Творческая сила личностных кризисов
Как ни странно, ситуацией, в которой каждый получает шанс для актуализации своих сущностных сил (самоактуализации), является та же, которую принято называть психотравмирующей, предельно стрессовой и т.п. Содержательно это могут быть периоды профессиональных или межличностных неудач, потеря близких, измены и предательства со стороны любимых и друзей, обострение отношений со значимыми людьми. Это первый вид ситуаций, в которых человек получает побуждение к выбору между фиксацией травмы или страданием и личностным ростом. Для них характерно наличие некой сюжетной драмы, явного события, которое можно пересказать другим людям, часто положить в основу некоторого художественного произведения. Такие драматические ситуации (жизненные драмы) чаще всего обладают некоторым травмирующим потенциалом – содержат нечто, что угрожает жизненному или личностному благополучию человека, ставит под сомнение его личностную целостность и т.п.
Но существуют и иные ситуации, о которых почти ничего невозможно рассказать кроме как о некотором чувстве неблагополучия, недовольства собой, ощущения утраченных перспектив и т.п. Попытки рассказать о них часто сталкиваются с непониманием и порождают советы типа «Отдохни, отвлекись, развейся», «Соберись, не раскисай», а то и «Выбрось дурь из головы». Это тоже социальные ситуации развития – то есть такие, которые дают человеку подсказку, что пришло время что-то изменить в жизни или в себе. На языке введенных выше понятий, личностными механизмами вызревания таких ситуаций выступают диалоги между субличностями, не имеющих непосредственного доступа к Я человека, к его эго-идентичности. В этих диалогах постепенно вызревает пред-понимание (пока как ощущение) нетождественности себя своим сущностным качествам. Субъективно это переживается как отсутствие явных, осознанных причин, из-за которых нарушилось душевное благополучие человека. Нарушение целостности находит свое выражение во внешнем поведении человека, проявляясь иногда в неожиданных для него поступках, порождающих драматические ситуации. Но чаще всего события, которые инициирует или в которые вовлекается человек, выглядят неярко и обыденно, разворачиваются в семье или в профессиональной среде.
Такие ситуации (как драматические, так и подспудные) характеризуют наличие кризиса личностного роста. В исследованиях [Солдатова 2007, с. 213] было выяснено, какие события люди связывают с кризисами разных возрастов. При кризисе перехода к среднему возрасту (около 30 лет) 85% респондентов отмечают изменения в профессиональной сфере: изменение профессионального статуса, уровня квалификации, связанное с изменением профессии или повышением квалификации обучение, стремление резко изменить профессиональное направление. Среди них же всего 47% отметили изменения в семейной сфере, это: достижение материальной и бытовой независимости от родителей и поступление своих детей в школу. Кроме того, 42% из них отметили наличие изменений в сфере собственных увлечений.
Кризис же для сорокалетних респондентов (кризис перехода к зрелости) окрашен иными событиями. Теперь наоборот, уже 88,5% отметили изменения в семейной сфере (окончание детьми учебных заведений, поступление в учебные заведения, различные изменения в супружеских отношениях, забота о родителях) и лишь 60% отметили значимость изменений в профессиональной сфере (от упрочения позиций до смены места и профессии).
Если говорить о ценностях, то «для кризиса перехода к среднему возрасту более значимы ценности креативности, достижения и сфера развлечений, а для кризиса перехода к зрелости – сфера семейной жизни и материального достатка. … Так, кризис тридцати лет связывают с процессами оценки реализации поставленных ранее целей и переопределения новых, определением собственных перспектив и путей их достижения. В кризисе же сорока лет происходят изменения в структуре семейных взаимоотношений, связанные с тем, что дети, как правило, уже вырастают и не требуют постоянной заботы родителей, отстраняются от родительской семьи. В результате люди (особенно женщины) лишаются существенной составляющей своей прежней жизни – заботы и ответственности за детей. Они вынуждены заново (или на ином уровне) устанавливать взаимоотношения с супругом, заполняя то пространство своей семейной жизни, которое ранее было отведено детям. Для мужчин также существенны изменения, связанные с пересмотром супружеских отношений» [Солдатова 2007, с. 223].
Оценим возможные исходы для разных типов ситуаций. Если ситуация имеет признаки жизненной драмы, то очень естественно для человека возложить ответственность за свои страдания или неблагополучие на других участников событий или на обстоятельства. В некоторых случаях основания возложения ответственности представляются очевидными: некий водитель виновен в том, что сбил пешехода, хулиган, что пристал к девушке. Но даже для таких случаев существуют альтернативные объяснения, возлагающие (хотя бы частично) ответственность на самого пострадавшего человека («был неосторожен», «кто ее просил разгуливать по городу вечером», а также неопределенно-универсальное объяснение «это наказание за грехи»). В других случаях распределение ответственности не столь очевидно: скандалы из-за вздорного характера свекрови, неудачи в спортивных выступлениях из-за мелких случайностей, бытовое пьянство супруга (супруги), неудачи в бизнесе из-за жестких действий конкурентов, соматические заболевания и т.п. В подобных случаях всегда обнаруживается вклад всех участников событий, более того, сам страдающий человек во многом способствует созданию сложных для себя жизненных ситуаций. Только делает он это неявно для самого себя (а часто и для окружающих), в силу усвоенного ранее сценария, разыгрывая его с достойным лучшего применения упорством.
Так вот, драматические ситуации дают немало поводов к тому, чтобы возложить ответственность (в обыденных представлениях – вину) на других людей и обстоятельства. Это гораздо проще, чем признать свою долю ответственности. Правда, сравнительно легко также и взять всю ответственность на себя и тем усилить свои страдания еще и чувством вины. Сложнее, разумеется, выделить свой специфический вклад в свои неприятности (см. великолепную книгу П. Вацлавика «Как стать несчастным без посторонней помощи» [Вацлавик 1993]), с тем чтобы своими усилиями исправить то, что действительно зависит от самого человека. И насколько же сложнее обнаружить за всеми неприятностями и трагедиями важную духовную тенденцию, осмыслить их как подсказки к собственному развитию, к духовному росту, к душевному становлению. Усилиями К.Г. Юнга и вдохновленных им психотерапевтов эта логика работы стала важной стороной работы практического психолога. Но в обыденном сознании она принимается все еще с трудом: болезни лечатся у врача как чисто телесные недуги, преодоление неудач в бизнесе и спорте организуется только с помощью новых технологий, семейные неурядицы рассматриваются как то, что нужно просто перетерпеть и т.д.
Человек же, который сумел занять позицию осторожного и тонкого толкователя по отношению к событиям в своей жизни, к своему и чужому поведению в них, а также к своим реакциям, получает в руки мощный инструмент саморазвития, самореализации[19].
Для тех же ситуаций, в которых не выделяются драматические моменты, стать толкователем самому себе порой бывает проще, поскольку все трудности человек практически сразу обнаруживает в своем внутреннем мире (при достаточном уровне честности по отношению к себе). Но для всех типов ситуаций условием, которое делает их кризисными для личностного роста, является переживание человеком кризиса идентичности – нетождественности себе самому.
Здесь следует также подчеркнуть, что человеку нет необходимости меняться, пока у него все хорошо и ему хорошо. Изменения начинаются лишь при условии, что что-то не так, поскольку ощущение неблагополучия – это и есть субъективный индикатор актуализации некоторой потребности. Что касается кризиса идентичности, то это означает, что не удовлетворяется потребность в принятии – подтверждении в своем восприятии своей индивидуальности, своей идентичности. Возможно, нетождественность самому себе субъективно переживается как самая большая неприятность из всех возможных, поскольку ставит под сомнение сам факт существования человека как личности. Поэтому с обострения кризиса идентичности и ведется отсчет кризиса личностного развития (см. 3.6), и с него же начинаются личностные изменения.
Пример. Мужчина неполных сорока лет рассказывает, как он бросил пить. Самостоятельно. И это после того как был достигнут рубеж, когда по его словам «три дня пьешь, один болеешь, снова три дня пьешь и так далее». Он рассказывает: «Мне просто повезло в жизни, сильно повезло – однажды я опоздал на пьянку в компанию своих собутыльников. Я пришел, но они меня не видели, были заняты выпивкой. Я стоял и наблюдал эту сцену, когда два моих товарища, уже крепко упитые, в очередной раз чокнулись и оба задремали. Я стоял и смотрел на них как совершенно чужой человек на незнакомых мне людей. Одного из них стошнило прямо в грибочки со сметаной, и он снова уснул. А когда они через минут 20 проснулись и продолжили пить, то закусывали именно этими грибочками… И тогда я понял: они – это я! Если бы я сейчас был с ними, я бы тоже закусывал этими грибочками. Я сразу решил, что больше таким не буду. И бросил пить. Не пью уже давно. Сейчас даже небольшие дозы спиртного вызывают у меня неприятные ощущения, вплоть до тошноты».
Прошу извинения за неприятный натурализм, но на этом случае хорошо видно, как происходит спонтанная психотерапия в жизни, без помощи специалиста. Главный ресурс, благодаря которому произошли изменения, это рефлексия своего реального Я – честное, без защит, восприятие себя со стороны. Откуда у мужчины взялся этот ресурс, неясно, можно только гадать, почему он сразу не бросился к столу, не влился шумно в компанию. Вероятно, какие-то процессы уже подготовили его недовольство собой, он уже был в предкризисном состоянии. Очевиден также кризис идентичности (неприятие образа Я): «больше таким не буду». Сенсорный шок был столь сильным, что семантически воспроизводится каждый раз при контакте со спиртным (где-то подспудно мелькает картина с грибочками). Судя по всему, этот мужчина свой кризис перехода к зрелости (в возрасте около 30 лет) преодолел с личностным ростом. И дело не столько в том, что он бросил пить – это важное достижение лишь в плане социального поведения. Личностный рост здесь состоит в том, что мужчина совершил выбор между мотивами и ценностями (это и есть поступок), что он упорядочил и поставил под контроль иерархию своих ценностей, снял жесткое противоречие внутри Я-концепции, добился более высокой личностной целостности. А в результате достиг и более высокой продуктивности в социальном плане.
В той мере, в которой человек преодолевает очередной кризис, он приобретает (открывает) дополнительные возможности для дальнейшего развития. Поскольку кризисы личностного развития всегда в той или иной степени являются кризисами идентичности, то и выход из них сопровождается для людей обновленной эго-идентичностью. Новая эго-идентичность может соответствовать возрастному нормативу, а может и нет. Это зависит в основном от того, какой образ Я был выбран в качестве ориентира для изменений, какого рода Я-концепцией руководствовался человек.