Глава 6. дворничиха борисовна

Отношения собак с дворничихой Борисовной были очень непростые. С одной стороны, Борисовна была полезной, потому что чистила дорожки, убирала мусор, мыла на лестницах полы. А с другой стороны, Борисовна терпеть не могла собак, считая, что он них одни только безобразия. Борисовна была чем-то схожа с Лукрецией Петровной, только вместо длинных поучений сразу применяла боевую метлу. От неё могло достаться и собакам, и людям. Например, она гоняла веником дядю Жору, когда тот усаживался на детской площадке пить пиво, или подростков, горланящих под окнами песни, когда дом уже спит.

Собак дворничиха не любила особенно сильно. Борисовна полагала, что собаки — основной источник грязи и беспорядка во дворе. Поэтому мимо неё все старались побыстрее прошмыгнуть, чтобы не дай бог, не схлопотать по загривку чем-нибудь тяжёлым. Пусю и Бочу хозяева со двора могли вынести на руках, Лукрецию Петровну с Капитолиной Борисовна и сама опасалась, а вот остальным псам приходилось несладко.

Когда Дружка огрели метлой третий раз за день, Дружок решил, что так дело не пойдёт. Он коротко пролаял условный сигнал, чтобы все кто мог спустились во двор. Пуся со Стеллой ушли в зоосалон на мытьё, выщипывание и вычёсывание, а Бочу Иван Никодимыч забрал с собой на работу, чтобы тот побегал по санаторию и поднял настроение пациентам. Но Макс-бульдог, Беня и Сеня выскочили практически мгновенно. Некоторое время спустя появилась и Капитолина со своим верным учеником Климентием.

Крыс вежливо обнюхал присутствующих и даже повилял хвостом, раздуваясь от гордости.

— Ого! — просиял Макс. — Уже получается!

— Мы упорно занимаемся, — скромно произнесла Капитолина. — Ещё немного, и Климентию присвоим почётное звание собаки.

— А какой породы он будет? — заинтересовался Сеня.

— Меня Миша бультерьерчиком называл, — пискнул Климентий.

— Нет, на бультерьера ты не тянешь, — со знанием дела сказал Сеня. — У бультерьера ноги, как у табуретки.

— Климентий будет особой породы, — отрезала Капитолина. — Крысбулем. Ученье и труд в крысбули ведут.

— Вроде, было как-то по-другому, — засомневался Беня.

— Не спорь со мной, я педагог и лучше тебя знаю. Ты, Дружок, зачем нас позвал?

Дружок продемонстрировал шишку на левом боку, фингал под глазом и выдранный клок волос из хвоста.

— Кто это тебя так? — нахмурился Беня. — Джим из соседнего дома?

Дружок помотал головой. Уши его смешно затрепыхались, особенно то, которое не стояло. Он сказал:

— Это проделки Борисовны. Сначала ей не понравилось, что я поднял лапу на урну.

— Она же бетонная! — воскликнул Сеня.

— Кто, Борисовна?

— Да нет, урна! Что ей будет, если её намочить!

— А Борисовна закричала, что мокрая урна некрасивая, и огрела меня совком по боку.

— На меня за это она вообще ведро воды вылила, — заметил Макс.

— Ну и правильно. Приличные собаки задирают ноги в лесу, а не в присутственном месте у всех на глазах, — изрекла Капитолина. — Поделом тебе, невежа. А фингал за что?

— А ни за что! — в отчаяньи тявкнул Дружок. — Шёл я себе, шёл, нёс в зубах палочку. Думал о Маше. Слушал птичек. И тут — хрясь! Метёлкой в лоб. И кричит — чего это я брёвна из парка таскаю, чистоту нарушаю. А я и не нарушал, я эту палочку домой хотел принести и там потихоньку погрызть.

— Вот Маша бы обрадовалась, — сказала саркастически Капитолина. — Но бить метёлкой в лоб непедагогично. Я вот не бью ученика по лбу, я вот стараюсь объяснить словами. Правда, Климентий?

— Правда, — снова пискнул Климентий, а Сеня засмеялся:

— Да если бы крысбуля веником по лбу, то от него и мокрого места не осталось бы.

— Это не наш метод, — поджала губы такса. — Продолжай, Дружок.

Песик горестно вздохнул:

— А хвост Борисовна мне покалечила за то, что один раз, всего лишь один единственный раз гавкнул у неё на глазах. Она как бросилась на меня сразу, как дёрнула за хвост! Теперь вот — смех один, а не хвост.

Дружок повертелся на месте, догоняя хвост-колечко, не догнал, сел на попу и снова вздохнул.

— Надо её проучить, — заявил Сеня. — Сегодня Борисовна на собак кидается, завтра на детей, а там, того и гляди, на людей станет набрасываться. Потом на депутатов, а потом и до президента дойдет.

— Каких еще депутатов? Какого еще президента? — удивился Беня.

— Не знаю. Так Любочкина бабушка говорит. Которая меня откормить хочет.

— Если мы Борисовну проучим — покусаем или с ног собьём, — сказал Беня, — то она разозлится на нас ещё больше.

— А что же делать? — Макс в нетерпении подпрыгнул несколько раз на месте. — Гулять теперь не ходить? Я так не смогу. Мне, чтобы покрышки носить, дома мало места. У меня дома хозяин и диван знаете, какие большие? Занимают всю квартиру.

Беня покачал головой:

— Надо сделать так, чтобы Борисовна поняла, какие мы полезные. А для этого надо её спасти от хулиганов.

— Хулиганов она не боится, — с сомнением протянул Макс. — Я сам видел, как она за шкирку тащила к Мышкину двух пьяных обормотов.

— А чего она боится?

— Она мышей боится, — сказала Капитолина. — Пробегала тут одна полёвка из леса, так Борисовна полдня визжала. Хотя приличные дворники по полдня не визжат. Им и пяти минут хватит.

— Мышей! Ага! — закричал радостно Беня. — Придумал!

Через полчаса, выждав пока дворничиха с ведром и шваброй не скроется в первом подъезде, следом за ней юркнул крысбуль Климентий. Он отчаянно трусил, но так же отчаянно хотел принеси пользу собачей компании, поскольку он теперь тоже был почти что собакой. Даже породу ему придумали. Климентий просто не имел права бояться.

Крысбуль тихонечко прокрался за Борисовной. Та возюкалась тряпкой и громко распевала:

Забирай меня скорей, увози за сто морей,

И целуй меня везде, восемнадцать мне уже!

Дворничиха исполнила припев и оглянулась — нет ли кого желающего увезти её за сто морей. Желающих не нашлось, зато обнаружилась сидящая у стенки крыса. Страшная-престрашная крыса глядела Борисовне прямо в глаза и грозно щёлкала челюстями, готовясь к прыжку.

— А-а-а-а-а! — завопила дворничиха, прячась за швабру.

На её вопль тут же широко распахнулась дверь, в подъезд вихрем влетел Дружок, скакнул на крысу и, рыча и гавкая, стал трепать и подбрасывать Климентия вверх. Мастерски исполнив спектакль, Дружок подхватил крысбуля в зубы, потёрся лбом о ногу замершей от ужаса Борисовны, а затем стремительно улепетнул.

— Кто кричал? — спросила Лукреция Петровна, открывая дверь своей квартиры.

— Кры… Кры…, — начала заикаться Борисовна и руками изображать усы и уши кошмарного зверя.

— Крыша? Крыша протекает? — подсказала пенсионерка. — Ничего, Борисовна, я дойду и до крышы. Они у меня там все попляшут!

— Кры… Кры…, — дворничиха замахала руками, показывая, как Климентий хотел наброситься на неё.

— Крылья? При чём тут крылья?

— Да не крылья! Крыса! — пришла в себя Борисовна. — У нас завелись крысы!

— Я и до крыс дойду! — пообещала Лукреция Петровна. Капитолина выглянула из-за её спины и тихонько хихикнула.

Ко второму действию представления Климентий почти перестал волноваться. Ему даже понравилось, как Дружок покидал его вверх — будто на американских горках покатался. Крысбуль увидел, что Борисовна домыла первый подъезд и с ведром чистой воды шагает ко второму. Он неспешно вырулил из-за кустов шиповника, чтобы с нахальным видом перейти Борисовне дорогу.

— Мама…, — прошептала дворничиха, оступаясь, роняя ведро и спотыкаясь об него. — Мама… Опять крыса…

Мимо, будто бы совершенно случайно, проходил Макс-бульдог с колесом от КамАЗа в зубах. Оценив обстановку, Макс-бульдог аккуратно отложил на газончик колесо, чтобы неспешно броситься на Климентия.

— Поосторожнее, задавишь, — просипел крысбуль, когда Макс слишком сильно прижал его лапой к земле.

— Извини, брат, искусство требует жертв, — ответил ему Макс. А Борисовне показалось, что он рыкнул.

С крысой во рту — Климентий безжизненно свесил лапки, голову и хвост, полностью вживаясь в роль убиенного вредителя — бульдог пронзительно посмотрел на Борисовну, а затем для верности сделал трепок лобастой головой.

У Климентия ёкнуло сердце, но он ничем не выдал себя.

К концу уборки Борисовна полностью убедилась в том, что на дом совершили набег полчища белых грызунов и что все собаки двора мужественно с ними борются. Особенно дворничиху поразил Беня, который не только поймал и утащил куда-то крысу, а даже съел её на глазах изумленной Борисовны. На самом деле, конечно, Беня не съел Климентия, а ловко спрятал его в завитом воротничке. Раздвинув кудряшки, Климентий потом тайком наблюдал оттуда, как благодарная Борисовна опасливо погладила Беню по спинке.

А вечером собаки впервые увидали, как дворничиха молча прошла мимо втянувшего шею Сени и насторожившейся Любочки и ничего им не сказала. Она ничего не сказала, зато широко и от души улыбнулась!

ГЛАВА 7. СЕНКЬЮ ВЕРИ МАЧ

У добермана Сени была всего одна обязанность — присматривать за хозяйкой, пока та наматывает километры по парку. Любочка была симпатичной, и многие парни норовили познакомится с ней бегу. Стелла считалась более красивой, чем Любочка, но к Стелле никто не подходил на улице, потому что все думали, что у неё муж миллионер и что, если заговорить с ней, сразу примчится охрана и одубасит за излишнюю назойливость.

Сеня должен быть скакать рядом и своим зубастым видом отпугивать кавалеров. Но Сене казалось скучным бежать у ног Любочки, поэтому он обычно заруливал в кусты и шнырял по лесу, двигаясь в том же направлении, что и хозяйка. В лесу было столько интересного! На кочках сидели важные мордатые лягушки, на ветках деревьев суетились юркие белки, из густой травы вспархивали птахи, и всю эту живность надо было напугать, разогнать, а то и поймать. Пойманных мышей и лягушек Сеня гордо демонстрировал Любочке, хотя понимал, что Любочка непременно закричит:

— Сенкью Вери Мач, фу! Брось немедленно!

Сеня отпускал жертву с радостью, так как не знал, что с ней потом делать. Обалдевшая от Сениных слюней лягушка обычно прыгала в сторону и грозила Сене крохотным кулачком. В парке уже выросло несколько поколений жаб и лягушек, воспитанных на страшных маминых сказках о чёрной-пречёрной собаке, уносящей непослушных детей в зоомагазин на продажу.

Сеня, рассекая по лесу, время от времени высовывался на дорожку, чтобы убедиться, что Любочкой всё в порядке, а потом снова скрывался в чаще. Так было всегда, но сегодня дела пошли не по плану.

Свернув с тропинки, Сеня аткнулся на Макса-бульдога и Макса-человека. Они увлечённо перетягивали брёвнышко с тремя повешенными на него шинами. Побеждал Макс-человек, и Сеня разволновался. Он, разумеется, болел за Макса-бульдога, поскольку с Максом-бульдогом он дружил, он гонял вместе с ним Джима из соседнего дома и котов, а с Максом-человеком кошек погонять было бы весьма проблематично. Сеня поспешил приятелю на помощь, пристраиваясь рядом с Максом-бульдогом и цепляясь за бревно широко разинутой пастью. Макс-человек рассмеялся и потянул сильнее. Смех его Сене показался ужасно обидным. Хорошо ему смеяться! У него на работе один блин от штанги весит больше, чем две собаки вместе взятые!

В это время Любочка бежала спокойно по дорожке, размышляя о том, возьмут ли её на самые главные соревнования в стране или не возьмут. Она так погрузилась в раздумья, что не сразу заметила бегущего с ней рядом молодого человека.

— Девушка, а как вас зовут? — спросил незнакомец, почему-то оглядывая Любочку со всех сторон. — Вы такая красивая.

— Сенкью Вери Мач! — закричала юная спортсменка и прибавила шагу. Обычно все приставалы быстро выдыхались, не выдерживая Любочкиного темпа. Но этот также прибавил ходу и продолжил:

— Да ладно… А какое у вас красивое колечко! Прямо загляденье!

— Сенкью Вери Мач!! — еще громче крикнула Люба.

Парень слегка удивился:

— Да за что же это вы меня благодарите?

Он был образованным человеком и знал, что по-английски «сенкью вери мач» означает «большое спасибо». Он придвинулся к Любочке ещё ближе, снова заговаривая с ней:

— А цепочка-то, цепочка! Золотая, поди?

— Сенкью Вери Мач!!! Ты где?! Ко мне! Ко мне быстро! Фас!

— Дурочка что ли? — грубо ответил Любе незнакомец и потянулся к её руке. — Я и так рядом. Снимай-ка кольцо с цепочкой, да поживее! А не то как…

Что именно он сейчас сделает, парень договорить не успел, потому что из чащобы с шумом и треском вылетел Сеня, а за ним Макс-бульдог. Собаки с лету впились зубами в его штанины, синхронно сделали рывок, повалили грабителя на дорожку. Сеня с яростью набросился на джинсы парня и шнурки его кроссовок, а Макс-бульдог принялся подпрыгивать на его спине, словно взбесившися резиновый мячик. Ровно через минуту от штанов незнакомца остались одни лохмотья, и кто-то сбоку порицающе заметил:

— Какое невежество! Посмотри, Климентий, и запомни — так команду «Фас» приличные собаки не выполняют.

Чуть поодаль от Любы и поверженного любителя чужих украшений стояла такса Капитолина, а рядом с ней мопс Боча. Между ними крутил головой крысбуль Климентий.

— А как выполняют команду «Фас»? — с любопытством спросил Климентий.

— Боча, покажи! — приказала Капитолина.

Боча вразвалочку подошел к визжащему барахтающемуся грабителю, приоткрыл пасть, намереваясь куснуть его за ногу, но передумал. Пока Сеня дожёвывал брючину, закусывая шнурками, а Макс-бульдог упруго подпрыгивал между лопаток негодяя, мопс осторожно обнюхал правый карман парня, так же осторожно вытянул оттуда конфету и принялся, похрюкивая, чавкать. Капитолина вздохнула:

— Нет, Климентий, не смотри. Так тоже неправильно. Эх, все приходится делать самой! В мои-то годы!

Капитолина придвинулась к шумной куче-мале и ловко цапнула парня за ногу. Тот заголосил, замолотил руками по дорожке, пытаясь стряхнуть с себя собак. Но ничего у него не вышло, потому что вслед за Сеней и Максом-бульдогом из кустов появился запыхавшийся Макс-человек с бревном в одной руке и тремя покрышками в другой.

— Хулиган! — сразу понял Макс-человек. Он без лишних разговоров, бросил бревно, приподнял грабителя за шкирку и нахлобучил на него все покрышки, что имелись. Грабитель сразу получился будто бы связанный по рукам и ногам. У него все тело обернулось шинами, и только сверху торчала испуганная голова, а снизу -– голые ноги в пожёванных Сеней кроссовках.

— Сенкью Вери Мач, — начала говорить Любочка, собираясь оттащить Сеню от стреноженного горе-разбойника, но не успела ничего произнести, так как Макс-человек с чувством хлопнул её по плечу и сказал:

— Не стоит благодарности! Это мой долг! Мы же соседи! А почему по-английски?

— Я, вообще-то, к Сене обращалась, — ответила Люба, потирая плечо.

Старший лейтенант полиции Мышкин нехотя направлялся на профилактическую беседу с дядей Жорой, замеченным бдительной дворничихой Борисовной за распитием пива прямо на детской площадке. Вести беседы Мышкину не хотелось, а хотелось ловить настоящих преступников и устраивать настоящие погони. С дядей Жорой Мышкин уже провёл пять разъяснительных бесед, и каждый раз дядя Жора клялся и божился, что он больше так не будет. Этот самый дядя Жора и вправду держал свое слово, но всякий раз придумывал новое безобразие. Он давал слово не выливать чай прямо из окна и не выливал, зато плевался на лестнице. Он давал слово не плеваться и больше не плевался, но начинал вдруг тарахтеть дрелью по ночам. А после тарахтения дрелью — срывать в палисаднике цветы, заботливо выращенные Маргаритой Семёновной. Словом, дядя Жора был ужасно несознательным элементом.

Мышкин шёл и с ужасом представлял, как он до пенсии будет разъяснять дяде Жоре то одно, то другое, то третье, когда вдруг заметил, как в неположенном месте пересекает проезжую часть странная процессия из людей, собак и ещё не пойми кого. Мышкин остановился, решив, что дядя Жора подождёт, а затем побежал навстречу демонстрации.

Впереди, словно цирковые лошадки, в ногу шагали Сеня и Макс-бульдог с одним тренировочным бревном на две пасти.

За ними, запинаясь, с тоскливым выражением лица плёлся человек, окутанный резиновыми покрышками. Ноги у него почему-то были в разлохмаченных штанах, сквозь которые мелькали полосатые красно-зелёные носки. Покрышечного парня подталкивал сзади Макс-человек. За ним шла Любочка в спортивной майке и шортах, а за Любочкой семенили Капитолина и Боча. Замыкал балаганное шествие белый крыс с чёрной полоской на спинке.

— А-а-а! Гражданин Пузиков! — лейтенант полиции Мышкин пришел в крайнее волнение. — Какими судьбами! Давненько не виделись!

— Я бы вас, гражданин начальник, ещё сто лет не видел, — мрачно сказал Пузиков и отвернулся.

— А к нам поступили сведения, что вы, Пузиков, опять взялись за старое.

— Не знаю, что у него там старого, — произнес Макс-человек, — но новое у него ужасно интересное для полиции.

— Он у меня хотел колечко бабушкино забрать, — добавила Любочка.

Мышкин плотоядно потёр руки:

— А пойдемьте-ка ко мне в отделение с этим Пузиковым. Там я его, голубчика, пристрою куда следует!

Сеня бросил бревно и начал принюхиваться к ботинку Мышкина.

— Сенкью Вери Мач! — строго промолвила Люба, отодвигая ногой Сеню.

— Ну что вы, не стоит, — снисходительно произнёс Мышкин, — это же наша работа!

Сеня вынырнул из-под Любочкиной ноги и устремился к шнуркам участкового.

— Сенкью Вери Мач! — повысила голос Люба, но пёс, не обращая внимания на грозные интонации, кровожадно посмотрел на ботинок.

— Мне очень приятно, но не стоит меня благодарить, — засмущался Мышкин и тут же завопил, отдёргивая ногу. — Уберите собаку! Мои новые шнурки!

Любочка, извиняясь, отащила бестолкового Сеню, выдирая у него из зубов аппетитные коричневые шнурки с изумительными лаковыми кончиками, а Капитолина не упустила случая преподать урок крысбулю:

— Уясни, Климентий, на примере нашего дорогого балбеса Сенечки, что приличный пёс не должен быть рабом своих страстей.

— А что это означает? — пискнул крысбуль.

— Гм, — хмыкнула Капитолина, сама не вполне понимающая смысл любимых слов Лукреции Петровны. Боча пришел ей на помощь:

— Это значит, что не надо грызть чужие шнурки, даже если очень любишь это делать.

Рассерженный Мышкин увёл грабителя в полицию, а Любочка, тут же переставшая краснеть от неловкости, сбегала домой и вынесла четыре сардельки. Она дала по штуке каждой собаке, и Климентий, откусив от каждой из сарделек, испытал невыразимое счастье — это было гораздо вкуснее зёрнышек, которыми кормили его дома.

Вечером перед сном Любочку посетила вдруг подозрительная мысль о том, что такса с мопсом не должны были разгуливать одни, но на утро все Любочкины подозрения попросту забылись.

ГЛАВА 8. ТРАМВАЙ

Дружок ужасно переживал, что грабителя поймали без него. Ему так хотелось хоть немножечко побыть героем!

— Уж я бы задал Пузикову отменную трёпку! — замечтался Дружок. — Я бы его искусал так, что ему никогда не хотелось нападать на людей в лесу!

— Тогда бы на тебя навечно надели намордник, — ответила Пуся, глянувшая на Дружка так, будто он был восьмигодником в заведении для отсталых собак.

Пуся с Дружком сидели на лавочке и беседовали. Вернее, на лавочке сидела Пуся, а Дружок бегал вокруг скамьи, гоняя полусдутый шарик, принесённый невесть откуда ветром. Дружок больше минуты не мог усидеть на одном месте, вот и сейчас с Пусей он разговаривал прямо на бегу.

— А как бы я кушал в наморднике? — забеспокоился пёс. Он даже прекратил гонять шарик от такой неприятной перспективы.

— А в тебя бы Маша вливала супчик через трубочку.

— А колбасу как?! А косточку?!

— А колбасу с косточками можно перемолоть в мясорубке и тоже засыпать через трубочку.

— Нет, — убежденно помотал кудлатой головой Шарик. — От косточки мясорубка сломается.

— Тогда обойдёшься без косточки. Будешь одну только манную кашу лопать.

— А по-другому нельзя наказать? — обречённо спросил Шарик, словно он уже в клочья разорвал несчастного Пузикова и готовился понести заслуженную кару. Манную кашу Дружок просто ненавидел.

Пуся вытянула изящную ножку, полюбовалась выкрашенными в алый цвет ноготочками, изящно почесала ножкой за ухом, а потом неспешно проговорила:

— Можно и по-другому. Мы однажды со Стеллой ехали в такси и в окошко видели перевоспитательную собачью школу. Там таких буйных, как ты, учили вести себя послушно. Заставляли по бревну ходить и через забор прыгать. А ещё на толстого дядьку заставляли бросаться.

Дружок вскочил и прямо-таки взвизгнул от восторга:

— Ух ты! Здорово! По бревну! Через забор! На дядьку!.. А где эта школа для буйных находится?

— Не знаю, — пожала плечами Пуся. — Где-то на дороге. Там ещё трамвай мимо проходил.

— Пуська! Поехали в эту школу!

— Зачем? Я же не буйная.

— Буйные сами не ходят, — объяснил Дружок. — Их обычно другие приводят. А иначе, какой же он буйный, если сам может спокойненько добраться, куда надо. Вот ты меня и приведёшь. А я научусь всяким интересным делам. А то скучно тут у нас, разгуляться негде…

Пуся подумала немножечко и согласилась:

— Поехали. Я там такого красивого пуделя видела — закачаешься! Вдруг он в меня влюбится, а я тогда скажу ему, чтобы он отстал от меня.

— А зачем для этого ехать? — не понял Дружок. — Если он тебя не увидит, то и не пристанет.

— Ничего ты, Дружочек, не понимаешь… Чтобы посильнее влюбиться, надо посильнее пострадать! А когда что-то легко дается, то это не ценится.

Для бедного Дружка Пусины рассуждения показались слишком сложными, поэтому он не стал развивать тему любви и страданий. Он стащил Пусю на землю и подтолкнул мокрым носом в сторону парка, а точнее, в сторону трамвайной остановки.

На остановке собаки почти сразу юркнули в подошедший трамвай, прошмыгнув между ног выходящий и заходящих в него людей. Ошалелые от грохота и толчеи, они забились под сиденье на задней площадке. Трясясь от качки и неизвестности, собаки проехали несколько остановок. Наконец, им надоело бояться. Дружок выполз из-под скамьи и стал смотреть в окно.

— Ну, что там? — спросила тихо Пуся.

— Башня какая-то здоровая. Ох и высоченная!… Это не то?

— Дуралей ты, Дружок! Разве может перевоспитательная школа быть в башне? Собаки ведь не паучки, чтобы по ней ползать.

— А-а-а… Ой, Пуся, а теперь такой длинный-предлинный дом! А людей сколько! А машин!

Пуся не выдержала, прыгнула на сиденье и тоже посмотрела за стекло.

— Этот дом называется универмаг, — сказала Пуся обыденным голосом, показывая, как хорошо она разбирается в человеческой жизни. — В нем люди делают шопинг.

— Что делают?

— Покупают всякие красивые одежки и украшения и обувку и сумочки.

— А если мне не надо ни сумочек, ни одежки?

— Мужчинам вечно ничего не надо, — со знанием дела произнесла Пуся. — Поэтому на шопинг ходят одни женщины.

Тут двери отворились и по обе стороны от Пуси уселись две бабушки. Некоторое время они ехали молча, а потом потянулись к Пусе и обе хором воскликнули:

— Какая у вас милая собачка!

И хором же ответили друг другу:

— Это не моя собачка!

— А чья это собачка? — грозно спросил кондуктор, подходя к бабушкам. — А это чья?

Кондуктор ткнул пальцем на Дружка, и тот в мгновение ока сиганул вниз под сиденья. Пуся кинулась за ним вслед. Кондуктор захлопал от неожиданности глазами, а затем побежал за собаками. Где собаки, он не видел, но зато все пассажиры по очереди — от последнего сиденья до первого — стали охать и задирать ноги, потому что у них под ногами неожиданно оказывались удирающие Пуся и Дружок. По охающим пассажирам кондуктор определил, в какую сторону утекли лохматые безбилетники. Он догнал их у передней двери, ухватил обоих за ошейники и громко, на весь трамвай вопросил:

— Граждане, чьи это животные? Кто не заплатил за собак?

— А что ли за трамвай платить надо? — удивился Дружок. — Я думал, что платят только за сосиски в магазине.

— Откуда ж я знала? Мы со Стеллой ни разу в трамвае не ездили.

— И чего теперь делать?

— Платить, — пожала плечами Пуся.

Она встала на задние лапки и так проникновенно посмотрела на кондуктора, что тот убрал руки с её ошейника и с ошейника Дружка. Пуся принялась кружиться в вальсе, чередуя танцевальные па с прыжками через кондукторскую сумку. Дружок сжал зубы, но деваться было некуда — он стал повторять разученные с Машей трюки. Он дал лапу. Он лег, сел, встал. Он перекатился с левого бока на правый и наоборот. А напоследок сделал в воздухе сальто.

Пассажиры замерли, затаив дыхание, а в конце представления дружно захлопали. Кто-то выкрикнул:

— Ай, да молодцы! Заработали себе на проезд!

— Пусть едут, — басом потребовал упитанный мужчина с галстуком-бабочкой. — У нас в оперном театре на спектаклях все спят, а с такими артистами аншлаг был бы обеспечен.

— Не надо нам вашей оперы, — сазал вдруг бородатый дед с мешком, тихо сидевший у самого входа. — Это моя собака.

Он ловко ухватил Пусю, прижал к груди и начал гладить, приговаривая:

— Белка! Белка! Хорошая собачка!

Молодой парнишка, нависавший над ним на поручне подозрительно на него глянул:

— Какая же это Белка? Вон она рыженькая какая!

— Я её в честь лесных белок так назвал, — быстро нашёлся дед. — Они рыжие, и моя Белка рыжая.

Обомлевший Дружок заметил, как дед развязывает мешок и пристраивает его поближе к Пусе. Сообразив, что если Пуся окажется в мешке, никакими силами её уже будет невозможно оттуда вытащить, Дружок бросился на коварного деда, выхватил из его рук Пусю и на ходу выпрыгнул в приоткрытую возле водителя створку двери. С Пусей в зубах он кубарем покатился по дороге, замечая в самый последний миг, как пассажиры трамвая ошарашенно смотрят на него из заднего окна вагона.

Над ухом раздался визг тормозов, потом трель полицейского свистка. Движение на дороге замерло. Воспользовавшись этим затишьем, Дружок метнулся на тротуар, а оттуда в заросли пушистых георгинов. Там он перевел дух:

— Фух… Еле успел… Не то стала бы ты, Пусечка Белкой.

— Шапкой я стала бы и килограммом котлет, — трясясь от пережитого сказала Пуся.

— Нет, на килограмм ты не тянешь, — критически осмотрел Пусю Дружок. — В тебе одна шерсть да кости.

Он встал на лапы, но, охнув, повалился на бок.

— Нога! — простонал Дружок.

Пуся бросила взгляд на переднюю правую лапку Дружка — она вспухла и там, где кожица просвечивала через тонкие волоски, покраснела.

— Обопрись на меня, — сказала Пуся. — Нам недалеко идти, вон наш двор. Мы с тобой по кругу катались.

Минут за пять собаки доковыляли до родного дома, а там Пуся довела Дружка до Бочиной квартиры, потарабанила лапками и, пока Иван Никодимыч шёл открывать дверь, чмокнула Дружка в щёчку:

— Ах, Дружочек, ты у меня герой! Я тебе так благодарна!

Она умчалась, а Бочин хозяин, обнаружив раненого Дружка, быстро наложил ему повязку, помазав лапу какой-то ужасно пахучей мазью.

— Предплюсна и плюсна целы, — сказал он, гордясь своими познаниями в собачей анатомии. — За недельку заживет.

Маргарита Семёновна сходила за Машей в школу, и Машу отпустили с уроков.

— Я забыла закрыть дверь! — искренне огорчилась девочка, забирая своего питомца. — Вот Дружок и удрал. Ох, и попадёт мне от мамы!

Но мама не стала ругаться. Ей было так жалко Дружка, что она весь вечер делала для него вкусные тефтельки. Дружок лопал тефтельки, а Маша гладила по спинке и приговаривала:

— Выздоравливай, Дружочек, выздоравливай скорее. А как выздоровеешь, пойдем с тобой в собачью школу на дрессировку. Тебя там научат разбойников ловить и через огонь прыгать.

Сытый Дружок перевернулся на спину, по-заячьи задирая кверху лапки, и тоненько заскулил от свалившегося на его лохматую голову счастья: он стал героем, его поцеловала красавица Хатшепсут Лиокадия, его угостили вкуснятиной, да еще и в школу запишут! Ну разве не счастье?