Почему вредно зацикливаться на школе

Когда мы проводим психолого-педагогические занятия со школьниками, порой чуть ли не у всей группы детей и родителей, ходящих на эти занятия, школа бывает настоящим камнем преткновения. Смотреть на это и смешно, и печально.

Вот родители с детьми показывают сценку «Как может испортиться хорошее настрое­ние». Психолог предоставил им простор для фантазии: показывай, что хочешь. Мало ли из-за чего люди могут огорчаться и радовать­ся? И что же мы видим?

Одна мама смотрит в окно и думает вслух:

— Ага... Вон Сережа идет. Понурый какой-то... Наверное, тройку схлопотал. Ну, конеч­но. Вчера целый день просидел перед телеви­зором, географию не учил, к английскому не готовился. Беда у нас с этими уроками! А ведь может учиться хорошо, может! Учителя гово­рят, он вообще круглым отличником мог бы стать, если бы не ленился.

У мамы уже заранее портится настроение (что показывается весьма художественно), и она с порога начинает Сережу пропесочивать.

Другая мама перед выступлением заявляет во всеуслышание: «У нас получилась прямо иллюстрация к известной картине «Опять двойка».

Третья семья вроде бы отошла от школьной тематики. Родители с сыном рассказывают, как они дружно и весело провели выходной день: ходили в музей, потом в кафе, потом, вернувшись домой, играли в настольные игры. Наконец, наступил вечер, и мальчик уклады­вается спать.

— Ну, и причем тут испорченное настрое­ние? — интересуется психолог. — Все же было хорошо.

— Да, но ведь завтра в школу, — бурчит из-за ширмы ребенок.

Конечно, то, что очень многие детские пе­реживания связаны со школой, вполне объяс­нимо. С шести-семи лет каждый ребенок про­водит в школе значительную часть своего вре­мени. Причем там он не просто что-то делает, а получает оценку своей деятельности. Оцен­ку, которая оглашается публично. То есть, все окружающие знают, на хорошем он счету у начальства (учителя) или нет. И это очень влияет на отношение к нему других ребят. Особенно в младших классах, когда дети в большинстве своем еще ориентированы на хо­рошее поведение и учебу, а потому двоечники или троечники вызывают у них стойкое не­приятие.

Вы скажете:

— Но никто не мешает плохому ученику стать хорошим. Пусть как следует занимает­ся, тщательно готовит уроки — и все будет нормально.

Теоретически верно. Но представьте себе, что вы проводите столько же времени на ра­боте, которая, во-первых, выбрана не вами (и значит, вовсе необязательно вам подходит). А во-вторых, начальство там вас постоянно оце­нивает и прилюдно стыдит, если ему не нра­вится, как вы справляетесь с работой. А кол­леги не только вас не поддерживают, но, мо­жет быть, даже насмехаются, если у вас что-то не вытанцовывается. Вы, как любой чело­век, тяжело переживаете свои неудачи и от­того часто допускаете новые промахи: то что-то забудете, то не успеете, то ошибетесь. Бро­сить работу вы не можете и понемногу начи­наете ее ненавидеть.

Но вот, наконец, рабочий день окончен. Вы идете домой, надеясь хоть немного отвлечься от тягостных переживаний. Однако и там на­чинается трепка нервов. Вместо того, чтобы вас утешить, родные начинают ругаться, кри­чать, осыпать вас упреками. Потом засажива­ют вас за задания, которые вам на работе ус­пели опостылеть хуже горькой редьки. Вы не можете сосредоточиться. Одна лишь мысль о ненавистной работе вызывает у вас внутрен­нюю дрожь. Так продолжается до позднего вечера. А утром вы спозаранку снова плете­тесь туда же. Получается, вся ваша жизнь проходит под знаком того, что вызывает у вас отвращение и страх.

Интересно, сколько вы так протянете? — Думаю, не очень долго. В подобной ситуации взрослый человек либо уходит с работы, либо становится больным-хроником (у психиатров это называется «уход в болезнь»).

Ребенок самовольно поменять школу не мо­жет. Поэтому он тоже заболевает или начина­ет отлынивать от занятий: прогуливает уроки, не готовит домашних заданий. Короче, «сач­кует», ищет какую-то отдушину. А взрослые, наоборот, стараются закоротить его на мыслях о школе — то есть НА НЕГАТИВНЫХ ПЕРЕ­ЖИВАНИЯХ. Ну, и каков будет результат?

— Надо, наоборот, внушать такому ребенку, что на школе свет клином не сошелся. Что в его жизни есть много другого, не менее цен­ного. И что многие великие люди учились совсем неважно. Пушкин, например, был од­ним из самых последних в лицее. Но зато потом стал первым поэтом России.

Естественно, я не призываю вас плюнуть вместе с ребенком на школу и на отметки. Но успокоиться, расслабиться необходимо. Не­рвозностью все равно ничего не добьешься. Дети гораздо быстрее преодолевают психологи­ческие трудности как бы между делом, когда их внимание отвлечено чем-то другим.

Сравнение - мать учения

Чтобы человек научился преодолевать трудно­сти (любые, в том числе с приготовлением уроков), у него не должно возникать впечат­ления беспросветности. Когда сколько ни бьешься, а толку чуть. Это и взрослых-то рас­холаживает, а детей, которым гораздо больше, чем взрослым, необходим скорый результат, и подавно. Многие дети предпочитают вообще отказаться от того, что им кажется трудным, чем вновь и вновь терпеть неудачу.

Поэтому крайне важно создавать у ребенка впечатление, что он продвигается вперед.

Пусть даже иллюзорное! Если вы будете это терпеливо делать, со временем иллюзия не­пременно станет реальностью. Ребенок поверит в свои силы, и произойдет прорыв. Если же вы будете воздерживаться от похвал, дожида­ясь реальных успехов, чтобы можно было по­хвалить сына или дочь от чистого сердца, то скорее всего — не дождетесь.

Буксуя на месте, дети часто теряют надеж­ду вылезти из кювета и застревают в нем на­долго, если не навсегда.

В первом классе мой младший сын Феликс писал как курица лапой. Разобрать эти кара­кули было часто невозможно. Он старался изо всех сил, но ничего не получалось. Почерк — штука наследственная, а наш папа, мягко го­воря, не великий каллиграф. Он порой и сам не может разобрать, что же такое понаписал. О других и говорить нечего.

Но постепенно буквы в Феликсовой тетради стали хотя бы немного похожи на буквы, а не на какие-то птичьи следы на снегу. Все это время я его подбадривала, говорила, что по­черк — дело десятое, потом на него уже не будут обращать такое повышенное внимание. И вообще, он пишет гораздо лучше, чем рань­ше. Вон как буква «у» хорошо стала получать­ся. И «ш» не заваливается, и «о» теперь у нас кругленькая, а не как сосиска...

В доказательство я демонстрировала Фелик­су его первые тетрадки, которые специально сохранила, понимая, что как бы он ни писал в дальнейшем, это все равно будет образцом чис­тописания по сравнению с первыми опытами.

Учительница, правда, моего оптимизма не разделяла. Нам с ней вообще не повезло. Она, например, не ценила, что Феликс в шесть лет единственный из класса читал свободно, как взрослый, и буквально проглатывал книгу за книгой. И считал хорошо, и рассказывал так, что заслушаешься.

— Слишком он у вас умный, а писать кра­сиво не умеет, — говорила она и ставила Фе­ликсу очередную двойку «за отвратительный почерк».

Поэтому мне приходилось подбадривать сына за двоих, так как я понимала, что еще чуть-чуть — и он откажется учиться, изму­ченный постоянными неудачами.

И вот однажды заглядываю я потихоньку в комнату и вижу такую картину. Сидит мой ребенок на кровати и сам себя врачует, лис­тая тетрадку за первую четверть. А рядом лежит новая тетрадь с очередным замечанием насчет почерка. Феликс смотрит на эту над­пись, затем переводит взгляд на свои старые каракули и говорит с моими интонациями:

— А все-таки лучше, чем раньше... «Ш» не заваливается, «о» не сосиска...

И, успокоившись, переходит за стол гото­вить уроки.

Сейчас он ученик седьмого класса. Почерк, конечно, неважный, но вполне терпимый. Зато уроки Феликс всегда делает сам, мне даже не приходится ему напоминать. А ведь могло быть совершенно иначе...