Геокультурная парадигма евразийских исследований
Геокультурный ракурс евразийских исследований обусловлен представлениями о геокультуре. В науку понятие «геокультура» было введено И. Валлерстайном, который рассматривал его в контексте своей миросистемной концепции и связанных с ней глобальных политических, экономических и идеологических проблем. Под геокультурой ученый подразумевал культурное основание господствующей капиталистической миросистемы. При этом И. Валлерстайн использует понятие «культура» в традиционно-антропологическом смысле, как системы ценностей и правил, которые, сознательно и бессознательно, управляют поощрениями и наказаниями в обществе и создают систему иллюзий, которые должны убеждать членов общества в его легитимности. Но при этом он связывал культуру с геополитикой и рассматривал геокультуру как такое культурное основание геополитической организации мира, которое строится на различении культур стран, составляющих ядро, периферию и полупериферию в пространстве миросистемы.
И. Валлерстайн связывал также культуру с геоидеологией и рассматривал геокультуру как культурное основание господствующей капиталистической миросистемы, символический универсум которой задается либерализмом. В силу этого геокультура в рамках миросистемной концепции – это культурный способ геополитической и геоидеологической организации мирового пространства с выделением, во-первых, государств, входящих в ядро существующей мироэкономики, во-вторых, государств, составляющих ее полупериферию, и, в-третьих, государств, находящихся на периферии. Отсюда И. Валлерстайн использовал понятие геокультуры в качестве синонима культурного давления ядра капиталистической мироэкономики на ее периферию, обеспечивающего легитимность мирового геопорядка путем переноса идеологии либерализма в развивающиеся страны и внедрения на этой основе модернизационной веры в то, что политически свободная нация, выбрав правильный – либерально-капиталистический – курс развития, достигнет национальных успехов.
В связи с этим И. Валлерстайн обращал внимание на то, что геокультура – это синоним «культурного империализма», культурной власти промышленно развитого Мирового Севера над экономически отсталыми странами Юга. При этом он подчеркивал, что постоянной изнанкой либерализма является расизм, и этот принцип дискриминации является фундаментальной чертой либеральной геокультуры. Говоря о перспективах, И. Валлерстайн отмечал, что геокультура как историческая форма культурного давления во всех государствах с целью обеспечения программы «модернизации» или «развития», программы, которая оказалась бесполезной для этих стран, привела нас в нынешний тупик. Мы разочаровались в иллюзиях, связанных с «развитием» в том виде, в каком оно проповедовалось в 1945–1970 гг. Мы теперь знаем, что оно может привести в никуда. В связи с этим человечество, подчеркивал И. Валлерстайн, переживает крах прежних либеральных надежд, поэтому в самое ближайшее время «геокультура» миросистемы должна измениться.
В современном зарубежном регионоведении понятие «геокультура», получившее большое распространение в научно-исследовательских практиках, приобрело совсем другое звучание, нежели то, которое вкладывал в него И. Валлерстайн. Во многом это обусловлено тем, что в глобальной геополитике в настоящее время на первый план выходит так называемая «soft pover», или «мягкая сила» государства, которую рассматривают обычно как побуждение других делать то, что нужно государству, без применения прямого насилия (Дж. Най). Особую роль при этом приобретают культурные составляющие геополитической экспансии, и доминирование в мире все больше начинает зависеть от культурного преобладания.
Большое влияние на новые трактовки понятия «геокультура» оказала работа С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций и переустройство мирового порядка», хотя в ней автор и не использует сам «термин» «геокультура». В этой работе он констатирует, что в конце 1980-х гг. коммунистический мир потерпел крах, и международная система времен «холодной войны» стала достоянием истории. В новом мире основные различия между людьми и между народами носят не идеологический, не политический, не экономический, а культурный характер. С. Хантингтон рассматривал культуру в широком смысле слова в качестве синонима цивилизации. Для него и культура, и цивилизация – это понятия, относящиеся к всеобъемлющему стилю жизни народов, которые включают в себя ценности, нормы, институты и способы мышления, которым сменяющие друг друга поколения придают первостепенное значение. Поскольку цивилизации у С. Хантингтона привязаны к определенным геопространственным ареалам, то и культура стала наделяться геопространственными характеристиками, т.е. культура стала рассматриваться как геокультура.
У истоков такого понимания геокультуры стояли французская школа географии человека и американская школа культурной географии. Основные идеи французской школы географии человека были сформулированы в 90-х гг. XIX в. П.В. де ла Блашем, который считал, что не только географическая среда воздействует на человека, но и сам человек, действующий в рамках природного комплекса, активно влияет на природные процессы.
Школа культурной географии была основана в начале 30-х гг. XX в. американским ученым К. Зауэром, которым было введено понятие «культурный ландшафт» как пространственное отражение накопленной эволюции культур в определенной местности и их проекции на окружающую природную среду. Большой вклад в становление культурной географии внес также другой американский ученый, Р. Хартшорн – основоположник поведенческой географии, который особое значение придавал традициям и обычаям населения разных территорий, обусловливающим его поведение.
В настоящее время сформировалось особое направление интердисциплинарных исследований, которое получило название «новой культурной географии», сложившейся на стыке культурологии и географии. В частности, один из специалистов в этой области Д. Митчелл считает, что культурная география объясняет культурные изменения в различных географических районах – от политики до повседневной жизни, в сфере производства и потребления – вплоть до проблем сексуальности, пола, расы и национальности.
В России особый интерес к идеям новой культурной географии обнаружился в конце XX – начале XXI в. В настоящее время эти идеи получили развитие в рамках таких научных направлений, как «география культуры» (А.Г. Дружинин), «гуманитарная география» (Д.Н. Замятин), «культурная география» (Ю.А. Веденин, Р.Ф. Туровский, В.Л. Каганский, В.Н. Калуцков, М.В. Рагулина, И.И. Митин, О.А. Лавренова, М.С. Уваров), «региональная культура»(А.Ю. Тихонова).
В «географии культуры» акцент делается на изучении вопросов, связанных с территориальной организацией культуры и проходящих в ее рамках геоэтнокультурных процессов.
Если «география культуры» больше тяготеет к географии, то «гуманитарная география» – к культурологии. Один из ее основателей в России Д.Н. Замятин считает, что гуманитарная география – это междисциплинарное направление, изучающее различные способы представления и интерпретации земных пространств в человеческой деятельности, включая мысленную (ментальную) деятельность. Гуманитарная география оперирует, прежде всего, таким базовыми понятиями, как географический образ, пространственная идентичность, пространственный или локальный миф, культурный ландшафт (этнокультурный ландшафт).
В центре внимания гуманитарной географии находится проблематика моделирования географических образов, относящаяся собственно к феноменологии культуры. Представители гуманитарной географии полагают, что любая культура имеет уникальные пространственные измерения, выражающиеся как в конкретных географических условиях, в которых развивается культура, так и в определенных образах геопространства, порождаемых самой культурой. Поэтому существенным компонентом культуры являются географические образы, специфика которых определяет целый ряд уникальных признаков самой культуры.
Культурная география, как отмечают специалисты, исторически возникла в качестве особого направления в рамках социально-экономической географии. Предметом ее исследования стали пространственные и культурные различия между регионами Земли, основанные на идентификации географических пространств с точки зрения их культурной самобытности (М.С. Уваров).
При этом одни ученые, рассматривая культурную географию в контексте географии, отмечают, что она изучает закономерности формирования и развития, а также правила конструирования и трансформации территориальных культурных систем, состоящих из таких элементов культуры, как артефакты и ментифакты, отношения между которыми опосредованы территорией (И.И. Митин). Культурную географию иногда рассматривают также как «одно из направлений географии человека» (М.В. Рагулина).
Другие ученые, изучая культурную географию с позиций культурологии, считают, что культурная география обретает свою научную идентичность как междисциплинарное направление, объектом изучения которого является как пространственное многообразие культур, так и проблема их локализации в различных регионах Земли. В более широком смысле речь идет, подчеркивают эти ученые, о взаимовлиянии разнообразных символических пространств культуры в топосе (и хронотопе) ее развития. В связи с этим они считают, что с позиций современной культурологии сегодня можно говорить о четырех разновидностях культурной географии, представляющих собой своеобразные уровни географического знания, рассмотренные в культурологической перспективе: 1) макроуровень: новая культурная география (new cultural geography); 2) микроуровень: гуманитарная география (human geography); 3) метауровень: поэтическая география (геопоэтика – geopoetics); 4) сакральный уровень: сакральная география (sacral geography) (М.С. Уваров).
В настоящее время понятия «культурная география» и «гуманитарная география» часто отождествляют. Однако Д.Н. Замятин подчеркивает, что в отличие от культурной географии, гуманитарная география: 1) может включать различные аспекты изучения политической, социальной и экономической географии, связанные с интерпретациями земных пространств; 2) позиционируется как междисциплинарная научная область, не входящая целиком или основной своей частью в комплекс географических наук; 3) смещает центр исследовательской активности в сторону процессов формирования и развития ментальных конструктов, описывающих, характеризующих и структурирующих первичные комплексы пространственных восприятий и представлений.
В гуманитарной и культурной географии одним из базовых является понятие культурного ландшафта. Как отмечают специалисты, культурный ландшафт за последние десятилетия стал предметом повышенного научного интереса, особенно в России (В.Л. Каганский). Одни российские исследователи трактуют культурный ландшафт в рамках расширенного природного ландшафтоведения как дополнение природного ландшафта культурными элементами и его антропогенную трансформацию. Другие – как самостоятельный объект, в единстве его природных и культурных компонентов, непосредственно связанных с пространственной самоорганизацией человеческой деятельности. Такой подход, считают они, позволяет выявлять как зависимости человеческой деятельности от природной основы, так и обратные связи, т.е. влияние ее культурных компонентов на природный ландшафт (В.Л. Каганский). Это влияние выражается также в создании ментальных образов ландшафта, в реальности которых собственно и живут люди.
В связи с этим некоторые исследователи отмечают, что бытие культуры в географическом пространстве неотделимо от процесса символизации природной среды, что дает возможность рассматривать географическое пространство как пространство геокультурное. Такой подход дает возможность изучать культурный ландшафт как знаковую систему и, следовательно, ставить вопрос о семантике культурного ландшафта. Это, как подчеркивают ученые, выводит на новый методологический уровень целый пласт разрозненных исследований по географии духовной культуры, философских и культурологических изысканий в области географических образов и культурных представлений (О.А. Лавренова).
Идеи новой культурной географии получили развитие также в рамках такого интердисциплинарного направления, как «региональная культура». Представители этого направления, с одной стороны, считают, что развитие региональной культуры обусловлено конкретным географическим пространством региона. Поэтому геопространство у них выступает как перманентное условие формирования культурных процессов территории. С другой стороны, они рассматривают региональную культуру в культурологическом измерении как специфическую целостность, интегрирующую антропологическое, материальное, социальное, культурное бытие, время, пространство, этническое своеобразие, региональную культурную идентичность (А.Ю.Тихонова).
В настоящее время геокультура – это научная дисциплина, изучающая культурный ландшафт, специфику локальных культур и их взаимодействие, обусловленные географическими факторами. В рамках такого представления о предметной области этой дисциплины особое методологическое значение приобретает деятельностный подход к изучению региональных, в том числе и этнических, культур.
В русле этого подхода региональная культура трактуется как технология воспроизводства и производства регионального сообщества или как метапрограмма его жизнедеятельности (А.В. Лубский). В культуре как метапрограмме жизнедеятельности регионального (этнического) сообщества следует различать ядро и периферию культуры.
В научной литературе существуют различные представления о ядре культуры. Так, одни зарубежные ученые считают, что сущностное ядро культуры составляют традиционные (исторически сложившиеся) идеи, в первую очередь те, которым приписывается особая ценность (А. Кребер, К. Клакхон). Другие в ядре культуры выделяют такие элементы, как мировоззренческие принципы, образцы мышления, стереотипные оценки, жизненные смыслы и ценности, распространенные в разных областях культурной практики (например, в сфере хозяйственной практики, религии, искусства), принадлежащие как к интеллектуально-специализированным сферам культуры, так и к обыденной сфере, к народной жизни (Э. Шилз). Высказывается также мысль, что исходя из того, что культура всегда реализуется, прежде всего, в национально-этнических формах, ядром культуры становится национальный менталитет, самосознание, специфический способ «переживания жизни», характерный для того или иного этноса.
Некоторые российские ученые полагают, что в ядре каждой культуры как воплощении духовного опыта предшествующих поколений сохраняется то, что «выкристаллизовано» под влиянием природы страны, ее климата, пейзажей, пищи, этнического типа, языка, памяти о своей истории и культуре (Г.В. Драч). Другие в ядре культуры выделяют, прежде всего, нормы, стандарты, эталоны и правила деятельности, а также систему ценностей, выработанных в реальной истории данного этнического, профессионального или религиозно-культурного целого (А.И. Ракитов). Третьи исследователи рассматривают ядро культуры как главную ценностную ее часть, которая воздействует и управляет информационными потоками культуры как системы, отвечает за усвоение или отторжение культурного опыта, придающего смысл существованию человека и самого общества (С.А. Раздольский).
Понятие периферии культуры обычно трактуется в рамках концепции культурной диффузии, согласно которой каждая культура, имея определенную географическую привязку, стремится к территориальной экспансии. При этом культура или ее отдельные элементы распространяются либо вместе с людьми, либо посредством контактов и взаимодействия разных народов. Главным фактором развития культуры народа является восприятие этим народом культурных достижений других этносов или этнических групп, т.е. через смешение, перенос и заимствование элементов различных культур.
Духовные и смысловые элементы периферии выходят за пределы ядра культуры. При этом выделяют три класса духовно-оценочных элементов периферии: 1) быстро преходящие элементы, относящиеся к оперативному уровню социальной практики, исчезающие из культурного оборота за сравнительно короткие исторические периоды времени; 2) элементы, которые не приобрели универсального значения, но продолжают функционировать в течение длительного времени в рамках региональных, этнонациональных систем; 3) инновационные элементы, которые способны со временем перейти в ранг ядерных, хотя, в конечном итоге, не обязательно таковыми станут (Э. Шилз).
Российские ученые акцентируют внимание на том, что периферия культуры – это рассеянная, подчиненная ядру часть культуры. Ее элементы на протяжении жизни ядра возникают и умирают, сливаются и распадаются, трансформируются (С.А. Раздольский). При этом они обращают внимание на то, что периферия культуры представляет собой ее защитный пояс, который служит для сохранения ядра культуры в процессе исторического развития. Он как бы выполняет функцию фильтрующего механизма, пропускающего «директивную» информацию, идущую от ядра культуры во все структурные узлы социального организма, а также информацию извне, направленную к ядру культуры с целью его изменения. Периферийный пояс культуры может отслеживать и поглощать информационные импульсы, поступающие в социум от других культур. Эти импульсы, особенно если они несут угрозу существованию или в каком-то ином отношении опасность для ядра культуры, нейтрализуются и даже могут растворяться в защитном поясе. Вместе с тем периферия может обеспечивать и другую функцию – адаптацию социума к окружающей среде, в том числе связанной «культурный эффектом хамелеона», или культурной мимикрией (А.И. Ракитов).
Некоторые российские исследователи рассматривают понятие геокультуры в контексте представлений о том, что геокультурный подход представляет собой альтернативу геополитическому подходу. Если геополитика, считают они, подводит теоретическую базу под то, что народ и нация – это кровь и почва, что люди объединяются биологическими и географическими факторами, то геокультурный подход утверждает, что народ и нация – это, прежде всего, культура и язык. Поэтому современные нации представляют собой сообщества людей, объединенные культурой и языком, а не общей территорией. В связи с этим в современном мире ресурсы культуры и языка являются более важными, чем ресурсы территории. Границы культурных и языковых миров проходят не по территориям, а по людям, и здесь границы могут превращаться из линии разделения в линию объединения. В этом смысле мир геокультуры – это мир, где сталкиваются силы внутри человеческого пространства, пространства, которое находится внутри культуры, внутри человеческого сознания, и в котором географическое расположение человека и сообщества оказывается хотя и важным, но не первостепенным фактором, образующим среду обитания, среду жизни (Е.В. Островский).
В контексте признания связи между геокультурным и геополитическим подходами существуют такие представления о геокультуре, как: 1) форме репрезентации политических реалий посредством культурно-географических образов, интерпретирующих локальные пространства (Д.Н. Замятин); 2) символическом капитале в геополитике, т.е. той престижной системе ценностей и принципов, на которых организовано пространство власти и которые заставляют живущий на этом пространстве народ и все окружающие его народы уважать сложившуюся систему геополитических сил (И.А. Василенко); 3) способе политического проектирования и политического оперирования, основанного на мобилизации тех или иных культурных признаков, позволяющих субъекту различать культурно-«своих», включенных в цивилизационное ядро, и культурно-«чужих», исключенных из него и находящихся в промежуточном геопространстве (В.П. Цымбурский).
Такие представления о геокультуре как особой форме геополитики существенно отличаются от той первоначальной трактовки этого понятия, которую дал И. Валлерстайн, объявивший о том, что в сегодняшнем мире существует одна мироэкономика, соответственно, и одна геокультура. Большинство современных ученых придерживаются альтернативной точки зрения, согласно которой геокультур в мире значительно больше: каждое локальное сообщество располагает собственной геокультурой и собственной техникой геокультурного проектирования.
В настоящее время геокультурный ракурс евразийских исследований предполагает использование таких ключевых понятий, как: геокультурное пространство, геокультура развития, геокультурная альтернатива, геокультурные общности, геокультурные связи, геокультурная периферия, геокультурные образы.
Геокультурное пространство – это система устойчивых культурных реалий и представлений, формирующихся на определенной территории в результате сосуществования, переплетения, взаимодействия, столкновения различных культурных традиций и норм, ценностных
установок, картин мира, образно-географических интерпретаций.
Геокультура развития – историческая форма культурного давления с целью обеспечения программ модернизации и догоняющего развития.
Геокультурная альтернатива – одна из форм «культурной репрезентации пространства», представляющая собой проект глобального мироустройства, продвигаемый незападными геокультурами.
Геокультурные общности – территориальные сообщества, сохраняющие социокультурные связи бывших доминионов, колоний с метрополиями, основанные на доминировании в них языка метрополии в качестве официального государственного языка, языка образования или языка культурной и деловой элиты.
Геокультурные связи – связи, «сшивающие» постиндустриальный мир с развивающимися странами, позволяющие развитым странам различать во внешнем мире «своих» и «чужих», и поэтому являющиеся важным фактором в политике натурализации, осуществляемой этими странами.
Геокультурная периферия – пространство, представляющее собой возобновляемый источник демографического ресурса (иммиграционного потока), отвечающего заданным характеристикам – квалификационным, образовательным, половозрастным, но, в первую очередь, языковым и культурным (Н.В. Полякова).
Геокультурные образы – система ярких и масштабных геопространственных знаков, символов, характеристик, формирующаяся на стыке смежных географических образов и описывающая особенности развития и функционирования тех или иных культур в глобальном контексте.
В контексте евразийских исследований геокультурный ракурс особенно популярен в России. Это обусловлено тем, что в геостратегических дискурсах в России особое внимание уделяется ее геокультурной спецификации, основанной на различении культурно-«своих» и культурно-«чужих». После распада СССР и краха его геокультуры был свернут и геокультурный проект советского коммунизма как вариант теории девелопментализма.
В настоящее время можно выделить несколько геокультурных проектов развития России. В основе одного из них также лежит геокультура девелопментализма как стратегическая попытка на либеральной основе гармонизировать идеи догоняющего развития за счет отказа от геокультурной субъектности России.
Другие проекты, напротив, направлены на возрождение геокультурной субъектности России как национального целого. Один из таких проектов получил разработку в рамках культурно-географической концепции «Великого лимитрофа», в которой понятие «лимитроф» означает геополитическое промежуточное пространство между цивилизациями. Согласно этой концепции, в конце ХХ в. в Евразии возникла имеющая очень древнюю подоплеку новая геополитическая реальность, представляющая собой пояс суверенных пространств, который тянется от Прибалтики через Восточную Европу, охватывает Кавказ, постсоветскую, «новую», Центральную Азию и так называемую «старую» Тибето-Синьцзяно-Монгольскую Центральную Азию и кончается в Корее. Этот пояс, или Великий лимитроф, образован переходящими друг в друга перифериями западноевропейской, исламской, российской, индийской и китайской цивилизаций. По мнению некоторых специалистов, именно на Великом лимитрофе будут разыграны важнейшие геополитические и геоэкономические сценарии начала XXI в. (В.П. Цымбурский).
Этот межцивилизационный пояс прочно дистанцирует Россию от силовых центров, сложившихся на платформах других цивилизаций, и определенная политика, проводимая в рамках этого пояса, позволит России обеспечить себя против прямых атак со стороны соседних приокеанских силовых центров. Поэтому, как считают специалисты, Великий лимитроф является для России поясом безопасности и сохранения ее геокультурной субъектности. В связи с этим России необходима такая геостратегия, которая вывела бы ее за пределы мировых конфликтов, разворачивающих на Великом лимитрофе, за пределы конфликтов, которые С. Хантингтон рационализирует как «West against the Rest» («Запад против остального мира»), а И. Валлерстайн – как «Центр против Периферии».
При разработке этой стратегии специалисты исходят из того, что, отказавшись от великоимперского замаха, Россия одновременно отказалась геокультурно включать себя в Великий лимитроф. Она отказалась рассматривать его и как часть себя. Она, превратившись в «Остров», впервые в своей истории встала на путь отчетливого противостояния России и Евразии. Вместо России как Евразия наступила эпоха России в Евразии, и, соответственно, возник вопрос: какая модель поведеня в Евразии предпочтительна сегодня для России?
Эта модель, как считают специалисты, должна строиться на том, чтобы не допустить главенства Запада на Великом лимитрофе, поскольку колебания между сдвигами мира к монополярности и многополярности будут происходить во многом именно на геопространстве Великого лимитрофа. Если Запад возьмет под свой контроль весь Великий лимитроф и установит на нем свою диктатуру, то, с одной стороны, это приведет к торжеству монополярности мироустройства, а с другой – Запад получит возможность со стороны Восточной Европы через Кавказ продвинуться в Центральную Азию, и он сможет контролировать Россию со стороны ее Урало-Сибирского подбрюшья, Китай – со стороны Синьцзяна и Тибета, Индию – со стороны Кашмира, а Иран – со стороны северных тюркских провинций.
В результате все цивилизационные «ядра» в Евразии фактически окажутся зажатыми между океаном, где силы Запада господствуют уже сейчас, и Великим лимитрофом, который также окажется подконтролен Западу. Поэтому Великий лимитроф должен остаться пространством, связующим и разделяющим цивилизации, а не пространством, подконтрольным одной из них, он не должен стать орудием ее геополитической и геокультурной диктатуры. Для решения этой задачи необходимо реализовать идею стратегического сотрудничества России, Китая и Ирана, причем сотрудничества, которое имело бы декларированный геоэкономический смысл. Одновременно необходимо также решать задачу, направленную на предотвращение охвата России евроатлантическим альянсом со стороны Юга и Юго-Запада. Для этого надо предотвратить распространение военного потенциала Запада на Кавказ и продвижение американцев и европейцев в Центральную Азию (В.П. Цымбурский).
Другой проект, направленный на возрождение геокультурной субъектности России, получил разработку в геокультурной концепции «Русского мира». Авторы этой концепции отмечают, что в течение ХХ в. под воздействием мировых войн и революций на планете сложился «Русский мир» – сетевая структура больших и малых сообществ, думающих и говорящих на русском языке. Этот «мир», культурным ядром которого выступает Россия, насчитывающий, по разным источникам, до 300 млн человек, является равномощным иным мирам, активно действующим на всем пространстве планеты: англоязычному, франкоязычному, испаноязычному.
Геокультурная концепция «Русского мира» основана на представлениях о том, что в условиях постиндустриального развития, где стираются казавшиеся незыблемыми прежде границы между «внешним» и «внутренним», исчезают границы между населением, живущим в России, и русскоязычными общинами, проживающими вне ее. «Русский мир» – это также одна из сетевых структур, способных существовать в мировом геоэкономическом пространстве, содействуя тем самым накоплению геоэкономического и геокультурного потенциала России и успешному участию ее в мировых хозяйственных процессах. В связи с этим в рамках «Русского мира» уже сегодня можно по-новому ставить вопрос о «русском капитале», в наименьшей степени привязанном к территории национального государства и основанном на понимании его как совокупности культурных, интеллектуальных, человеческих и организационных потенциалов, выражаемых в языковом мышлении и коммуникационных (гуманитарных) ресурсах русского языка.
Такое понимание «русского капитала» включает в него, как отмечают ученые, и способ, каким человеческие сообщества проектируют свое будущее. В связи с этим предполагается, что энергия и воля различных этнокультурных русскоязычных групп будет стремиться реализовать эти потенциалы и превратить их в ряд образов будущего, задающих рамки и границы поля хозяйственных, политических и образовательных действий. Исходя из такого понимания «Русского мира» и русского капитала, авторы этой геокультурной концепции формулируют стратегическую цель России в XXI в. следующим образом: всемерно повысить производительность русского капитала как основы воспроизводства национального богатства (Е.П. Островский, П.Г. Щедровицкий). Поставленная таким образом цель геокультурного проекта под названием «Русский мир» отвечает на вызов постиндутриальной эпохи и в то же время не содержит основ для межцивилизационной и международной конфронтации, так как не несет отзвука неоимпериализма, характерного для геоэкономического подхода в классическом понимании, ибо высокая производительность «русского капитала» будет выгодна всем.
В контексте евразийских исследований особое место отводится Черноморско-Каспийскому региону и такому его сегменту, как Юг России, который является одним из самых «мозаичных» геокультурных образований в мире. На территории Юга России проживают представители более ста народов, принадлежащие к различным языковым группам и исповедующие все мировые религии.
Юг России представляет собой также контактную зону между различными цивилизациями. При этом одни ученые, рассматривая Юг страны в рамках концепции «столкновения цивилизаций» как составную часть «метарегиона нестабильности», трактуют проходящие здесь процессы как межцивилизационный конфликт локального характера, возникший по линии разлома между православной и исламской цивилизациями, или столкновение России как core states (сердцевинного государства) православной цивилизации с этническими группами, принадлежащими к иной цивилизации (С. Хантингтон).
Другие ученые, сторонники концепции «возрождения цивилизаций», исходят из того, что Россия представляет собой межцивилизационное геопространство, особенностью которого является синкретизм этнических культур и религий, в первую очередь христианства и ислама. В России как межцивилизационном геопространстве сильно влияние также западной цивилизации. Это привело к тому, что, например, мусульманин, живущий в России, в зависимости от сферы деятельности в одном случае может вести себя как человек исламской цивилизации, в другом – как человек российской цивилизации, в третьем – как европеец. В советскую эпоху, как полагают некоторые исследователи, пытались разрушить все цивилизации и заменить их новой, коммунистической. Однако, несмотря на страшные потери, цивилизации бывшего СССР начали возрождаться (Ю.М. Кобищанов). В контексте такого понимания этнокультурные процессы на Юге России интерпретируются в русле концепции возрождения православной, исламской и буддистской цивилизаций.
Существует также концепция, в рамках которой Юг России рассматривается как периферия российской цивилизации (А.В. Лубский). Согласно этой концепции, российская цивилизация является поликонфессиональной и поликультурной, что, кстати, характерно для всех великих цивилизаций, за исключением исламской, основанной на конфессиональном единстве. Особенность российской цивилизации состоит в том, что государственность в ней носит надконфессиональный, а культурные архетипы – подконфессиональный характер. Для российской цивилизации характерен сильный «языческий» элемент для всех религий, распространенных в ее ареале. Поэтому в российской цивилизации конфессиональные различия не являются фактором конфронтации, поскольку большее значение имеют культурные архетипы как факторы интеграции.
В российской цивилизации не существует сердцевинного государства (core states), так как русские как ядро интеграции не имеют собственного государства. Но при этом русский язык является одним из важных факторов цивилизационной интеграции, поскольку он выступает основным способом трансляции культурных ценностей подконфессионального характера и обсуждения различных глобальных проектов («национально-государственных идей»). Наличие такого языка (дискурса), как отмечается в современной литературе, и есть основное условие существования цивилизации. Причем русский язык в ареале российской цивилизации выполняет две функции: 1) он служит транслятором культурных представлений и ценностей надэтнического и подконфессионального характера и 2) он создает возможности более или менее адекватного перевода инокультурных представлений и ценностных понятий таким образом, чтобы они не теряли своего когнитивного и аксиологического содержания. Тем самым создаются предпосылки, с одной стороны, для формирования единого ценностного пространства российской цивилизации, а с другой – для формирования многоярусного (центрального и периферийного) цивилизационного самосознания (И.Н. Ионов).
В условиях культурного многообразия российской цивилизации межкультурный диалог обеспечивается культурными архетипами, которые являются универсальными для всего цивилизационного ареала. Культурные архетипы, представляя собой неосознанные образы, ценности и установки на уровне повседневности как бы встроены в различные этно- и социокультуры. В этом смысле культурные архетипы выступают средством «упорядочения культурного многообразия» (Е.Б. Рашковский).
Юг России является полиэтническим и поликонфессиональным регионом, где на уровне повседневности сложился синкретизм ислама с христианством и древними традиционными культами. Дополняя местную систему социальных отношений (с гостеприимством, побратимством, аталычеством, куначеством), ислам укрепился в качестве одной из основ общественной жизни осетин, абхазо-адыгских, вайнахских, аваро-цезских народов. Христианство было официально господствовавшей религией лишь там, где находились наместники с гарнизонами регулярных или казачьих войск. За пределами их постоянного присутствия – от Дагестана до Абхазии – ислам в XVI – середине XIX в. вытеснил христианство. Русское (или обрусевшее) казачество, исповедовавшее христианство, изначально входило в суперэтническое образование Северного Кавказа, поддерживаемое сложной системой социальных отношений и религиозным синкретизмом (Ю.М. Кобищанов).
Юг России как периферия российской цивилизации включен в единое символическое пространство, задаваемое российской государственностью. Под государственностью понимается государственно-организованное общество, основу которого составляет «национально-государственная идея», определяющая цели развития, средства их достижения, а также принципы взаимодействия государства с обществом (патернализм), индивидом (этатизм), «природой» (экстенсивизм), внешним миром (мессианизм). Эти принципы во всем ареале, называемом российской цивилизацией, носят универсальный характер и присущи всем этнич