Специфика и проблемное поле национально–культурной идентичности

Важнейшим элементом идентичности выступает ее национально–культурная составляющая, концентрирующая проблематику экзистенциального, социального, этнокультурного и макро–группового уровня идентичности. Она является сложным образованием, включающим когнитивный, аффективный (эмоционально–ценностный) и поведенческий структурные компоненты[4]. Когнитивный компонент национально–культурной идентичности опирается на сумму знаний народа о своей истории, он систематизирует базовые критерии этнокультурной идентификации (общность территории и происхождения, языка, религии и культуры, традиций и обычаев, единство понимания и оценки исторического прошлого), которые, с одной стороны, обеспечивают солидарность общности «мы», с другой стороны, выполняют дифференцирующие функции, обозначая область «своего» и границы «чужого». Эмоционально–ценностная составляющая идентичности выражается в виде сложного комплекса чувств и переживаний, рождаемых осознанием факта принадлежности к данной нации: с одной стороны, гордость, самоуважение, достоинство, любовь, преданность, с другой стороны – обида, вина, униженность, стыд. В ситуации кризиса идентичности эти переживания склонны к трансформации в свои непродуктивные модели: в первом случае усиливается вектор гиперидентичности, стремящийся к различным формам национального фанатизма, второй тип переживаний, склоняясь к модели гипоидентичности, завершается острым чувством национальной неполноценности[5]. Безусловно, аффективно–отрицательный компонент национально–культурной идентичности свидетельствует о кризисе ее базовых оснований, однако его можно расценивать и в положительной плоскости: представители какой–либо нации могут себе позволить явить миру свои отдельные отрицательные качества миру только при исторически состоявшейся сильной и стабильной идентичности. Самокритичность в таком случае уравновешивается (и компенсируется) осознанием величия своего исторического прошлого и культурного превосходства в настоящем.

Национально–культурная идентичность – феномен идеального, духовного порядка, поэтому и сам кризис трудно фиксируется по внешним признакам и критериям. Как разновидность духовного кризиса он до определенной стадии протекает в неявной форме, а ситуация воспринимается как «вполне сносная». Дело в том, что феномен идентичности не выражается в формах материальной культуры – он существует в сфере индивидуального и коллективного самосознания, которое складывается в чувство национально–культурной и духовной общности «мы», в коллективное мнение народа о себе как нации, о своем прошлом, настоящем и будущем. Неверное понимание природы данного феномена нередко приводит к подмене принципиально различных по своей сути понятий (и стоящих за ними явлений): национальной идентичности как факта духовного самоопределения коллективного субъекта культуры и истории – народа, и нации как территориально–политического образования. Иногда эти явления отождествляются, а в некоторых случаях между ними устанавливается неверная причинно–следственная связь, когда, например, российская национальная идентичность начинает рассматриваться как производная от наличия территориально–политического образования, именуемого нацией. Корреляция между этими явлениями не столь однозначная. В частности, формально нация как территориально–политическое образование (и социологический феномен – некая совокупность проживающих на данной территории граждан, коллективный этнический субъект) может существовать на фоне разрушающейся историко–культурной идентичности, что сегодня и наблюдается.

Не только кризис национально–культурной идентичности, но и сам процесс ее формирования нередко сопровождается усилением деструктивных тенденций. Невозможность отождествить себя в социальном плане (маргинальность одних социально–профессиональных групп, неудовлетворенность социальным статусом других), конфликт ролевых установок, утрата смыслообразующих жизненных ценностей – все это стимулирует внутриличностные конфликты, разрушает образ «Я», провоцирует негативную идентичность в форме различных девиаций: наркомании, проституции, алкоголизма, игровой зависимости; рождает различные формы виртуальной идентичности), которая нередко становится средством выражения деструктивных импульсов. Утрата положительного «образа Я» на личностном уровне рождает ощущение собственной неполноценности, а в социальной плоскости – агрессию и нетерпимость к другим (в том числе и шовинистические настроения). В такой ситуации возникает опасность расширения социальной базы носителей активной интолерантности и агрессивности.

Кризис национально–культурной идентичности – это глобальный вызов культуре, которая должна найти достойный ответ, в том числе и путем актуализации широкого спектра духовных символов идентичности, на индивидуальном уровне обеспечивающих смысл бытия, а на социальном – консолидацию общности «мы», исключающую агрессивные формы противостояния «они». Дело в том, что самоидентификация по определенному признаку формирует столь же глубинное восприятие «чужого», поэтому снижение конфликтности предполагает целенаправленное расширение «поля самоидентификации» индивида за счет его включения в более широкую систему координат с многообразием культурных символов ассоциации. В максимально широкой идентификационной шкале взаимоотношения «мы – другие» не приобретают социально негативного характера, ибо предполагают восприятие представителя другой культуры (религии, этноса) в качестве самоценной личности, вносящей свой вклад в мировую сокровищницу культуры (а также в качестве необходимого «другого», без которого невозможно адекватное самопонимание и многоуровневая идентичность субъекта культуры).