И.к.пантин «драма противостояния»

Надо осмыслить факт расхож­дения демократической и либеральной тенденций в полити­ческой истории нашей страны. Это важно для выработки стратегии нынешней демократизации и для обновления понимания политического прошлого России.

"ДЕМОКРАТИЯ БЕЗ СВОБОДЫ"?

Обновление России будет происходить с особенностями, отличающими его от соот­ветствующих процессов в истории стран Западной Европы, а тем более США. Во-первых, налицо разрыв между неустранимыми преобразованиями политического, общественно—экономического строя. Во-вторых, преобразования, происходящие ныне в стране, должны решить задачу синхронизации различных процессов, разделенных в историческом развитии Западной Европы столетиями. С этим связаны особые трудности теоретиче­ского моделирования политической ситуации в современной России, непримени­мость к ней привычных европоцентристских шаблонов и схем.

Двигаясь в сторону демократии как формы правления, политические силы нашего правительства должны учитывать специфику его исторического прошлого, менталитет россиян, их представления о демократии, трудности, проблемы, стоящие на пути формирования гражданского общества, нового, либеральнонго этоса с присущими ему ценностями, ориентациями, обновленных представлений о нормах справедливости, личностной автономии. Превращение этих ценностей в "здравый смысл" народа растянется на длительный срок, но только оно определит необратимость перемен, ритм продвижения к современному обществу с его рыночной, конкурентной экономикой с новыми условиями хозяйствования, с
демократическими институтами, с личной ответственностью индивида за свое благосостояние, с определенным уровнем гражданских свобод и т.п. Настоящая проблема либерально мыслящих людей заключается в освобождении от него. То есть

нужна не внешняя, а внутренняя критика советского периода, преодоление определенного типа мышления с бессознательным отношением к традиции, до сих пор свойственного массе россиян. Если не учитывать прошлого, относясь к нему критически осмысленно, то реформы обречены на неудачу.

В чем заключается отстаиваемое автором видение губительной для России проблемы оппозиции либерализма и демократии? В понимании генезиса феноменов "демократий без свободы" свободы без демократии.

Демократический этос, составляющий основу демократического политического устройства, Он явля­ется результатом длительного исторического развития, в ходе которого прогрессиру­ют его культура, основополагающие ценности, нравственные установки, внутрен­ний мир и т.п. Исторический опыт, отло­жившийся в сознании, привычках миллионов, — вот непременная предпосылка формирования демократического этоса.

На первый взгляд, особенности образа жизни, сознания россиян соответствуют представлению о демократии: она мыслима лишь там, где за каждым признан равный со всеми остальными статус. Однако на деле уравнение положений высших сословий и "демоса" обернулось нивелировкой культуры, убеждений, нра­вов, быта русских, их имперским отношением к другим национальностям. Демокра­тия как образ жизни традиционных коллективов не только не переросла в демокра­тию как строй мыслей и образ правления, но, наоборот, стала основой невиданного тоталитаризма, террористического по своей природе, враждебного всякой свободе выражения взглядов, мнений, интересов.

Исторические судьбы либерализма, либеральных ценностей в России, возмож­ность их прививки массовому сознанию автор связывает не столько с внутренней историей либеральных идей, либерального движения в нашей стране, сколько с характером российского демократизма, его генезисом и способностью к самоизмене­нию. Если в Западной Европе в ходе противоборства разных социальных сил создается либерально-демократический комплекс, то в России ценности либерализма так и не смогли оплодотворить демок­ратическую идеологию и массовое сознание.

"Я" В РАБСТВЕ У "МЫ"

Сторонникам демократических свобод в России предстоит, что предмет их устремлений требует нового осмысления. Народы России должны нату­рализоваться в новом, непривычном для них пространстве, усвоить себе его основа­ния и оценить выгоды, которые оно может дать. Новое демократическое жизнеуст­ройство требует времени, развития.

Модернизация такой страны, как Россия, преодолевающей наследие автократии и тоталитаризма, решает колоссальной сложности задачу, вы­ходящую за рамки одной лишь политической сферы и заключающуюся в самоизме­нении общества, принятии народными массами иного типа социокультурного разви­тия.

Известно, что тип культуры задается духовно-ценностной парадигмой, составля­ющей основу той или иной культурной общности. Для русской культуры ключевым словом является не личность, как на Западе, а общество. Если попытаться определить этот тип культуры, то его следовало бы назвать примитивно-коллективистским, имея в виду, что "коллекти­визм" - более конкретной харак­теристикой проявления "общественного": национального, политического, культур­ного и т.п. Из этого определения, по крайней мере в первом приближении, следует, что источники активности индивида (мотивации, инициативы и т.п.) изначально находятся вне его.

Преобладание такого рода культуры, ее репродуцирование в масштабах страны выражают не столько диктат общества, сколько признание самим индивидом естественности примата коллективного. Согласование личных и Поглощенность лица "миром" — а в итоге государством,— укоренившаяся благодаря перипетиям истории, приводила во времена смут и кровавых перетасовок к кризису и распаду большой или малой общности, к которой принадлежал индивид, и последний, не выделанный ни морально, ни политически, ни историче­ски, оказывался не в состоянии контролировать ситуацию. Еще больше, чем государ­ственный деспотизм, России в ее трудные времена грозила опасность анархии мно­жества индивидуальных и коллективных воль, вкусивших от отсутствия преград для самоутверждения.

Равным образом и в наше время общественное сознание россиян, включающее идеологию и психологию, отнюдь не является tabula rasa, на которой можно писать все, что вздумается. Важнейшая черта его — так называемое государственно-урав­нительное сознание. Существенными характери­стиками этого массового восприятия мира являются: личная несамостоятельность человека, растворение частных интересов, взглядов, мнений в "общих" интересах, взглядах, мнениях; отрицание "неотъемлемых" прав личности, уравнитель­ность — разнообразие, отличия, обособление считаются недопустимыми, по мень­шей мере, подозрительными; нетерпимость — стремление решать почти все возни­кающие вопросы и проблемы путем насилия над "меньшинством" в силу просто того, что оно меньшинство, а меньшинство "по определению" право быть не может; подавление частной, личной инициативы — оправданы лишь те инициативы, поиск и обновление, которые разрешены "начальством" и от которых получить выгоду может "государственный интерес", символизирующий собой "интерес всего обще­ства".

Фактически все носители индивидуального "Я" и в городе и в деревне были 'поставлены перед выбором: либо быть уничтоженными физически, либо отказаться от своего "Я", растворив его, искренне или притворно, в "Мы".

Лишь с конца 50-х годов — отчасти под влиянием Отечественной войны, отчасти под воздействием начавшейся новой дифференциации общества, расширения культур­ного влияния образованных слоев, прежде всего научно-технической и гуманитар­ной интеллигенции, стал крошиться и массив "Мы".

ЛИБЕРАЛИЗМ В РОССИИ: CONTRADICTIOIN ADJECTO

С помощью только ссылок на массовое сознание, на менталитет народа вряд ли можно объяснить тот факт, что либеральное направление в России так и не смогло сформироваться в народное движение: либерализма как самостоятельного фактора силы и источника народной инициативы не существовало.

Либералы по праву гордились именами Чичерина, Новгородцева, Кистяковского, Гессена и других, сумевших "на равных" с европейскими авторитетами либерализма двигать вперед теорию права, особенно естественного, изучение истории политиче­ской философии. Основополагающим политическим идеям евро­пейского либерализма была уготована в России странная судьба: их изучали, их разделяли, но необходимости в их настойчивом утверждении практически не ощу­щали. В революцию 1905-1907 гт. либералы входят как сила, только-только начинавшая обретать самостоятельное политическое сознание.

И все же главное, чего не удалось либерализму, — сформировать политические элиты, которые были бы в состоянии опереться на определенную совокупность инте­ресов и общественных настроений в борьбе против старой власти. Отрицая первосте­пенное значение идеи социального равенства, либералы в России дали возможность народническим партиям вместе с социал-демократами сформулировать перспекти­ву, в основе которой лежало радикальное — в духе стремлений большинства крестьян — решение аграрного вопроса, исключавшее консенус различных в идеологическом и социальном отношении интересов.

У Ленина и большевиков вплоть до 1917 г. присутствовал демократический момент — требование передать осуществление аграрных преобразований в руки революционных крестьянских комитетов. Роль пролетарского авангарда в этом превращении "России рабов" в "Россию свободных людей" мыслилась огромной: ему предстояло, по убеждению Ленина, Я политически, нравственно преобразовать передовую часть народной массы. Демократическая перспектива "диктатуры пролетариата" оказалась мифом: вместо привлечения масс народа к участию в управлении государством она привела к исключительной монополии большевиков на политическую власть, которая переросла позже в тоталитарный режим.

Драма российской политической истории, как она видится автору, заключается в том, что демократический и либеральный импульсы вместо того, чтобы дополнять друг друга, как в США и Западной Европе, вошли в ожесточенное столкновение.

Раздвоение единого ценностного и политического пространства губительно ска­залось и на демократах и на либералах.

Демократы, включая большевиков, во имя демократизма вынуждены были идеа­лизировать крестьянскую, а затем плебейски-пролетарскую массу, приписывая им, согласно западноевропейским социалистическим канонам, все мыслимые социаль­ные добродетели (коллективистский дух, революционную самодеятельность, осво­бодительную миссию и т.п.), И все это — в стране, где большинство составляли традмционалистски и царистски настроенные крестьянские массы, едва затронутые буржуазной цивилизацией, где рабочий класс европейского типа был в общей массе городского плебса исчезающе малой величиной, где среди крестьянства господство­вала крепостнически-патриархальная культура. В свою очередь, консервативное осуждение масс, боязнь "черни" (т.е. фактически народа) обрекали российских либералов, включая и либералов новой формации начала XX в., на политическую изоляцию, а их идеологию — на утрату освободительного аспекта, на примирение с самодержавием против демократического революционаризма. В результате доктри­на, служившая на Западе ярким символом свободы и прогресса, долгое время несла на себе в России клеймо охранительной, консервативной идеологии. Конечно, можно восхищаться интеллектуальным мужеством людей, которые не желали раболепство­вать перед темной, неразвитой массой, но в политике нежелание, неспособность понять свой народ, каким бы он ни был, грозят крахом.

Революция, а затем гражданская война не просто отодвинули народнически-демократическую и либеральную тенденции на задний план. Они отличались от представлений либералов и даже демократов. Короче, демократизм и либерализм уходят на задний план.

С точки зрения схем западноевропейской истории, разрыв с феодализмом, как правило, предполагает естественное развитие либерализма. В обществен­ной мысли России проявления радикального недовольства крепостничеством с самого нача­ла оказались перегруженными разного рода социалистическими утопиями, ставив­шими под сомнение ценность либеральных свобод. Социализм еще до установления капитализма начинает конкурировать с либеральной идеологией. Сначала российский берет за исходный пункт своих размышлений западноевропейскую ситуацию в том ее фазисе, когда мысли о естественной свободе индивида стали вытесняться идеями "социального" освобождения. Не последнюю роль в становлении социально (а не либерально) ориентированных течений демократии сыграла такая, уже упомянутая выше, посылка русской народниче­ской мысли, как "общинность", "соборность", отрицание возможности индивиду­ально освоенной, атомизированной социальной свободы.

Отход от западноевропейской "нормы", радикальная смена перспективы сви­детельствовали и о том, что несмотря на бурное развитие капитализма после 1861 г. в России еще не образовалось общество, способное придать смысл либеральным концепциям свободы как высшей цели, высшего правила человеческого общежи­тия, как универсального идеала, превосходящего классовые интересы. Конечно, и в нашей стране либерализм развивался в теоретическом и политическом плане. Но своей догматической привязанностью к принципам правового либерализма (в противовес социальному) он словно бы заключил мятежный дух свободы в жесткий каркас существовавшей социально-политической системы.

Именно во имя свободы, именно для обеспечения реальной свободы большинству населения России, а не только образованному, рационально мыслящему меньшин­ству, российские либералы должны были требовать конца сословным привилегиям и мер по экономическому раскрепощению крестьянства. Только при этом условии они могли укоренить традиции европейского либерализма в российской почве. Однако российский либерализм не нашел в себе потенций подняться до понимания требований прогресса. В условиях крестьянской страны, начавшей переход к капитализму, генеральная для либерализма проблема "свободы личности" не могла стать фокусом политической жизни. Восприятие либерализмом индивида как внешней реальности, более высокой, чем общество с его структурами и институтами, находилось в разительном противоречии с общественной жизнью России, где для огромной массы людей речь шла об элементарном физическом выживании, где нищета и полуголодное существование ограбленного "великой реформой" мужика служили предпосылкой экономического и социального прогресса страны.

ЭТА СТРАННАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ...

Россия принад­лежала к числу стран, где западная традиция высокой культуры была не только воспринята, но и продолжена, развита благодаря творчеству корифеев литературы, музыки, науки. Но Россия одновременно была самой отсталой из европейских стран по количеству школ, учреждений здравоохранения, социального обеспечения, страной, где задавленность нуждой, материальные лишения делали людей невосприим­чивыми к богатствам собственной культуры, не говоря о мировой, к общечеловече­ским идеалам добра, свободы, гражданственности.

После 1861 г. часть общества устремляется по пути западного экономического развития, насаждает крупную промышленность, прокладывает железные дороги, увеличивает добычу угля, нефти, железной руды. В каком-то смысле страна бурно развивается, естественно, по меркам тогдашнего времени. И в это же время ее деревня, где проживает основная масса населения, зажата в тиски отсталости, голо­да, нищеты. Промышленная революция в городах не только не была дополнена социальным переворотом в деревне, но, напротив, вызвала к жизни "псевдотрадиционный" уклад — систему полукрепостниче­ского отработочного хозяйства, ориентированного на рынок. Другими словами, бур­жуазное обновление страны вылилось для российского мужика в разорение, в выко­лачивание из него непомерных налогов, в муки голода, в избыточный труд без всяких шансов добиться когда-нибудь успеха.

Наконец, образованное общество России шаг за шагом двигалось в направлении либеральной политической культуры Запада. Падение крепостного права ускорило этот процесс. Но либеральное движение упирается в тупик. Недоверие либералов к демократизму усиливается заложенной в народнической демократии концепцией "земли и воли", а позже "народной воли", не говоря уже о социал-демократической идее "диктатуры пролетариата". В результате ради­кализм либерального подхода обернулся конформизмом: выражая лучшее, что было в российской высокой культуре, — гражданское мужество, жажду истины, недремлющую совесть, стремление личности к свободе и т.п. Принципы и идеалы либерализма на рубеже XIX-XX вв. в российских усло­виях не устарели, просто они должны были видоизмениться.

На первый взгляд, народники и социал-демократы (большевики) с их социаль­ными коллективистскими программами, которые видели в государстве сверхадмини­стратора, руководителя, контролирующего универсальные права и свободы, пред­ставляли собой демократическую альтернативу либералам. На деле же произошло обратное: ориентируясь на революционную активность плебейски-крестьянских масс, они оказались вынужденными отступить от демократий под напором событий. Демократия как система ценностей и демократия как механизм управления надолго разошлись между собой. Народная стихия вышла в 1917-20-х годах за пределы решения социальных вопросов, захлестнула города, варваризировала жизнь милли­онов, поставила под сомнение осуществление не только буржуазной цивилизации, но и цивилизованность вообще. В условиях гражданской войны в обществе драматическим образом угасло чувство осознания свободы как ценности, что в нема­лой степени предопределило торжество тоталитаризма. Страна, озабоченная мате­риальными проблемами, жаждой "иметь" в противовес мудрости "быть", стала жертвой амбициозных планов индустриализации, всеобщей унификации, стандар­тизации производства и потребления, выдаваемых за программу модернизации.

Свое теоретическое объяснение антиномичность исторического развития России находит в концепции "догоняющего развития", или "догоняющей модернизации".

Движение по "перевернутой" схеме —. сначала инициатива власти, затем преоб­разование (с помощью рычагов государственной власти) социальных отношений, создание на этой основе предпосылок для рывка вперед, — такая форма движения не оптимальна, более того, связана с серьезными опасностями и противоречиями. Во-первых, при данной форме модернизации политические субъекты преобразования, действительно заинтересованные в нем, формируются медленно, с трудом. Нужные для поддер-2 жки перемен элементы структуры общества, соответственно, существуют в зачаточном состоянии, идеология сплошь и рядом носит умозрительный утопический характер и не выходит, как правило, на постановку и решение важнейших для развития. Во-вторых, в отсутствие политической оппозиции начинаниям приобретают негативную, разрушительную направленность. В условиях общенационального кризиса и слабости власти (как это было в 1917 г.) энергия низов привела к социальному взрыву и хаосу.

Итак, сам характер "догоняющего развития" поляризует отношение современ­ных секторов общества с традиционными, города с деревней, делает невозможной идеологию, на основе которой разные традиции и культуры могли бы сосущество­вать, а тем более развиваться вместе. Как мог забитый, темный крестья­нин, опутанный сетями сначала крепостнической, а потом полукрепостнической зависимости, юридически неполноправный, гнущий спину перед "барином" и "на­чальством" , найти общее понимание проблем с либеральным профессором, дворянином, предпринимателем, ценности которых несли в себе "гены" совершенно чуждой. российскому простолюдину западной цивилизации? Наконец, в состоянии ли была либеральная идея "европеизации" России вместить в себя давнюю мечту русского мужика о земле и воле, мечту, во имя воплощения которой он способен был разру­шить любые препятствия, даже если среди них была вся "господская" цивилизация?