Глава 7. Фазы межэтнической напряженности и психологические защитные механизмы
Завершая представление социально-психологической концепции межэтнической напряженности, выделим ее фазы, опираясь на эмпирические данные и систему социально-психологических индикаторов. Исследование межэтнической напряженности как динамического феномена открывает возможность выявления критических моментов ее роста, вплоть до того уровня, когда она достигает своих крайних точек – конфликтов и кризисов. Кроме того, межэтническая напряженность рассматривается в этой главе как результат активизации механизмов психологической защиты группы.
Социально-психологические индикаторы межэтнической напряженности
На основе концептуальных и эмпирических разработок системы понятий, описывающих феноменологическое поле межэтнической напряженности, определилась система социально-психологических показателей. Она рассматривается как основа конструирования специализированного инструмента, необходимого для самостоятельного мониторинга уровня межэтнической напряженности и характера этномобилизационных процессов. Такого рода мониторинг – это способ дать точные прогнозы эскалации напряженности в обществе, определить ее очаги и своевременно принять соответствующие меры на основе понимания глубинных психологических механизмов ее развития. В рамках общего конфликтологического мониторинга можно эффективно предсказать вероятность трансформации социальной напряженности в межэтническую, а также указать возможные пути ее развития.
Система показателей состоит из 10 базовых групп индикаторов
1. Статус этничности в структуре социальной идентичности и уровень этнополитической мобилизации сознания.
2. Типы этнической идентичности (гипоидентичность, гиперидентичность, этническая индифферентность).
3. Компоненты этнического образа (установочные образования – стереотипы, предубеждения, предрассудки, ценности, социокультурные размерности, психологические универсалии).
4. Этническая толерантность.
5. Агрессивность.
6. Фрустрация.
7. Этническая солидарность.
8. Этнические потребности и мотивы.
9. Поведенческие установки.
10. Этнокультурная дистанция.
Эти индикаторы взаимосвязаны между собой. Пересекаясь, они отражают три важнейшие сферы межэтнических отношений: психокультурные характеристики групп, особенности их социального восприятия и особенности межэтнического взаимодействия. В совокупности индикаторы представляют целостную характеристику состояний взаимодействующих этнических групп. В предыдущих главах перечисленные показатели анализировались в контексте сравнительного эмпирического материала, полученного в Татарстане, Туве, Саха (Якутии) и Северной Осетии-Алании. В III разделе на их основе исследуются межэтнические отношения на Северном Кавказе.
Сравнивая психологические состояния этнических групп в республиках России, мы зафиксировали в них различный уровень и характер межэтнической напряженности. Наиболее высоким ее уровень оказался в Северной Осетии-Алании, где начавшийся в октябре 1992 г. ингушско-осетинский конфликт в период исследований (1993–1995 гг.) оставался все еще очень далеким от урегулирования. Наименьшая напряженность на уровне массового сознания была зафиксирована в Татарстане. Тува по уровню межэтнической напряженности оказалась ближе к Северной Осетии-Алании. Саха (Якутия) – ближе к Татарстану.
В Республике Тува межэтническая напряженность имела внутренний характер. Причем психологическая напряженность русских превышала уровень напряженности титульного населения. В Северной Осетии-Алании, где главный узел межэтнических противоречий был завязан между осетинами и ингушами, взаимоотношения между русскими и титульным населением республики характеризовались стремлением к кооперации, взаимозаинтересованностью и низким уровнем негативизма. По целому ряду показателей осетино-русские отношения были даже позитивнее по сравнению с другими республиками. Тем не менее затяжной конфликт с соседней Ингушетией и его очаги в самой Северной Осетии-Алании высоко подняли здесь уровень психологической напряженности не только среди осетин, но и среди русских.
В Татарстане и Саха (Якутии) межэтническую напряженность можно определить как «внешненаправленную с внутренней проекцией». Здесь на психологическом уровне оказалась выражена достаточно распространенная в республиках России ситуация, когда отношения с центром проецируются на свое русское население, и развитие внутриреспубликанской напряженности существенно зависит от характера федеральных отношений. Но в Саха (Якутии) центр напряженности был больше сдвинут в сторону титульных народов.
Наши исследования показали, что в целом равновесие в психологической сфере отношений между титульными народами и русским населением республик достаточно неустойчиво. В то же время ни один из показателей не достигал критических уровней, и толерантность доминировала над агрессивностью. Но психологическая основа для роста межэтнической напряженности к середине 1990-х гг. оставалась практически во всех республиках, даже в относительно благополучном Татарстане.
Сравнение показателей, отражающих психологические состояния и этнокультурные харатеристики этнических групп в различных республиках, обеспечило эмпирическую основу для выделения фаз межэтнической напряженности.
Фазы межэтнической напряженности
Рассматривая процессуальную сторону конфликта, исследователи выделяют его различные стадии или этапы развития. Несмотря на разнообразие точек зрения, доминирующий здесь подход основан на фиксации различных уровней межгрупповой напряженности. При широком обобщении такого рода типологий, разрабатывамых конфликтологами, выделяются следующие стадии конфликта: латентная, или скрытая (напряженность минимальна); начало конфликта – переход от латентной стадии к открытому конфликту; эскалация конфликта (нарастание напряженности); конфликта (нарастание напряженности); насильственное протекание конфликта (напряженность максимальна); равновесие или баланс сил (продолжение конфликта силовыми методами невозможно, однако действия по достижению согласия еще не предпринимаются); разрешение конфликта или фаза интеграции; прерывание мирного периода (появление основы для новой конфронтации) (см. Латынов, 1993; Гостев, Соснин, Степанов, 1996; Степанов, 1996).
При рассмотрении межэтнической напряженности как динамического феномена выделение ее стадий или фаз представляется очень важным. Переход к очередной фазе означает каждый раз достижение определенных критических рубежей, оценка которых необходима для диагностики уровня межэтнической напряженности и для предупреждения ее дальнейшего роста. Исследуя межэтническую напряженность в диапазоне от скрытой, фоновой напряженности к проявлениям агрессии и насилия в отношениях между народами, мы выделяем четыре фазы: латентную, фрустра-ционную, конфликтную и кризисную. Охарактеризуем их на основе вышеприведенной системы индикаторов по следующим направлениям: психологическое состояние этнических групп, особенности их межэтнического восприятия и взаимодействия.
Латентная напряженность. Определенный уровень психологической напряженности – это нормальный психологический фон не только этноконтактных ситуаций, но и любых других ситуаций, связанных с элементами новизны или неожиданности, например, ситуация знакомства, узнавание человека с новой стороны. Поэтому можно утверждать, что латентная или фоновая межэтническая напряженность существует в любом даже самом гармоничном обществе, где есть признанное деление на этнические группы.
Ситуация латентной межэтнической напряженности предполагает позитивные отношения. Это означает, что если в обществе и существуют локальные массовые состояния неудовлетворенности, то их причины обычно не осознаются в плоскости отношений между народами. В структуре массового сознания доминирует этническая идентичность по типу «нормы». В сфере социального восприятия тон задают различные групповые категории, среди которых «национальность» главенствует очень редко. Ее значимость определяется исключительно текущей ситуацией межличностного общения. Когнитивные продукты межэтнического восприятия отличаются позитивностью и относительной адекватностью. В межэтническом взаимодействии, как и в любых позитивных межличностных отношениях, сочетаются как кооперативные, так и соревновательные процессы.
ношениях, сочетаются как кооперативные, так и соревновательные процессы.
Все это определяет прозрачность этнических границ. Но даже на этом уровне отсутствует эмоциональная нейтральность. Переход социальной ситуации в новую плоскость межгрупповых отношений уже задает начальный уровень эмоциональной напряженности. Конечно, она может быть связана и с позитивными эмоциями интереса, удивления и радости. Но результаты эмпирических исследований говорят о том, что контакты с незнакомыми людьми нередко повышают негативную эмоциональную активацию. Например, в работе Е.Бобада и Г.Уолботта показано, что члены разных культур во взаимодействиях с незнакомыми людьми – «чужаками» чаще, чем со знакомыми, испытывают страх и в меньшей степени контролируют гнев (Bobad, Wollbott, 1986).
Более подробно все эти показатели в условиях ситуации латентной межэтнической напряженности анализируются в главе 13 (III раздел).
Стремительный рост межэтнической напряженности может произойти на базе острой социально-политической напряженности. Так случилось в бывшем СССР, где латентная напряженность при всей внешней благопристойности межэтнических отношений вдруг обнаружила свой мощный взрывной потенциал в условиях глобальных социально-экономических изменений в обществе.
Фрустрационная напряженность. В психологии фрустрация рассматривается обычно как специфическое психическое состояние неудовлетворенности и переживания жизненных трудностей индивидом. Фрустрация проявляется в ощущениях гнетущего напряжения, тревоги, отчаяния, гнева, раздражения, разочарования. Негативные переживания повышают степень эмоциональной возбужденности личности. На этой стадии напряженность становится зримой, прорываясь наружу в формах бытового национализма. Ему соответствует появление и широкое распространение в обществе уничижительных групповых характеристик (например, «лицо кавказской национальности», «черные», «кепки», «чучмеки» и др.), возрастание популярности анекдотов на национальные темы, учащение конфликтных межличностных эпизодов на национальной почве и т.п. Фрустрационная напряженность как бы зреет во внутригрупповом пространстве, постепенно проникая и в межгрупповые отношения.
Главный признак ситуации фрустрационной напряженности – рост эмоционального возбуждения. Увеличение числа фрустриро-ванных личностей повышает уровень аффективной заряженности
общества. Фрустрация как групповое психическое состояние влияет на формы и векторы формирования этнической идентичности. Развитие массовых процессов психической инфляции определяет вектор трансформации группового этнического самосознания в сторону гиперидентичности. В результате становится возможным «запуск» процессов эмоционального заражения и подражания Формируются психические пограничные состояния массовой невро-тизации, фрустрации, которые непременно требуют психической разрядки. Это стремление неоднократно блокируется на экспрессивно-исполнительной фазе, что приводит к очередному повышению уровня эмоционального возбуждения.
По данным Центра социальной и психологической помощи, больше половины населения России страдают посттравматическим стрессовым расстройством К числу психологических стрессоров относят фактор фрустрации. Негативные эмоции не обязательно должны быть заметно выражены. Важно, что они увеличивают общий уровень эмоционального возбуждения и стремления к действию. Это не может не влиять на формирование групповых поведенческих стратегий. В рамках теорий социального научения уже давно экспериментально доказано, что фрустрация далеко не всегда ведет к агрессии (Л. Берковитц, А.Бандура). Из нее возможны еще два выхода: конструктивное решение возникающих проблем и рост астенических и депрессивных состояний. Но в результате продолжительной фрустрации, вызванной ростом социальной и межэтнической напряженности, уменьшается число людей, способных к конструктивным решениям.
Нарастание интенсивности межэтнической напряженности на фрустрационном этапе напрямую связано с уровнем социальной напряженности в обществе и ее трансформацией в межэтническую. Последнее означает, что в качестве источника фрустрации начинают выступать другие этнические группы. В результате различные препятствия, возникающие при осуществлении жизненно важных потребностей, начинают связываться с этнической принадлежностью. Здесь могут иметь значение как реальные причины (например, дискриминация при поступлении на работу, распределение продуктов по предъявлению паспорта, как это было в странах Балтии в начале 1990-х гг.), так и надуманные.
В начале этого этапа блокируется потребность в позитивной этнической идентичности. Психологическая причина этого – идентификация с коллективной «тенью», когда слабая, негативная сторона этноса становится зримой и груз собственных недостатков начинает давить на сознание. Возникает необходимость в их немедленном рациональном вытеснении. Это определяет появление гиперидентичных или гипоидентичных тенденций в индивидуальном и групповом сознании.
И хотя еще не конкретизирован реальный конфликт интересов, групповые позиции уже поляризованы. Этнические границы становятся ощутимыми, уменьшается их проницаемость. Растет значимость в межэтнической коммуникации языковых, культурных и психологических факторов. На этом этапе в массовом этническом самосознании закладываются основные психологические оси межэтнической напряженности: зависимости, ущемленности, несправедливости, враждебности, виновности, несовместимости, соперничества, страха, недоверия.
С целью определения различий в психологических состояниях титульного и русского населения Татарстана, Тувы, Саха (Якутии) и Северной Осетии-Алании в республиках сравнивался эмоциональный фон. Для этого рассматривались не только прямые показатели фрустрации, но и косвенные. В совокупности они отражают баланс позитивных и негативных эмоциональных тенденций, связанных с социально-экономической сферой и сферой межэтнических отношений (см. рис. 14). Общий уровень фрустрации измерялся на основе индикаторов социальной напряженности, оценок удовлетворенности социально-экономическими аспектами, в целом жизненной ситуацией, результатами политических перемен, уровня доверия к властям. Принцип подбора индикаторов был парный. Каждая пара состояла из двух показателей, один из которых соответствовал накоплению позитивных эмоций, а второй – накоплению негативных1.
Рис. 14. Соотношение позитивных и негативных эмоциональных тенденций, связанных с социально-экономической сферой и сферой межэтнических отношений (%)
| Северная Осетия: | А осетины | Тува: | • тувинцы |
| А русские | о русские | ||
| Саха (Якутия): | ♦ Саха | Татарстан: | ■ татары |
| 0 русские | □ русские |
Источником фрустрации могут быть и события прошлого, и проблемы сегодняшнего дня, и мысли о будущем. По мнению психологов, тип эмоциональных переживаний зависит от времени: фрустрация, связанная с прошлым, порождает страх, с настоящим – гнев, с будущим – печаль, отчаяние {Hunt, 1958).
Корни напряженности между титульными народами и русскими в республиках России не столько в прошлом, сколько в настоящем. Это значит, что в межэтнических отношениях меньше такой разрушительной эмоции как страх и меньше вероятность насилия и агрессии на этнической почве.
Фрустрация, связанная с прошлым опытом межэтнических отношений, оказалась наиболее характерной для жителей Тувы. Несмотря на позитивный опыт совместного проживания тувинцев и русского старожильческого населения, полвека общей советской истории оказались не таким большим сроком для взаимной адаптации достаточно разных культур. Сравним некоторые данные по Туве с данными по Северной Осетии-Алании, которая добровольно присоединилась к России уже два с лишним века назад. У жителей Тувы выражено эмоциональное неудовлетворение, связанное с особенностями отношений в прошлом. Негативный опыт межнационального общения (сталкивались с негативным отношением на бытовом уровне, с дискриминацией по национальному признаку и др.) имеют 65% тувинцев и столько же русских. Среди осетин и русских таких респондентов значительно меньше – 13% и 26% соответственно. Если 64% осетин высоко оценивают помощь русских в развитии других народов России, то среди тувинцев это мнение высказывается в три раза реже. Около 40% тувинцев считают, что, живя в соседстве с русскими, они переняли у них некоторые негативные психологические черты и особенности образа жизни. Среди осетин о негативных культурно-психологических заимствованиях у русских упоминают всего 5%. Одним из результатов такой оценки прошлого опыта межэтнического взаимодействия является, возможно, выявленное нами снижение у жителей Тувы уровня доверительности и открытости в межличностных отношениях.
Фрустрация, связанная с социально-экономической сферой и с актуальными проблемами в межэтнических отношениях, более характерна для русских, чем для титульных народов. Русские оказались менее защищенными и соответственно более чувствительными к экономическим и этносоциальным изменениям. Они чаще оценивали межэтнические отношения как напряженные и отмечали их ухудшение за последние 2–3 года. » Более стабильное эмоциональное состояние у русских Татарстана. Среди них уровень этнической солидарности и открытость в межличностном общении соответствовали аналогичным показателям у татар.
По сравнению с титульным населением русские республик демонстрируют более лояльное отношение к мигрантам. За исключением Северной Осетии-Алании, переполненной беженцами и вынужденными переселенцами из Южной Осетии и внутренних областей Грузии, Чечни, Ингушетии и других регионов постсоветского пространства. Здесь и осетины, и русские нередко называют беженцев в качестве лиц, осложняющих межэтнические отношения в городе.
В целом проецирование негативных эмоций на такой источник фрустрации как этническая группа более характерно для титульных народов. Особенно для тех его представителей, у которых этническое самосознание трансформируется по типу гиперидентичности. Сниженность гиперидентичных тенденций среди русских означает, что им в меньшей степени свойственно стремление решать свои проблемы в русле «этнических» обвинений. Их эмоциональное напряжение скорее перерождается в астенические и депрессивные состояния. А в первой половине 1990-х гг. наиболее популярным способом решения проблем в таких случаях среди русских было принятие решения о миграции.
В соответствии с результатами исследований мы определяем внутренние ситуации межэтнической напряженности в Туве, Саха (Якутии) и Татарстане как фрустрационные, хотя и различающиеся по степени и по характеру эмоционального напряжения.
В республике Северная Осетия-Алания фрустрационная напряженность между титульным и русским населением дополняется конфликтной напряженностью между осетинами и ингушами. Это отразилось на показателях фрустрации. Здесь и у русских, и у осетин по сравнению с населением других республик повышен уровень негативных эмоциональных переживаний, обусловленных социально-экономическими обстоятельствами и межэтническими проблемами, которые связаны с настоящим и будущим (см. рис. 14).
Конфликтная напряженность. Напряженность на этом этапе приобретает рациональную основу, так как между сторонами возникает реальный конфликт несовместимых целей, интересов, ценностей и соперничество за ограниченные ресурсы (Campbell, 1965). Реалистическая теория группового конфликта, предложенная Р.Левайном совместно с Д.Кэмпбеллом как альтернатива индивидуальному уровню объяснения предрассудков и напряженности, заложила функциональный подход к исследованию межгрупповых противоречий. В соответствии с этой теорией конфликт интересов и взаимные угрозы определяют: (а) восприятие ситуации, (б) враждебность по отношению к источнику угрозы, (в) усиление внутригрупповой солидарности и осознание внутри-групповой идентичности, (г) усиление этноцентризма (Levine, Campbell, 1972).
Сущность конфликтной межэтнической напряженности точно выражена в определении конфликта Р.Фишером: «Это такая социальная ситуация, для которой характерно несоответствие в целях или ценностях между двумя или более сторонами, стремление сторон контролировать друг друга и антагонистические чувства сторон по отношению к друг другу» (Fisher, 1990a, р.6). В соответствии с этим определением конфликтную фазу межэтнической напряженности можно обозначить как антагонистическую. Мы выделяем ее следующие особенности.
Во-первых, эмоциональное возбуждение, накопленное на предыдущем этапе, уже аккумулировано в пограничных формах, непосредственно предшествующих психопатическим состояниям. Прекрасный диагност психических болезней не только отдельных личностей, но и всего общества, К.Юнг относил все политические, в том числе и национальные движения к массовым психозам или психическим эпидемиям, которые никогда «...не разражаются словно гром среди ясного неба, а всегда являются результатом длительной предрасположенности» (Юнг, 19966).
Экспериментальные психологические исследования свидетельствуют о том, что аккумуляция отрицательного эмоционального заряда значительно увеличивает круг раздражителей, вызывающих враждебные реакции, и определяет негативный вектор когнитивных и перцептивных процессов. Например, высокий уровень тревоги обусловливает повышенную склонность к восприятию элементов угрозы в различных ситуациях (Secord, Backman, 1964), длительная фрустрация способствует превращению нейтральных слов в слова агрессивного содержания (Postman, Bruner, 1948), в состоянии сильного эмоционального возбуждения оцениваемый человек кажется менее приятным и дружелюбным, в свою очередь, непривлекательные субъекты воспринимаются как недружественные и закрытые для общения (Рейковский, 1979).
Пограничные психические состояния могут переходить в явления массового психоза в ситуациях национальных потрясений. В качестве примера можно привести трагические апрельские события 1989 г., произошедшие в Грузии, когда для разгона демонстрации были использованы не только саперные лопатки, но и отравляющие газы. Длительное время после этих событий в клиники Тбилиси продолжали поступать люди с явно выраженными симптомами интоксикации отравляющими веществами. По утверждению французских врачей-токсикологов, прибывших в Грузию специально для оказания помощи пострадавшим от отравления газами, в большинстве случаев это были не физические отравления, а «психологические» (Экспресс-хроника. 1989. №2).
Во-вторых, этничность становится центральным психологическим конструктом массового сознания. Так как она является функцией отношений с другими этническими группами, изменение этих отношений служит источником сильного беспокойства. В то же время она уязвима из-за страхов, тревог и обид. В широком масштабе осознается и обсуждается кризисное состояние своего народа.
В-третьих, резко возрастает неадекватность межэтнического восприятия. Ее результат – кристаллизация негативного образа другой этнической группы через трансформации этнических стереотипов в предубеждения и предрассудки. Стремительно увеличивается количество людей, охваченных психической инфляцией. В результате возрастает число лиц с трансформацией этнического самосознания по типу гиперидентичности. Эти процессы ведут к росту нетерпимости в межэтнических отношениях, еще больше снижается проницаемость этнических границ и повышается вероятность негативного поведения по отношению к представителям других этнических групп.
Рост межэтнической напряженности формирует межгрупповое взаимодействие преимущественно по типу соперничества. Преобладание соревновательного взаимодействия и дальше ведет к соперничеству (Deutch, 1990), которое определяет рост антагонизма между группами.
Массовые психозы на основе процесса психической инфляции порождают групповую реакцию «воинствующего энтузиазма». В соответствии с К.Лоренцем, это – форма социальной защиты, предполагающая активное вступление в борьбу за значимые социальные ценности, особенно за те, которые освящены культурной традицией (Лоренц, 1992). Как нельзя лучше эти ценности могут быть представлены такими понятиями как «народ», «национальная культура», «родина предков» и др. Когнитивно-эмоциональная опора воинствующего энтузиазма – это образ врага, в котором конкретизируется угроза. Сконструированный на идеологическом уровне, он попадает на хорошо подготовленную психологическую почву: массовое сознание готово его принять, а идеологи – расставить соответствующие акценты.
В ситуации конфликта происходит переход межэтнической напряженности из пассивной стадии в активную. Это именно такая раздражающая ситуация, которая провоцирует разрядку социальной агрессивности. На этом этапе процессы группового переструктурирования и этнической мобилизации группы резко ускоряются и достигают наибольшей определенности. Единичность случаев проявления бытового негативизма приобретает массовый характер. Сокращается дистанция между негативными образами и соответствующими действиями. Чем больше людей заражено процессом психической инфляции, тем больше «воинствующих энтузиастов» в лице активных националов. Причем их число растет, главным образом, за счет увеличения «пассивных» представителей этой категории. Резко возрастают показатели этнической солидарности: этноаффилиативные тенденции, накал позитивных чувств по отношению к своему народу; усиливается потребность в позитивной этнической идентичности и безопасности.
Межэтническим конфликтам всегда сопутствуют вынужденные мигранты. Они – главный источник появления в обществе группы лиц, которую мы называем невротиками-этнофобами. У них снижена фрустрационная устойчивость, затруднены взаимоотношения с широким кругом лиц. В этноконтактных ситуациях они отличаются неадекватностью и иррациональностью поведения (см раздел III, глава 16). В условиях продолжительной психо-травмирующей ситуации невротики-этнофобы пополняют ряды националов.
Кризисная напряженность. Ситуация межэтнической напряженности может быть названа кризисной, когда ее невозможно урегулировать цивилизованными методами, и в то же время она требует немедленного разрешения. На этом этапе все ее элементы приходят в противоречие. М.Дойч назвал такого рода ситуацию «злокачественным социальным процессом» (Deutch, 1990, р.238). Ее главные отличия – страх, ненависть и насилие. Ненависть и страх тесно связывают и становятся ведущими двигателями поведения, а насилие превращается в главную форму контроля сторон друг за другом. Поэтому эту фазу межэтнической напряженности можно обозначить как насильственную.
В кризисной ситуации психическая инфляция достигает своих крайних форм и по силе, и по широте охвата. Это выражается
в массовых тенденциях формирования этнического самосознания по типу радикальных форм гиперидентичности: этноизоля-ционизма и национального фанатизма. По уровню гиперидентичности впереди идут вынужденные мигранты – переселенцы и беженцы. Они невольно разносят грибок национализма за пределы его первичных очагов.
Радикализм сторон и несовместимость позиций, крайняя предвзятость в интерпретации реальных фактов, фиксация на защите попираемых прав достигают своего апогея. Общий уровень эмоционального возбуждения доходит до той степени, когда эмоции становятся мощным побуждением к действию и иррациональной основой повышенной активности. Социально-перцептивные механизмы нередко достигают своих крайних форм. Неадекватность и негативизм образов других народов резко возрастает, дистанция ними и реальными действиями по отношению к «другим» практически исчезает.
Это психопатологическое состояние получило название социальной паранойи. Дж.Совер-Фонер считает, что индивид в таком состоянии способен участвовать в самых различных событиях, но его позиция всегда будет отличаться подозрительностью и стремлением контролировать любую ситуацию {Sarwer-Foner, 1979). У социальных параноиков процессы психической инфляции нередко достигают своего максимума, когда в структуре идентичности «Мы» практически полностью вытесняет «Я». При определенной интенсивности психопатологических процессов на бессознательном уровне отбираются личности или группа, и на них проецируется все то, что социальный параноик считает для себя нежелательным. Его заблуждения направлены в первую очередь на тех, кого легко идентифицировать как чужаков {Sarwer-Foner, 1979). В условиях роста межэтнической напряженности таковыми безусловно становятся этнические группы.
Еще один признак социальной паранойи – утрата обратной связи и, в результате, неспособность воспринимать и подвергать анализу то, что не подтверждает проекций (Соколовский, 1994). Важной причиной утраты связей с реальностью является неконтролируемый страх. Этничность как форма идентификации, обращенная в прошлое, в наибольшей степени связана с эмоцией страха. Исследуя антропологию этнического насилия на примере Ошского конфликта, В.А.Тишков показывает, что страх был обязательным компонентом во всех эпизодах, включавших агрессивные или насильственные действия (Tishkov, 1996). Но страх не обязательно инициирует агрессию. В первую очередь он – важнейший побудитель активных действий. Они могут быть и совершенно противоположного характера, например, уход от агрессии. Так в 1989 г. волна страха в кратчайшие сроки смела турок-месхетинцев практически из всего Узбекистана, хотя нигде, кроме Ферганы, не было поджогов, погромов, грабежей.
Важнейшим побудительным компонентом агрессивных действий является гнев {Postman, Burner, 1948). Это эмоция с высоким уровнем плотности (уровень нейронной активности высок и постоянен). Она сопровождается, как правило, уверенностью и импульсивностью, стремлением к активному действию. Страх и гнев – эмоции, которые наиболее приближены к агрессивным реакциям.
В кризисной ситуации межэтнической напряженности своего максимума также достигает иррациональность поведения. Она особенно свойственна психопатическим личностям паранойяльного склада, которые становятся центральными субъектами эмоционального заражения.
С.В.Соколовский, описывая психологические корни социальной паранойи, раскрывает особенности иррациональности в различных сферах бытия человека. В интеллектуальной сфере она проявляется как глубокая убежденность индивида (группы) в своей правоте, единственности разделяемой картины мира или ситуации. Противоречащие этому данные либо игнорируются, либо объявляются подделкой. В мотивационно-поведенческом плане паранойя представляет собой стремление индивида (группы) утвердиться в глазах окружающих. Противоречащие факты воспринимаются как ложные, измышленные противниками. Субъективно это переживается как борьба истины с ложью. В эмоциональной сфере это состояние характеризуется чувством высокой собственной значимости, подозрительностью, тревогой, страхом, злобой. При малейшем противодействии извне возникает чувство ущемленности, стремление отомстить и даже готовность к самопожертвованию во имя гибели или посрамления соперника. Субъективно это переживается как борьба непонятого с непонимающими, притесняемого с притеснителями, то есть как борьба добра со злом. В перцептивной сфере наблюдаются тревожно-враждебные ожидания вместе с интерпретациями, предшествующими фактам, а не следующими за ними, что создает иллюзии, субъективно воспринимаемые как очевидность {Соколовский, 1994).
На этапах конфликтной и особенно кризисной межэтнической напряженности значимость приобретает такая характеристика массового сознания как мифотворчество. Высокая аффективная заряженность общества благоприятствует его развитию.
Психологические защитные механизмы
С.Лурье, рассматривая в качестве важнейшей функции этнической культуры психологическую защиту индивида, утверждает, что «в критической ситуации этнос с хорошо налаженным механизмом психологической защиты может бессознательно воспроизвести целый комплекс реакций, эмоций, поступков, которые в прошлом, в похожей ситуации, дали возможность пережить ее с наименьшими потерями» {Лурье, 1994, с.51). Психоаналитики доказывают, что каждой культуре присуща своя собственная иерархия защитных механизмов – культурных моделей и этнических характеристик (Devereux, 1980; Herron, 1995). Некоторые из них, характерные для северокавказских народов, рассматриваются в главе 11.
Помимо этнокультурных защитных механизмов существуют общечеловеческие психологические механизмы, в частности социально-перцептивные, универсальные для большинства культур Земли. В целом на выходе формируется уникальная система психологической защиты этнической группы – важнейшего механизма ее адаптации в критических ситуациях. Она представляет совокупность психологических средств и способов регулирования межэтнической напряженности силами самих этнических групп как коллективных субъектов деятельности и взаимодействия.
Активизация системы психологической защиты этнической группы – результат взаимодействия осознаваемого и неосознаваемого содержаний этничности при наличии реальной или воображаемой оппозиции в лице другой этнической группы. Возрастающее в критических социальных ситуациях, а также при нарушении целостности, стабильности этнической группы и привычного порядка межэтнических отношений стремление представителей группы сохранить и усилить свою позитивную этническую идентичность нарушает устоявшиеся компенсаторные связи между сознанием и бессознательным. Необходим новый уровень компенсации, и эту функцию выполняет система психологической защиты этнической группы.
А.Адлер, который ввел в психологию неврозов понятие компенсации, определял ее как функциональное уравновешивание
чувства неполноценности при помощи замещающей психологической системы. Компенсация для А.Адлера – это «фиктивная линия поведения», на основе которой человек стремится не только уравновесить неполноценность, но даже превратить ее в сверхценность (Адлер, 1993, с.34).
С такой точки зрения, действие механизмов компенсации в сфере межэтнических отношений – это результат социально сформированного невротического комплекса этнической неполноценности. Он включает гипертрофированное чувство ущем-ленности в культурном и этническом качестве, осознание своей маргинальное™, страх утраты этнокультурной идентичности, ощущение упущенных возможностей и др. Компенсаторный комплекс способствует формированию замкнутости и круга общения по моноэтническому принципу, развитию стремления к превосходству, соперничеству и желания отомстить за прежние реальные и воображаемые обиды.
Шире понятие компенсации рассматривал К.Юнг. У него компенсация – это процесс саморегулирования психики: где есть психологическая неуверенность, беспокойство и страх, там возникает потребность в безопасности, порядке и силе, где чувствуют свою индивидуальную слабость и никчемность, там появляется потребность в коллективной силе и гордости, где нет самоидентичности, там стремятся к идентичности с группой (Jung, 1977a). В случае нарушения взаимосвязей между бессознательным и сознанием компенсация такого рода возникает на основе «экстер-нализации» подавленного психического содержания и выражается в с<