Эпоха Возрождения: соперничество и индивидуализм
Индивидуализм представителей западной цивилизации может быть противопоставлен средневековому коллективизму и рассмотрен как реакция на него. Человек Средних веков «осознавал себя только как принадлежащего определенной расе, народу, семье или организации — только как принадлежащего какой-то общей категории», говоря словами Бурк-хардта2. Каждый человек на уровне общих представлений знал свое место в экономической структуре гильдии, в психологической структуре семьи, в иерархии феодальной зависимости, в нравственной и духовной структуре, связанной с церковью. Эмоциональные выражения канализировались общественными нормами, коллективные эмоции — по праздникам, а агрессивные эмоции — в таких движениях, как крестовые походы. «Все эмоции необходимо было вовлекать в жест-
1 Наш интерес к эпохе Возрождения, началу современной эпохи и времени, когда были сформированы многие культурные стандарты — источник современной тревоги, приблизительно соответствует интересу, проявляемому работающими в индивидуальной психотерапии, к периоду раннего детства, когда формируются образцы поведения, лежащие в основе тревоги у взрослого индивида.
2 Дж, Буркхардт, Цивилизация эпохи Возрождения в Италии, Нью-Йорк, 1935.
кую систему общепринятых форм, — пишет Хейзинга, — так как без них гнев и жестокость разрушили бы жизнь»1.
Но в четырнадцатом и пятнадцатом веках, как указывает Хейзинга, иерархическое строение церкви и общества, ранее предназначенное для канализации эмоций и впечатлений, стало средством подавления жизнедеятельности. Использование символов сильно разрослось в конце Средневековья, символы замкнулись на самих себе, превратились в формы, лишенные жизненного содержания и оторванные от реальности. В последние два века Средневековья господствовали чувства уныния, меланхолии, скептицизма и выраженной тревоги. Тревога приняла форму сильного страха смерти и повсюду приникающего страха чертей и колдунов2. Индивидуализм эпохи Возрождения отчасти можно понять как реакцию протеста на вырождение коллективизма в заключительный период Средневековья.
Новая оценка индивида и новая концепция отношения индивида к природе, которые станут одними из главных составляющих эпохи Возрождения, наглядно проявляются в картинах Джотто (Giotto). (Именно в период между Джотто и его учителем Чимабуэ (Cimabue), как считают многие эксперты, началась новая эпоха. Действительно, Джотто жил во времена «начала итальянского Ренессанса», вслед за чем последовал расцвет Возрождения.) В противоположность символическим, негибким, фронтальным изображениям средневековой живописи, изображения Джотто даны в перспективе на три четверти и демонстрируют свободу в движениях. В противоположность неконкретным, не от мира сего, стереотипным, а потому часто неподвижным чувствам, которые изображали предыдущие живописцы, Джотто начинает показывать эмоции конкретных индивидов. Он изображает конкретное огорчение, конкретную радость, конкретный гнев или конкретное удивление, которые испытывают обычные люди в повседневных, конкретных ситуациях — отец целует дочь, друг плачет у могилы умершего. Наслаждение естественными чувствами пере-
1 Й. Хейзинга, Закат Средневековья, Нью-Йорк, 1924, с. 40.
2 Там же. Ср. также: «Достаточно взглянуть на картины, созданные Босхом (Bosch) и Грюневальдом (Grunewald), чтобы понять, что дезорганизация средневекового порядка сама по себе выражалась в генерализированном страхе и тревоге, символическим выражением которых была распространенная боязнь чертей». — Карл Мангейм, Человек и общество в эпоху перемен, Нью-Йорк, 1941, с. 117.
несено на симпатичные рисунки животных Джотто; и удовольствие, с которым он изображает деревья и скалы, является предзнаменованием наслаждения от восприятия естественных форм самих по себе. Сохранив в определенной степени символический характер средневековой живописи, Джотто в то же самое время представляет новые установки, которые характеризуют эпоху Возрождения, а именно новый гуманизм и новый натурализм*.
В противоположность средневековому понятию о человеке как элементе некой целостности в эпоху Возрождения индивид рассматривается, как отдельная сущность, а социальная организация — как фон, окружение, в котором индивид должен достигнуть высокого положения. Главное различие между периодом Джотто и временем расцвета Возрождения состоит в том, что для Джотто ценность представляет простой человек (сказывается влияние на Джотто святого Франциска в оценке простых людей), тогда как позднее цениться стал могущественный индивид. Это явление, на основе которого формируются создающие тревогу образцы поведения в нашей культуре, мы теперь намерены проследить в процессе развития.
Революционные культурные перемены и распространение новых идей происходили в эпоху Возрождения почти в любой области человеческой деятельности — экономической, интеллектуальной, географических открытий, политической — что хорошо известно, и нет смысла это описывать. Культурные изменения во всей своей совокупности являлись как причиной, так и следствием оформившейся веры в могущество свободного, автономного индивида2. С одной стороны, революционные изменения основывались на новом мышлении индивида и на других изменениях в обществе, которые поощряли применение человеком своей энергии, инициативы, мужества, знаний и ума. Социальная мобильность освободила индивида от влияния средневековых семейных каст; мужественно действуя, он теперь мог достичь очень многого независимо от происхождения. Богатство, которое стало доступным вследствие расширяющейся торговли и растущего капитализма, по-
1 В этой главе мы описываем работы художников, полагая, что художник выражает постулаты и идеи, лежащие в основе культуры, в которой он живет, и что художественные символы часто не только меньше искажают смысл изображаемого, но также более непосредственно передают смысл культурного периода, чем символы, выраженные в словесной форме.
2 Ср. гл. 2.
служило развитию возможностей предпринимательства и являлось наградой для индивидов, достаточно смелых, чтобы рисковать. Новая оценка образования и обучения была как выражением интеллектуальной свободы, так и проявившегося любопытства (странствующий ученый, сделавший окружающий мир своим университетом, является символом отношения людей, разделявших новые идеи, к свободе передвижения); но в то же самое время знание ценилось как средство обретения могущества. «Только тот, кто обладает полноценными знаниями, — замечает Лоренцо Джиберти (Lorenzo Ghiberti), писатель эпохи Возрождения, — может бесстрастно презирать перемену судьбы»1.
Политическое брожение времен Ренессанса, когда власть в городах быстро переходила от одного деспота к другому, точно так же сулило награду тому, кто свободно проявлял свою энергию. В то время многие действовали ради собственной выгоды, и индивид, обладавший смелостью и способностями, мог добиться высокого положения. «Стремление к свободной игре амбициозной индивидуальности, о котором говорит описываемое положение вещей, было огромным. Особая способность могла поднять самого посредственного монаха до уровня святого Петра, самого посредственного солдата — до уровня герцога Милана. Наглость, сила, неразборчивость в средствах, вплоть до преступления, были главными факторами, необходимыми для успеха»2. Говоря о насилии, которое было связано с выражением индивидуальности в тот период, Буркхардт замечает: «Способность к злодеянию, которая была основой свойств личности, являлась в то же самое время условием величия, иными словами, крайней степенью индивидуализма... Зрелище победоносного эгоизма, которое представляли собой другие люди, побуждало его (индивида) защищать свои собственные права своей собственной рукой»3.
Высокая оценка человека в эпоху Возрождения не была оценкой личности как таковой. Скорее, как уже упоминалось выше, эта оценка относилась к сильным людям. Допускалось, что слабого человека можно эксплуатировать и им можно ма-
1 Цит. по: Буркхардт, цитируемое произведение, с. 146.
2 Джон Аддингтон Симондс (Addington Symonds), Итальянский Ренессанс, Нью-Йорк, 1935, с. 60.
3 Буркхардт, цитируемое произведение.
нипулировать, не испытывая укоров совести или жалости1. Virtu2 в эпоху Возрождения состояла по большей части в смелости и других характеристиках, необходимых для достижения успеха. «Успех был стандартом, по которому оценивались действия; и человек, который мог помочь своим друзьям, пугал своих врагов и прокладывал путь к собственному счастью любыми средствами, считался героем. Макиавелли (Machiavelli), используя термин «Virtu»... оставил в нем только то от римского термина «Virtus»3, что относилось к смелости, интеллектуальным способностям и личной доблести человека, который достигает своей цели, какой бы она ни была4. Здесь можно заметить слияние индивидуализма и стремления к соперничеству. Концепция успеха, в которой считается нормальным обожествление сильного индивида, рассматривающего общество в основном как арену борьбы за более высокое положение, обязательно должна быть связана с мотивом соперничества. Вся культура свидетельствует о существовании награды в виде самореализации, которая достигается посредством завоевания превосходства и победы над другими людьми. Положительное отношение к могуществу свободного индивида было совершенно сознательной установкой людей, живших в эпоху Возрождения5. Не существует границ творче-
1 В этой связи важно подчеркнуть, что, хотя во многих отношениях Ренессанс установил принципы, которые были бессознательно усвоены значительной частью нового общества в последующие столетия, он являлся движением не больших масс людей, а кучки сильных, обладавших способностью к творчеству индивидов.
2 Добродетель (ит.) — Прим. пер.
3 Добродетель (лат.) — Прим. пер.
4 Симондс, цитируемое произведение, с. 87.
5 Леон Альберти (Leon Alberti), принадлежавший к тем выдающимся личностям, которые достигли успеха во всем, начиная от гимнастики и кончая математикой, сформулировал возможный девиз сильного индивида: «Человек может делать все что хочет». — Буркхардт, цитируемое произведение, с. 150. Но никто лучше не озвучил установку эпохи Возрождения, чем Пико Делла Мирандола (Piko della Mirandola), который написал двенадцать книг, доказывая, что человек является хозяином собственной судьбы. В известном сочинении Речь о достоинстве человека он изображает творца, говорящего Адаму: «Ни постоянного места жительства, ни формы, в которую был бы облачен твой образ ... мы не дали тебе... Ты, не ограниченный никакими узкими рамками, в соответствии со свободной волей, которой я дал власть над тобой, будешь сам творить свою природу. Я поместил тебя в центр мира, откуда хорошо видно, что в мире делается. Ты создан ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы стать собственным творцом и вопло-
ской активности человека, если только, как говорит Мике-ланджело (Michelangelo), человек сможет себе доверять. Сознательный идеал — это l'uomo universale1, многосторонняя, развитая во всех отношениях личность.
Но на менее осознанном уровне, под оптимизмом и уверенностью, скрывалась другая тенденция — чувство безысходности наряду с зарождающимся ощущением тревоги. Эта скрытая тенденция, которая вышла на поверхность только -в конце эпохи Возрождения, ясно видна у Микеланджело. На сознательном уровне Микеланджело гордился своими индивидуальными энергичными действиями, дерзко принимая изоляцию, которая им сопутствовала: «У меня нет никакого друга, и он мне не нужен». «Любой человек, который следует за другими, никогда не продвинется вперед, и любой, кто не знает, как развить свои способности, не извлечет пользы, ознакомившись с работой других людей»2. Но в картинах Микеланджело присутствует напряжение и конфликт — скрытые психологические двойники крайнего индивидуализма. Образы кисти Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы изображают непрекращающееся беспокойство и волнение. Человек у Микеланджело, как указывает Симондс, «окутан необыкновенным и величественным чувством душевного волнения»3. Почти всегда человек Микеланджело, на первый взгляд могущественный и победоносный, изображен в виде фигуры с широко раскрытыми глазами, что выдает наличие тревоги. Сильный страх выражается на лицах «Проклятых, испугавшихся своего падения», но интересно, что то же самое выражение страха, правда, менее интенсивное, характерно для других образов Сикстинской капеллы. Микеланджело отображал внутреннее напряже-
тить себя в той форме, которая тебе покажется наилучшей. У тебя будет могущество, чтобы опуститься до уровня низших и грубых созданий. У тебя будет могущество воплотиться в высшее, или божественное, существо, согласно приговору твоего разума». — Цит. по: Симондс, цитируемое произведение, с. 352. Эта переворачивающая наши представления концепция человеческого могущества и неограниченной свободы человека двигаться туда, куда он захочет — и в то же время концепция могущества его разума, — описывается Симондсом как «прозрение современного духа».
1 Всесторонне развитый человек (ы/я.) — Прим. пер.
2 Ромен Роллан (Romain Rolland), Микеланджело, Нью-Йорк, 1915, с. 161.
3 Симондс, цитируемое произведение, с. 775. Люди Ренессанса ощущали возрождение духа Древней Греции, но существенное различие эпох, как отмечает Симондс, заключено «в спокойной безмятежности» Фидия в сравнении с «волнением» Микеланджело.
ние не только людей своей эпохи, но и свое собственное. Так на автопортрете у Микеланджело тоже широко раскрытые глаза, что указывает на мрачные, тревожные чувства. Образы Микеланджело могут рассматриваться как символы не только сознательного идеала, но и — на психологическом уровне скрытого настроения эпохи Возрождения: победоносные, сильные, развитые во всех отношениях люди в то же самое время являются напряженными, возбужденными и тревожными1.
Важно отметить, что скрытое напряжение и чувство безысходности были свойственны тем, кто, подобно Микеланджело, достигал успеха в своей индивидуалистической борьбе. Таким образом, зарождающаяся тревога не была следствием невозможности достичь цели, которая состояла в индивидуальном успехе. Как мы полагаем, тревога возникла из-за состояния психологической изоляции и отсутствия положительной оценки со стороны общества, что было результатом крайнего индивидуализма.
Эти два свойства сильных индивидов эпохи Возрождения описываются Фроммом: «Кажется, что новая свобода принесла для них две вещи: увеличенное чувство силы и рост изоляции, сомнений, скептицизма, а как следствие — тревогу»2. Ярким симптомом скрытой психологической тенденции было «болезненное стремление к славе», как назвал его Буркхардт. Иногда движущее человеком желание славы было настолько сильным, что индивид совершал убийство или другие ужасные антисоциальные поступки в надежде, что так его запомнит потомство3. Все это свидетельствует о значительной изоляции и фрустрации во взаимоотношениях индивида с другими людьми, о сильном желании получить признание окружающих, даже с помощью агрессии. Остался ли человек в народной памяти из-за злодейских или славных поступков, видимо, не считалось важным. Исходя из сказанного, можно рассмотреть аспект индивидуализма, который присутствует в совре-
1 В целом сознательный идеал скрывал зарождающуюся тревогу в образах большинства художников Ренессанса (приглядитесь к гармоничным человеческим существам Рафаэля). Но Микеланджело — гений и долгожитель — шагнул далеко за пределы юношеского поклонения достижениям Ренессанса и претворил идеи Возрождения, намного превзойдя ранних представителей эпохи в обнажении скрытых тенденций рассматриваемого периода.
2 Фромм, цитируемое произведение, с. 48.
3 Фромм указывает, что «если взаимоотношения человека с другими людьми и с самим собой не гарантируют полной безопасности, слава является одним из средств, с помощью которого заглушаются сомнения». — Цитируемое произведение, с. 49.
менном стремлении к экономической борьбе, а именно, что агрессия против своих ближних допускается как средство достижения признания от них1.
Индивидуалистическое стремление к соперничеству имеет заслуживающие внимания психологические отзвуки в отношении индивида к самому себе. Вследствие вполне понятного психологического процесса установки личности по отношению к другим людям становятся установками по отношению к самому себе; отчуждение от других раньше или позже ведет к самоотчуждению. Фромм указывает, что вследствие манипуляции другими людьми для увеличения своего богатства и власти (пример — дворяне и бургеры) «отношение к себе добившегося успеха индивида, его чувство безопасности и уверенности в себе также подверглось порче. Его собственное «я» стало таким же объектом манипуляции для него самого, как и другие люди»2. Кроме того, самооценка индивида зависела от успеха, достигнутого в ходе соперничества. В безусловной ценности, которая тогда придавалась успеху — «безусловной», поскольку как социальное уважение, так и самоуважение зависело от него — мы видим ростки обязательного для современных индивидов стремления к успеху и конкуренции. Карди-нер так описывает основную проблему современного человека:
«Таким образом, основные заботы западного человека были связаны с успехом как формой самореализации, так же как в Средние века они были связаны со спасением. Но в сравнении с индивидом, которому нужно только спасение, психологическая задача современного человека значительно более трудна. На человека наложена ответственность, и неудача в большей мере порождает презрение к самому себе, чувство неполноценности и отсутствия надежды, чем приносит осуждение и презрение со стороны общества. Успех — это цель, которой нет предела, и в момент ее достижения желание, вместо того чтобы уменьшиться, увеличивается. Польза, которую дает успех, это в основном власть над другими людьми»3.
Объясняя появление заинтересованности в индивидуальном успехе, Кардинер отмечает сдвиг от «потусторонних» наград и наказаний Средних веков, которые давались после смерти, к заинтересованности времен Ренессанса, к наградам
1 Это напоминает поведение изолированного ребенка, который совершает антисоциальные поступки, чтобы получить, по крайней мере в извращенной форме, заботу и признание.
2 Цитируемое произведение, с. 48.
3 Кардинер, цитируемое произведение, с. 445.
и наказаниям здесь и теперь. Автор этой книги согласен с тем, что эпоха Возрождения характеризовалась новым отношением к ценностям и возможностям удовлетворения потребностей в существующем мире; подтверждения можно найти в произведениях Боккаччо (Boccaccio), в гуманизме и натурализме Джотто. Особенно нас поражает то, что награды в Средние века приобретались посредством участия человека в корпоративной организации — семье, феодальной иерархии или церкви, — а в эпоху Возрождения всегда награждались старания отдельного индивида, противостоящего окружению. Движущее человеком стремление к славе — это был тот же вид награды после смерти, но только в сегодняшнем мире. Что следует отметить, так это крайне индивидуалистичный характер такой награды: человек получает славу или известность у потомков с помощью превосходства над своими ближними, выделения из них1.
1 Точка зрения Кардинера состоит в том, что представление о посмертных наградах и наказаниях средневекового церковного учения позволяло контролировать агрессию при возможности самоутверждения. По мере того как влияние посмертных наград и наказаний уменьшалось, росла заинтересованность в наградах, существующих здесь и теперь, в социальном благополучии (престиже, успехе). Личность, которая больше не может самоутвердиться с помощью посмертных наград, находит самоутверждение в сегодняшнем успехе. По мнению автора, точка зрения Кардинера отражает реальность лишь частично — в том, что касается появившейся заинтересованности в сиюминутных наградах, которая сохранилась и в последующее время. Но представление о различиях между Средними веками и современной эпохой, связанное с тем, когда эти награды и наказания должны быть получены — после смерти или здесь и теперь, — является чрезмерным упрощением сложной картины. Можно привести один пример: Боккаччо прославляет стремление к сегодняшнему удовлетворению в соответствии с духом эпохи Возрождения; но он также утверждает, что сила, стоящая выше личности, судьба, препятствует ему в достижении удовольствия. Важно, однако, что Боккаччо утверждает, что смелый индивид может перехитрить судьбу. Именно существенная характеристика эпохи Возрождения, по мнению автора данной книги, состоит в уверенности человека, что награды приобретаются с помощью индивидуальных усилий. Стремление сделать различие между посмертной и сиюминутной наградой главным объяснительным принципом высокой ценности успеха является чрезмерным упрощением хотя бы потому, что религиозное представление о посмертной награде существовало в течение большей части современной эпохи. Существование бессмертия почти не подвергалось сомнению вплоть до девятнадцатого столетия (Тиллих). Но важная особенность современной эпохи не в том, когда получается награда, а в отношениях между наградой и усилиями самого индивида: хорошие дела, за которые человек получал награду в вечности, служат одновременно достижению индивидуального экономического успеха. Такими делами являются усердная работа и согласие с буржуазной моралью.
Положительные аспекты индивидуализма эпохи Возрождения, особенно расширение возможностей самореализации, можно не описывать подробно, так как они стали составной частью осознанных и неосознанных аксиом современной культуры. Но рассмотрение негативных сторон, осознанных немногими, весьма уместно в нашем исследовании. Такими негативными сторонами являются: 1) содержание индивидуализма, преимущественно связанное с соперничеством, 2) упор на силу индивида, противостоящую общественным ценностям, 3) тенденция в современной культуре к безусловно положительной оценке цели, которая состоит в конкуренции и успехе, и 4) сопутствующие психологические явления, нарастающие со времен Ренессанса, а именно изоляция индивида от других людей и тревога. Мы использовали термин «зарождающаяся» тревога, описывая Ренессанс, так как тревога не была открытой, осознаваемой, но проявлялась в эпоху Возрождения преимущественно в форме симптомов. Описывая искусство Микеланджело, мы видели, что изоляция принималась с дерзостью, но сознательного принятия тревоги не было. В этом отношении изолированные индивиды пятнадца-того-шестнадцатого столетий и девятнадцатого-двадцатого резко различаются. Последние, подобно Кьеркегору, осознали тревогу как следствие изоляции индивида. Основная причина, по которой люди Ренессанса не осознали тревогу как следствие изоляции, состояла в том, что тогда существовало огромное пространство приложения способностей. Всегда были доступны новые области, на которые человек мог направить свои усилия, если имела место какая-либо фрустрация. Это еще раз свидетельствует о том, что эпоха Возрождения была начальной стадией нынешнего исторического периода.
Проблема тревоги в современной западной культуре появилась во времена Ренессанса. Она состояла в следующем: Как сообщество людей (на уровне психологии, экономики, этики и т. д.) должно развиваться, не отрицая ценность самореализации индивида, чтобы освободить членов общества от чувства изоляции и сопутствующей ему тревоги, внутренне связанной с крайним индивидуализмом?
3. Тауни: индивидуализм, конкуренция и экономическое развитие
Стремление индивида к соперничеству в нашем обществе значительно содействовало экономическому развитию начиная с эпохи Возрождения. Разрушение средневековой гильдии (в которой конкуренция была невозможна) открыло дорогу значительному экономическому соперничеству между индивидами. Поэтому особенно важно исследовать, как стремление индивида к соперничеству — черта характера современного человека — связано с развитием индустриализации и капитализма. Здесь мы рассмотрим взгляды Тауни (Tawney) на экономическое развитие в эпоху Возрождения и в последующие столетия, акцентируя психологический подтекст этого развития. В данном разделе мы детально исследуем принципы, описанные ранее, и проанализируем их следствия, которые проявились в неожиданной форме в эпоху Возрождения.
Современная индустриализация и капитализм возникли под влиянием большого числа факторов, но на психологическом уровне роль нового взгляда на энергию свободного индивида была особенно важна. Рациональное обоснование современных индустриализации и капитализма заключалось в подчеркивании «права» индивида накапливать богатства и использовать их для достижения могущества. Тауни указывает на то, что своекорыстие индивида и «естественный инстинкт» увеличения могущества и благосостояния были обожествлены и приняты как мотивы в сфере экономики. Индустриализация, особенно в последние два столетия, основывалась на «отрицании любого авторитета (например, социальной ценности или функции), который довлел бы над разумом индивида»1. Такое положение «давало людям свободу следовать своим собственным интересам, честолюбивым устремлениям или потребностям и не подчиняться какому-либо общему центру влияния»2. В этом отношении «обоснование современной индустриализации — это извращение индивидуализма»3.
«Экономический эгоизм», как называет его Тауни, основывался на предположении, что свободное следование инди-
1 Р.-Х. Тауни, Стяжательское общество, Нью-Йорк, 1920, с. 47.
2 Там же, с. 47.
3 Там же, с. 49.
вида собственным своекорыстным интересам автоматически приведет к экономической гармонии в обществе в целом1. Такое допущение служит тому, чтобы ослабить тревогу, возникавшую вследствие изоляции и враждебности, сопровождавшей экономическую конкуренцию в обществе. Конкурирующий с кем-то индивид мог считать, что общество выигрывает от его стремления к благосостоянию. В течение большей части современной эпохи это допущение было с практической точки зрения правильным. Оно впечатляющим образом подтвердилось в том отношении, что с ростом индустриализации значительно увеличилась возможность удовлетворять материальные потребности. Но в других отношениях, особенно на поздних стадиях, когда развился монополистический капитализм, рост индивидуализма в ходе экономических преобразований очень негативно повлиял на отношение индивида к самому себе, так же как и на его взаимоотношения с близкими людьми.
Психологический подтекст и последствия экономического индивидуализма не проявлялись в полной мере вплоть до середины девятнадцатого столетия. Один из психологических результатов индустриализации, особенно на ее последних стадиях, состоял в том, что для большинства людей работа потеряла свою внутреннюю ценность. Работа превратилась в «службу», при которой критерием ценности является не продуктивная деятельность сама по себе, а более-менее удачный результат труда — заработная плата и жалованье. Это меняет основу как социального уважения, так и самоуважения, состоявшую ранее в творческой деятельности самой по себе (удовлетворение от которой усиливает чувство могущества и, следовательно, снижает тревогу), ею становится приобретение богатства. Ценность, признанная высшей в индустриальной системе, — это приобретение богатства. Таким образом, другое психологическое следствие индустриализации состоит в том, что богатство становится общепринятым критерием престижа и успеха, «основанием публичного уважения», как говорит Тауни. Приобретение богатства по самой своей при-
1 Это одна из форм постулата, принятого рационализмом семнадцатого и восемнадцатого столетий: основная идея автономии в том, что свободная деятельность разума индивида автоматически приведет к гармонии между индивидом, обществом и «космическим разумом» (см. гл. 2).
роде связано с соперничеством; успех состоит в том, чтобы иметь больше богатства, чем сосед; положение других людей на социальной лестнице становится ниже, когда твое собственное повышается. Тауни рассматривает с экономической точки зрения то, на что позже будут указывать психологи, а именно, что если определять успех как присвоение богатства, то получается порочный круг. Никогда нельзя быть уверенным в том, что сосед или конкурент не приобретут больше богатства; никогда нельзя быть уверенным в достижении положения гарантированной безопасности, и поэтому человек будет всегда стремиться увеличить свое богатство1.
Важно отметить, что стремление к богатству, при котором богатство является общепринятым критерием успеха, не относится к приобретению материальных благ ради поддержания существования или даже получения удовольствия. Скорее богатство воспринимается как знак индивидуального могущества, доказательство успешности и самоценности.
Современный экономический индивидуализм, хотя и основан на вере в могущество свободного индивида, имел последствием то обстоятельство, что все большее число людей должны работать на немногих могущественных собственников. Неудивительно, что такое положение лишает людей ощущения безопасности, так как индивид не только должен руководствоваться критерием успеха, на который он может лишь отчасти влиять, но и сама возможность трудиться тоже мало поддается контролю2. Таким образом, реально происходящее экономическое развитие, особенно в монополистической фазе
1 В главе, которая называется «Почему они работают так старательно?», авторы, в своем первом исследовании Мидлтауна, замечают, что «как бизнесмены, так и наемные работники, по видимости, гонятся за обеспеченной жизнью, стремятся делать деньги, и при этом их заработок идет нога в ногу с еще большим ростом их субъективных потребностей». — Р.-С. Линд, Х.-М. Линд, Мидлтаун, Нью-Йорк, 1929, с. 87. Справедливо сделать вывод о том, что мотивация этих «субъективных потребностей» в значительной степени связана с соперничеством, стремлением «не отстать от остальных».
2 Тауни пишет, что «потребность в безопасности является фундаментальной, и одно из самых серьезных обвинений, которые можно выдвинуть против нашей цивилизации, состоит в том, что значительная часть человечества безопасности лишена». — Цитируемое произведение, с. 72. В самые последние десятилетия непрочность положения из-за невозможности влиять на получение работы в значительной степени уменьшилась благодаря профсоюзному движению.
капитализма, прямо противостоит положению о свободе индивидуальной деятельности, на котором основываются индустриализация и капитализм. Но, как указывает Тауни, индивидуалистические постулаты так крепко засели в нашей культуре, что большое число людей упрямо держится за них, несмотря на то что они не вписываются в реальность. Когда тревога воспринимается представителями среднего класса и класса, занимающего положение ниже среднего, они удваивают свои усилия, чтобы достичь безопасности, исходя из тех же самых постулатов о правах индивида (право собственности), например, делая денежные сбережения, вкладывая деньги в собственность, в ренту и т. д. Тревога у представителей этих классов часто становится дополнительной мотивацией их попыток защитить индивидуалистические постулаты, которые являются одним из факторов, лишающих их безопасности. «Голод на безопасность является настолько повелительным, что те люди, которые страдают в наибольшей степени от злоупотреблений, связанных с собственностью (и постулатов о правах индивида, на которых базируются права собственности)... будут их терпеть и даже защищать из-за страха, что нож, который отрезает мертвое вещество, заденет живое»1.
Тауни также делает очень важное замечание о том, что революции, целью которых является улучшение условий жизни среднего и низших классов (как в семнадцатом столетии), основывались на тех же самых предпосылках, которые разделяли правящие классы, а именно — на верховенстве прав личности и вытекающих из них прав собственности. Эти революции имели положительное значение, расширив основные права индивида. Но, по Тауни, они основывались на том же ошибочном положении, что индивидуальная свобода и увеличение могущества и богатства важнее, чем социальное функционирование. Этот момент имеет фундаментальное значение для последующего сравнения революций и социальных изменений, которые происходили в предыдущие столетия современной эпохи, с одной стороны, и революций и переворотов, с которыми сталкивается современная культура, — с другой.
Что отсутствует в индивидуализме, который сопряжен с экономическим развитием, начиная с Ренессанса, так это, по
Тауни, цитируемое произведение, с. 72 и последующие страницы.
словам Тауни, представление о социальных функциях работы и собственности. Индивидуалистический постулат «не может объединить людей, потому что объединяют узы служения общей цели, а индивидуалист такие узы отвергает, ведь сама его сущность состоит в том, чтобы защищать права, а не служить чему-то»1. Это соответствует нашему предположению о том, что основанный на соперничестве индивидуализм направлен против восприятия общности, а отсутствие общности — это один из наиболее важных факторов, вызывающих тревогу в современных условиях2.
4. Фромм: изоляция индивида в современной культуре
В предыдущих разделах этой главы мы рассматривали особенности определенного исторического этапа, благодаря которым развился основанный на соперничестве индивидуализм, опираясь на исследования историков Ренессанса и историка экономики Тауни. Теперь мы проанализируем взгляды двух авторов, которые исследовали психологическое и культурное значение описываемых фактов, а именно Эриха Фромма и Абрама Кардинера.
В центре внимания Фромма находится психологическая изоляция современного человека, порожденная индивидуальной свободой, появившейся в эпоху Возрождения3. Выводы
1Там же, с. 81-82.
2 Тауни приводит несколько причин, объясняющих то обстоятельство, что противоречия в современном индустриальном развитии слабо проявлялись до девятнадцатого и двадцатого столетий. Одна причина состоит в том, что индустриализация, по-видимому, способна бесконечно развиваться. Другая причина заключается в том, что мотивы голода и страха, которые присутствуют у рабочих, дают возможность системе функционировать на определенном уровне. Но когда стало очевидно, что капитализм на монополистической стадии противоречит самой сущности индивидуальной свободы, на которой он основан; и когда в девятнадцатом и двадцатом столетиях страх и голод стали не так актуальны вследствие появления рабочих профсоюзов, то противоречия, внутренне присущие экономическому развитию, основанному на индивидуализме, стали проявляться вболее открытой форме.
3 Эрих Фромм, Бегство от свободы, Нью-Йорк, 1941. Вклад Фромма особенно значим вследствие метода, который он применяет. Психологический и социологический подходы совмещены; Фромм пытается понять характер современного человека как продукт развития культуры, и рассматривает индивида как психологическую сущность, бытие которой имеет свой смысл и которая принимает определенную форму в межличностных отношениях.
Фромма особенно убедительны в том, что каса