Политическая экономия в действии: три ключевые задачи

Исследуя тенденции развития Великобритании начала 80-х го­дов, Филипп Элиот пришел к выводу о серьезной эрозии публичной сферы. Современные технологические и экономические процессы спо­собствуют, по его мнению, следующему сдвигу. Люди все в меньшей степени включены в жизнь общества в качестве политических граждан национального государства. Вместе с тем, они все в большей степе­ни представляют собой потребительские ячейки корпоративного мира. От этих тенденций особенно потеряли интеллектуалы, в связи с их

⁴⁹ Murdoch G., Golding P. Information poverty and political inequality: citizenship in the age of privatized communications. Jourmal of Communication. Vol. 39. №3. 1989. P. 182.

Keane J. Liberty of the press. In: New Formations. № 8. 1989. P. 39.

Хрестоматия

Голдинг П., Мэрдок Г.

возможностями и культурой критического дискурса⁵¹. Центральным вопросом критической политической экономии является изучение то­го, в какой мере изменения в организации сил, контролирующих культурное производство и распределение, ограничивают или расши­ряют общественную сферу. На практике это актуализирует внимание к двум вопросам. Во-первых, к вопросу владения подобными инсти­тутами и тому, как это сказывается на контроле за их деятельностью. Во-вторых, немаловажным является вопрос о связи государственного регулирования и коммуникационных институтов. Остановимся кратко на каждом из них.

Неуклонно растущая доля больших корпораций в производстве культурной продукции остается предметом озабоченности теоретиков демократии в течение длительного времени. Они видели фундаменталь­ное противоречие между идеалом функционирования общественных массовых коммуникаций как общественной сферы и практикой кон­центрации собственности. Опасение вызывало то, что собственники будут использовать свои права для ограничения потоков информации и свободного обсуждения — жизненно необходимых элементов демо­кратии. Эти проблемы стали особенно актуальными в связи с ростом влияния в конце нашего века т. н. «баронов» прессы. Причем проблема состояла не только в обладании сетью изданий с большими тиража­ми такими собственниками, как Пулитцер и Херст в Соединенных Штатах, Нордклифф в Соединенном королевстве. В большей степени тревожным было то, что бароны от прессы без тени сомнения ис­пользовали свои издания для достижения своих политических целей и подрыва позиций тех, кто был с ними не согласен.

Длительное состояние тревоги еще более усилилось в последние годы в связи с появлением конгломератов со значительными финансо­выми возможностями в различных секторах средств массовой коммуни­кации. Хорошо известным примером этого является империя Руперта Мэрдока. Она охватывает организации прессы, издательства в США, Великобритании и Австралии; также сюда входят четыре крупнейшие американские телесети, Фоке (корпорация по производству фильмов); Мэрдок контролирует Британское спутниковое вещание — систему не­посредственного спутникового телевидения. Другими важными приме­рами являются: японская фирма Сони, владеющая Си-Би-Эс Рекорде и Коламбия Пикчерс; немецкая компания Бертельсманн, контролиру­ющая Эр-Си-Эй рекорде и Дабл-Дей Букс, равно как и совокупность немецких газет и журналов.

Появление коммуникационных конгломератов привносит новый элемент в старые дебаты о потенциальных злоупотреблениях власть

⁵¹ Elliot P. Intellectuals, the "information society" and the disappearance of the public sphere. In: Media, Culture and Society. Vol. 4. 1982. PP. 243-244.

имущих. Теперь это выражается не просто в изменении редакционных решений или гонениях на персонал, не разделяющий необходимой по­литической философии. Культурное производство находится под силь­ным воздействием коммерческих стратегий, использующих преимуще­ства владения различными средствами коммуникации. Печатные изда­ния компании могут продвигать продукцию ее телевизионных станций или студий звукозаписи. Сектор, связанный с производством книжной продукции, может выпустить на рынок издание, популяризирующее новую постановку, осуществленную кинокомпанией. В результате сни­жается уровень разнообразия циркулирующих культурных образцов. Несмотря на то, что в простых количественных выражениях товаров может быть больше, все они будут представлять собой варианты одной и той же темы или образа.

Наряду с непосредственной властью, высшие «иерархи» коммуни­кационных империй обладают непрямым влиянием на более мелкие организации, находящиеся на их рынке или собирающиеся прорваться на него. Владельцы империй устанавливают общие правила игры. Они могут использовать свои финансовые возможности с тем, чтобы заста­вить уйти со своего рынка. Достигается это посредством дорогостоящих кампаний по продвижению, предложением скидок рекламодателям, перекупки творческого персонала. (...)

Исторически, регулирование перечисленных выше процессов было связано с деятельностью государства. Происходило это в двух формах. Во-первых, происходило регулирование частного производства в обще­ственных целях. Главным здесь было поддержание разнообразия куль­турного производства, включая те его формы, которые вряд ли смогли бы выжить в чисто рыночных условиях. Британские коммерческие телевизионные компании, например, были обязаны производить ряд программ, ориентированных на узкие группы аудиторий, даже несмо­тря на неприбыльность таких программ. Во-вторых, культурное разно­образие поддерживалось благодаря различным формам общественных субсидий.

Однако в течение двух последних десятилетий эта система претер­пела серьезные изменения в связи с политикой приватизации. Важней­шие общественные культурные предприятия, такие как французская телевизионная сеть ТФ-1 были проданы частным инвесторам. Либе ральная политика ввела индивидуальных агентов (акторов) на рынки, которые до этого были закрыты для конкуренции. Это касается вещательных систем многих европейских стран. Система регулирова ния здесь была переориентирована на обеспечение свободы действй собственников и рекламодателей. Совокупный эффект изменений со стоит в резком возрастании потенциального охвата и власти ведущи коммуникационных компаний и в увеличении опасности того, что об щественная культура будет управляться исходя из частных интересо!

Голдинг П., Мэрдок Г.

Хрестоматия

Ключевая задача критической политической экономии состоит в отсле­живании изменения баланса между коммерческими и общественными предприятиями, в оценке влияния этого на культурное разнообразие.

Имеется несколько измерений данного процесса. Во-первых, госу­дарственные органы, такие как армия или полиция становятся основ­ными пользователями важнейших коммуникационных технологий как для наблюдения, так и для организации собственных управляющих и контрольных систем. Во-вторых, правительство и отдельные госу­дарственные органы стали важными производителями общественной информации. Формы последней оказываются самыми различными — от официальной статистики и брифингов для представителей прессы до организации общественных рекламных кампаний. В-третьих, пра­вительство расширило свои регулятивные функции. Причем сделано это как в отношении структуры индустрии коммуникаций (например, через ограничения на собственность и цены), так и в отношении форм общественного выражения (посредством регулирования таких областей как непристойности, подстрекательство к расовой ненависти, «государ­ственная безопасность»). Наконец, что наиболее важно, либерально-демократические правительства расширили сферу культурной актив­ности, субсидирующуюся вне общественных фондов. Это происходит либо непрямым образом посредством невзимания дополнительных на­логов, например, на прессу, либо прямо — через различные гранты. И здесь формы оказываются весьма различными: от денег на обеспече­ние музеев, библиотек, театров до обязательной годовой лицензии для владельцев телевизоров, за счет которых поддерживается Би-Би-Си.

Однако государство не является только регулятором институ­тов коммуникаций. Оно само является коммуникатором, обладающих огромной властью. Каким образом эта власть реализуется, являет­ся важной областью интересов критической политической экономии культуры. Правительства неизбежно оказываются озабоченными тем, чтобы их взгляды на развитие политики были донесены; чтобы за­конодательные инициативы оказались правильно понятыми и поддер­жанными. В последние годы активность такого рода резко возросла, в 1990 году правительство оказалось вторым крупнейшим рекламода­телем в стране⁵². Исследователи изучали данный процесс как одну из форм избирательного внимания коммуникатора. При этом государство предоставляет субсидии коммуникационным организациям через со­кращение их усилий в поиске и распространении информации для их аудитории. Информационные субсидии определяют как «попытку

влияния на действия других посредством контроля их доступа и ис­пользования информации, касающейся именно этих действий»⁵³. При росте общественных связей, обеспечивающих подобные субсидии, их формы могут быть различными — от здорового распространения необ­ходимой информации, объясняющей и подкрепляющей общественную политику до бесчестного управления новостями.

Производство коммуникаций отнюдь не является простым отраже­нием интересов тех, кто владеет или только управляет совокупностью основных производств и оборудования, составляющих средства созда­ния и распространения материалов культуры. Индивиды, действующие внутри средств массовой коммуникации, работают с учетом обшир­ных кодов профессиональных идеологий. Кроме того им свойственны ожидания, как индивидуального, так и социального порядка. Перечи­сленные стремления могут быть идеализированными; в значительной мере культурное производство является рутинным, мирским и пред­сказуемым делом. Однако автономия тех, кто работает в средствах массовой коммуникации, является предметом значительного интереса критической политической экономии. Задача анализа состоит в том, чтобы, принимая во внимание описанную выше экономическую струк­туру, определить как далеко распространяется эта автономия. (...)

Политическая экономия и анализ текстов

Исследования в области культуры в значительной своей части были ориентированными на анализ структуры текстов массовой ком­муникации и отслеживание роли последних в поддержании систем доминирования. В рамках данной работы отвергается интерпретация средств массовой коммуникации как приводного ремня для распро­странения господствующей идеологии. Здесь предлагается модель си­стемы коммуникаций как поля или пространства, в котором конку­рирующие дискурсы, предлагающие различные способы «говорения» и «смотрения», борются за их принятие и легитимность. Однако вне телевизионных политических речей дискурсы редко оказываются до­ступными для общества в их «сыром» состоянии. Они реорганизуются и адаптируются к конкретному контексту.

Тема СПИДа может быть в центре множества телевизионных про­грамм. Это относится, например, к рекламе здравоохранения, разделам новостей, передачам расследований, дискуссиям в студии, эпизодам в мыльных операх, полицейским сериалам. Каждая из этих форм ока­зывает серьезное влияние на то, что может быть сказано и показано, кем и с какой точки зрения. Короче говоря, культурные формы пред­ставляют собой механизмы регуляции общественного дискурса. Можно

⁵² Golding P. Political communication and citezenship: the media and democracy in an inegalitarian social order. In: Fergnson M. (ed.) Public Communication: The New Imperatives. Sage, 1990. P. 95.

Gandv О. Beyond Agenda Setting: Information Subsidies and Public Policy. Ablex, 1982. P. 61.

Голдинг П., Мэрдок Г.

Хрестоматия

выделить два измерения этого процесса. Первый касается ряда дискур­сов, которые привносятся соответствующими формами. Причем это происходит либо в случае их организации исключительно вокруг офи­циальной точки зрения, либо, если они обеспечивают пространство для артикуляции контр-дискурсов. Второе измерение связано с тем, как доступные дискурсы формируются внутри текста. Последнее за­висит от того, организованы ли они в отчетливую иерархию доверия, способствуя предпочтению аудиторией одного над другими; или они могут быть оценены в более свободном плане, предоставляя аудитории более открытый выбор.

Если исследования культуры в первую очередь интересуются спо­собами работы этих механизмов в конкретном тексте (текстах) массо­вой коммуникации, то критическая политическая экономия старается объяснить, как экономическая динамика производства структурирует общественный дискурс посредством предпочтения одних культурных форм другим. Возьмем, например, растущее доверие соглашениям о со­вместном производстве в области создания телевизионных драматиче­ских передач. В соответствии с ними накладывается ряд ограничений на форму и стиль программ, как необходимых условий реализации на внутренних рынках стран производителей. В результате сделки может быть создан американизированный продукт с простыми характери­стиками, работающий с опробованными и выверенными форматами действий, и предлагающий незамысловатую развязку. Или такой тип соглашений может выражаться в варианте «телевизуального туризма» в которых используются знакомые формы и виды национального куль­турного наследства⁵⁴. Обе стратегии отражают сужение поля дискурса и ограничивают полноценный учет сложностей и неопределенностей национальных условий. Первая из них отражает смыкание вокруг до­минирующих трансатлантических форм повествования с их четкими границами и иерархиями дискурса. Вторая воспроизводит идеологию «истинного англичанина», которая исключает или ограничивает весь ряд подчиненных дискурсов.

Данная перспектива, с ее акцентом на решающей последующей роли культурных форм имеет два главных преимущества. Во-первых, она позволяет проследить детальные связи между финансированием и организацией культурного производства и изменениями в сфере общественного дискурса и представлений. Причем происходит это от­нюдь не в редукционистской манере, а предполагает целостной анализ текстуальной организации. (...) Во-вторых, делая акцент на том, что тексты массовой коммуникации отличаются друг от друга по степени своей дискурсивной открытости, здесь предлагается подход в фокусе

внимания которого находятся структурные вариации коммуникативно­го поведения аудитории. Недавние работы, посвященные изучению ак­тивности аудитории и выполненные в рамках исследований культуры, были сфокусированы на связи текстовых интерпретаций и специфи­ке использования массовой коммуникации в конкретных социальных обстоятельствах. Критическая политическая экономия старается соот­нести особенности реакции людей на материалы массовой коммуни­кации с их позициями в экономической системе в целом⁵⁵. Конечно, это не может объяснить всего, что следует знать о динамике реакции, но является необходимой отправной точкой.

Потребление — суверенитет или борьба?

Для политических сторонников философии свободного рынка то­вары в области коммуникаций ничем не отличаются от других. Способ распределения товаров в сфере культуры должен быть аналогичным действующему в других сферах. Именно рынок является наиболее эф­фективным механизмом обеспечения распределения и производства необходимых людям товаров. Исследование этой посылки является целью политической экономии культурного потребления.

Любопытно, что влиятельная версия философии свободного рынка получила значительное распространение среди недавних работ, прове­денных в рамках исследований культуры. Ряд авторов пытались пре­одолеть упрощенный детерминизм видения аудитории как пассивного объекта влияния всесильных средств массовой коммуникации. С этой целью они настаивали на суверенности зрителей и читателей, на их возможности получать собственные интерпретации и значения мате­риала, который является «полисемическим», т.е. способным произ­водить совокупность значений. Данный тип анализа искушал авторов с различными политическими и социальными предпочтениями. Вновь оказались актуализированными, не лишенные, по общему призна­нию, недостатков, представления либеральных плюралистов о сдержках и противовесах культурного снабжения и потребления. Потребитель, хотя и в несколько ослабленном виде, остается безусловно суверен­ным. Для авторов с более критическими или радикальными взглядами приведенный подход способствовал развитию романтических предста­влений, в которых попранные жертвы экономического детерминизма предстают в качестве героических борцов против обмана в сфере куль­туры.

Абсолютный суверенитет потребителя невозможен. Никто не име­ет неограниченного доступа к полной совокупности культурных това­ров там и где он этого пожелает. В этой связи задача политической

⁵⁴ Murdoch G. Televisual Tourism. In: Thomsen Т. W. (ed.) Cultural Transferor or Electronic Colonialism? Heidelberg: Carl Winter, 1989. PP. 171-183.

Murdoch G. Audience Activity and Critical Inquiry. In: Dervin B. (ed.) Rethinking Communication. Volume 2: Paradigm Exemplars. London: Sage Publ, 1989. PP. 226-249.

214_______________Хрестоматия___________________

Таблица 8. Владение коммуникационным оборудованием в группах семей с различным доходом

Недельный доход ($)	Процент владеющих
телефон	видео	домашний компьютер
46-60	64,3	13,9	0,8
81-100	73,9	25,9	6,2
126-150	83,9	42,6	6,9
151-175	83,9	55,4	11,2
176-200	87,2	65,5	14,1
226-250	96,2	75,4	25,8
276-325	96,2	80,5	29,4
376-450	98,6	85,2	33,1
более 550	99,7	77,7	34,3
В целом	86,2	56,6	16,6

Источник: Family Expenditure Survey 1989.

экономии исследовать барьеры, ограничивающие свободу такого ро­да. Барьеры здесь бывают двух видов — материальные и культурные. Рассмотрим каждый из них последовательно.

В условиях, когда коммуникационные товары и средства доступны только за плату будут наблюдаться ограниченные возможности доступа к ним. Это, в свою очередь, определяется свободными средствами, находящимися в распоряжении индивидов или семей. (...)

В таблице 8 показаны отличительные особенности владеющих до­машними компьютерами и видео в группах с различными доходами. В связи с наличием двух нижеперечисленных факторов маловероятно, что разрыв этот сократится. Первый фактор касается того, что за по­следнее десятилетие различия в доходах существенно возросли. В 80-х годах рост зарплаты у пятой части наиболее высокооплачиваемых ра­бочих мужчин был на 42 процента выше, чем у пятой части наименее оплачиваемых⁵⁶. Кроме того, разрыв между семьями зависимыми в сво­ем доходе от социальных отчислений и находящимися на рынке труда также увеличился. Взятые в совокупности эти изменения означают,

"The Poor Decade: Wage Inequalities in the 1980s. London: Low Pay Unit, 1988. P. 11.

Голдинг П., Мэрдок /!

что за период 1977-1988 годов доля доходов (за вычетом всех налогов) наиболее бедной пятой части населения сократилась в целом с 6,4% до 5,1%, в то время как доля доходов наиболее богатой пятой части населения возросла с 40% до 45%⁵⁷. Таким образом, дифференциация в покупательных возможностях различных групп населения возраста­ла. Вторым, важным в этой связи обстоятельством является то, что данный тип товаров требует регулярного совершенствования и обно­вления. Обладание видео или компьютером предполагает затраты на программное обеспечение, владение телефоном требует затрат по его использованию. В этой связи, ограниченные покупательные возмож­ности сдерживают не только первичные приобретения, но и регулярное использование.

Однако не все затраты на коммуникационные товары предполага­ют приобретение дорогостоящего оборудования. Люди могут смотреть телевизионные программы, если они просто имеют телевизор, и так делает большинство. Вместе с тем, многие культурные материалы доступны в качестве общественных благ. Они финансируются через налогообложение — книги в общественных библиотеках, например. Ситуация здесь не является статичной. Для сторонников критической политэкономии переход в обеспечении и распределении культурных материалов от использования общественных служб к частным сигна­лизирует о значительных изменениях в возможностях доступа к ним со стороны различных групп населения. Если за доступ к телевизионным каналам или программам будет взиматься плата {...), то потребление телевизионных материалов будет в значительной мере определяться распределением семейных доходов. (...)

Критическая политическая экономия интересуется не только мате­риальными барьерами культурного потребления. В сфере ее интересов также находятся способы, посредством которых социальная позиция индивида регулирует доступ к культурным умениям и навыкам, необхо­димым для интерпретации и использования массовой коммуникации Одна из важнейших эмпирических традиций в рамках изучения куль туры связана с выяснением того, как социальные позиции влияют на доступ к культурным репертуарам и символическим ресурсам, поддер живающим различные способы интерпретации и выражения мнений Эта традиция прослеживается от изучения молодежных субкультур до исследований различных «прочтений» телевизионных текстов⁵⁸. Ак цент на социальном опыте как культурном ресурсе важен. Однако oн не должен быть переоценен. Практика потребления материалов медиа очевидно не является целиком манипулируемой со стороны организа

⁵⁷ Oppenheim С. Poverty. The Facts. London: Child Poverty Action Group, 1990. P. 127 Morley D. Cultural transformations: the politics of resistance. In: Davies H., Walton j (eds.) Language, Image, Media. Oxford: Basil Blackwell, 1983. PP. 104-117.

Склэир Л.

Хрестоматия

ций культурной индустрии. В то же время она не является абсолютно независимой от них. Скорее всего следует рассматривать культурное пространство как место продолжающейся борьбы между производите­лями и аудиторией, между различными группами потребителей.

СклэирЛ.

Культурно-идеологические транснациональные практики*

Одна из наиболее важных исторических задач транснационального капитализма состоит во включении в орбиту своего влияния различных, ранее не находящихся в сфере этого влияния групп. Это включение, однако, является частичным и не одинаковым в сферах экономической, политической и культурно-идеологической. (...)

Целью глобального капитализма в сфере культурно-идеологичес­кой является полное включение в область своего влияния всех классов. Это в первую очередь относится к подчиненным классам, поскольку буржуазия уже оказалась включенной сюда ранее. Культурно-идеоло­гический проект глобального капитализма состоит в следующем. Не­обходимо убедить людей в целесообразности потребления сверх тради­ционно сложившихся потребностей. Тем самым увековечивается идея накопления капитала для частной выгоды. Другими словами, именно это обеспечит представление о глобальной капиталистической систе­ме, как о раз и навсегда данной. Культура-идеология (culture-ideology) потребления заявляет, буквально, о том, что смысл жизни состоит в обладании вещами. Поэтому, только потребляя мы реализуем пол­ностью свои жизненные возможности, а для того, чтобы оставаться живыми мы должны постоянно потреблять. (...) Такая система раз­вивалась в течении веков. Сначала она включала в себя буржуазию всего мира, затем распространилась на представителей рабочего класса Первого мира и медленно, но уверенно охватывает всех, обладающих свободными средствами, независимо от их местоположения.

Я настаиваю на использовании термина «культурно-идеологичес­кие» в целях четкости и ясности, хотя выглядит он не столь изящно. Культура всегда имеет идеологическую функцию в связи с потре­блением в глобальной системе капитализма. Поэтому все культурные транснациональные практики в этой области являются одновременно идеологическими практиками и, таким образом, культурно-идеологи­ческими. Данное утверждение не является эмпирическим. Несомненно,

* Sklair. L. Sociology of the Global System. N.Y.: Prentice Hall, 1995. P. 46-48; 84-86; 150-153; 164-169.

что в ряде случаев оно может быть ложным, равно как и неверифици­руемым. Идеи культурно-идеологических транснациональных практик, и в особенности культуры-идеологии потребления в глобальной систе­ме являются средствами концептуального анализа в теории глобальной системы. Глобальный капитализм не терпит культурной нейтрально­сти. Культурные практики, которые не могут войти в состав культуры-идеологии потребления, становятся оппозиционными силами контр­гегемонии. В этой связи они подлежат трансформации или маргина-лизации. В случае неуспеха подобных акций их ожидает физическое устранение. (...)

Культура-идеология потребления является, как таковая, своеобраз­ным топливом, горючим, обеспечивающим энергией машину глобаль­ного капитализма. Водителем здесь оказывается транснациональный капиталистический класс. При этом двигателем системы являются мо­гущественные транснациональные корпорации.