Изъять из травмирующей среды

Еслисына или дочь регулярно обижают в дет­ском садике, необходимо поговорить с воспи­тательницами. Сперва, конечно, лучше по-хо­рошему (оно всегда предпочтительней). А не получится — тогда и по-плохому. Помните: администрация детского учреждения, которое посещает ваш ребенок, по закону отвечает за его физическое и психическое здоровье. Поэто­му воспитатели обязаны следить за психологи­ческим климатом в группе, унимать драчунов, не позволять одним детям дразнить других.

Вы скажете: «Да сейчас все дети ужасно агрессивные. Везде одно и то же, везде де­рутся».

Позволю себе с вами не согласиться. Все зависит от взрослых. Если взрослые дают де­тям распоясываться, те, разумеется, будут стоять на голове. Если нет, то любые, даже самые невоспитанные мальчишки, в конце концов, научатся обходиться без драк и оскор­блений.

К нам на занятия часто приходят заикаю­щиеся мальчики и девочки, но другие ребята никогда их не дразнят. Почему? Разве дети со сложностями поведения проявляют большую чуткость и благородство? — Нет, конечно. Наоборот, они чаще задираются, меньше со­чувствуют друг другу. Просто мы не позволя­ем им дразниться. В самом начале, при пер­вом же поползновении, детям дается понять, что такое поведение тут не пройдет. И проблем не бывает. А если бы мы в первый, вто­рой, третий раз пропустили бы дразнилки мимо ушей, забияки решили бы, что мы даем им отмашку. И не преминули бы этим вос­пользоваться.

Два садика или две школы, расположенные через дорогу друг от друга, могут отличаться, как небо и земля. В «нулевке» мой младший сын попал в обстановку постоянных драк. Первое время он вообще не понимал, что про­исходит. В классе отчаянно дрались не толь­ко мальчики, но и девочки. Придя как-то за Феликсом, я увидела в раздевалке сцену из боевика. Толстая девчонка приемами карате загнала какого-то, тоже довольно упитанного мальчика в угол и грозно размахивала ногой перед его носом. Мальчишка в ужасе вжимал­ся в стену. Воспитательница, которой все это было прекрасно видно, невозмутимо беседова­ла с нянечкой.

Потом мне было сказано, что ребенок у меня какой-то не такой, малообщительный, чуть ли не аутичный: все дерутся — а он книжку читает.

—Да вы радоваться должны, что у вас хотя бы один человек не дерется, — возмути­лась я.

— Нет, — неодобрительно нахмурилась «пе­дагог». — Все равно это непорядок. Другие дети разряжаются, энергию сбрасывают, а ваш в сторонке сидит.

Признаться, мы были в затруднении. Шко­ла вроде бы была на хорошем счету, и тут вдруг — такое. По вечерам сын твердил, что больше туда не пойдет, потому что там все дураки и бойцовые петухи. И хотя его не оби­жали (муж строго поговорил с забияками и их родителями), ему все равно было там ужасно неуютно. Феликс с детства был очень общи­тельным, хорошо ладил с детьми разных воз­растов, но к «общению» посредством кулаков как-то не привык. А у одноклассников это действительно была такая форма общения.

Поняв, что на учителей рассчитывать не приходится, и будучи еще морально не гото­вы сменить школу, мы ломали голову в поис­ках выхода. Неожиданно выход нашел сам ребенок. Собственно говоря, он сделал то, что вообще-то должны были сделать умные педа­гоги: превратил драку в игру. От отчаяния людям порой приходят в голову гениальные мысли. В какой-то момент, не в силах боль­ше выносить тупость этих каждодневных по­боищ, Феликс предложил:

— Давайте вы будете боксеры на ринге, а я — рефери.

Они опешили и... согласились. Игра понра­вилась. Феликс повеселел, хотя школу по-пре­жнему ненавидел.

Потом мы все-таки перевели его в другую. И хотя она находится в двух остановках от предыдущей, порядки тут диаметрально про­тивоположные. В этой новой школе ценится, когда ребенок любит читать. А еще тут ник­то ни с кем не дерется.

— Попробовали бы у нас кто-нибудь затеять драку! Сразу же отправился бы в кабинет к завучу, — усмехается Феликс. А завуч, между прочим, очень миловидная, интеллигентная женщина. Совсем не держи­морда. Но драться не позволяет.

А если травят везде?

Зачастую бывает достаточно сменить сад или школу, и вопрос, как защититься от обидчи­ков, снимается сам собой. Но если ребенок везде, куда бы ни попадал, оказывается жер­твой драчунов, значит, дело не только в кол­лективе. Скорее всего, в нем самом есть нечто, провоцирующее обидчиков.

Родители склонны считать, что он всех бо­ится, а дети, как собаки, чуют запах страха. И, естественно, атакуют слабого.

По моим наблюдениям, это не так. Слабых, но тихих, неконфликтных детей обычно не обижают. Устойчивую агрессию провоцируют «занозистые» дети. Такие, которые сами зади­раются, а потом бегут жаловаться. И учить их надо не столько давать сдачи, сколько ладить с окружающими: не завидовать, не обижать­ся, не претендовать на постоянное лидерство, относиться к ребятам доброжелательно, не ехидничать и т. п.

Как раз сейчас, когда я пишу эту книгу, мы с Ириной Медведевой работаем с четыр­надцатилетним мальчиком, у которого именно такой, можно сказать, классический рисунок поведения. На первую консультацию мама пришла без него, и когда мы потом увидели Андрея на занятии, у нас сложилось впечат­ление, что речь шла совершенно о другом человеке. В описании мамы Андрей был невин­ной жертвой, затравленной одноклассниками и абсолютно не умеющей постоять за себя. На занятиях же перед нашими глазами развора­чивалась совсем иная картина. Да, Андрей действительно не был храбрецом. Он легко пасовал и, как улитка, прятался в свою рако­вину. Даже голову в плечи вжимал, чтобы казаться меньше и незаметней. Но, чуть осме­лев, эта «невинная жертва» начала, будто ре­пей, цепляться к ребятам. В прищуренных глазках загорелись недобрые огоньки, и он принялся с азартом подкалывать, подначивать, изводить ребят, безошибочно выбрав из них самых уязвимых. Развернуться в полную мощь мы ему, конечно, не дали, но ребятам и увиденного хватило, чтобы на него опол­читься.

Все было как на ладони. Оставалось самое трудное: изменить стереотипы Андрюшиного поведения и его взаимоотношения с детьми. Не буду подробно описывать ход нашей рабо­ты, это тема отдельного разговора. Скажу только, что мы, во-первых, много сделали, чтобы помочь мальчику раскрепоститься. Он действительно был очень зажат, не верил в свои силы. А с другой стороны, нам пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы из­менить в лучшую сторону его отношение к людям. Мамин взгляд на сына как на жерт­ву несправедливости сослужил ему очень дур­ную службу. За свои четырнадцать лет Андрюша успел увериться в том, что он самый несчастный человек на свете. А раз так, то с какой стати ему кого-то жалеть, кому-то со­чувствовать?

Пока наша работа еще не закончена. Анд­рей распрямился, лицо его просветлело, гла­за уже не похожи на щелочки и смотрят не зло, хотя и немного настороженно. С ребята­ми у него перемирие, однако в компанию его приглашать не торопятся. Ему еще многое предстоит понять, чтобы окончательно изжить в себе комплекс жертвы.

Победа над страхом

Но как же все-таки побороть страх перед обидчиками? Ведь одно дело, когда человек не дает сдачи из благородства, а другое — когда он просто трусит. Трусость, конечно, надо преодолевать.

Мой опыт общения с детьми показывает, что страх преодолевается легче, если ребенок дает отпор врагу не ради себя самого, а защи­щая кого-то слабого. Это более действенный стимул, поскольку чувство сострадания заглу­шает страх. Ребенок отвлекается от своих пе­реживаний, и ему становится легче преодо­леть себя. Работая по нашей методике, мы сначала даем детям возможность пережить победу над обидчиком в театральных этюдах. Проигрывая их, ребенок учится оказывать сопротивление нападающим, и эта мысленная тренировка затем пригождается ему в жизни. Чаще всего, повторяю, он защищает в этюдах не самого себя, а какого-нибудь малыша, но­венького, впервые пришедшего в детский сад, или девочку, которую обижают озорные маль­чишки. Однако затем мы все равно выводим ребенка на мирное разрешение конфликта, стараемся постепенно пробудить в нем симпа­тию, интерес, и, главное, жалость к против­нику.

Жалость — вообще самое надежное оружие в борьбе со страхом. Невозможно бояться тех, кого ты жалеешь. Ведь для того, чтобы пожа­леть, надо почувствовать себя очень сильным. Люди жалеют только более слабых, более уяз­вимых. Именно поэтому нам порой бывает так трудно пожалеть и простить своих родителей: даже старенькие и немощные, они по-прежне­му имеют над нами власть, кажутся нам силь­нее нас. Именно поэтому Христос жалел всех, даже тех, кто Его распинал. Он был духовно самым сильным Человеком на земле, Богоче­ловеком.

Так что если вы хотите, чтобы ребенок умел давать отпор обидчикам, развивайте в нем чувство сострадания. Это гораздо важнее, чем учить его чуть что — сразу бить промеж глаз.

Хотя приемы борьбы тоже не мешает осво­ить. Только не дошколятам. Они все равно еще неспособны к настоящей самообороне, и заня­тие у-шу и проч. лишь подогреет в них агрес­сивность. А вот в подростковом возрасте — это уже насущная необходимость. Мало ли в ка­кую переделку может попасть парень? Мы же не будем водить его всю жизнь за руку.

И вот тут-то, по-моему, наблюдается силь­ный перекос. Детской самообороной больше всего озабочены родители дошкольников и младших школьников. А к старшему школь­ному возрасту острота проблемы вроде бы сглаживается: ребята мало-помалу отучаются решать споры кулаками, обиженные переста­ют жаловаться, и родителям кажется, что все утряслось.

Но в действительности коллизия углубляет­ся. Именно в подростковом возрасте, когда ребенок психологически дозревает до преодо­ления своей трусости (и даже жаждет испы­тать себя, доказать всем, что он не слабак), взрослые начинают усиленно сеять в нем стра­хи, запугивая его армией. В результате мно­гие парни боятся ее, как огня. Наркоманами стать не боятся (и становятся!), а попасть в армию — боятся. Хотя наркоманов погибает гораздо больше, чем солдат.

Получается, что в том возрасте, когда мно­гие дети еще физически и психологически не способны себя защитить, мы не защищаем их, говоря, что они должны это делать сами. Ког­да же они становятся готовы к самостоятель­ным действиям, снова лишаем их способнос­ти к сопротивлению, не давая им необходи­мых умений и навыков. Но как можно серь­езно говорить о том, что юноша способен по­стоять за себя, если он даже стрелять не уме­ет? Ведь взрослая жизнь порой и впрямь бы­вает жесткой. Это не детский сад, где отдела­ешься максимум парой синяков.

Мой отец вспоминает, как они с мамой в юности были в почвенной экспедиции в Туве. Там, куда в большом количестве ссылали зэков. И вот однажды возле дома, где жили отец с матерью, раздался подозрительный шум. Выглянув в окно, папа увидел несколь­ко человек, внешность и повадки которых явно не предвещали ничего хорошего. Обрыв­ки доносившихся фраз подтвердили его подозрения. Бывшие зэки решили грабануть мос­квичей, рассчитывая, что «городские» отпора не дадут.

— Их было человек семь, — говорит отец, — а я один, остальные женщины. Но что мне оставалось делать? Я схватил ружье, висевшее на стене, выбежал на крыльцо и выстрелил в воздух. Любителей чужого добра как ветром сдуло. Второго залпа они предпочли не дожидаться.

Неужели кто-то думает, что сейчас у нас обстановка спокойней, чем в середине пятиде­сятых? А ведь для того, чтобы выскочить на крыльцо с ружьем, нужно, как минимум, знать, где у ружья курок. Знать не понас­лышке, не в «компьютерном варианте». Ну и, конечно, руки от страха дрожать не должны.