Наука и сознание человека. Наука и нравственность
Одним из связующих звеньев между внутренним развитием науки и сознанием людей служит картина мира. Она становится одним из механизмов влияния науки на мировоззрение, поэтому важно разобраться, что она собой представляет.
Понятие «научная картина мира» возникло в физических и философских работах на рубеже XIX–XX веков и с тех пор активно используется при обсуждении принципиальных вопросов методологии и теории познания современного естествознания.
Исследование этого понятия началось, однако, лишь с конца 60-х – начала 70-х годов и ведется до сегодняшнего дня, причем обнаруживаются значительные расхождения в понимании его конкретного содержания, гносеологических источников, методологических функций.
Одна из точек зрения: научная картина мира выступает как широкая панорама современных знаний о природе, включающая в себя наиболее важные факты, гипотезы, теории; основное назначение такой картины мира – в обеспечении синтеза знания, связи различных разделов естествознания. Цели такого синтеза одни считают методологическими, обеспечивающими интеграцию научного знания, а другие – скорее психологическими, помогающими преодолевать узкую специализацию современных исследователей.
Другая точка зрения: научная картина мира необходима при построении каждой отдельной теории как составная часть ее фундамента. Содержание научной картины мира раскрывается при тщательном анализе структуры научных теорий.
Учитывая указанные разногласия, можно предложить различать трактовки картины мира в широком и узком смысле слова. В узком смысле – это система фундаментальных конструктов, характеризующих основные свойства физической реальности (пространство, время, вещество, поле, вакуум и т. п.), связи между которыми представлены физическими принципами. В широком смысле слова физическая картина мира – это наиболее общие конкретно-исторические представления о физическом мире, которые с точки зрения стиля научного мышления конкретной эпохи рассматриваются как наиболее важные и существенные.
Еще один ряд проблем связан с вопросом о наглядности научной картины мира. Многие исследователи считают ее обязательным атрибутом образность, наглядность. В связи с этим в литературе встречаются утверждения, что язык картины мира не совпадает с языком теории, приближаясь к языку обыденного опыта. Однако при этом возникают неясности относительно того, входит ли картина мира в собственное содержание теории. Можно считать научную картину мира по гносеологическим функциям промежуточным звеном между философией и естествознанием (подробнее можно прочитать, например, [11], [12])?
Этот вопрос не только теоретический. Те или иные представления о мире, «картина мира», «образ мира» есть у каждого человека. И в соответствии с ним он живет, ориентируется и действует. Именно поэтому понимание того, как складывается научная картина мира, и сама научная картина мира необходимы для человеческого общения.
Почему необходимо знать, что такое наука, каковы закономерности ее развития и возможности? При незнании этого в обществе могут господствовать мифологические построения, так как элементы мифологического сознания, присущие нынешнему веку, переносятся и на науку. Прежде всего – непомерные ожидания, которые сродни ожиданию чуда от деяний богов или героев. Это представление о том, что некие открытия в науке автоматически приведут к эре изобилия и благоденствия. Нереальность и неосуществимость этого рождает столь же нерасчленяемые и неанализируемые нападки на науку как на силу зла, угрожающую людям. Открытие ядерной энергии оценивается только как приближение возможности всеобщей гибели, применение открытий в химии и других науках – как фактор, способствовавший резкому ухудшению экологических характеристик: загрязнению воды, воздуха и земли.
Наука, как ни странно, и сама участвует в мифотворчестве: например, утверждением о том, что истина может быть получена только научными методами. Казалось бы, привычная фраза, не вызывающая сомнений. Но в прежние времена так же была уверена в своем монопольном праве на истину Церковь. Более обоснованной представляется идея о том, что наука не всесильна. Она – лишь один из элементов культуры, мощный по своим возможностям, но ограниченный. Она может ставить и пытается разрешить только определенного рода вопросы, тогда как мир неизмеримо сложнее и богаче. Поэтому какие-то знания о мире идут от науки, а какие-то – из других источников, и в этом нет ничего страшного, а если и страшно, то значит, миф о всесилии науки уже глубоко впитан нашим сознанием.
На наш взгляд, ожесточенная борьба с псевдонаукой, или лженаукой, вплоть до создания специальных комиссий, опирается также на полумифологическое представление о том, что легко выдвинуть критерии, отсекающие истинные знания или методы познания от заведомо ложных. Хотя в истории науки, начиная с Парижской академии наук с ее отрицанием метеоритов (камней, падающих с неба) и до Академии наук Советского Союза, объявлявшей лженауками генетику и кибернетику, было слишком много примеров, подталкивающих к выводу: не следует спешить с категоричными суждениями. Иногда необходимо шире смотреть на непривычное и новое.
Многие аспекты взаимодействия человека и природы приводят к появлению проблемы отношения науки и нравственности. Например, рационально ответить на вопрос, почему нельзя убивать живые существа, почти невозможно – все будет приблизительно. Те, кто чувствует в себе этот запрет, опираются отнюдь не на рациональные доказательства, а на такой хрупкий элемент, как мораль, совесть, жалость, наконец, чувство гармонии мира.
Необходимо отметить, что у истоков современной науки стояли люди энциклопедически образованные, обогащенные всеми достижениями гуманистической культуры, озабоченные поисками духовного совершенства. Не случайно многие из них обладали не только научным талантом, но и даром философа и художника; классическим примером могут служить Леонардо да Винчии М.В. Ломоносов.Но не только они. Не было бы ни одного физика, математика, астронома того периода, не оставившего и глубоких философских сочинений (Ф. Бэкон, Р. Декарт, Г. Лейбници др.). Эти ученые, занимаясь конкретными исследованиями, ощущали также персональную ответственность за те научные открытия, которые они делали. Именно поэтому они пытались осмыслить и сущность бытия, познания и самого человека.
Становление науки, усиление ее влияния на все сферы жизни общества, в том числе на культуру, поставило вопрос о характере этого влияния. Особенно остро этот вопрос встал с начала XX века, с началом научно-технической революции.
Зачастую из средства познания мира наука превращалась в цель, подминая в сознании ученого гуманистические цели, идеалы. Идеалом становилось достижение научной истины в чистом виде, вне зависимости от того, какие последствия это может иметь для человечества. Это означает в какой-то степени обособление науки от культуры, что могло стать возможным лишь при определенной направленности личности ученого как носителя и культурных традиций, и научных парадигм своей эпохи.
Одним из философов, кого тревожил конфликт между бурной экспансией науки и гуманистическими традициями в культуре, поисками смысла жизни, был Н.А. Бердяев [13].Он писал, что техника для ученого, делающего научные открытия, для инженера, делающего изобретения, может стать главным содержанием и целью жизни, и в этом случае получает духовный смысл и относится к жизни духа. Но подмена целей жизни техническими средствами может означать умаление и угашение духа, дегуманизацию науки, и так это и происходит. Целиком соглашаясь с мыслью об опасности подмены целей жизни средствами для, условно говоря, «пользователей» научных и технических достижений, хотелось бы еще раз подчеркнуть и опасность этого для «творцов». Она усугубляется тем, что научный работник сегодняшнего дня – это не ученый прошлого с его личностным отношением к науке, истине, к человеку, а представитель массовой профессии и чаще всего член большого коллектива, где начало и конец нити прогресса, культуры, в которую должно быть вплетено то или иное открытие, теряются, не осознаются, а ответственность за истину и тем более за отдельные результаты работы размывается (подробнее см. [14, с. 28–36]).
Известно, например, что многие открытия Леонардо да Винчи с трудом прочитываются даже сейчас, так как написаны шифром. Этому есть несколько причин: во-первых, он боялся инквизиции, это бесспорно, а во-вторых, в его дневниках есть записи, которые свидетельствуют: он боялся, что, используя его открытие некоей смеси для длительного нахождения под водой, люди по своему неразумению смогут причинять слишком большой вред друг другу, подплывая и уничтожая корабли противника.
А вот известный «отец нейтронной бомбы» Тейлорне чувствовал своей ответственности за возможную гибель масс людей и даже гордился тем, что «его бомба» – самая чистая, т. е. люди на большой территории погибнут, а материальные ценности останутся в пользование его стране (США).
Можно рассмотреть ситуации и не столь критические: чтобы «застолбить» свой приоритет в открытии, в лабораториях зачастую спешат, делают меньше, чем это необходимо, проверок, не включают в отчеты «неудобные» результаты, и часто считается хорошим тоном проявление лояльности к своей лаборатории, своему институту, а не к истине. Для человека нравственного, порядочного так жить, делать такой выбор бывает очень нелегко, а иногда и невозможно (подробнее см. [14]). Существуют проблемы внутри науки, связанные с нравственностью: например, научное сообщество не принимает, отвергает какие-либо теории, чаще всего противоречащие отстаиваемым ведущими научными школами, и это часто на десятилетия тормозит исследования. Но нравственные проблемы возникают и в отношениях «наука – общество» и «наука – власть». Например, власть требует от науки работ, связанных с вооружением, а не каждый ученый по своим убеждениям легко на это идет. Общество может по моральным соображениям отвергать возможность исследования в каких-то областях, например клонирование человека, и «давить» на науку и власть с целью запрета подобных тематик. Так что наука, как и всякая сфера человеческой деятельности, несвободна от нравственных проблем, зачастую весьма острых, и, несмотря на это, именно с помощью науки человек получает все больше знаний о природе, обществе и самом себе.
Наука открыла человеку бесконечность пространств и миров, но тем самым испугала его: он стал казаться себе песчинкой. Техника же, хотя и продолжает раскрытие этой бесконечности, дает миру ощущение своей мощи, власти над природой и бесконечностью, хотя иногда и иллюзорное. С помощью научно-технических достижений человек овладевает пространством и временем, но каждое мгновение может быть пустым, не наполненным смыслом для человека, не приобщенного к культуре. Многие вещи, воспринимаемые как само собой разумеющиеся, на самом деле являются продуктами культуры. Например, взгляд человека, не приобщенного к культуре, на окружающий пейзаж плосок и утилитарен, похож на взгляд «дикаря». Веками люди учились видеть, ощущая гармонию и неповторимость красок, звуков, мгновений жизни природы, обогащая восприятие и художественными реминисценциями. Зачастую садам умело придавали вид естественных ландшафтов, чтобы в общении с природой, любовании ею происходило расширение сознания и его гармонизация. Дегуманизация, чрезмерная рационализация – «онаучивание» сознания, при котором время на такое длительное слияние с природой воспринимается как неоправданная потеря, может лишить человека многих подобных вещей. Это касается не только связи с природой, но и общения с людьми, и восприятия искусства.
Техническое понимание науки совершенно противоположно гуманистическому и вступает в конфликт с гуманистическим представлением полноты человечности. Но не в прошлом, к чему все еще зовут последователи Руссо, можно искать идеал человеческого бытия. Прошлое – во многом лишь продукт нашего воображения, очищенное благодаря ему от тех реальных трудностей, противоречий и даже уродств, которыми была насыщена действительность. Гуманистическое содержание науки, техники и их место в системе культуры – единственный путь к прогрессу человечества, в том числе и социальному (подробнее можно прочитать [15], [16], [17]).