рассказала, что отец получил удовольствие, по­казывая своим сослуживцам, какая у него привлекательная дочь, но, за исключением этого, как всегда, проявил к ней полное равнодушие. Во время бесед в Ореховом Доме Агнесса

¹ Мы говорим о деньгах как о «символе», так как Агнесса в то время не испытывала особой нужды в них, и, кроме того, сумма, которую она хотела получить (пять долларов), не имела почти никакого значения для ее матери­ального положения.

постоянно говорила о своем одиночестве — «Я никогда нико­му не принадлежала». Хотя она всегда стремилась преувели­чить свое одиночество, вероятно, можно смело говорить о том, что она была очень изолированным человеком. По степени отвержения со стороны родителей мы поместили ее в высокую категорию.

Связь тревоги Агнессы с ее враждебностью и агрессией может быть показана тремя различными способами. Во-пер­вых, тревога Агнессы являлась реакцией на ситуации, кото­рые она интерпретировала как угрозу непосредственного на­падения на нее других лиц. Это, как кажется, является суще­ственным источником ее страха при первой беседе в Ореховом Доме. Совершенно понятно, что тревожную реакцию на дан­ную угрозу сопровождала бы «ответная» враждебность и аг­рессия со стороны Агнессы — которые в Ореховом Доме она не направляла против социальных работников и психологов, а смещала на других девушек. Во-вторых, ее тревога была реак­цией на угрозу быть отвергнутой, стать одинокой. Ее враж­дебность и агрессия, связанные с этой тревожной реакцией, представляют собой хорошо знакомую картину, когда человек рассержен на тех, кто причиняет ему страдание, происходя­щее от изоляции и тревоги.

Но по истории болезни Агнессы можно было наблюдать третий и наименее распространенный аспект взаимосвязи тревоги с враждебностью и агрессией, а именно: она использо­вала враждебность и агрессию как метод избегания вызываю­щей тревогу ситуации. Это необычное поведение: мы видели, что другие девушки пытаются избежать тревоги с помощью ухода от ситуации, или задабривания, или жалуясь на других людей, и что в большинстве случаев состояние наибольшей тревожности у девушек совпадало с их наименьшей агрессив­ностью (чтобы не вызывать охлаждения во взаимоотношени­ях с людьми, от которых они зависели). Агнесса, однако, дей­ствует по принципу нападения на других людей с целью за­ставить их не отвергать ее, не приводить в состояние тревоги. В этом можно ясно убедиться, если более тщательно рассмот­реть ее поведение по отношению к отцу ее ребенка. Установка Агнессы по отношению к нему заключалась в следующем: «Он отвергает меня, поэтому он, как и все мужчины, обман­щик». Всякий раз, когда он ее отвергал (например, обманывал

ее ожидания, не прислав чек), Агнесса реагировала тревогой и сильным гневом, главным содержанием которого было: «Ему нельзя позволить обмануть меня». Но когда в ответ на ее ре­шительные междугородные звонки по телефону он присылал ей деньги, Агнесса чувствовала себя свободной от тревоги и удовлетворенной, несмотря на то обстоятельство, что денеж­ная сумма была такой маленькой, что не имела какого-то су­щественного объективного значения. Вопрос был не в самих деньгах (Агнесса могла получить их в Ореховом Доме), а в том, что отца ребенка следовало заставить продемонстриро­вать заботу о ней¹. История болезни Агнессы в этом отноше­нии может вообще пролить свет на проявление тревоги при садомазохизме: а именно, освобождение от тревоги возникает не только в результате поддержания симбиотических взаимо­отношений с другим человеком, но также при получении кон­троля над его поведением, одержании над ним победы или подчи­нении его своей воле. Если человек может освободиться от тре­воги, только подчинив другого человека своей воле, то методы уменьшения тревоги этого человека обязательно будут в значительной степени агрессивными.

Официальное мнение в Ореховом Доме состояло в том, что манера поведения Агнессы в такой степени вылилась в определенную форму, что в тот момент по отношению к ней можно было применить только очень ограниченную терапию. Три недели спустя после родов во второй раз был предъявлен тест Роршаха, когда Агнесса была свободна от чувства беспо­мощности, вызванного определенным фактором, а именно невозможностью использовать свою женскую привлекатель­ность как источник власти над другими людьми. Результаты этого теста показали некоторое ослабление ощущения того, что она является жертвой агрессии, и, как следствие, некото­рое ослабление жесткости ее структуры психики, но по-преж­нему в основном сохранялась садомазохистская структура ха­рактера, которой были свойственны стремление к агрессии и

¹ Вызывает интерес то обстоятельство, что деньги являются символом заботы, что проявилось в процессе борьбы Агнессы как со своим отцом, так и с отцом ее ребенка: для Агнессы «любить» означает от чего-то отказаться, и ее стремление заставить других людей о ней «заботиться» означало что-то от них получить.

чувство враждебности. Последнее, что мы услышали об Аг­нессе (из письма, написанного месяц спустя после того, как она покинула Ореховый Дом), — это то, что ее обеспечивает средствами к существованию человек, значительно старше ее, и он же воспитывает ее ребенка, прививая ему любовь к Баху и Бетховену.

Выводы.1). Вистории болезни Агнессы мы увидели высо­кую степень тревоги наряду с высокой степенью отвержения со стороны родителей. Взаимоотношения свойственных ей в то время проявлений тревоги с ее ранними отношениями со своими родителями были продемонстрированы на различных примерах. Два таких примера — это связывание ею своей фо-бической тревоги с ранними отношениями с мачехой, сопро­вождавшимися взаимной враждебностью и агрессией, и то обстоятельство, что вызывающая тревогу структура ее взаи­моотношений с отцом ее ребенка очень близка структуре ее отношений со своим собственным отцом. Следует подчерк­нуть, что Агнесса, так же, как Нэнси и Элен, не признавала отвержение своим отцом как реально существующий факт, но принимала во внимание противоречие между субъективными ожиданиями и тем, что, как она знала, является объективной ситуацией в ее взаимоотношениях со своим отцом. Наиболее ясно это проявилось, когда Агнесса уехала повидать своего отца и пыталась побудить его проявить о ней заботу, несмотря на то что она не могла не понимать, что он не мог измениться.

2). Эта история болезни показывает связь тревоги с агрес­сивным поведением и чувством враждебности. Агнесса стано­вилась тревожной вследствие ожиданий, что другие люди бу­дут враждебными и агрессивными по отношению к ней (на­пример, когда ее фобии принимали определенную форму). Эти ожидания, в свою очередь, были связаны посредством механизма проекции с ее собственной враждебностью и аг­рессией по отношению к другим людям. Враждебность и аг­рессия у Агнессы были выражением структуры садомазохист­ского характера, благодаря которой в ситуациях, когда у нее возникала тревога, она считала, что ее преследуют. Как след­ствие, Агнесса использовала свою собственную враждебность и агрессию как средство избежать преследования. Таким об­разом, главными защитами Агнессы от вызывающих тревогу ситуаций были враждебность и агрессия — она стремилась

одерживать победы над другими людьми, стать победителем, а не жертвой. В этом отношении Агнесса интерпретировала от­вержение ее другими людьми как победу над ней, а свою спо­собность включать других людей в симбиотические отноше­ния — как свою победу над ними, подчинение их своей воле. Ясно, что такое представление вызовет значительно выражен­ную тревогу, потому что Агнесса ожидала, что другие люди будут вести себя по отношению к ней так, как она пыталась вести себя по отношению к ним сама (значительную тревогу можно предположить, судя по ее страху в первых беседах и фобии в Ореховом Доме).

3). Возникает следующий вопрос: можно ли в случае с Аг­нессой обнаружить какие-либо специфические генетические элементы, которые определяют использование ею агрессии и враждебности как методов избегания вызывающих тревогу ситуаций? Мы полагаем, что существование таких методов у Агнессы указывает на наличие уровня чрезмерной опеки в ее корнях, сформированного на ранних стадиях развития. Свойст­венный Агнессе значительно выраженный нарциссизм впол­не соответствует этому предположению. Другим подтвержде­нием выдвинутой гипотезы является поведение ее отца, кото­рый гордился привлекательной внешностью Агнессы, но отвергал ее во всех других отношениях¹. Существуют данные о том, что Агнесса, будучи ребенком, обладала определенной властью в семье: ее возражения заставили родителей отказать­ся от усыновления мальчика. Если предложенная гипотеза правильна, то она могла бы объяснить, почему агрессивные методы Агнессы, заключавшиеся в том, чтобы заставить дру­гих людей не отвергать ее и подчинить их своей воле, были до некоторой степени успешными, а потому усиливались в ее взаимоотношениях со своими родителями. Такая гипотеза объяснила бы также, почему Агнесса считает, что отверже­ние — это нападение на нее, что, если другие люди не осуще-

¹ Конечно, нельзя считать необычным то обстоятельство, что родители чрезмерно опекают своих детей и в то же самое время отвергают их, или ис­пытывают к ним непосредственные сильные чувства на одних уровнях и от­вергают на других. Чрезмерная опека и отвержение иногда являются реакциями друг на друга; например, если отец или мать на самом деле отвер­гают ребенка, они могут «баловать» его на других уровнях для того, чтобы компенсировать его отвержение.

ствили ее ожидания, не направили на нее свои эмоции, зна­чит, они нарушили договор, или то, что Агнесса привыкла считать своим «правом», и, следовательно, ее эксплуатируют.

6. Луиза: отвержение со стороны матери, не приведшее к тревоге

Луизе было двадцать четыре года, она происходила из ра­бочей семьи. Она работала прислугой с двенадцати лет, с тех пор как умерла ее мать. Ее отец, рабочий литейного цеха, умер, когда Луизе исполнилось тринадцать лет. Ее единственная се­стра умерла до того, как Луиза достигла возраста, чтобы иметь о ней представление. Луиза забеременела от мужчины старше ее на одиннадцать лет, и это был единственный мужчина, ко­торого она когда-либо любила и с кем имела сексуальную связь. Когда врач сказал Луизе, что она находится на третьем месяце беременности, у нее на какое-то время возникли мыс­ли о самоубийстве, но позже у нее хватило духа просто вы­звать телефонистку и спросить, куда следует обратиться де­вушке «в таком затруднительном положении».

Результаты теста Роршаха Луизы показали довольно не­дифференцированную личность, со средним интеллектом и некоторой оригинальностью¹. В протоколе не было ответов, отражающих движение, что указывает как на низкую выра­женность интратенсивной активности, так и на подавленные инстинктивные побуждения. Луиза легко, быстро приспосаб­ливалась к внешним стимулам, но это была отчасти ложная форма отзывчивости, представлявшая собой искусственное приспособление к отношениям с другими людьми. Важно от­метить, что Луиза на картах не увидела людей (что часто встречается у испытуемых, имевших плохие отношения со своими родителями). Ответом, наиболее близким к описанию человеческого существа, был ответ: «задняя часть женской го­ловы»; такая реакция говорит об ощущении, что другие жен­щины от нее как бы отворачиваются; кроме того, Луиза уви-

¹ Всего 22 ответа: IK, UF, 4Fc, le, 3FC, 20, W 45%, D 55%; популярных ответов 2, оригинальных 4; оценка интеллекта по Роршаху: потенциальность 100, эффективность 100.

дела голову не на пятне, а на окружающем пространстве, что можно интерпретировать как ее собственные оппозиционные установки по отношению к женщинам. Напрашивается вы­вод, что прототипом выявленных взаимоотношений с женщи­нами Луизы были ее отношения со своей матерью. В резуль­татах по тесту Роршаха практически не проявилась какая-ли­бо открытая тревога. О наличии определенной внутренней тревоги можно судить по отсутствию ответов, включающих движение: хотя отсутствие внутренних побуждений отчасти свидетельствовало о недифференцированной личности Луи­зы, оно также частично явилось следствием блокирования инстинктивных потребностей, особенно в том, что касалось сексуальных контактов с мужчинами, чтобы лучше защитить себя. Оценками тревоги Луизы по Роршаху были: глубина 2, широта 2, возможность управлять 1. С таким результатом Луи­за была отнесена в умеренно низкую категорию выраженности тревоги по сравнению с другими девушками. Луиза была спо­собна избегать личных взаимоотношений, которые бы могли вызвать тревогу, и такая система избегания обеспечивала ей отсутствие каких-либо глубоких конфликтов.

Рассказ Луизы о своем детстве указывал на крайнюю сте­пень отвержения, которое выражалось в жестоком, суровом обращении со стороны матери. По словам Луизы:

«Моя мать била меня все время. Даже мой отец постоянно спрашивал, почему она это делает, и тогда она продолжала бить меня еще больше... Она била меня всем, что у нее имелось. Она разбила мой локоть, она разбила мою спину и нос. Соседи, кото­рые жили рядом, неоднократно звонили в полицию, но там не хотели вмешиваться. Моя мать все время говорила: «Иди сюда, я тебя убью». Иногда меня так избивали, что я хотела, чтобы кто-нибудь проткнул меня ножом... Мои тетя и дядя хотели взять меня к себе, но мать им не позволила это сделать. Я не по­нимаю, почему она не пожелала избавиться от меня, если так меня ненавидела».

Луиза рассказывала об этих эпизодах сурового обращения из своего детства, не проявляя видимых эмоций и не меняя выражения лица. У психолога сложилось впечатление, что она, вероятно, часто рассказывала об этом (возможно, жен­щинам, у которых она работала прислугой) и, возможно, не­сколько преувеличивала, чтобы воздействовать на слушателя

(например, детали, связанные с «разбиванием» локтя и спи­ны, не выглядели убедительными). Но, несмотря на все это, существует много указаний на то, что Луизу в значительной степени отвергали, когда она была ребенком. Хотя (что оче­видно) существовала значительная травма на объективном уровне, которую получила Луиза, будучи ребенком, очень важ­ным обстоятельством было то, что она смогла избежать субъ­ективной травмы, как в детстве, так и теперь, когда она стала взрослой. Взаимоотношения Луизы со своим отцом, к кото­рому она была дружески расположена, явно оказывали на нее смягчающее действие, но скорее на поверхностном, чем глу­боком уровне (например, она не увидела людей в тесте Рор­шаха). Гипотеза о том, что Луиза просто подавляла все эмо­ции, связанные со взаимоотношениями со своей матерью, не кажется логичной: в другие моменты беседы Луиза проявляла значительные эмоции — она плакала, когда говорила о своей ненависти к матери. Но о ненависти Луиза рассказывала как о единичном обстоятельстве, в ее рассказе не было указаний на сопровождавший такую ненависть психологический кон­фликт, и отсутствовали свидетельства того, что возмущение своей матерью затрагивало все стороны ее психики и было глубоко запрятано. Когда Луиза была ребенком, она больше всего беспокоилась о том — кроме понятного желания изба­виться от сурового обращения, — что другие люди могут ее ненавидеть, как ненавидела ее мать, и она, кроме того, недо­умевала, почему ее мать так враждебно против нее настроена. В детстве у Луизы возникали мысли, что она, возможно, на самом деле не является дочерью своей матери. В своем пове­дении по отношению к матери Луиза не пыталась притворять­ся или как-то скрывать, каковы ее чувства по отношению к ней: когда собирались гости, мать постоянно требовала, что­бы Луиза продемонстрировала свою привязанность, но Луиза всегда отказывалась это делать, хотя и знала, что на следую­щий день она будет наказана за такое поведение. Собственное субъективное отношение Луизы к тому обстоятельству, что ее отвергали и сурово обращались с ней в детстве, выражалось в том, что Луиза всю эту массу впечатлений называла «невезе­нием». Короче говоря, Луиза, как кажется, реалистично под­ходила к тому, что ее отвергает мать, принимала такое поло-

жение как объективно существующий факт и относилась к нему отчасти отстраненно.

Заполняя опросник детской тревоги, Луиза многозначи­тельно заметила: «Когда вы ребенок, вас ничто не заботит. Вы принимаете вещи такими, какие они есть, и такое положение вас не трогает». Хотя по количеству пунктов, которые отмети­ла Луиза в этом опроснике, она была отнесена в высокую кате­горию выраженности тревоги, оценка тревоги по опроснику, который относился к настоящему времени, показала наимень­шую ее выраженность среди других девушек¹. Луиза говорила, когда заполняла последний опросник: «Я почти никогда ни о чем не беспокоюсь». Основными видами тревоги по опросни­кам были неодобрение со стороны сверстниц и фобические мрачные предчувствия. Что касается тревоги, связанной со стремлением к соперничеству, то Луиза получила по этому показателю самую низкую оценку среди других девушек.

К психологу и социальным работникам Луиза всегда отно­силась почтительно и вела себя соответствующим образом, извиняясь, что занимает их время, существовал ряд указаний на то, что она считала необычным то обстоятельство, что они должны были ею интересоваться. В беседах Луиза говорила свободно, но производила впечатление готовности (особенно потому, что веки ее обычно были полузакрыты) к тому, что сейчас ее в чем-либо упрекнут. У нее проявлялось сильное желание понравиться людям, которые «стоят выше ее»; рабо­ту по дому она выполняла с бросающейся в глаза добросове­стностью. Как представляется, обратная сторона такой уступ­чивости проявлялась в определенной доле вызывающего по­ведения Луизы по отношению к другим девушкам: она жаловалась на них воспитательнице и, соответственно, другие девушки ее не любили. Такая ситуация, как кажется, Луизу не беспокоила: Луиза говорила, что если она не ладит с другими

¹ Выраженность тревоги по опроснику, относящемуся к детству, как представляется, является следствием честности Луизы и ее сильного желания сделать что-то полезное для психолога, работе которого она пожелала спо­собствовать. (См. последующий рассказ о том, как Луиза проявляла почти­тельность и уступчивость по отношению к тем людям, которые, как она считала, стоят «выше» ее.) По опроснику «тревожных переживаний в настоя­щее время», заполненному в присутствии социального работника, как кажет­ся, можно судить о выраженности тревоги Луизы более беспристрастно.

людьми, то она «просто с ними не встречается». Ее единст­венным развлечением были длинные самостоятельные еже­дневные прогулки, которые она совершала не только ради удовольствия, но и чтобы поменьше встречаться с другими девушками и быстрее заснуть вечером, вместо того чтобы «ле­жать и не спать, думая о мрачном».

Луиза никогда не задавала себе вопрос, хочет ли она вос­питывать ребенка, и она строила трезвые расчеты о том, что отдаст его в приют до тех пор, пока не начнет достаточно за­рабатывать, чтобы иметь свой собственный дом, или выйдет замуж. Вероятно, собственный ребенок много значил для Луизы, это было видно по большому удовольствию, которое она получала, заботясь о детях других девушек до того, как у нее самой произошли роды. Когда ее ребенок родился мерт­вым, Луиза была безутешна, много плакала в больнице в пер­вые дни и не могла ни о чем говорить в течение трех недель, пока она приходила в себя в Ореховом Доме. Затем она отпра­вилась в приют за городом, где продолжала выздоравливать и где ей помогли вылечиться от депрессии и горя. Последними сведениями о Луизе были длинные, наполненные любовью письма медсестре в Ореховом Доме, с которой у нее установи­лись тесные и нежные отношения.

Выводы. 1). Общей оценкой, которую мы поставили Луи­зе, была низкая для тревоги Луизы и высокая для отвержения ее своей матерью. Подобное обстоятельство сразу поднимает проблему индивида, который воспринимает сильное отверже­ние, но не проявляет вследствие этого невротическую тре­вогу-

2). Может ли такое отсутствие тревоги быть следствием от­сутствия дифференциации личности Луизы или подавления эмоции? На этот вопрос следует отвечать в соответствии с двумя его аспектами. Можно утверждать, что до определен­ной степени Луиза была простой, недифференцированной личностью в обычном смысле этого слова (то есть отсутствие дифференциации не явилось следствием существовавших на момент обследования субъективных конфликтов). Подавле­ние внутренних побуждений по тесту Роршаха относится к сексуальным побуждениям Луизы по отношению к мужчинам и само по себе не объясняет отсутствия невротической трево-

ги вследствие отвержения со стороны матери. В какой степе­ни недостаток отзывчивости Луизы во взаимоотношениях с другими людьми был следствием отсутствия привязанности к своей матери, определить невозможно, за исключением того важного момента, что, по-видимому, существует важная связь между этими факторами. Но отсутствие невротической трево­ги Луизы нельзя объяснить, исходя из предположения об от­сутствии эмоций или их полном подавлении. Это видно по: а) тому обстоятельству, что Луиза проявляла эмоции, когда го­ворила о своей ненависти к матери; б) у Луизы очень сильные эмоции вызывал ее ребенок, которого она желала; и в) она была способна установить нежные отношения с медсестрой в Ореховом Доме.

3). Луиза относится к отвержению со стороны матери ско­рее как к реально существующему факту, чем как к обстоя­тельству, которое может вызвать у нее субъективный кон­фликт. Для автора этой книги такое положение представляет­ся существенным фактором, который позволяет Луизе быть свободной от невротической тревоги. Ненависть матери к Луизе и грубое с ней обращение были приняты объективно и относительно беспристрастно — как «невезение». Ее собст­венное утверждение о том, что дети принимают вещи такими, как они есть, не испытывая при этом страдания (т. е. у них не возникает невротическая тревога), как кажется, является до­вольно точным описанием понимания Луизой самой себя. То, что отвержение и грубое обращение вызывают объективно травму, то есть сильное страдание, очевидно, но субъективная травма и конфликт, связанные со взаимоотношениями со своей матерью, отсутствовали. Ненависть матери столкнулась с непосредственной ненавистью со стороны Луизы и не вызы­вала у нее постоянное чувство обиды. Важно отметить, что Луиза не претендовала на что-либо в отношениях со своей матерью: коренное отличие ее от Нэнси состоит, например, в том, что Луиза не лелеяла надежд на то, что ее мать сможет или захочет превратиться в «хорошую» мать. Точно так же по­ведение Луизы не определялось притворством, что видно из эпизода, когда она отказалась демонстрировать перед гостями лицемерную привязанность к матери, несмотря на угрозу на­казания. В противоположность многим другим девушкам, принимавшим участие в исследовании (Нэнси, Элен, Агнесса и т. д.), у Луизы не наблюдалось расщепление между ее ожи-

даниями в отношении родителей и реальной ситуацией¹. Ис­тория болезни Луизы является демонстрацией того, что нев­ротическая тревога не вызывается отвержением, если индивид свободен от субъективных противоречий в своих установках по отношению к родителям.

7. Бесси: отвержение со стороны родителей, не приведшее к тревоге

Бесси представляла собой в исследовании единственный случай беременности, наступившей в результате инцеста. Ей было пятнадцать лет, она воспитывалась в пролетарской се­мье, и ее отец работал на речной барже. В семье воспитыва­лось восемь братьев и сестер, четверо из которых были стар­ше, чем Бесси; семья жила в условиях бедности и скученно­сти. Ко времени своей беременности Бесси два года посещала среднее ремесленное училище, в котором обучалась управлять ткацкими станками. Она забеременела от своего отца преды­дущим летом. Мать обычно настаивала на том, чтобы дети

¹ Уже отмечалось, что приспособление Луизы к травматической ситуа­ции сопровождалось не невротическим конфликтом, но рассмотрением про­блемы как объективной, и «невмешательством». Это положение можно наблюдать на таких примерах, как желание уйти от своей матери, или ее при­способление к трудностям взаимоотношения с девушками приюта. Конечно, подобное «невмешательство» у Луизы могло принять патологические формы, если бы она столкнулась с травмой, которую нельзя вынести; узнав о своей беременности (хотя позже она и приспособилась к этому, просто приняв объективное положение вещей), Луиза вначале думала о самоубийстве. Точ­но так же мысли о самоубийстве были у нее в детстве, она рассматривала его как единственный способ избавиться от страдания, вызываемого грубым об­ращением со стороны матери, если только страдания станут невыносимыми. У автора сложилось впечатление, хотя оно и не может быть детально обосно­вано, что невыносимая травма для Луизы скорее закончилась бы психотиче­ским развитием, чем глубоким невротическим конфликтом. Мы полагаем, однако, что такое утверждение не уменьшает значимость того, что говори­лось выше по поводу свободы Луизы от невротической тревоги.

Некоторые детали этой истории, если бы они проявились в более выра­женной форме, могли бы указывать на психопатическое развитие. Психопати­ческая личность, развивающаяся вследствие такого полного отвержения в семье, в которой у ребенка не закладывается основа будущих взаимоотноше­ний с другими людьми, не страдает от невротической тревоги (см. сноску от­носительно точки зрения Лауретты Бендер). Но, как мы считаем, ясно, что Луизу нельзя отнести к психопатам.

проводили лето на барже, тем самым облегчая себе домаш­нюю работу. Так как отец принудил старшую сестру к сексу­альным отношениям (и она сама была беременна от отца в то время), Бесси энергично протестовала против того, чтобы жить на барже. Этот протест дошел до того, что она выпила немного йода, но в конце концов вынуждена была уступить угрозам со стороны матери. На барже Бесси делила ложе с братом и отцом, и в течение лета отец трижды заставлял ее вступать с ним в половую связь; он угрожал ее убить, если она откажется подчиниться его требованиям или расскажет ко­му-нибудь о произошедшем. Когда мать впоследствии узнала, что Бесси беременна от отца, она посчитала, что во всем ви­новата Бесси, сильно била ее и угрожала убить, если та оста­нется дома. Бесси временно предоставило жилье Общество по предотвращению насилия над детьми, а позднее она стала жить в Ореховом Доме. Пока она здесь жила, ее отец был при­влечен к суду старшей сестрой по обвинению в изнасилова­нии и приговорен к тюремному заключению.

Хотя Бес