Товарообмен и реципрокный альтруизм

Обмены среди приматов редки, существуя в зачаточной форме только у шимпанзе и, возможно, у некоторых других обезьян Старого Света. Однако у человека это одна из самых сильных социальных черт, достигающая уровня, сопоставимого с обменом пищей у термитов и муравьев. В результате, только человек создал экономику. Его высокий интеллект и способность к символизации делают возможным истинный бартер. Кроме того, интеллект позволил, чтобы обмены были отсроченными, превратив их в акты реципрокного альтруизма (Trivers, 1971). Традиции этого способа поведения выражены в знакомых высказываниях из каждодневной жизни:

“Дай мне что-нибудь сейчас, а я расплачусь потом”.

“Помоги мне сегодня, и ты сможешь рассчитывать на мою дружбу, когда я тебе понадоблюсь”.

“Я действительно не думал о спасении как о героизме, я делал только то, чего жду от других в подобной ситуации для себя и своей семьи”.

Деньги, как любил подчеркивать Тэлкотт Парсонс, не имеют никакого значения сами по себе. Это только кусочки металла и клочки бумаги, которыми люди довольствуются, отказываясь в пользу другого от прав собственности на различное количество имущества или услуг по требованию. Другими словами, это количественное выражение реципрокного альтруизма.

Возможно, самой первой формой бартера в ранних человеческих обществах был обмен мясом, добытым мужчинами, на растительную пищу, собранную женщинами. Если существующие общества охотников и собирателей отражают примитивное состояние, этот обмен образовывал важный элемент в особом виде связи между полами.

Фокс (Fox, 1972), вослед Леви-Страуссу (Lévi-Strauss, 1949), исходя из этнографических данных, привел доводы, что ранним и ключевым шагом человеческой социальной эволюции было использование женщин в бартере. Так как мужчины приобретали статус благодаря контролю над женщинами, они использовали их как объект обмена для скрепления альянсов и поддержания родственных связей. Дописьменные общества характеризуются сложными брачными правилами, которые можно интерпретировать буквально как гонорар за могущество. В частности, это имеет место, когда элементарные запретительные правила брака, отвергающие некоторые типы союзов, сочетаются с разрешительными правилами, устанавливающими, какие именно обмены должны быть сделаны. В австралийских аборигенных сообществах племена разделены на две половины, между которыми разрешены браки. Мужчины каждой такой половины торгуют племянницами, точнее, дочерьми своих сестер. Могущество крепнет с возрастом, поскольку мужчина может контролировать и потомков племянниц, вплоть до дочерей дочери его сестры. Вкупе с многоженством, эта система обеспечивает старикам племени как политическое, так и генетическое преимущество.

При всей ее запутанности, формализация брачных обменов между племенами имеет приблизительно тот же генетический эффект, как и случайное блуждание самцов обезьян от одной группы к другой или обмен молодыми зрелыми самками между популяциями шимпанзе. Приблизительно 7,5% браков, заключенных между аборигенами Австралии до европейского влияния, были межплеменными. Подобный же уровень был зафиксирован у бразильских индейцев и других дописьменных обществ (Morton, 1969). Элементарная теория популяционной генетики говорит, что поток генов порядка 10% на поколение более чем достаточен для противодействия довольно интенсивному давлению естественного отбора, стремящемуся дифференцировать популяции. Таким образом, межплеменные брачные обмены являются ведущим фактором поддержания наблюдаемой высокой степени межпопуляционного генетического подобия. Решающее же адаптивное значение экзогамии не в потоке генов как таковом, а, скорее, в предотвращении инбридинга. И вновь, 10% потока генов адекватны этой цели.

Микроструктура социальной организации людей основана на сложных взаимных оценках, предшествующих заключению контрактов. Как правильно уловил Эрвин Гофман, чужака быстро, но деликатно исследуют, чтобы определить его социально-экономический статус, интеллект и образование, самооценку, социальные отношения, компетентность, кредитоспособность и эмоциональную стабильность. Эта информация, во многом предоставляемая и воспринимаемая подсознательно, имеет чрезвычайно важное практическое значение. Зондирование должно быть глубоким, ибо индивидуум пытается создать впечатление, которое обеспечит ему максимальные преимущества. По крайней мере, он маневрирует, чтобы не открыть информацию, которая подвергнет опасности его статус. Можно заранее ожидать, что представление самого себя будет содержать элементы, вводящие в заблуждение.

Много важных обстоятельств остаются вне времени и места взаимодействия или скрываются. Например, достоверные или “истинные” отношения, мнения и эмоции индивидуума можно определить только косвенно, через его нечаянные признания или через то, что выглядит как невольно проявляющееся экспрессивное поведение. Если кто-то предлагает другим продукт или услугу, те часто оказываются перед фактом, что в ходе общения у них не будет возможности здесь и сейчас отведать сего пудинга, чтобы получить подтверждение его качества. Они будут вынуждены воспринять некоторые вещи как обычные или естественные признаки чего-то, непосредственно недоступного чувствам (Goffman, 1959).

Обман и лицемерие не являются ни абсолютными грехами, которые добродетельные люди сводят к минимуму, ни остаточными животными чертами, которым предстоит быть стертыми дальнейшей социальной эволюцией. Это специфические приспособления человека для устройства сложных ежедневных дел социальной жизни. В каждом конкретном сообществе их уровень представляет компромисс, отражающий размер и сложность данного сообщества. Если уровень слишком низок, другие завладеют преимуществом и победят. Если слишком высок, – грозит изгнание из общества. Полная честность, как ни посмотри, – не выход. Прежнее “простодушие” приматов уничтожило бы тонкую ткань социальной жизни, возросшей в человеческих популяциях за пределами кланов. Как справедливо подметил Луис Дж. Халл, хорошие манеры заменили нам любовь.

Сексуальные и другие связи

Кирпичиком почти всех человеческих обществ является семейная ячейка (Reynolds, 1968; Leibowitz, 1968). Население индустриального американского города в той же мере, как и группа охотников и собирателей в австралийской пустыне, организовано вокруг этой единицы. В обоих случаях семья перемещается между региональными общинами, поддерживая сложные связи с непосредственными родственниками с помощью визитов (или телефонных звонков и писем) и обмена подарками. В течение дня женщины и дети остаются в местах постоянного проживания, в то время как мужчины добывают дичь или ее символический эквивалент в форме предметов для обмена и денег. Мужчины объединяются в группы для охоты или взаимодействия с соседствующими группами. И даже если группу не объединяет кровное родство, она имеют склонность действовать, по меньшей мере, как “банда братков”. Половые связи обусловлены тщательным соблюдением обычаев племени и предполагают долговременность. Полигамию, как тайную, так и явную – одобренную обычаями, практикуют преимущественно мужчины. Половое поведение возможно в течение всего женского менструального цикла и отличается длительной предшествующей игрой. Моррис (1967), используя данные Мастерса и Джонсон (Masters and Johnson, 1966) и других, перечисляет уникальные признаки человеческой сексуальности, которые, по его мнению, связаны с потерей волос на теле: округлые и выдающиеся вперед груди молодых женщин; покраснение участков кожи во время совокупления; расширение сосудов и повышенная эрогенная чувствительность губ, мягких частей носа, ушей, сосков, околососковых кружков и гениталий; большой размер пениса у мужчин, особенно при эрекции. Как заметил сам Дарвин в 1871 году, даже обнаженная кожа женщины используется как сексуальный релизер. Все эти изменения служат “цементированию” постоянных связей – вне зависимости от времени наступления овуляции. Проявление эструса уменьшилось до рудиментарного – к разочарованию тех, кто пытается практиковать в контрацепции метод “естественного цикла”. Половое поведение стало мало связанным собственно с оплодотворением. По иронии судьбы, святоши, порицая занятие сексом с иной целью, чем произведение потомства, ссылаются на “законы природы”. Однако это – следствие ошибочного вывода сравнительной этологии, основанного на неправильном предположении о том, что в размножении человек подобен, по существу, другим животным.

Расширение и формализация родственных связей, господствующие почти во всех человеческих обществах, – тоже уникальная особенность биологии нашего вида. Системы родства обеспечивают, по меньшей мере, три явных преимущества. Во-первых, они способствуют альянсам между племенами и внутриплеменными единицами, что обеспечивает канал для бесконфликтной эмиграции молодых членов. Во-вторых, они являются важной частью систем меновой торговли, с помощью которой определенные мужчины достигают лидирующего положения и доминирования. Наконец, они служат гомеостатическим устройством, позволяющим группе переживать трудные времена. Когда пищи становится недостаточно, племенные единицы могут обратиться к союзникам за альтруистической помощью, что совершенно неизвестно у других общественных приматов. Индейцы атапаски догриб – племя охотников и собирателей, проживающих в Арктике на северо-западе Канады, дают нам первый пример. Атапаски организованы не жестко, по принципу двусторонних элементарных связей (June Helm, 1968). Локальные группы перемещаются по общей территории, периодически контактируя и обмениваясь членами для родственных браков. Когда случается голод, находящиеся под угрозой вымирания группы могут присоединяться к тем, которые в данный момент благополучнее их. Второй пример – Яаномамо в Южной Америке, полагающиеся на родню, когда посевы истреблены врагами (Chagnon, 1968).

Поскольку общества прошли путь развития от первобытного человеческого стада через племена к тираниям и государствам, некоторые типы связей были расширены за пределы родственных сетей и включили в свой состав другие типы альянсов и экономических соглашений. Поскольку эти сети стали больше, линии сообщения длиннее, взаимодействия разнообразнее, система в целом стала в высшей степени сложной. Но нравственные законы, лежащие в основе общественных структур, по всей видимости, не слишком менялись. Средний гражданин по-прежнему действует в рамках формализованного кодекса, не более совершенного, чем тот, который управляет членами обществ охотников и собирателей.